Глава 4Юн Сон, видя мою неловкость, решил включить магнитолу. Каково было удивление, когда в динамике под негромкий аккомпанемент гитары запел Марк Шолтез одну из моих любимых песен “Kissed it all away”.
— Вам нравится Марк Шолтез?
Странно, я считала его не слишком популярным, да и сама случайно наткнулась на радио Relax-fm относительно недавно.
— Нет, я просто послушал ваш айпод, если вы не против, — честно сознался он и нажал кнопку следующей песни, на этот раз нам пел Эрик Клэптон. — У вас интересный вкус…
— Разнообразный... Я слушаю всего понемногу, — согласилась я, решив не заострять тему на том, что он трогал мои вещи. — В общем-то, у меня нет особых предпочтений.
— Я бы так не сказал, — не согласился Юн Сон, — судя по тому, как много места в вашем плеере отведено классической музыке и такой, как эта, — кивнул он на магнитолу. — Похоже, что вы слушаете не ради самой музыки, а для размышлений, — попытался донести он до меня свою мысль.
— Если не считать, что Эрик Клэптон и Рахманинов соседствуют с AC/DC и Daft Punk, а так же лучшими традициями русского шансона, — усмехнулась я. — А классику я люблю из-за того, что играю на фортепиано да и вообще получаю от неё эстетическое удовольствие.
— Первая песня, которая мне попалась, была на русском языке и немного удивила. Её сложно назвать мелодичной, а мужской голос показался мне немного грубоватым.
— У Ивана Кучина очень приятный голос! — сразу же вступилась я, вспомнив, что именно на «Нищенке» состоялось наше знакомство.
— О, я и не собирался обижать ваш вкус, — засмеялся он, а я, бросив взгляд на пролетающие мимо огни Кёнсондэ, неожиданно обнаружила идущих вдоль дороги Вику и Сон Чжина; кажется, он шёл позади, роясь в телефоне, а на её лице было выражение недовольства.
Снова поссорились. Что-то у них не клеится, хотя, если учесть викин норов, это понятно — она не ревновала Сон Чжина разве что к столбам и бесилась, когда мы с ним общались.
— В России подобную музыку слушают, в основном, определённые люди… Это так называемая тюремная лирика.
— Вы хотите сказать, что её случают заключённые? — переспросил Юн Сон, не отрывая задумчивого взгляда от дороги.
— Нет-нет, я неправильно объяснила, - наверное, я переоценила его удивление, ответив довольно резко. - Частично — да, бывает, певцы и сами сидели… Это русская особенность, так сказать, довольно незатейливое музыкальное сопровождение из трех аккордов и непременно берущие за душу тексты с серьёзным содержанием. Что удивительно, у нас многие полицейские слушают подобное. Этот певец стал известен именно благодаря им. Первый альбом автором не распространялся, потому что был изъят полицией при очередном аресте, собственно, они и сделали ему славу.
— Как интересно... - и снова равнодушие сквозило в его словах.
— Это не коммерческая музыка, не красивое лицо исполнителя и не дорогие клипы, а, как мне кажется, популярность благодаря несомненному таланту, — распалялась я всё больше, попав в свою стезю, несмотря на то, что собеседник снова был холоден. — Мне же, что неудивительно, подобное увлечение досталось с детства от отца.
— Он полицейский? — сразу же догадался Юн Сон, выказав хоть какие-то эмоции.
- Да, но любовь к этому стилю появилась намного раньше, чем он пришел в полицию. Отец играл в молодости в музыкальном ансамбле.
Мы немного постояли на светофоре,и двинулись дальше.
— Значит, это привито вашим родителем, — согласился Юн Сон, что было приятно, с интересом. — А ваша мама? Она тоже любит русский шансон?
— Да, но не так рьяно как я, есть категория шансона, рассчитанная на женскую аудиторию. Нет, конечно, певицы не сидели в тюрьме, но их музыка приближена к классике шансона. Только все песни, скорее, поются о нелёгкой женской судьбе, тогда как мужчины поют о Родине, о матери и о своих бедах, — с трудом пояснила я на английском. — Каждый поклонник находит в строках себя самого.
— Вы мне не покажете? У вас айпод с собой? — вдруг спросил Юн Сон и открыл подлокотник сидения, где я увидела несколько проводов, автомобильный сетевой адаптер и белый эппловский шнур.
— Вы уверены? — опасливо поинтересовалась я, достав старенький плеер, который всегда брала с собой. — Просто это может показаться вам несколько странным…
Но взглянув на меня с поджатыми губами, он только махнул в сторону айпода ладонью.
— Ладно… — отозвалась я, сосредоточенно соображая, какую песню выбрать, чтобы не резануть ему слух.
Жестоко обрубив Джорджа Майкла на середине «Roxanne», он вошёл в меню айпода через бортовой компьютер, на экране которого сразу же высветилось разнообразие моих папок. Знакомая с машинами не понаслышке, я немного удивилась комплектации музыкальной системы, поддерживающей яблодевайсы. Остановив выбор на песне Любы Успенской «К единственному, нежному», я с опаской следила за реакцией спутника, чьё выражение лица сделалось задумчивым, Ваенга же, с её фортепианными вступлениями, явно понравилась Юн Сону больше. Наблюдая за ним, я и не заметила, как мы оказались в районе Кванан, где располагался один из любимых туристами пляжей с видом на пусанский мост.
— Вам не нравится, — рассудила я чуть разочарованно.
Ну, конечно...
— Нет, почему же, это интересно, немного необычно, но вы правы, вероятно, в этом что-то есть.
«Ага, ну да, как же», — подумала я и собралась было уже переключить на что-то более нейтральное, но спутник неожиданно попросил мой айпод и после сосредоточенного выбора папки из английских и корейских включил альбом-ассорти из спокойного лаунжа, попав на красивый сет «Будда бара» с индийскими мотивами. Впрочем, на этом он не остановился, а покрутив колёсико плеера, неожиданно для меня поставил канадский альтернативный рок.
— Обожаю эту песню, — подвывая звучавшей в колонках «Photograph» Никелбэка, сказала я.
— Мне нравится эта группа, — согласился он, паркуясь на обочине дороги параллельно пляжу. — Когда я ехал к вам, здесь было какое-то народное представление. Не хотите посмотреть?
Я кивнула и, отстегнув ремень безопасности, выбралась из машины, вдохнув солоноватый морской воздух. Чуть впереди виднелось скопление людей вокруг небольшой сцены, на которой в причудливом танце кружились люди в деревянных масках. Оценив количество машин возле эстрады, я поняла, почему мы припарковались так далеко.
Ветер нещадно трепал мои волосы, заставляя их липнуть к губам, тогда как волосы Юн Сона столь красиво развевались, что я чувствовала себя, мягко говоря, неудачницей. Отчаявшись усмирить свои патлы, я попыталась сделать пучок, который постоянно распускался, так что пришлось закрепить его карандашом, наудачу попавшимся в клатче.
— Вам лучше с распущенными, — прокомментировал спутник и без предупреждения выдернул карандаш из давшейся с трудом причёски.
Скроив мрачную мину в ответ на его наглость, я, плюясь волосами, убрала импровизированную заколку обратно, красноречиво косясь на Юн Сона.
— Красота требует жертв, — с улыбкой добавил он. — Не хмурьтесь.
Вздохнув так, будто на меня обрушились все муки мира, я чуть обогнала его, услышав в спину вполне ожидаемый смешок. Тоже мне ценитель женской красоты, я и с пучком себе нравлюсь... А потом ещё и волосы будет сложно расчесать.
Мы примостились на ступеньках сбоку, наблюдая, как на сцене в образе королевского евнуха, как пояснил Юн Сон, прыгает кореец, изображая, что кого-то ищет. Из-за кулис, точно насмехаясь, то высовывалась, то исчезала голова в женской маске, а публика смеялась нараспев под аккомпанемент квартета, играющего на традиционных корейских инструментах: каягыме, свирели, корейском барабане и странном однострунном инструменте, звук которого напоминал игру на пиле. Забавная сценка немало повеселила меня, но вот Юн Сон, вроде бы сосредоточенно наблюдавший за действом, кажется, стоял с расфокусированным взглядом, а в глазах читалась грусть, которая не давала мне покоя. Он ушёл в свои мысли, совершенно не замечая происходящего вокруг…
— Юн Сон щи, что-то случилось? — спросила я по-корейски.
— Нет, просто немного устал, — сообщил он, с опозданием заметив, что к нему обращаются, но мысль не продолжил.
Странный он какой-то, в машине так неплохо общались, хотя его равнодушие нельзя было не заметить, а тут он снова меня не замечает, заставляя вновь и вновь жалеть о решении с ним встретиться. Что ж, не сбегать же опять. Придётся делать вид, что мне весело, хотя и подстраиваться под него не очень-то хотелось, у меня всё-таки отпуск.
Абстрагировавшись от присутствия Юн Сона, я скоро включилась в игру актёров со зрителями, которые по команде улюлюкали клоуну на сцене. Сообразительная и прозорливая я одолжила у Дашки мыльницу, чтобы не тащить свой никоновский кирпич, и сейчас думала, что это представление станет отличным дополнением к фильму, который я планирую смонтировать после нашего отпуска. Увлекшись процессом съемки, я не заметила, как отошел Юн Сон, вернувшись с двумя баночками сидра — безалкогольного газированного напитка, любимого корейцами.
— Спасибо, — с благодарностью сказала я, принимая банку двумя руками, как того требовал этикет Кореи по отношению к старшим, радуясь, что Юн Сон всё-таки решил обратить на меня внимание.
— Вы можете не утруждать себя корейскими обычаями в моём присутствии, я понимаю, что для вас это непривычно, — усмехнулся он, заставив мои щеки предательски загореться, хотя это вряд ли было заметно под пудрой.
— Извините.
— И постоянно извиняться прекратите.
— Я просто стараюсь быть вежливой, — бросила я нейтрально, без улыбки.
— Это, конечно, хорошо, но выглядит так, будто вы стараетесь мне понравиться.
— Юн Сон щи! — возмутилась я, чувствуя себя маленьким ребенком, которого подловили на небольшой шалости. — Я лишь принимаю тот факт, что не слишком знакома с менталитетом Кореи, и просто боюсь сделать что-то лишнее. Я понимаю, что вы старше меня, но это не даёт вам право осуждать меня за мою вежливость. И это вовсе не из-за того, что я пытаюсь вам понравиться, это привычка! — вскипела я, неожиданно выудив трудные слова на английском из памяти.
— Вот именно об этом и речь, вы довольно раздражительны, хоть и пытаетесь этого не показывать, — прямолинейно заявил он, и, глядя в моё вмиг обозлившееся лицо, добавил: — И к восприятию критики вы явно не расположены.
У меня из ушей готов был повалить пар, ведь он определил эту мою черту характера абсолютно точно, хотя я была в корне не согласна с его словами относительно раздражительности. Может, это и было за гранью того, что я понимаю в корейцах?
— У вас такой взгляд, будто вы готовы меня ударить, — с неожиданно доброй усмешкой заметил он, возможно, пытаясь сгладить углы.
— Пожалуйста, не ведите себя так, будто вы хорошо знаете меня, — не смогла остановиться я. — Мы знакомы всего несколько дней, а вы пытаетесь учить меня жизни.
Я едва удержалась от того, чтобы обозвать его «ачжощи», дабы обидеть, ведь, чего таить, во мне кипела злоба, и я даже не пыталась сдерживать себя, а просто в какой-то момент отвернулась к сцене, ощущая теперь лишь только досаду. Если это не наглость, тогда что же это за черта характера в корейце, который, в общем-то, был для меня никем?
— Не злитесь, Анна, это вам не к лицу, — снова поддел он, похоже ни разу не обидевшись. — Хотя должен признаться, что глядеть, как вы выходите из себя, довольно забавно.
— Вы издеваетесь? — спросила я, вскинув бровь.
— Немного, — сознался Юн Сон, но примирительно протянул ладонь. — Больше не буду, честно.
— И снова…
Он засмеялся, когда я обиженно надулась, опять отвернувшись к сцене и чувствуя, что меня переигрывают. Обычно подобной ерундой, применительно к друзьям, занималась я. А тут меня конкретно прессовали, заставляя чувствовать неловкость и оттого еще больше злиться от невозможности дать достойный ответ, так как обычно мои шутки заканчивались очень пошло, а иногда и обижали людей. Став поневоле объектом беспощадного троллинга, я посочувствовала и собственным жертвам. Вообще, я, конечно, не ожидала подобного от корейца, тем более, взрослого мужчины. Но тут я впала в ступор, ощутив как он взлохматил мои волосы, и удивлённо обернулась.
— Вы голодны?
— Нет, — коротко ответила я, всё ещё дуясь.
— А выпить не хотите? — неожиданно спросил Юн Сон, удивляя всё больше и больше.
— А что, моя раздражительная персона может себе это позволить в вашем присутствии? — огрызнулась я. — И вы, мне казалось, на машине.
— Я живу вон в том отеле, — проигнорировал он мой сарказм и кивнул на высокую коробку отеля «Homers», первые некоторые этажи которой были стеклянными. — Оставим машину и… выбирайте место.
Мне показалось, или за ним водится привычка искуплять свои мелкие пакости? Призадумавшись, а не стоит ли мне вообще распрощаться с ним на сегодняшний вечер,, я в итоге нескромно сказала:
— Только если это будет место, где мало людей, но не похожее на тот сульчиб… Он просто ужасен.
— У меня в отеле для этого есть замечательный лаунж бар с неплохой атмосферой и ненавязчивой музыкой, в основном, джазом, — предложил Юн Сон, но слово «отель» в контексте с алкоголем мне не слишком понравилось. Увидев мои колебания, он добавил, обойдя проблему: — Если вы переживаете насчёт расположения, то можем пойти в любой другой бар…
— Нет, всё в порядке, — смело сказала я, искренне надеясь на самоконтроль из страха; если так пойдёт дальше, я вполне могу проснуться утром в его постели. Конечно, возможно, именно на такую смелость он и рассчитывает.
Через некоторое время, оставив машину на подземной парковке, мы уже поднимались в лифте бесспорно недешевого отеля на какой-то этаж — считать я не подумала, так как была увлечена самобичеванием из-за собственной неосторожности и усиливавшимся страхом, в попытках представить, что же этот мужчина действительно задумал. Всё больше меня пугала мысль о том, что он хочет именно того, чего я боялась. Хотя я не была девственницей да и против самого секса, как такового, ничего не имела, но у меня отчего-то засосало под ложечкой. Я не хотела выглядеть доступной… А значит, следовало держать дистанцию и не налегать на алкоголь…
Бессмысленно отрицать: несмотря на свойственный ему снобизм, Юн Сон нравился мне всё больше. Было в нём что-то необъяснимо-очаровательное, отчего пень моей внутренней женщины начинал активно мечтать стать берёзкой.
Бар оказался почти пустым — вероятно все обитатели отеля проводили досуг на улице, лишь азиатская парочка сидела у барной стойки — стройная дама в коктейльном платье алого цвета о чём-то с улыбкой рассказывала своему собеседнику. Мне стало неуютно, особенно из-за спортивных вьетнамок. Что-то негромко сказав официанту, Юн Сон пропустил меня вперёд и пошёл следом к указанному столику, где перед нами положили коктейльные карты. Освещение этого бара было выполнено в синей цветовой гамме, а в центре довольно просторного помещения стояла круговая барная стойка с официантом в кипельно-белой рубашке, на которой красовалась строгая черная жилетка; на накрахмаленном воротничке — бабочка. Наш же стол находился в смежной комнате, окна которой выходили на гирлянду подвесного моста. Поистине чудесный вид открывался с этого угла, а внизу продолжалось незатейливое представление с масками. В баре, как и обещал Юн Сон, играл приятный джаз, может, блюз, но тут неизвестная мне композиция сменилась на гершвиновскую “Summertime” — один из известнейших её вариантов, который исполняли Элла Фицджеральд и Луи Армстронг, что заставило меня расплыться в блаженной улыбке. Перед нами уже лежали традиционные для Кореи закуски в виде орешков и сладких кукурузных палочек, которые мы с группой попросту прозвали ништяками.
— Знал, что вам здесь понравится, — заметил он, кажется, вот уже с полминуты глядя на утонувшую в мыслях меня.
— Здесь красиво, музыка замечательная, правда я не слишком знакома с Гершвиным, но эту песню знаю, а вид… — у меня и вправду перехватило дыхание при взгляде в окно.
В этот момент я с защемившим сердцем подумала, что Юн Сон и впрямь не имел в виду ничего плохого, приглашая меня сюда.
— Что вы будете? — спросил он, листая меню.
— Не знаю... если есть, то Голубые Гавайи, — попросила я небрежно, находясь в чутка экзальтированном состоянии, но вовремя сообразив, что это было невежливо, обратилась к Юн Сону: — То есть, я бы хотела Голубые Гавайи, — и постаралась улыбнуться, но получился неубедительный оскал.
— Как скажете, — ответил он, изо всех сил сдерживая улыбку, и, подозвав официанта, быстро сделал заказ.
Через несколько минут на столе уже стоял голубого цвета коктейль со взбитыми сливками и кусочками фруктов, а так же графин с виски и тюльпановидный бокал на короткой ножке. Я совсем не удивилась, не увидев ни льда, ни колы: Юн Сону шло пить Jeam Beam чистым.
— Комбэ, — сказал он кодовое корейское слово и коснулся моего коктейля своим бокалом с негромким звяком.
— Комбэ, — подтвердила я, отпив из трубочки, и, чтобы порадовать спутника фразой на родном языке, довольно протянула: — Ачжу мащиссоё!* - что тут же показалось мне невероятно глупой затеей.
Он в ответ продолжил разговор на корейском, но я, не разобрав слов, ответила недоуменным взглядом.
— Извините, я понимаю лишь некоторые ваши фразы, видимо, ещё не так много выпила… — отшутилась я.
— Ольма сурыль мащёя хэ*?
— Ному маныль кот катхаё*… — ответила я, приложив ладонь ко лбу, снова порадовав собеседника.
Потихоньку мне стало легче без стеснений хоть что-то говорить на корейском, а Юн Сон старался использовать простые выражения, дабы меньше ставить меня в тупик. Осушив один коктейль, я принялась за второй, чувствуя, что постепенно расслабляюсь и немного косею.
— Извините, но я больше не могу, — сдалась я, переходя на английский и изображая жестами, как распухает мой мозг. — Иначе моя голова точно взорвётся.
— Понимаю, но вы всё равно не так плохи для четырёх месяцев изучения.
— Ой, да не смешите меня, — отмахнулась я с усмешкой.
— Чинча! — подтвердил он, хотя глаза его откровенно смеялись, но по-доброму; если раньше в них мне привиделась грусть, то сейчас она испарилась.
Вдруг стало как-то легко и непринуждённо, словно мы знали друг друга вечность, редкий сарказм не казался обидным, а смех поддерживался обеими сторонами. Юн Сон с удовольствием поддерживал любую тему, видимо, янтарный Джим знал своё дело.
— Не расскажете о себе, Юн Сон щи? — вдруг серьезно попросила я. — Я совсем ничего о вас не знаю, кроме пламенной страсти к гитарам. Кем вы работаете?
— Я всего лишь архитектор.
«Ага, всего лишь архитектор на BMW X6», — подумала я меркантильно, но ничего не сказала, предоставив ему возможность рассказать поподробнее.
— В основном я занимаюсь проектированием крупных объектов, но бывает и небольших кафе, ресторанов. Случаются частные специальные заказы, — пояснил он и спросил отнюдь не раздраженно: — Вы удовлетворены?
— Более чем, — ответила я, все равно ощущая, что вопросов работы он касаться не слишком хочет. — Если вы не хотите рассказывать о себе, то не буду настаивать, — пожала я плечами и приложилась к своему коктейлю, чувствуя, что неловкость вернулась.
У Юн Сона завибрировал телефон, высветив на экране новое сообщение.
— Ваша сонсеним спрашивает, вернётесь ли вы сегодня в общежитие? — внезапно сказал он, удивив меня некоей беспардонностью моей учительницы, но я быстро смекнула, что, скорее всего, то было с подачи Дашки, Гюнай и Ксюши, а потом меня осенило:
— Сколько сейчас времени? — резко спросила я.
— Без двадцати двенадцать, — сказал он, нахмурившись.
— Если я в течение двадцати минут не окажусь в общежитии, я буду ночевать в чимчжильбане*, — запаниковала я, суетясь, едва не столкнув остатки своего коктейля на белоснежную скатерть.
— А во сколько открывается общежитие? — спросил он, даже не пытаясь подняться из-за стола. Мой взгляд выражал недоумение, на смену которому пришел шок.
— В пять… — с тем же чуть удивленным выражением лица ответила я.
— Утром я вас сам отвезу, — без особых интонаций даже не предложил, а утвердил Юн Сон, заставив меня подавиться воздухом.
— Это…
— Бар круглосуточный, и потом, вы всё равно уже опоздали, — и снова это непонятное спокойствие в голосе.
— Вы предлагаете мне всю ночь пить? — подозрительно прищурившись, задала я вопрос, чувствуя подвох.
— Вы что, боитесь меня? — удивленно, словно моя подозрительность была нонсенсом, сказал он. — Я хоть на секунду повел себя некорректно?
— Нет…
— Тогда ваши опасения бессмысленны.
— Вероятно…
Я всё ещё смотрела на него, сосредоточенно сдвинув брови. Юн Сон был прав, ни одним словом, ни жестом он не позволил заподозрить, будто желает затащить меня в постель.
— Но я устала… — несмотря на правду, эта фраза прозвучала глупой отговоркой. — Это немного… неправильно…
— Мне казалось, вы куда более уверенная в себе девушка, — складывалось впечатление, что он просто тянет время, но тут я вспомнила про дохлые рожицы на презервативах.
— Вы только что оскорбили меня? — поинтересовалась я довольно грубо.
Засмеявшись от души, по-видимому, осознав, что меня так разозлило, он спокойно поднялся с места и встал рядом, положив ладони на мои предплечья.
— Простите, я не знаю, что тогда на меня нашло, у меня просто под рукой была ручка и…
— Это было пошло и не смешно, — совершенно серьёзно сказала я. — А вы могли проигнорировать наличие презервативов в моей сумочке и не ставить меня в неловкое положение.
— Прошу прощения, я не хотел ничего такого, просто мне показалось это забавным.
— А мне нет, но зато подруги мои посмеялись вдоволь, — не меняя гнева на милость, бросила я. — Надо мной потом весь день издевались.
Второй раз он не извинился, а просто усадил меня обратно в мягкое кресло, так и не позволив уйти, затем заказал крепкий кофе и, предложив перемирие, протянул руку, которую я отвергла, злобным взглядом сверля его графин с виски. Несмотря на все попытки убедить, что ничего ему от меня не нужно, необходимость моей компании ставила меня в тупик.
— Вам совсем скучно? — уже беззлобно, с едва уловимой иронией спросила я, заметив, как улыбка стёрлась с его лица.
— Немного, — нехотя признался он, ухмыльнувшись своему бокалу, где на донышке осталось ещё немного виски. — Что мне написать вашей сонсеним?
***
…У меня жутко слипались глаза, когда, просидев перед отъездом в машине ещё некоторое время, он всё же повёз меня к общежитию. Мы больше не пили, а ещё одна чашка кофе почему-то наоборот меня сморила, впрочем, такова особенность моего организма, кофе редко когда помогал мне пробуждаться.
Казалось, что были обсуждены все темы, несмотря на то, что я и в этот раз узнала о нём крупицы. На улице как-то быстро рассвело, отчего глаза щурились против моей воли. Юн Сон сменил очки на солнечные, по-видимому, так же подустав от длинной ночи. В одном я была уверена точно: занятия я пропущу, быть может, только первую половину, ведь встать через три часа мне не улыбалось. Заехав прямо во двор общежития, въезд в который располагался чуть дальше лестницы, мы простояли там ещё около десяти минут, так как двери всё ещё были закрыты. Я чувствовала, что ещё немного, и я усну прямо на удобном сидении авто…
— Таку, отвали, — отмахнулась я, не поднимая век, и устроилась поудобнее, пытаясь нащупать подушку. — Ну что?
Но открыв глаза, я удивлённо проморгалась, увидев перед собой улыбающееся лицо Юн Сона, который осторожно призывал меня к пробуждению, касаясь плеча.
— Пардон, — выпалила я слово-паразит, которое и в Корее меня преследовало. — Я уснула? Прошу прощения…
— По утрам к вам лучше не подходить, — заключил он, когда я попыталась сфокусировать взгляд.
Возле стеклянных дверей уже стоял ачжощи с сигаретой, изредка косясь в нашу сторону. Состояние у меня было крайне плачевное, словно я пила беспробудно всю ночь, а вовсе не ограничилась парой порцией гавайев. В животе предательски урчало, несмотря на съеденный напоследок в баре чизкейк. В машине повисло неловкое молчание, пора было прощаться, но расставаться не хотелось.
— Я пойду, спасибо за вечер и… спокойной ночи? — нехотя выдавила я, открывая дверь машины и опуская неслушавшиеся ноги на асфальт, до которого они не дотянулись, так как бэха была слишком высокой.
— И вам спасибо, Анна, — ответил он, положив руки на руль. — Спокойного утра.
Я с отвращением взглянула на светлое небо, на котором, впрочем, ещё не объявилось солнце, а лишь где-то на горизонте освещало гору ореолом из лучей.
— Когда вы возвращаетесь в Сеул? — неожиданно спросила я, спрыгнув с сидения и закрыв дверь только наполовину.
— В четверг утром, — ответил он.
— Жаль, — бросила я устало, но вдруг вспомнила: — Мы с группой прибываем туда в пятницу, — недвусмысленно бросила я, но тут же поправилась: — Если вдруг…
— Вечером у вас никаких мероприятий? — неожиданно перебил он, но получил отрицательный кивок головой в ответ. — Я наберу вашей сонсеним.
Цикады противно и громко стрекотали в кустах, мешая сосредоточиться на поиске пропуска в клатче. Я постаралась выдавить из себя улыбку, когда Юн Сон, моргнув габаритами авто, выехал из дворика и исчез из виду…
— ...Ты не охренела ли? — стоило мне зайти в комнату, сонным голосом спросила Даша и, по обыкновению повернувшись на бок, не открывая глаз, подперла скулу ладонью.
— Спи, давай, утром всё расскажу, — лениво ответила я, раздеваясь, попеременно сканируя взглядом заваленный барахлом стол в поисках зубной щётки и пасты. Внезапный всхрап справа заставил меня захихикать в кулак.
— Ань, я спрашиваю, было ли у вас?.. Давай, живо рассказывай, — не унималась Даша, превозмогая подступающий сон.
— Тише, девочки, — прозвучал голос Таку.
— Если ты хочешь сейчас, то пошли со мной в туалет, — полушёпотом попросила я, приложив палец к губам. — А это ещё что за тело? — удивлённо взглянула я на возвышающееся над моей кроватью чьё-то одеяло.
— Ксюшка у нас осталась, — пояснила Дашка, спускаясь с лестницы и беря рулон туалетной бумаги со стола.
С Ксюшей в обнимку я уже ночевала, посему её привычный труп в моей кровати не пугал, напротив, мне отчего-то было комфортно её соседство.
— Я полночи не спала, переживая за тебя, — устало проговорила Даша, когда, поставив дверь на подножку, мы вышли в коридор.
— Не переживай, мы с Юн Соном просто друзья.
— Он что, даже не приставал к тебе? — спросила Даша с недоумённым взглядом. — Он что, идиот?
— Сначала я охреневшая, потому что не ночевала в общаге, теперь идиот он, что не приставал ко мне, — усмехнулась я, но как-то горько. — Нет, Даш, я думаю, что у него в Пусане просто никого нет… Нам, конечно, немного трудно было найти общий язык, но пара коктейлей быстро решили эту проблему.
— Странно как-то; корейцы — такие корейцы, — отчего-то недоверчиво прокомментировала она, словно я чего-то утаиваю.
— Мне кажется, ему просто одиноко… Меня постоянно преследовало это чувство, — пояснила я. — Но мне приятно с ним общаться просто как с другом, да и корейские друзья мне не помешают. Завтра утром он уезжает в Сеул.
— Ты сказала ему, что мы там в пятницу будем?
— Конечно, но отчего-то мне думается, что у нас там не состоится встречи, — посетовала я. — Правда, он обещал набрать Ан сосненим сегодня вечером. Может, ему свой номер послать? — размышляла я, с непреодолимой ленью смывая косметику.
— Корейцы очень осторожные, — высказала вслух свои мысли подруга. — Что ты сама к нему чувствуешь?
— Не знаю, — ответила я честно. — Меня устраивает наше общение, но… Мне порой кажется, что что-то с ним не так. Человек полностью выпадает из реальности… А так… здорово быть просто друзьями.
Но Даша положила ладонь на моё предплечье и с внимательным, полупроснувшимся взглядом спросила:
— Звучит не очень убедительно, Ань. Но не буду лезть к тебе в душу…
Дашины слова причинили мне лишь беспокойство, и, засыпая, я пыталась понять свои чувства. Мне нравился Нам Юн, но он что-то совсем не шёл на контакт в последнее время, а Юн Сон, похоже, совсем не видел во мне женщину, чего, впрочем, и следовало ожидать, исходя из моего мерзкого непокладистого характера, который вечно всё портил.
Попросив Дашу разбудить меня к обеду, привалившись бочком к Ксюше, я незамедлительно уснула, даже не услышав, как девочки засобирались на завтрак и учёбу, хотя всегда отличалась чуткостью сна, но никогда не ворчала, как Таку. Растолкала меня Гюнай, потребовав повторного рассказа о прошедшей ночи, но получив лишь короткое: «Отвали, дай доспать… Я буду чичжы тонкасы на обед», я ещё десять минут докемарила, прежде чем, собравшись с силами, потащиться в столовую. Встретила меня гробовая тишина, только Женя хитро улыбался, а попробовав вставить комментарий про бурную ночь, был довольно грубо послан в зловонные места, обозван нехорошим словом, отчего быстро заткнулся. В отличие от Даши, которая не умела стоить из себя злюку и, пытаясь обижаться, только сильнее привлекала к себе внимание, у меня было не такое доброе сердце. Но, несмотря на это, злилась я недолго и непродуктивно, постоянно оправдывая окружающих в любом их действие, злой иронии, неправильном поступке или даже тупости.
На сей раз девочки оказали мне услугу, не издав ни звука о моем сегодняшнем свидании перед остальными. Личная жизнь в подобных аспектах оставалась личной, несмотря на то, что, в сущности, между мной и Юн Соном ничего не происходило. Даже Ксюша, не заставшая наши с Дашей и Гюнай разговоры, узнала обо всём последней и, примечательно, от меня. Поедая свой обед, я ненароком заметила, что Даша застыла с пустыми палочками у рта, самозабвенно слушая какой-то рассказ Иль Хэ. Толкнув её под столом, я лишь получила недоуменный взгляд:
— Что?
— Вернись на землю, — негромко попросила я, накладывая в рис кимчхи*.
Даша, глупо захихикав, вернулась к еде, а я, быстренько скинув грязную посуду в мойку, решила, что на занятия сегодня вообще не пойду, и, вернувшись в комнату, тут же завалилась обратно спать, проснувшись только к сборам на прогулку. Сонсеним предложила нам посетить какой-то парк, где мы и провели остаток дня…
Юн Сон так и не позвонил…
***
Каягы́м (кор. 가야금) — корейский многострунный щипковый музыкальный инструмент.
Ачжу мащиссоё* — 아주 맛있어요! — очень вкусно.
Ольма сурыль мащёя хэ? -얼마 술을 마셔야 해? — сколько вам нужно выпить?
Ному маныль кот катхаё — 너무 많을 것 같아요 — кажется, слишком много.
Чинча! — (кор.진짜) — правда!
Чимчжильбан –(кор. 찜질방) — национальная корейская сауна, где можно не только попариться, но и переночевать в специальной общей комнате отдыха.
Чичжи тонкасы — (кор.치즈돈까스) — свиной эскалоп с сыром в хрустящей панировке)
Кимчхи — (кор. 김치) — острая квашенная пекинская капуста — неотъемлемый атрибут корейской кухни.
