Глава 44Билл прервался и выпил воды – от долгого рассказа у него пересохло горло. Летиция сидела тихо, как мышка, боясь промолвить хоть словечко.
- Вскоре после этого, - продолжил маг. – Мы покинули интриги и опасности Лондона, уехав в деревенскую глушь Уэльса – там у Учителя оказалась маленькая хижина, стоявшая в лесном уединении. Здесь мы и провели вдвоём несколько лет. Демиург щедро делился знаниями, а я набрасывался на них, как голодный на хлеб. Учитель хвалил мои успехи, и я видел, что он делает это, не кривя душой – от этого моя страсть к наукам пробуждалась ещё сильнее, мне очень хотелось, чтобы он мною гордился. Я полюбил старого мудреца, как не любил до этого никого, за исключением покойных родителей и сестёр. Нас почти никто не тревожил. Изредка, по каким-то чрезвычайно важным делам, к Демиургу прибывали посетители, всегда заранее испросив его согласия на визит, прислав пергамент с учёной совой (с помощью таких птиц, Летиция, в магическом мире доставляют послания). Октавиан Малфой не навещал нас ни разу. С того самого банкета он ненавидел и Учителя и меня лютой ненавистью. Но навредить Демиургу у него была кишка тонка. А я, благодаря Учителю, к тому моменту, как снова «вышел в свет», уже самостоятельно, стал не по зубам ни Октавиану, ни всей этой заносчивой семейке. С тех пор и Малфои, и некоторые другие старинные семьи магов – их союзники, являются моими заклятыми врагами и всячески вредят мне в Британии.
Когда я стал действительно искусным колдуном, Учитель отправил меня в путешествие: посмотреть бескрайний мир, узнать тайны чужих стран и городов, окунуться в иные языки и обычаи. Я годами странствовал, постоянно переписываясь с Учителем. Часто его навещая, я всегда старался захватить с собой какую-нибудь чужеземную диковинку в подарок Демиургу. Не стремясь ни к богатству, ни к славе, он всегда стяжал лишь одного – знания. И постоянно был любопытен и открыт миру, как ребёнок.
В один из таких приездов я увидел в хижине Демиурга молодую женщину. Кто она, как там очутилась, откуда пришла? Этого я не знал – как не знал и никто другой, ни в мире волшебников, ни в мире маглов. Это была их тайна, её и Демиурга. Она была красивой – особенной, дикой красотой, красотой полевого цветка, а не садовой розы. Кройддилад (1) (так её звали) была молчуньей. А если и говорила – то лишь на валлийском, а я плохо знал этот язык. Она была словно одна из тех лесных дев – древесных духов, которых почитали древние кельты.
А ещё у неё был новорождённый мальчик. Был ли он сыном Демиурга? – этого я тоже не знал. Так и не осмелился спросить. А Учитель эту тему в разговоре никогда не поднимал. Но он воспитывал его, как родного. Меня даже слегка укололо ревностью. Впрочем, я постарался изгнать из своего сердца это недостойное чувство.
Я продолжал жить на Континенте, перебираясь из одного древнего города в другой, собирая повсюду крохи мудрости, подобно пчеле, перелетающей с цветка на цветок. Регулярно навещая Британию, наш Зелёный Остров, возвращаясь в хижину Учителя, я наблюдал, как подрастает мальчик – его назвали Джоном – и привязывался к нему всё больше. А Джон относился ко мне, как к старшему брату. Бойкому, весёлому мальчику было, возможно, скучновато в лесной чаще, не видя никого, кроме родителей. Поэтому каждый мой приезд был для Джона праздником: с рассказами о далёких землях и, конечно же, с подарками.
Когда Джон вошёл в возраст – его отправили в Хогвартс (мальчик был наполнен магией с пелёнок, Демиург дал ему великолепное домашнее образование, но настоял на том, что в Школу ему надо пойти, ради самого Джона, в первую очередь - он должен был научиться общаться со сверстниками). У кого-то иного, скорее всего, возникли бы проблемы из-за тёмного происхождения – но Джона защищало незримым щитом славное и грозное имя Демиурга. Тогдашний Директор Школы (который сам был многим обязан моему Учителю) нашёл деликатный выход из положения - записал Джона в журнале учащихся просто: Джон Поттер (2). Так и повелось.
После Хогвартса Джон не вернулся к родителям, а обосновался в одном из магических поселений Британии – Годриковой Лощине. И теперь уже я, приезжая из Европы, навещал сначала тихую хижину в Уэльсе – а потом весёлый, шумный, всегда открытый многочисленным друзьям (Джон стал душой компании на своём факультете и продолжал заводить новые знакомства после окончания Школы) дом в волшебной деревеньке.
Это были счастливые, безмятежные годы. Но вот пришла беда. Умерла Кройддилад. Её подкосила какая-то странная, неведомая болезнь – и она сгорела за считанные часы. Демиург срочно вызвал нас к себе. И мы примчались, так быстро, как только могли. Джон успел попрощаться со своей матерью, пока та ещё была в сознании. А я – уже нет.
Джон был просто раздавлен. Ему, выросшему в замкнутом мирке уединённой лесной хижины, и мать и отец казались вечными и незыблемыми. В душе он так и остался тем мальчиком, который думал, что его родители будут рядом всегда. Демиурга гибель любимой спутницы тоже подкосила. Я никогда не видел его пронизанным такой глубокой печалью. Это разрывало мне сердце.
«Я ничего не смог сделать» - просто сказал он. – «Я не бог, я всего лишь маг. Иногда такое случается – и всё. Она была волшебной. По-настоящему волшебной. А такие нежные создания никогда не задерживаются в мире людей надолго – он для них слишком груб. Я знал это… но всё равно надеялся. Не мог иначе»
Похоронив Кройддилад, справив по ней тризну и проведя неделю в глубоком трауре, мы покинули Уэльс. Мы с Джоном хотели побыть с Учителем – но Демиург упросил нас возвращаться по домам, оставить его одного. На прощанье он крепко нас обнял и расцеловал. Сердце болело у меня в груди, меня терзало предчувствие, что это наша последняя встреча – я гнал от себя эту мысль. Джон тоже не хотел уезжать, был очень мрачен.
«Улыбайтесь, мальчики мои» - сказал нам тогда Демиург. – «Я знаю Кройддилад не хотела бы, чтобы мы расстались с такой скорбью в душе. Мой народ, эллины, верил, что смерть надо встречать с улыбкой. Если ты достойно жил – тебе нечего бояться, и последний вздох станет началом нового путешествия по неизведанным дорогам»
Предчувствие меня не обмануло. Не прошло и недели, как меня срочной депешей вызвал Джон. Я поспешил в наш валлийский лес. Как выяснилось, Джон не смог долго высидеть у себя в Лощине и вернулся в хижину. И нашёл её опустевшей. Домик был аккуратно прибран, опечатан защитными заклятиями. А на столе лежал одинокий остракон (3). Демиург использовал их только для самых личных записей, нанося в таких случаях значки койне (4) острой деревянной палочкой. Вот и сейчас… короткая надпись была адресована нам двоим.
«Дети мои, мне пришло время уходить. Я и так слишком долго задерживался в этом мире. Не печальтесь, прошу вас. Вы идёте своей дорогой, а мне нужно продолжать свой путь. Хайре (5), Билл! Хайре, Джон! Будьте счастливы, мальчики мои!»
- Мы так и не нашли тела, - прошептал Билл, не открывая глаз. Летиция сидела, стиснув от волнения руки, ей хотелось прикоснуться к чародею, показать, как сильно она разделяет его чувства – но девушка не смела. – Он и не умер, я уверен в этом. Мы с Джоном поняли, что наш Учитель… наш отец Демиург действительно ушёл в иные миры. Как до него это сделали многие величайшие волшебники древности, которые уже достигли такого совершенства, что им было больше нечего делать в мире людей. Как ушёл его учитель – великий Аполлоний Тианский. Как ушли Мерлин и Талесин.
- Мы оставили хижину нетронутой, не передвинув ни единой вещи, окутав её ещё более мощными заклятьями. Мы оставили её как память о Демиурге и Кройддилад. Как памятник нашему с Джоном детству. После этого я вернулся во Францию, где обитал в те годы, а Джон – в свой дом в Годриковой Лощине. Его там уже ждала любимая. Так что через год мы снова встретились – на его свадьбе.
- До самой его смерти (а он тихо отошёл в глубокой старости, перешагнув за сто пятьдесят лет) мой названный брат Джон был мне самым любимым и близким человеком. Раз в несколько лет, не сговариваясь, а словно повинуясь некому неслышному велению, мы приезжали к нашей хижине. В один и тот же день. Где бы мы ни были – пусть и за тысячи миль от Британии. Мы встречались на опушке леса. Молча пожимали руки. И шли по уже почти незаметной тропинке, которую когда-то усердно протаптывали наши босые ноги. Мы заходили в нашу хижину, которая навсегда осталась для нас желаннее и роскошнее любых дворцов, прикасались к вещам, хранящим память о тепле рук дорогих нам людей. Мы молча сидели за столом и пили вино. Мы вспоминали – и вновь превращались в тех мальчишек, которыми некогда были в этих родных стенах.
И сейчас многочисленный клан Поттеров – мои добрые друзья и соратники. Но в нашу хижину я уже хожу один. И пью поминальную чашу и за себя, и за Джона. Когда и меня не станет – охранные чары потихоньку рассеются, и домик поглотит время. Какой-нибудь магловский лесоруб изумится, увидав остов хижины на поляне, которую он не замечал никогда в жизни, хоть и проходил в этих местах тысячи раз. И тогда наша история действительно подойдёт к концу.
* * *
1. Это имя носит «самая прекрасная дева островов» в мифологии бриттов (валлийцев), олицетворение Весны.
2. Гончар на английском, если кто не знает.
3. «Черепок глиняного сосуда» на древнегреческом. Их часто использовали для письма. В частности, при записывании имён лиц, которых народное собрание предлагало изгнать. Отсюда остракизм – изгнание, подвергнуть кого-то остракизму (образно) – объявить бойкот.
4. Древнегреческий разговорный язык.
5. «Радуйся!» на древнегреческом. Употреблялось и как приветствие, и как прощание.
