Глава 5- Что-то Салазар опаздывает… - Ровена недовольно скрестила руки на груди.
- Салазар не опаздывает, Салазар задерживается, - со смешком сообщил Годрик.
Ему самому уже пришлось выслушать выговор от зеленоглазой девушки за опоздание, и теперь, сидя на парте в пустом зале, он немало забавлялся тем, что обычно пунктуальный Слизерин придет после него.
- Не смешно, - плечи Ровены раздраженно передернулись. – У меня лежит недописанный перевод по Рунам, мне нужно провести расчеты по Нумерологии и написать Эссе по Зельям – и все к завтрашнему дню! А по чьей-то милости я торчу здесь и трачу время зря!
Годрик демонстративно закатил глаза.
- Ровена, нельзя все сводить к учебе. Сколько бы мы здесь ни пробыли, ты все равно не сможешь наверстать все, что было за эти девятьсот лет! Ты вообще представляешь себе, какая это прорва времени? Даже если ты откажешься от еды и сна и целыми днями только и будешь читать – тебе все равно потребуется не одно десятилетие.
Ровена поджала губы, давая понять, что слова Годрика ее не убедили. Даже если он и прав, она никому не позволит распоряжаться своим временем.
Хельга сидела тихонько в стороне, не участвуя в перебранке. Она вообще очень не любила, когда все вокруг ссорились, но ничего поделать не могла: даже спокойная обычно Ровена начинала заводиться, если посягали на ее территорию. А учитывая, что разозленная Ровена становилась похожа на разгневанную фурию, мужчины предпочитали препираться друг с другом, не задевая ее. То, что Годрик вообще рискнул с ней связаться, могло объясняться лишь долгим отсутствием привычного оппонента.
- Мне Салазар в последнее время не нравится, - негромко, себе под нос произнесла вдруг Хельга.
- Мне он тоже периодически не нравится, - услышав, не удержался от реплики Годрик, - но он наш друг и мы все равно его любим. Разве нет?
- Я не в этом смысле, - белокурая девушка вздохнула. – Он нас избегает.
- У него теперь целый факультет новых приятелей, - Гриффиндор пожал плечами.
- Годрик, у тебя ТРИ факультета с новыми приятелями, - неожиданно поддержала подругу Ровена, - и при этом ты все равно умудряешься крутиться где-то рядом.
- К тому же он слишком много ест, - вдруг заявила Хельга. Годрик, последние несколько минут раскачивающийся на парте, едва не сверзился на пол.
- Я тебя не понимаю, - с трудом восстановив равновесие, пробормотал рыжеволосый юноша. – Ты всю жизнь жаловалась, когда тебе не удавалось впихнуть в Салазара лишний кусок – а теперь наоборот? И вообще, не стоит относиться к нему как к ребенку – он все равно не оценит.
Хельга нахмурилась.
- Я просто хочу сказать, что ему это не свойственно. Он… мне кажется, что он пытается решить какую-то важную проблему.
- У него по жизни целый список проблем, и каждая – важная, - отрезал Годрик. – Впрочем, если хочешь – спроси, вон он идет.
Действительно, Салазар как раз в этот момент входил в комнату. Его и без того худощавое лицо выглядело еще более осунувшимся, а цвет приобрело почти голубовато-серый. Мрачно кивнув друзьям, он прошел к ближайшей парте и опустился на стул.
- Что там у вас? Говорите быстрее, я тороплюсь.
- Он торопится! – возмутилась Ровена. – Позволь напомнить, что это тебя мы ждем вот уже полчаса.
- Избавь меня от подробностей, - поморщился Салазар. – Ближе к делу.
Ровена хотела сказать еще что-то, однако проглотила фразу. Спор только затянет встречу, а ей давно уже хотелось вернуться в свою спокойную и тихую гостиную.
- Ну, мы вообще-то хотели поговорить о студентах. Лично я не представляю, чтобы кто-то из моих интересовался политикой или что там с этим связано. Уверена, что они все время посвящают учебе.
- Это ты все время посвящаешь учебе, - Годрик насмешливо ухмыльнулся. – Спорим, ты не разглядишь, даже если они сплетут заговор у тебя под носом.
Зеленоглазая девушка набрала воздуху в легкие, но внезапно сказала не то, то собиралась:
- Годрик, тебе не на ком практиковаться в остроумии? – вкрадчиво поинтересовалась она. – Мне очень жаль, но будь добр оставить меня в покое. Меня и моих студентов тоже.
- Салазар… - Гриффиндор не стал препираться и моментально переключился на Слизерина. – Эй, ты что, уснул?
Он понял руку, чтобы похлопать приятеля по плечу. Салазар попытался отстраниться, одновременно прошипев:
- Не трогай меня!
Но было уже поздно. Рука Годрика опустилась ему на плечо – и тут же отдернулась.
- Оув!!! – Гриффиндор добавил еще несколько непечатных слов, усиленно махая в воздухе рукой. – Больно!
- Дай сюда.
Хельга перехватила его поврежденную кисть и внимательно осмотрела. После чего провела волшебной палочкой, что-то тихонько нашептывая. Боль постепенно отступала, и вскоре Годрик смог перевести дыхание.
- Что это за гадость была? – поинтересовался он, рассматривая свою руку. Никаких следов не осталось, однако неприятные ощущения впечатались в память.
- А я так понимаю, что это и был ответ, - в то время, пока Хельга возилась с Годриком, Ровена пристально смотрела на Салазара. – Вот и объяснение, почему ты последнее время выглядишь так, что краше в гроб кладут.
- Ну, положим, каким меня в гроб клали, ты не видела, - проворчал тот, и недовольно отвел взгляд.
Ровена вздрогнула – упоминания о собственной смерти ее каждый раз нервировали – однако она не дала сбить себя с мысли.
- И это же, - продолжала девушка, - объясняет внезапно проснувшийся аппетит. Ну и давно ты поддерживаешь вокруг себя агрессивный щит?
- Я не собираюсь никому давать отчетов о своей жизни, - холодно ответил Салазар. – На тему встречи – еще не знаю. Сволочей полно. Лично я бы половину этого факультета распустил немедленно, вторую половину – перевешал бы. Тоже немедленно. Но пока не вижу, кому хватило бы ума и ловкости обходить Защиту Хогвартса. Довольна? Я могу идти?
Ровена машинально кивнула, и Салазар тяжело поднялся из-за парты. Прежде, чем остальные успели опомниться, он покинул комнату.
- Салазар, подожди! – Хельга вдруг сорвалась с места и выбежала из аудитории. Ровена и Годрик переглянулись.
- Пусть попробует, - пожала плечами зеленоглазая девушка. – Не убедит, так хоть отвлечет.
Хельга догнала Салазара лишь за углом – юноша, естественно, даже и не думал останавливаться на ее оклик.
- Подожди, - повторила Хельга, огибая Салазара и становясь на его пути. Помня горький опыт Годрика, она не пыталась дотронуться до корнуольца, однако смотрела ему прямо в глаза.
- Ну, чего тебе? – Слизерин не желал отпихивать ее с дороги и устало остановился.
- Я… Салазар, нам надо серьезно поговорить, - Хельга махнула рукой в сторону еще одного пустующего класса, и юноша, решив что проще уступить, молча проследовал в указанном направлении.
Войдя, он, подобно Годрику, уселся на парту и заставил себя посмотреть на Хельгу. В таком положении их глаза оказались почти на одном уровне.
Хельга по жизни была человеком довольно мягким и покладистым, и никогда не пошла бы на крайние меры в том, что касалось ее самой, однако, когда речь шла о ком-то другом, она приобретала необычайную решительность.
- Салазар, так не может продолжаться. Прошло меньше месяца, а…
Слизерин все так же молчал, взирая будто сквозь девушку своими непроницаемыми черными глазами, и та запнулась на полуслове. На ее глаза навернулись слезы.
- Да стоит ли оно того, - негромко спросила она. – Ну, возможно, эти дети не соответствуют твоим высоким стандартам…
- Эти «дети» никаким стандартам не соответствуют, - соблаговолил, наконец, заговорить Салазар. – Хельга, ты просто не поймешь.
- Но я могу хотя бы послушать, - очень мягко произнесла девушка. – Знаешь, когда рассказываешь о чем-то кому-либо другому, невольно все раскладываешь по полочкам, и даже если не удастся услышать хороший совет, самому уже все станет более ясным и понятным.
Слизерин прикрыл глаза.
- Ну хорошо, - неожиданно быстро согласился он. – Ты знаешь, меня интересовали исключительные дети. Не обязательно гениальные – это я оставил на долю Ровены. Но мне нужны были таланты и природная предрасположенность этот талант осуществить, выехать на нем. Когда-то судьба свела меня с Джильбертусом Гонтом – чистокровным во всех отношениях, талантливым юношей, алмазом, лишь ожидавшим огранки. Это он, точнее его образ, подал мне идею. Ты знаешь, я никогда не стремился набрать большое количество учеников. Приди ко мне хотя бы один юноша – и я обучал бы его.
Салазар помолчал, и Хельга не нарушала тишины, терпеливо дожидаясь продолжения. А Слизерин раздумывал, стоит ли продолжать. Решившись, он заговорил вновь:
- Как это ни смешно звучит – я в душе патриот. Трудно принадлежать к нации, практически загнанной в угол – и не быть патриотом. Да, на службе Вильгельму я немало пополнил свой кошелек – а как же иначе. Но я не забывал и про мою многострадальную родину. И юноши, которых я растил – они тоже не забывали. Мы все работали на себя, время от времени помогая кому-то из нашего круга, понимая, что это, выражаясь языком современным, определенный вклад в будущее. Даже такие, как я, понимают, что одиночек сметают с пути. Будь ты хоть трижды великим, но всем надо когда-то спать, что-то есть… да и вообще как-то жить. И желательно не просто «как-то», а очень и очень хорошо.
Мне нравилась моя паутина – и нет, я никогда не обижался, когда меня подчас за глаза называли пауком. Паук – животное умное, он затрачивает минимум сил, получая максимум прибыли. На что здесь обижаться? И мне нравились мальчики, которых я учил. Я никогда не учил тех, кто мне не нравился: даже ты, наверное, помнишь: пару раз даже доходило до скандалов, но, впрочем, мне удалось их быстро замять. Когда-то в прошлом я не мог позволить себе такой разборчивости – но потом смог. И позволял.
Слизерин снова остановился, и Хельга вновь поддержала молчание. Ей действительно было непросто разбираться в этом нагромождении «но», «если», «однако» - но она отлично понимала, насколько это важно для Салазара, который чувствовал себя в этих хитросплетениях как рыба в воде.
- Они были звеньями моей цепи – но звеньями исключительными. Каждое – из первосортного серебра, и ложились они на благородный зеленый шелк. Я… гордился ими. Годрик вечно носился со своей шпаной и не раз укорял меня в холодности по отношению к студентам. Он не понимал, насколько мне дорог каждый из моих учеников – просто я не кричу об этом на каждом углу. Тем более, что я отлично знал, как легко может испортить моих амбициозных мальчиков несвоевременная похвала.
- Мне противно видеть, во что они превратили мой Дом, - переход от прошлого к настоящему вышел таким резким, что Хельга невольно вздрогнула. – Противно и… больно. Я молчу про то, что мой Дом – не место для баб. Ты знаешь я всегда хорошо к тебе относился, я всегда глубоко уважал Ровену… но такие женщины, как вы, очень редки. И тем более они не для моего Дома. Это не светский раут для отлова женихов, как думают многие современные студентки. Это подготовка к тщательной, продуманной, рассчитанной по минутам работе. Большинство женщин к такому не способны – и я не желал тратить на них время. Конечно, была Саласия…
Салазар оборвал сам себя – последняя фраза точно была лишней. Хельга протянула было руку, чтобы ободряюще дотронуться до ссутулившегося на парте юноши, но тот легонько отстранился, и девушка, вспомнив, опустила свою ладошку.
- Это недоразумения, - негромко, чуть слышно произнес Слизерин. – Глядя на Крэбба и Гойла я испытываю… Короче, мне настолько плохо внутри, что душа рвется наружу. Малфой пытается изображать аристократа, но у него плохо выходит, нет внутреннего стержня. Может, с годами и разовьется – я слышал, отец у него человек интересный, но боюсь, что подобные таланты даются скорее от рождения. Еще Цабини – не выделяется из толпы, но это можно даже записать в плюс, умные люди не выпячиваются, но надо еще приглядеться. И ведь это только седьмой курс – а на остальных дела обстоят не лучше.
- И ты с ними не ужился, - тихонько подвела итог этой речи Хельга. Салазар осклабился почти по-звериному.
- А волки никогда не уживаются с псами. Эти домашние шавки, которых выкармливали с рук, всегда чуют настоящего хищника – но никогда не примут его.
- Салазар… Я знаю, что мы с тобой не очень хорошо понимаем друг друга, - Хельга чуть склонила голову набок, - но, быть может, ты попробуешь взглянуть на ситуацию немного по-иному? Сейчас другие времена, и дети подолгу остаются детьми.
- Это не для меня, - отрезал Слизерин. – И не для моего Дома. Повторяю: я готов вкладывать силы и знания в одного-единственного студента, даже на протяжении нескольких лет, но я не согласен растрачиваться на бездарей. А ведь они еще имеют наглость называть себя «слизеринцами»! Как будто в них есть что-то от меня, от моего духа!
- И ты предпочтешь весь этот год прожить как во вражеском лагере?
- А ты можешь предложить другой выход?
Салазар соскользнул со стола и, встав так, что тот оказался между ним и Хельгой, оперся руками на столешницу; чуть наклонился вперед. Лицо юноши оказалось совсем близко от широко распахнутых карих глаз Хельги. У нее раньше никогда не было возможности разглядеть его со столь малого расстояния: Салазар был выше – и намного. Всегда смотрел на всех свысока, и малышка Хельга не была исключением.
Сейчас же она могла видеть все до мельчайших деталей: не только черты лица, но даже аккуратные поры бледной кожи. В этом возрасте у Салазара еще не начала пробиваться щетина, и кожа его выглядела по-отрочески гладкой и нежной. Но отнюдь не детским был изгиб тонких губ, в уголках которых уже сейчас образовались упрямо-горькие складки. Крылья тонкого длинного носа чуть расширялись при каждом мерном вздохе, и казалось, будто это хищная кобра раздувает свой капюшон, готовясь к нападению. И, конечно же, глаза: очень выразительные, глубокие, опушенные удивительно длинными и пушистыми ресницами, под резкими росчерками угольно-черных бровей.
Хельга сглотнула, переводя дыхание. Взгляд Салазара всегда завораживал ее – но он редко смотрел ей в глаза. Девушка себя чувствовала едва ли не кроликом перед удавом, однако, призвав на помощь всю свою силу воли, произнесла:
- Ты можешь… простить. Прощение очищает душу, и часто куда нужнее прощающему, нежели прощаемому, - Салазар молчал, и Хельга уже чуть более уверено продолжала: - Прощение – величайший дар, Салазар, но при этом лишь тогда, когда вручается от чистого сердца. Очень трудно себя преодолеть, особенно в первый раз, но ничто так не облегчает душу, как прощение. Прости этим детям то, что они не такие, какими бы ты хотел их видеть, прости их отцам и дедам, что они не смогли донести твою идею в чистом виде. Ты здесь – и это главное. Ты можешь исправить то, что не удалось сохранить после нас – а их просто прости.
Корнуолец медленно выпрямился, по-прежнему храня молчание. Казалось, он всерьез обдумывает услышанное предложение. Потом покачал головой.
- Не могу, - негромко произнес он. – На самом деле я об этом вопросе – не о факультете, а о прощении – размышлял давно. Не могу. Может, не готов сейчас – а может, не смогу никогда. Увидим.
Он махнул на прощанье и вышел из аудитории. Хельга закусила губу и склонила голову, тем самым как бы признавая право Салазара самому разбираться в своей жизни. Но она хотя бы попыталась…
