Глава 4 Хвала магии, на труп его мать не походила, впрочем, на живую тоже, и, конечно, она не была даже на четверть такой красивой, какой Том ее себе представлял. Она его разочаровала: коренастая, невзрачная, с плоскими чертами лица. Черные волосы, закрученные в пучок, выглядели липкими и влажными, как мокрые вороньи перья, а серая кожа туго обтягивала лицо, все равно что костюм, который напялили на слишком крупное тело. Тусклый бледный свет, похожий на тот, который можно заметить на болоте, ее совсем не красил. Но Том смог бы привыкнуть к ее облику, если бы не глаза… а точнее две потускневшие монеты, закрывающие глазницы. Чеканка стерлась, и уже не скажешь, аверсом или реверсом они лежали, не угадаешь, в какой стране их чеканили и при каком правителе. Монеты напоминали затычки в бочке, чья-то костлявая рука положила их, чтобы душа не выскочила наружу. "Из чего же, из чего же сделаны наши мертвецы?" – пропел издевательский голос в голове у Риддла. Из земли, гниющих костей, могильных червей, из праха и корней жадных трав, вбирающих в себя человеческую плоть. С таким украшением его мать должна была быть слепа как курица, но она смотрела прямо на него, и Том готов был поклясться, что видела она так же хорошо, как и он сам. Ему хотелось удрать прочь от этого взгляда, но куда? За дверью нет спасения, только еще больше холода, снега, теней и призраков.
Том судорожно сглотнул, звук получился неестественно громким и резким, как щелчок курка. Женщина вздрогнула и улыбка соскользнула с ее губ. Сначала она выглядела не просто счастливой - оглушенной свалившимся на нее счастьем, как удочеренная сиротка, а сейчас ссутулилась, сжалась, виновато опустила свои глаза-монетки. И Риддл вспомнил про тех аутсайдеров, с которыми никто не хотел дружить, они вечно ходили так, будто всем своим видом хотели извиниться перед окружающими за то, что родились на свет Божий.
- Ты привел нашего сына, – не все привычки живых умирают вместе с ними. И привычка заполнять неловкую паузу констатацией очевидных фактов - одна из них. – Он замечательный правда, Том?
Услышав свое имя, мальчишка напрягся, но она обращалась не к нему. Незнакомец успел отряхнуть снег, откинул с головы капюшон и теперь тоже косился на Риддла глазами-монетками.
- Твой сын того и гляди помрет от страха. Давай уже быстрее покончим с рождественским ужином. В этой могиле и так слишком много призраков, - закончил он и усмехнулся, как бы отстраняясь от происходящего.
Издевка всегда приводила Тома Риддла в бешенство. Речь, конечно же, идет о младшем - живом и взъерошенном, как разозленный воробей. Он выпрямился и с вызовом посмотрел в глаза-монеты. Нет, его не запугаешь какими-то металлическими кружками, пусть даже их ковали с благословения самой смерти. Но вместо того, чтобы ввязаться в перепалку, отец пошел в другую комнату, мать немного потопталась на месте, нерешительно поглядывая на сына, и Том, которому от этих взглядов стало не по себе, поспешил к нему присоединиться.
Комнату, в которой они все разместились, можно было назвать столовой, во всяком случае, здесь стоял стол - грубый и сделанный из старых занозистых досок. Уж не бедняцкие гробы ли пошли в ход, когда сколачивали эту громадину? Стулья - ему под стать, неудобные и шаткие, потому что, кажется, все четыре ножки были разного размера. В честь праздника на середину стола поставили зажаренного гуся. Рядом вокруг главного блюда пристроились запеченная картошка, тушеная морковь и, конечно же, пудинг. Еда выглядела как на картинке, но пробовать ее совершенно не хотелось. Если бы у Тома был выбор, он бы с большим аппетитом проглотил приютские объедки. Запах этих блюд скорее напоминал ему о тяжелых бархатных шторах, давно не стиранных и подпорченных молью. Он даже не притронулся к гусиному крылышку, которое мать заботливо положила на его тарелку.
Часов Риддл нигде не увидел, в прочем в мире мертвых им бы нечего было отсчитывать. Отсутствие времени - все равно что штиль в море, оно угнетало и потихоньку сводило с ума. Колдун сидел, втянув голову в плечи, жалея, что нельзя закутаться в мантию целиком. Шляпу, к сожалению, пришлось снять, он ведь сидел за столом, хоть и с покойниками, варежки - тоже. Мальчишка тер под столом окоченевшие ладони, одинокий пар от его дыхания поднимался к низкому потолку. Откуда-то из щелей задувал ветер, притаскивая с собой мелкую снежную пыль. Она кружилась в воздухе, сыпалась из дымохода, который выглядел как театральная декорация. Ни теплом, ни огнем здесь даже не пахло. Зато мертвые будто притягивали холод и тишину.
Над столом висело молчание, все равно что над проклятым местом. Том переводил взгляд с мужчины на женщину и обратно. "Моя мать и мой отец", - повторял он про себя. Нет, сами слова были знакомы ему с детства... А толку что? Лишь боль, злость и непонимание, которые никуда не исчезли после встречи с родителями, хотя должны были. Ведь это рождественское чудо.
Отец прихватил себе подарок из мира живых - бутылку виски, и неторопливо цедил далеко не дешевое пойло. Его взгляд сверлил стену, причем так сосредоточенно, будто силой мысли можно было пробить путь наружу, подальше от семейки, навязанной ему магией. Мать же не сводила глаз-монеток с его кислой физиономии и восторженно улыбалась. Ни дать ни взять добрая христианка, к которой на чашку чая заглянул сам епископ. Нет, на сына она тоже посматривала быстро и воровато, а потом опять отворачивалась и заискивающе улыбалась своему возлюбленному, мол, видишь, какой у нас чудный ребенок. И Том чувствовал себя веселой зверушкой, чья задача - забавлять избалованного мальчишку. Он шмыгнул носом, сглотнул, и комок соплей отправился в желудок, как наждачкой, царапнув по воспаленному горлу.
"Вот бы перенестись отсюда куда-нибудь, да хоть дракону в задницу, лишь бы там было тепло", - Том подул на замерзшие пальцы. Хотя ему стоило бы беспокоится о жаре, который медленно разгорался внутри. Спина стала липкой от пота, а голова тяжелой, она постоянно клонилась вниз, и Риддл просто подпер ее рукой. Стоило подумать о том, что придется вставать и куда-то идти, как становилось дурно. Больше всего он хотел сжаться в комок, укутаться потеплее и чтобы его никто не трогал, не тормошил, не заставлял быть сильным, быть лучшим, постоянно бороться, чтобы добиваться своего. Впрочем, кому он нужен? Только себе. Том оборвал внутреннее нытье, и вернулся к своему привычному спасению - к злости. В душе сиротки для нее всегда много пищи. А боль и разочарование горят лучше всего. Риддл плотно сжал губы. Он не о такой семье мечтал. Эти двое больше походили на наказание, чем на рождественское чудо. Или чудеса достаются только примерным детям? А мелким паршивцам вроде него и мечтать не стоит о любящей семье и о доме, где им всегда будут рады. Родители с ним даже не разговаривают, будто он пустое место. Неосторожным движением Том смахнул вилку на пол - она улетела куда-то под стол.
- Извините, - хрипло произнес он. Горло болело, и каждый вдох холодного воздуха будто сдирал изнутри кожу. Нос совсем забился, а платок, который Риддл нашарил в кармане мантии, уже давно стал мокрым насквозь и липким. Он нервно стискивал его в кулаке.
- Ничего страшного, Томми, - сказала ему мать. – А почему ты ничего не ешь? Я очень старалась.
- Видишь ли, дорогая моя ведьма, живым не нравится стряпня покойников. Даже самый тупой бродяга, и тот поймет, что есть пищу, приготовленную мертвецом, - это, мягко говоря, негигиенично.
Женщина сразу сникла и сгорбилась. Злость на отца вспыхнула ярко, будто взорвавшаяся звезда. Но он всего лишь сказал в слух то, о чем Том думал про себя.
- Не разговаривай так с ней! – он вытер нос, точнее, размазал сопли, от платка уже никакого толку не было. Отец в ответ усмехнулся, насуплено-простуженный вид сыночка его позабавил. А мать будто засветилась, неужели за нее в жизни никто ни разу не заступался? Может, и не заступался... вон как она вечно сжимается, старается быть незаметной, того и гляди превратится в невидимку. Забитая серая мышка. Слава магии, Том характером пошел не в нее, если его кто доставал, то он готов был на изнанку вывернуться, но поставить обидчика на место. И уж точно он не собирался заискивать перед всякими засранцами-аристократами. А то, что его папаша из знатных, Риддл понял сразу по манерам, по взгляду, по умению себя держать. В Слизерине таких высокомерных придурков полным полно.
- Спасибо, Томми, – поддержка сына приободрила женщину, и она даже выпрямила спину. – Ты замечательный. Я всегда знала, что наш сын будет замечательным: умным, красивым и могущественным колдуном.
Щеки Риддла покраснели, может, от смущения или из-за того, что болезнь медленно, но верно делала свое черное дело. Слова матери согревали лучше горячего шоколада с ромом, но под конец она умудрилась все испортить: – Том, посмотри, ведь наш сын так похож на тебя. Разве ты не рад?
- Ни чуть не похож, - мальчишка хотел чтобы его слова прозвучали громко и язвительно, но больное горло издало лишь тихий сип, а возмущение буквально захлебнулось, проклятый нос подвел. И Риддл, позабыв про хорошие манеры, утер его рукавом.
- Не вижу никакого сходства, - согласился его отец. Они смерили друг на друга вызывающими взглядами, и то, что они так яростно отрицали, еще сильнее бросилось в глаза. Яблочко от яблони. Впрочем, магическая кровь все-таки взяла свое. Если бы Том-старший был статуей, о нем бы говорили, что скульптор создавал свою работу с любовью и, конечно, не без таланта. А над Томом-младшим, казалось, потрудился подмастерье, не то чтобы совсем бездарный, но слишком нетерпеливый и больше озабоченный выпивкой и девчонками, чем своей работой. И, видимо, с девчонками ему не везло, вот он и выместил злость, сделав черты Риддла-колдуна резкими,острыми, что называется "осторожно, не поранься".
- Я этому рад. Очень надо походить на засранца, который смылся, едва узнав, что его подружка ждет ребенка.
- Попридержи язык, - небрежно бросил отец. - Думаю, дорогая моя женушка, пришло время рассказать мальчишке нашу семейную историю. Кто возьмется за это дело - ты или я?
В ответ она посмотрела на него так, будто Том-старший замахнулся на нее плеткой, но смолчала и лишь втянула голову в плечи. Смотреть было жалко, как на черепаху без панциря.
- Видимо, этим придется заняться мне, - безжалостно отрезал отец. – Мое полное имя Томас Джонатан Риддл. Эсквайр. Вкратце о моей жизни можно рассказать следующее: родился и вырос в фамильном особняке в небольшой деревушке, окончил Итон, затем Тринити-колледж, воевал в Африке, если хочешь знать в каком полку, обратись в военный архив. Живые хранят информацию лучше чем мертвые. Нам она не нужна, нам уже ничего не нужно, и воспоминания уходят.
Он замолчал и уставился на стакан с таким яростным выражением лица, что тот, казалось вот вот должен был разлететься вдребезги, но мужчина взял себя в руки и продолжил:
-Контужен под Эль-Аламейном. Награжден за храбрость. Демобилизован. Врачи обещали мне мигрень до конца жизни, но я вернулся домой, в то время как большинство моих товарищей на всегда остались лежать в африканской земле. Тогда я считал себя счастливчиком, но сейчас думаю, что повезло тем, кто были похоронены там. Африканские пески - горячие, и, может, они смогли бы защитить мои кости от этого собачьего холода. Если все виски в Англии не может меня согреть.
Ну, теперь понятно, почему его отец смотрел на стакан как на друга-предателя. Том нетерпеливо заерзал на стуле, чувствуя, что сейчас рассказ пойдет о его матери, но не угадал.
- Дома я встретил девушку, ее звали Синтия или Сильвия... Мертвец уже не может доверять своим воспоминаниям. Я все еще помню ее лицо, ее голос и ее улыбку... - его голос дрогнул, но отец быстро отогнал сентиментальность и с усмешкой продолжил: - Мы собирались пожениться, но на собственную свадьбу я не попал - провалился в какой-то опиумный дурман и очнулся через семь месяцев в Лондоне. Женатый на Мэри - девчонке из чокнутой семейки Гонтов. Деревенские старухи говорили, что они знаются с дьяволом, конечно я не верил в их байки. А потом оказалось, что эта ведьма положила на меня глаз и опоила своей колдовской дрянью. Протрезвев, я тут же помчался домой, даже не задержался, чтобы придушить мерзавку. Но опоздал - моя невеста уехала, куда и с кем, я не успел узнать. Братец моей распрекрасной женушки швырнул в меня зеленой молнией, и на этом моя жизнь закончилась. К сожалению, смерть – это еще не гарантия избавления от вашей поганой колдовской компании.
- Я любила тебя, - тихо сказала Мэри Гонт.
- Мне от этого должно стать легче? – Том-старший покрутил на столе пустой стакан, но не спешил наливать себе новую порцию. – Твоя любовь так сильна, что может вернуть мне жизнь?
- Я виновата, но Томми здесь не причем. Не обращайся с ним так, как со мной. Он ведь твой сын.
- Ты забрала мое счастье, твой братец - жизнь, а твой сынок - покой после смерти. Он такой же, как и ты: думает, что если он колдун, то может делать с людьми все, что захочет. Но вот, что я вам скажу, идите вы все к дьяволу со своей магией!
Он плеснул себе виски, пролив добрую часть на стол, а потом поднял стакан и с нарочитой издевкой отсалютовал жене. Больше говорить было не о чем, и они молчали. Тишину нарушал лишь тоскливый свист ветра в дымоходе, в воображении Том представил себе злобного духа, который сидит в каминной трубе, жадно ловит каждое слово и следит, чтобы никто не чувствовал себя счастливым. Один маленький намек на радость и ветер сметет их жалкий домишком с лица земли. На зависть любому злому волку.
- Ты доволен своей семьей? - нарушил молчание Том-старший.
- Знал бы, что вы такие, то пожелал бы себе три года непрерывного поноса, - огрызнулся его сын. Они опять смерили друг друга взглядами и на лице мужчины появилось странное выражение, как у человека застигнутого врасплох забытым воспоминанием.
- Зубки у мальчишки есть, - одобрительно усмехнулся он. Усмешка показалась Риддлу знакомой, но один Мерлин знает, где он ее видел. А еще ему подумалось, что монеты на месте отцовских глаз блеснули, будто отразив невесть как проникший сюда солнечный луч.
И Том, к своему удивлению, понял, что готов их полюбить. Причем именно таких, как есть, - неидеальных, не слишком хороших и безнадежно мертвых. И хоть говорят, что лучше остаться с пустыми руками, чем получить дерьма полную кучу, родная кровь есть родная кровь. На лице матери он читал безоговорочную и безоглядную любовь, которой ему всегда не хватало. С отцом было сложнее. Он принадлежал к той породе людей, которыми ты безоговорочно восхищаешься и в тоже время желаешь им провалиться в волчью яму. Но дай им судьба чуть больше времени, и они смогли бы стать счастливой семьей. Ведь мальчишке не так уж много нужно для счастья: любовь матери, одобрение отца, армия новеньких солдатиков... Но для его родителей все время уже вышло, и верхний сосуд песочных часов полностью опустел.
Как будто прочитав его мысли, мать сказала:
- Мы еще можем стать семьей и быть вместе. Пожалуйста, съешь один кусочек, и ты останешься с нами навсегда, - она умоляюще стиснула руки. Первым побуждением Риддла было ответить отказом, но потом он подумал об обратной дороге, вдвойне длинной, потому что в конце пути никто не ждет. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, щеки горели, будто на них села пара саламандр, и внутри тоже было жарко. Этот жар высасывал из него все силы, выжигал его изнутри так же быстро, как огонь пожирал обыкновенную свечку. Все, вот он - предел.
При мысли о том, что придется возвращаться к своим проблемам и справляться с ними в одиночку, рука Риддла сама собой потянулась к рождественскому пудингу.
- Не дури, - одернул его отец. Окрик получился резким и неприятным, как у ворона, удумавшего предостеречь путника от беды.
- У меня все равно никого там нет, - обреченно признал Том.
- Зато там у тебя есть будущие.
- Пожалуйста, останься, Томми. Мы ведь даже не узнали друг друга. Я не хочу терять тебя снова.
- Все живые оказываются здесь. И твой сыночек тоже сюда вернется, но пусть он вернется стариком. Дай ему прожить свою жизнь, испытать любовь, счастье, радость, разочарование, горечь утраты. Пусть он оставит свой след на земле, наплодит кучу мелких визгливых колдунят. И пусть у него будет шанс стать лучше, а главное, счастливее, чем мы. Иначе во всем, что случилось, нет никакого смысла.
Края монеток на лице ведьмы побурели, из-под них выступила светло-коричневая жидкость. Тонкими янтарными струйками она покатилась вниз.
- Я хочу, чтобы наш сын был счастлив.
- Тогда отпусти его, пока он не помер от пневмонии.
Мэри Гонт встрепенулась и внимательно оглядела Тома, на ее лице появилось испуганное выражение.
- Ты болен, - тихо произнесла она, осторожно протягивая руку к бледному лицу Риддла, будто он был чудесным волшебным зверком, и хватило бы одного неверного движения, чтобы его спугнуть.
- С живыми такое часто случается, если ты не забыла, - язвительно прокомментировал ее муженек.
- Прости меня, солнышко, я плохая мать, - Мэри Гонт осторожно погладила сына по голове, прикосновение не было таким уж неприятным, даже наоборот, ее холодные руки принесли Тому некоторое облегчение.
- Ты не плохая, - тихо прошептал он, стараясь щадить больное горло. - Просто…
Как же их директриса называла людей, у которых, как бы они ни старались, все всегда шло наперекосяк. Нужное слово не вспоминалось, мысли скакали, как кузнечики на зеленом лугу, залитом солнечным светом, и он так устал.
– Просто ты к жизни не приспособленная.
"Размазня", - да, именно так миссис Коул называла тех, кто не умел справляться с трудностями. Но Том бы огрел ее Ступефаем, скажи она хоть одно плохое слово о его матери. Нет, больше никто не обидит Мэри Гонт.
Мама обняла его и заплакала, во всяком случае, она пыталась, как и дыхание, слезы - это привилегия живых. Риддл прижимался щекой к грубой ткани ее платья. Он ждал, что сейчас накатит отвращение и тошнота, ведь от мертвецов должно пахнуть разложением, но холод забрал все запахи. Ее сердце не билось, Риддлу слышался едва уловимый свист ветра - хлесткого, как плетка самого дьявола. Вихрь сидел у нее под ребрами, делил это жалкое пристанище с тем, что осталось от души Мэри Гонт. Соседство, которое не назовешь приятным.
- Вот, выпей, - отец сунул ему под нос стакан с виски. Том медленно открыл глаза, будто ему уже положили на веки по серебряной монете, только весом с добрую чугунную плошку.
- Том, он же еще ребенок, - возразила Мэри Гонт, даже мышь посмеялась бы над ее протестом, мол, мой писк, и тот звучал бы более воинственно. Но для забитой ведьмы это было открытым восстанием с пожарами, пушками и казнью неугодных дворян. От таких задавленных тихонь уже ничего не ждешь, и поэтому момент, когда они преображаются, превращаясь в львиц, готовых сражаться за того, кого любят, всегда застает врасплох. Это все равно, что быть укушенным собственной зубной щеткой или увидеть, как мячик гоняется по комнате за собакой. Но привычный порядок вещей не может оставаться неизменным, если человек находит смысл своей жизни.
Свое сокровище Мэри Гонт осторожно сжимала в объятиях, пристроившись чуть с боку и усевшись на колени. Риддл-старший стоял рядом и взирал на эту картину с отстраненной улыбкой, серебряные монеты мешали прочесть его мысли. Они уже не пугали Тома, он привык и даже умел убедить себя, что под ними не пустота, а обычные человеческие глаза. Только темные и зловещие, именно такими они были в мире живых.
- Другого лекарства у нас нет.
Мальчишке не оставалось ничего другого как выпить все одним глотком, горло будто кипятком обожгло. Риддл отчаянно закашлялся, как и все лекарства, виски было горьким.
- А теперь слушай меня внимательно. Ты выйдешь отсюда и постараешься до полуночи пересечь границу миров, не успеешь - останешься здесь навсегда. И главное, не оборачивайся, чтобы ни случилось и кто бы тебя ни звал, хоть родная матушка или лучший друг. Пусть даже тебе покажется, что за тобой гонится весь ад во главе с Сатаной на кривой козе, смотри только вперед. Запомнил? На границе тебя будет ждать страж, ему нужно заплатить серебром, но не обязательно монетой. Сгодится и пряжка с твоей шляпы. И поторопись, у мертвецов есть целая вечность, а живых время не ждет.
Мэри Гонт с явной не охотой разжала объятия. Она продолжала неподвижно сидеть рядом, да и Том не спешил вставать на ноги. Он мысленно торговался с судьбой, уговаривая ее подождать и дать ему еще пару минут, чтобы собраться с силами.
- А ты разве не пойдешь со мной?
- Нет, меня больше не выпустят отсюда. Для мертвеца нет обратного пути в мир живых.
- Но один я не дойду! - голос подвел Риддла, и последние слово он договаривал шепотом. Мать тут же снова потянулась к нему.
- Тогда не надо. Никто тебя не заставляет. Оставайся здесь, – на ее лице остались коричневые следы, как подтеки ржавчины, а глаза-монетки тускло блестели.
Может, послушать мать и остаться? В могиле холодно, но спокойно. И пусть живые мучаются и страдают в поисках счастья. Ведь счастья - это все равно что предвыборные обещания. Много пустых разговоров и ничего реального.
- Он справится, - сказал отец. Причем без всякого сомнения, уж что-что, а скрытую издевку Том распознавал мигом.
- Послушай, - теперь Риддл-старший обращался к нему. - Если ведьма не врет, ты мой сын, хотя дед учил меня, что в таких вещах женщинам веры нет. Но если все-таки это правда,то в тебе половина моей крови, а значит упрямства и выносливости тебе хватит на два таких похода. Считай это фамильным наследством. Я вернулся из Африки, мой отец выжил под Верденом, дед сбежал из афганского плена, а прадед пятнадцать лет жил на спорном дубе, не давая соседу его спилить. Так что если у кого из живых и получится выбраться из страны мертвецов, то это у тебя. И будь добр, сделай то, что не получилось ни у меня, ни у твоей матери, - проживи долгую и счастливую жизнь.
- Но я боюсь умереть в одиночестве.
Холодные пальцы крепко ухватили его за подбородок. Отец и сын пристально смотрели друг на друга, и снова Тому показалась, что за металлическими монетами прячутся настоящие человеческие глаза, те самые, через которые все еще смотрит душа.
- Хотел бы я сказать тебе, что ты будешь бессмертным, но все мы умираем в одиночестве. На войне я много раз слышал от нашего командира одну и ту же вдохновляющую речь: "Поднимайтесь, парни, пришло время умереть за Отечество и за короля".
- Это точно была вдохновляющая речь?
- Самую вдохновляющую часть я пропустил, мальчишке твоих лет рано знать такие выражения.
Верный последователь Гонория Хэмлока лишь хмыкнул. Туман в голове понемногу рассеивался, на смену усталости пришло лихорадочное возбуждение. А все из-за пары простых слов "у тебя все получится". Никто никогда не верил в Тома Риддла. Все, что он слышал от людей, сводилось к следующему: "из этого мальчишки толка не будет и добра от него не жди." И всего, чего Том добился, он добился вопреки их ожиданиям.
- Это было самые честные слова из всех, что нам говорили, - продолжал отец - Но мы все равно надеялись, что уцелеем, и без этой глупой надежды ни король, ни Отечество не увидели бы нашей храбрости. И в глубине души ты тоже веришь, что не умрешь. Держись покрепче за эту надежду, иди вперед и не останавливайся, тогда смерть тебя не догонит. Умирает тот, кто сдается.
Риддл-старший помог сыну подняться на ноги и даже неловко похлопал по плечу, но быстро отстранился.
- А как же рай и ад? – спросил мальчишка. - Неужели после смерти нет ничего, кроме холода?
- После холода есть вихрь, - тихо сказала Мэри Гонт. Она бы предпочла сладкую ложь горькой правде, но мертвым не дано лгать. - Мы существуем, пока в наших душах есть огонь. Он угасает, мы рассыпаемся в пыль, и за нами приходит злой ветер, чтобы развеять остатки наших душ по миру.
- И тело, и душа - все одно слово удобрение, - в своей циничной манере подвел итог Том-старший.
Его сын сжимал в руках шляпу, но все никак не решался надеть ее и уйти. Он чувствовал, что забыл нечто важное и еще раз посмотрел на родителей: они стояли порознь. Отец старался держаться от матери на расстоянии, будто она вся была утыкана острыми ядовитыми шипами длиной с троллью руку. Не слишком обнадеживающие зрелище, и тем не менее Том верил, что они могли бы стать хорошей семьей. Вот если бы у его матери было чуть больше уверенности в себе, а папашин цинизм сидел бы чуть поглубже. Если бы они были живыми, тогда при помощи магии Риддл бы все изменил, превратил бы Мэри Гонт в такую красавицу, что отец забыл бы про свою Синтию-Сильвию. Он точно знал, что такое возможно, слизеринские старосты, решив поиздеваться над чужаком, отправили его прислуживать старшекурсницам. И косметическая магия, должно быть, не такая сложная наука, если эти дурищи смогли ее усвоить. Чем бы все не закончилось, попробовать нужно. Никакие духи стеклянного шара не принесут тебя счастье на блюде, придется за него бороться самому.
- Когда вернусь, я обязательно вас воскрешу и мы станет...
- Еще раз потревожишь мой посмертный покой, и, клянусь тем миром и этим, я задам тебе такую взбучку, мало не покажется. Не будь я твоим отцом, - пригрозил ему Том-старший. – Мир живых для живых. Другим там места нет.
- Но мы будет ждать тебя здесь, - Мэри Гонт улыбнулась и быстро добавила: - Ты не спеши, наоборот, чем дольше, тем лучше. Я тебя очень люблю, и отец тоже.
Ее слова вызвали у Риддла-старшего кривую усмешку, но возражать он не стал. Тома будто током ударило, вот оно - то важное, о чем он успел позабыть и пытался вспомнить.
- Я тоже вас люблю.
- Удачи, сын, - сказал отец, а мать сотворила магический знак доброго пути.
Колдун неуверенно пошел к двери, каждый шаг давался ему как новорожденному котенку, но он держался на ногах, а это уже полдела. На самом пороге он остановился, ощущая, что ему захотелось в последний раз взглянуть на родителей.
- Не оборачивайся, - напомнил отец. Значит его путь уже начался, Том сморгнул навернувшиеся слезы, вытер рукавом нос и толкнул дверь.
