5Всегда найдутся люди, которые причинят тебе боль. Нужно продолжать верить людям, просто быть чуть осторожнее.
Габриель Гарсиа Маркес
19 октября, понедельник
В понедельник утром произошло нечто из ряда вон выходящее. Позже я выяснила, что виной тому была Клаудия с её Морфеем – она забыла установить ограничение времени действия на этот магический предмет, и мы проспали почти до самого вечера, с летающей по комнате крылатой фигуркой, навевающей нам цветные сны.
Разбудил нас стук в дверь – это была Мари, которая зашла поинтересоваться, почему нас не было на парах. Мы с Клаудией не сразу поняли, о чем идет речь, но когда ситуация прояснилась, я пришла в ужас.
- Мы пропустили лекцию профессора Вейнса! – воскликнула я почти в панике.
- Спокойно, Гермиона… - произнесла Клаудия, сама казавшаяся задумчивой.
Я сжала зубы и прорычала что-то нечленораздельное. Затем приступ ярости отступил, а способность изъясняться человеческим языком вернулась ко мне, и я сказала подруге:
- Это твоя вина. Сколько раз я говорила тебе использовать зелье Сна без сновидений? Ты же все-таки будущий зельевар… по крайней мере, вчера вероятность этого была очень высокой!
Клаудия закатила глаза:
- Не драматизируй. А зелье Сна без сновидений я не хочу использовать именно из-за отсутствия сновидений. В твоей же книжке – вон той, красненькой – написано, что сны важны для человеческого мозга и помогают ему справляться со стрессами.
Я нервно вздохнула.
- Посмотрим, как ты справишься со стрессом по имени Персеус Вейнс, - заметила я.
- Как? – Клаудия готова была рассмеяться. – Как его зовут? – повторила она.
- Ужас Стоунхеджского Университета, вот как, - огрызнулась я, надевая мантию. – Я в профессорский городок.
- Зачем? – спросила Клаудия, но тут же сама сделала свои выводы, и заговорщически произнесла, - Ааа! За меня тоже замолви словечко, ок?
Я скрипнула зубами и вышла из комнаты.
Сама того не заметив, я добежала до дома Вейнса-Питч и постучала в коричневатую дверь преподавателя по Ядам. Мне никто не ответил. Я постучала снова. Поняв, что профессора нет дома – да и засмущавшись от любопытных взглядов проходящих мимо преподавателей – я решила придти позже.
Я знала, что профессор Вейнс, как человек скрупулезный и гордый, ни за что не оставит без внимания столь наглую выходку, как прогул его лекции. И если бы я была кем угодно, но не Гермионой Грейнджер, надежда на то, что он не заметил моего отсутствия, имела бы право на существование. Но, как справедливо заметила Клаудия, Вейнс уделял мне особое внимание с самого первого дня нашего знакомства…
Но увидеть я хотела его не только для того, чтобы заверить в собственной невиновности. Мне необходимо было договориться по поводу предстоящей встречи в четверг. И, пожалуй, удостовериться, что он не возненавидел меня за такое проявление неуважения.
Размышляя об этом, я устало прислонилась спиной к шершавой двери, и едва не упала, когда та открылась, впустив меня в дом.
Настороженно и удивленно я вошла внутрь и оказалась в небольшой прихожей с лестницей, ведущей на второй этаж, и дверью в другую комнату. Было тихо.
Я немного испугалась, что дверь была так беспечно оставлена открытой – это не было похоже на профессора Вейнса, оставлять дом не запертым. Так мне, по крайней мере, казалось. Я немного помялась в прихожей, не зная, как быть. Следовало бы уйти, но чувство беспокойства и «синдром Гарри Поттера» породили во мне желание пройти дальше, убедиться, что с профессором ничего не случилось и… говоря откровенно, хотя бы одним глазком взглянуть на его жилище. Дом человека может сказать о нем больше, чем многое другое, и я, хотя и не страдала повышенной любознательностью когда дело касалось личной жизни посторонних людей, всё же была немного заинтригована.
Я открыла дверь, ведущую в следующую комнату, и оказалась в небольшой гостиной, отделенной от кухни лишь полками с книгами. Гостиная казалась необжитой. Личных вещей не наблюдалось ни на полках, ни на камине, ни на журнальном столике. Вокруг царил порядок, который, кажется, не тревожили уже много дней. Я подумала, что именно в таком виде профессор Вейнс обнаружил комнату, когда въехал в дом, сменив профессора Торрента. Пыли, однако, нигде не было, но за это, я полагаю, следовало благодарить эльфов.
Я подошла к полкам с книгами. Почти все из них не представляли собой никакой большой ценности – всё то, что можно найти в любом книжном магазине за совсем небольшие деньги. Некоторые экземпляры не были связаны с зельеварением, но касались разных других областей магической науки. Я не стала тщательно исследовать тома, потому что была уверена – ничего экстраординарного в этой комнате нет. Скорее всего, всё самое интересное – а таковое у Вейнса безусловно имелось – находилось в комнатах, которыми он пользовался чаще, чем этой неуютной гостиной. Может быть даже, книги, которые я созерцала, принадлежали вовсе не Вейнсу, а прежним хозяевам дома.
Я как раз хотела пройти к кухне, когда услышала где-то наверху стук. То хлопнула дверь. Затем послышались шаги. Кто-то – я всё же надеялась, что это был профессор Вейнс – спускался по лестнице. Мое сердце бешено забилось. Я вдруг почувствовала себя мелким воришкой, которого вот-вот поймают за руку. Я начала судорожно оглядываться, размышляя, куда бы встать, или сесть, какую позу принять, с чего начать разговор.
Шаги приближались. То были уверенные, твердые шаги, таившие в себе угрозу. Каждый стук каблуков о деревянные ступени сообщал о решительности и недовольстве идущего. Мое напряжение достигло предела. На секунду в мой мозг забралась идея о том, чтобы выскочить через окно, или спрятаться за диван. Но вот звук шагов прекратился. Я нервно сглотнула. Руки дрожали, и я, чтобы скрыть волнение, спрятала их за спину. Дверь медленно открылась, и в комнату вошел профессор Вейнс. Несмотря на невысокий рост и отсутствие ярко выраженной мускулатуры, он выглядел внушительно. Он казался выше своего роста, и я, несмотря на то, что наши глаза находились примерно на одном уровне, смотрела на него снизу вверх.
Профессор сложил руки на груди, но затем сменил положение и прислонился к спинке дивана, сжав одной рукой резное дерево. Всё это время он неотрывно смотрел на меня пронзительно зелеными глазами. Не выдержав безмолвного давления, я начала оправдываться:
- Вы, наверное, хотите узнать, что я здесь делаю, сэр? – спросила я чуть дрожащим голосом, и не получив ответа, продолжила. – Понимаете, я хотела придти к вам, чтобы договориться по поводу четверга, - я избегала взгляда профессора, хотя и не была уверена, что это хорошая идея, ведь он мог подумать, что я вру, - а еще… точнее… ладно, это пока не важно… Я стучала, но никто не ответил. А затем я случайно толкнула дверь, и она оказалась открытой. Тогда я испугалась, вдруг с вами что-то случилось, и решила войти и проверить.
Я виновато опустила голову, всё еще боясь смотреть на Вейнса. Но пауза затянулась, он всё еще молчал, и я рискнула поднять взгляд. Профессор смотрел на меня в упор, его губы были плотно сжаты, а глаза метали молнии. Он был зол, и вопрос был в том, позволит ли он своему гневу выплеснуться наружу, или же я успею убежать.
- Извините, - отчаянно произнесла я, сделав небольшой шаг к двери, ведущей в прихожую, - мне не стоило так поступать. Прошу прощения. Я просто хотела поговорить по поводу четверга. Но, кажется, сейчас не время. Я… подойду к вам позже.
- Мисс Грейнджер… - процедил сквозь зубы профессор Вейнс, - больше никогда в своей жизни не заходите в мой дом, если я сам вас не приглашу.
У меня по коже побежали мурашки от того, каким злобным был голос преподавателя. Я закивала головой.
- Да, сэр. Конечно, сэр.
- А сейчас уходите. Живо!
Я с удовольствием приняла предложение покинуть «гостеприимный» дом и выскочила из гостиной словно пробка из шампанского.
22 октября, четверг
В четверг я пришла к лаборатории. Вейнса с понедельника я не видела, и потому не была уверена, обнаружу ли его. Но он действительно был в том помещении, которое показывал мне ранее, внимательно читая какой-то пергамент.
- Вы прочитали всё, что я вам сказал? – спросил он без приветствий, не отрываясь от своего чтения.
Мои брови невольно взлетели вверх, заставляя мое лицо выражать легкое удивление.
- Да, сэр, - ответила я.
- Тогда прочтите вот это, - он постучал пальцем по пергаменту, который положил на стол, а затем встал со стула и подошел к котлу, с томящимся в нем зельем.
Я, все еще находясь в некотором недоумении, подошла к столу и впилась глазами в текст. Рукопись. Судя по дате – пятнадцатый век. Я тут же забыла обо всех волнениях и ничего не значащих глупостях, и углубилась в работу.
23 октября, пятница
В пятницу я снова встречалась с Эмилем. Убедившись, что подготовка к конференции идет по плану, я позволила себе поболтать с молодым человеком о делах, не касающихся нашего общего задания. Я в общих чертах рассказала ему о том, что сама готовлю к конференции совместно с профессором Вейнсом, и Эмиль был восхищен. Понравилась ему и тема моего будущего диплома. Мы обсудили яды, Эмиль многое знал о них, а вскоре заговорили об отдыхе и о квиддиче.
Если в первые дни нашего знакомства Эмиль показался мне очень застенчивым, то теперь я поняла, что он смущался лишь посторонних людей. После нескольких душевных бесед он стал вести себя со мной более раскованно и превратился в моих глазах в самого милого мальчика во всем Стоунхенджском университете.
- Я не могу сказать, что ярый поклонник квиддича, - говорил он с очаровательным французским акцентом, - но я хочу ходить на матчи, потому что мне кажется это веселым занятием. Я имею в виду, все эти встречи, сидеть в кафе, общение с игроками и болельщиками. Понимаешь?
Я улыбнулась кончиками губ и кивнула. Еще бы я не понимала!
- Но я не совсем дружу с теми, с кем было бы ходить на квиддич.
- Но ты можешь ходить со мной и Клаудией, - ответила я с несвойственным мне радушием.
- О, это было бы просто замечательно! – воскликнул Эмиль и, слегка покраснев, смущенно отвел взгляд в сторону.
Тем же вечером, когда я сказала Клаудии о том, что с нами на матч идет Эмиль, она тут же принялась расспрашивать меня о молодом человеке.
- Ну, он тебе вообще как, нравится? – спрашивала она, и я со стоном падала на кровать.
- Не знаю я! Он… хороший. Очень хороший.
- Но он тебе нравится? – настаивала подруга.
- Да не знаю я! Он мне… никак. Он замечательный… человек, но я не могу сказать, что испытываю к нему какие-то «романтические», - это слово я произнесла язвительно, - чувства.
На такой ответ Клаудия просто закатила глаза.
- Ну, хорошо, но только ты его сразу, того, не посылай, - посоветовала она.
- Как я могу его «послать», если он пока что даже не… не вызывал такой необходимости? Мы просто общаемся. Как друзья.
- Ооо, опять ты «просто общаешься»! С Диком ты просто общаешься, с Эмилем… Ты хочешь навсегда остаться старой девой, я не пойму?
Этот выпад меня разозлил. Я вскочила с кровати.
- А по-твоему, главная цель моей жизни – найти себе молодого человека?! – воскликнула я. – Если у меня никого нет, то я что – ущербная какая-то? И из желания иметь бойфренда должна впиваться когтями в любую особь мужского пола? Или радоваться каждый раз, когда кто-то обращает на меня внимания и, не задумываясь, начинать с ним какие-то романтические отношения?
Клаудия вздохнула.
- Я не то имела в виду. Я просто беспокоюсь о тебе.
- В таком случае, не надо! – крикнула я. – Не надо. Лезть. В мою. Личную. Жизнь.
Подруга обиженно надула губки.
- Ну хорошо. Я же как лучше хотела.
С этими словами она взяла в руки волшебную палочку и занялась своим маникюром. Я, решив, что ближайшие двадцать минут мне будет лучше не находится в одной комнате с Клаудией, отправилась в душ.
24 октября, суббота
В субботу настал долгожданный матч. Я скучала по Дику и, уставшая за неделю, с нетерпением ждала нашей с ним встречи. Тем более, что в последний раз мы расстались очень по-доброму, хотя и немного пресытившимися друг другом.
В матче команда Триффани колледжа не участвовала, и Дик с Джейсоном сидели на трибунах. Правда, между мной и Диком совершенно ловко уселся Эмиль, с несвойственной ему настойчивостью, и даже наглостью, заняв это место. Но я подумала, что это даже может оказаться мне на руку – я могла бы заставить Дика ревновать, будучи милой с Эмилем.
Но, к сожалению, ничего не вышло. Эмиль был молчалив и замкнут, а я никогда не умела быть достаточно настойчивой в отношениях с молодыми людьми, и тем более не умела флиртовать так, чтобы это не выглядело глупо и наигранно.
В кафе ситуация изменилась, но в худшую сторону: Дик теперь совсем не обращал на меня внимания, полностью поглощенный разговором с Картером и Джейсоном о предстоящем матче – в следующую субботу в наш университет приезжала команда Сэлемского Магического Университета из Америки. Эмиль был вовлечен в какую-то потрясающе неинтересную беседу с Клаудией, а я молча потягивала из трубочки Капризную Ведьму.
Вскоре я впала в уныние, и жалость к себе, а также полное отсутствие интереса к моей персоне со стороны хотя бы кого-то из сидящих за столом, заставили слезы появиться на моих глазах. Я быстро ушла в уборную, где попыталась придти в себя. Ничего не вышло, и я незаметно для ребят – что было несложно – выскользнула из дамской комнаты, проскочила между парочкой столиков и покинула кафе.
25 октября, воскресенье
В воскресенье я не поехала ни домой, ни в гости к друзьям. Во-первых, нужно было заняться кое-какими делами по учебе, а во-вторых, у меня не было никакого настроения видеть людей.
Клаудия отправилась куда-то на весь день с Джейсоном, и я могла просто побыть в комнате одна. Отказавшись идти на обед, я с совой заказала пиццу, и, устроившись на кровати, принялась читать художественно-литературную книжку. Роман в стихах о любви. Мысли, конечно, постоянно возвращались к Дику. Когда же я дошла до той части, где главная героиня написала письмо своему возлюбленному, опасаясь его презрения, но всё же открывая собственные чувства, я захлопнула маленький томик и схватилась за пергамент и перо. Ах, если бы я прежде дочитала роман!
Но я была полна решимости. Ведь, если судить объективно, не было ничего позорного в том, что я испытывала определенные чувства к некоему молодому человеку. В этом не было ничего постыдного, ничего такого, чего стоило бы стесняться. А если бы – ну вдруг! – его чувства оказались взаимными? Мы бы, наконец, смогли свободно говорить о них. Почему-то дальше я представить не могла. Мое воображение никогда не рисовало радужных картинок нашего беспечного будущего. Для меня существовало только «сейчас», и чувства и мысли, которые одолевали меня «в этот самый момент». Так было не со всем – только с Диком.
В любом случае, письмо написать было необходимо. Просто невозможно было больше томить себя этой неопределенностью. Ведь, что бы я не говорила Клаудии, и даже себе, пока я не получила ответа на вопрос о чувствах Дика ко мне, я в глубине души надеялась, что они взаимны.
Несколько пергаментов было испорчено посланиями, которые никак не могли удовлетворить меня. Я хотела, чтобы письмо выглядело естественно, как бы написанное между делом. С оттенком самоиронии и с четким указанием на то, что я уверенна в том, что чувства не взаимны. Чтобы у него не сложилось впечатления, что я на что-то надеюсь.
В результате у меня вышло такое послание:
«Привет, Дик!
Жаль, что мне пришлось уйти из кафе, не попрощавшись, но мне показалось, что в моем присутствии не было необходимости. Знаешь, со мной так всегда: ребята, которым нравлюсь я, не интересны мне. В меня даже влюблялись, а я была равнодушна, хотя и надеялась, что что-нибудь выйдет...
А вот те, кто нравился мне, не обращали внимания на меня. Это было что-то вроде мести. Равновесие во вселенной. И в который раз мне приходится узнать, как это неприятно, когда тот, кто тебе действительно нравится, относится к тебе просто как к другу.
А еще меня расстраивает то, что я пишу всё это и чувствую себя совершенно глупо»
Решив не перечитывать эту глупость, я пихнула письмо сове и уселась на кровать, обняв коленки. Сперва я думала о том, что ответит Дик, перебирала в голове возможные варианты, вспоминала, что именно написала, и теперь понимала, что стоило все сформулировать немного иначе, короче, ясней…
Через пару часов я начала жалеть о содеянном. Дик не отвечал, а я извелась, думая, возможно ли вернуть письмо, или сделать что-то, что бы Дик его не прочитал. Я ругала себя последними словами и нервно доедала пиццу.
Спустя еще пару часов я убедила себя, что всё сделала правильно, что давно пора всё выяснить.
Чуть позже я, уже сидя на полу, теребя пальцами небольшой коврик, сожалела о своем поступке. Интересно, а что чувствовала героиня книжки, когда отправила послание своему возлюбленному? А ведь в те времена на такой шаг вообще могла решиться редкая женщина! Сейчас взгляды на взаимоотношения полов стали более либеральными.
Я взяла томик и продолжила чтение. Ни чем хорошим история не закончилась – молодой человек отверг чувства девушки, а позже, когда он снова встретил её и, наконец, полюбил, она уже была замужней женщиной. Роман и без того производил очень сильное впечатление – чувства, переживания персонажей передавались такими правильными словами, каждая строка была прочувствованна… но с тем, как близка тема была мне в тот самый момент, произведение вызвало в моей душе настоящую смуту. Я не знала, что мне делать, не знала, чем себя занять. Что-то ныло в душе, все желания пропали, наступила апатия, прерываемая вспышками гнева. То мне было все равно, что напишет Дик, то вдруг хотелось кричать и взрывать всё вокруг, и затем снова равнодушие. Я бродила по комнате, брала в руки разные предметы, и клала их обратно. Я пыталась спать.
Это было какое-то воспаление сердца.
Продолжалось всё до позднего вечера. Наконец, прилетела сова с ответом. Я дрожащими руками отвязала от её лапки письмо и медленно развернула его.
«Дорогая Гермиона, - было выведено знакомой рукой, - честно говоря, я не знаю, что тебе ответить. Понимаешь, я сам в себе еще не разобрался. Серьезно… я просто ничего не понимаю»
Я перечитала эти строки несколько раз. В душе зародился гнев. Я была действительно зла, ведь он не развеял мои сомнения. Более того, теперь я раскрыла ему душу, а он остался закрыт для меня.
Но теперь я хотела взять свои слова назад, как-то показать ему, что для меня это ничего не значит.
Я ответила ему, что не нуждаюсь в его ответах, и вообще, ему стоит забыть о том, что я написала утром. Возникла мысль сообщить, что утреннее письмо было вызвано тем, что я отравилась пиццей, но это показалось мне слишком натянутой отговоркой.
Спустя полчаса пришел ответ, в котором Дик выражал надежду на то, что мы всё же останемся друзьями.
«Конечно, - ответила я, - останемся». Моё лицо отчего-то горело, а по щекам катились слезы обиды.
26 октября, понедельник
На следующий день на лекции у профессора Вейнса я сидела рядом с Клаудией, и мне очень хотелось поделиться с ней всем, что произошло между мной и Диком. Мне хотелось показать ей, что я была права, и что если я и останусь старой девой, то не по собственной вине. И еще… мне, возможно, впервые в жизни, захотелось «девчачьего разговора». Впрочем, я всё еще сомневалась в том, стоит ли воплощать намерения в жизнь. Тем более, разговаривать на занятиях по Ядам было бы совершенно неправильно. Но тут Клаудия, с присущей ей интуицией, поняла, что мне хочется поговорить с ней. Достав из сумки чистый лист пергамента, она написала:
«Что делала вчера?»
«Переписывалась с Диком», - ответила я.
«Опять? И о чем на этот раз?», - спросила Клаудия, и я рассказала.
Рассказала с как можно большей язвительностью, чтобы и она решила, что для меня это ровным счетом ничего не значит, что это было лишь временное помутнение рассудка. Просто хорошая шутка, чтобы посмеяться пару месяцев спустя.
Дописав последнее предложение, я хотела было передать пергамент Клаудии, но тут, как в страшном сне, рядом с моим левым ухом раздался голос:
- Посмотрите, как усердно мисс Грейнджер пишет конспект. Вам всем стоит взять с нее пример.
Я, не поднимая головы, не желая встречаться взглядом с профессором Вейнсом, попыталась быстро спрятать записку под пергаменты, на которых писала конспект лекции, но преподаватель оказался более ловким, чем я.
- Вы не имеете права! – воскликнула я, намереваясь отобрать у него пергамент с моей исповедью.
Но Вейнс уже сложил его вчетверо и спрятал в карман.
- Вы хотите, чтобы я напомнил, на что ВЫ не имеете права? Быть может, поговорим о том, как вы вломились в мой дом? – издевательски произнес он.
Я поджала губы и отрицательно покачала головой.
Вейнс продолжил лекцию. После занятия он еще не успел попросить меня задержаться, как я подошла к его столу.
- Профессор Вейнс, извините, что я писала на вашей лекции не конспект, но всё же, будьте добры, отдайте мне мою записку.
Но преподаватель, достав, пергамент из кармана, развернул его и впился взглядом в тест.
- Так-так, давайте сперва посмотрим, что же было важнее, чем пять способов спасения человека от яда Кобылий Сон…
И он начал читать, едва заметно шевеля губами и иногда изображая удивление или насмешку. В первые секунды я была готова умереть от стыда, но затем гнев, порожденный еще Диком, возобладал над смущением. Однако и это чувство исчезло, когда Вейнс поднял на меня не выражающие никаких эмоций глаза, и произнес:
- Что ж, мисс Грейнджер, - он протянул мне пергамент, - вам стоит подумать над своими приоритетами. И я хотел напомнить вам о том, что мы встречаемся в четверг. Постарайтесь не опаздывать, и впредь уделяйте внимание тому, что я говорю. Посторонние вещи должны оставаться за пределами лектория и лаборатории. Это ясно, мисс?
- Да, сэр, - ответила я бесстрастно.
Когда я уже почти вышла из аудитории, до меня донесся его голос:
- И мисс Грейнджер. Совет на будущее – девушка не должна делать первый шаг. Мужчины – охотники, легкая же добыча менее интересна.
Я ничего не ответила и вышла в коридор.
31 октября, суббота
Неделя прошла в учебе и выполнении каких-то важных дел и поручений, и суббота была долгожданной и желанной. Во многом из-за того, что мне предстояло впервые увидеть Дика после письма.
Когда мы пришли к полю для квиддича, там было уже довольно много зрителей, и еще больше должны были придти позже. Игра с командой Сэлема была очень важна, так как до этого два года подряд наша команда проигрывала именно сэлемцам. Конечно, команда Тридевятого Университета из России тоже была сильным соперником, но во многом положение Стоунхенджа в турнирной таблице Чемпионата Магических Университетов определял сегодняшний матч.
Мы прошли к привычным местам и сели как и в прошлый раз: Клаудия слева, Эмиль справа от меня. Даже я находилась в некотором волнении – несмотря на то, что квиддич, как вид спорта, был для меня равен по важности внутренней политике Новой Зеландии, но честь университета это совсем другое дело.
Пока мы ждали начала матча, Клаудия завела привычный девчоночий разговор. Она делилась какими-то очередными сплетнями, когда вдруг воскликнула:
- А, и этот чувак разговаривал сегодня с Вейнсом! Может, они учились вместе? Тогда выйдет, что Вейнс действительно учился в Сэлеме, как я и думала.
Я, услышав имя преподавателя, обратила внимание на болтовню подруги.
- Почему ты решила, что профессор учился в Америке, а не здесь? – спросила я.
- Гермиона! – возмущенно произнесла Клаудия, и активно жестикулируя, начала говорить. – Я же тебе рассказывала о том, что я спрашивала про него у папы, и он сказал, что Вейнс учился не в Стоунхендже. Но где, говорить не стал, потому что это, якобы, не моего ума дела. И тогда я решила, что это может быть только Сэлем. Для Айяваски у него слишком традиционный подход и традиционные знания. Вспомни, когда в позапрошлом году у нас в гостях были эти шаманы из Перу – Вейнс на них ни капли не похож. Тоже самое с Африкой, там, по-моему, белых вообще почти нет. Ну, и тоже своя специфика. Остается или Сэлем, или Тридевятое. Но Вейнс так хорошо знает английский, и вероятность, что он учился в Америке, а не в России гораздо выше.
Я внимательно выслушала умозаключения Клаудии и ответила:
- А ты не думаешь, что он мог просто получать домашнее образование? Как Джина, например, или Кеннет? Только они получили дома школьное образование, а он университетское.
- Нет, Гермиона, чтобы работать преподавателем, нужно получить степень Профессора Магии. Волшебник может быть Мастером – для этого ему не нужны никакие документы, только талант, но чтобы быть еще и Профессором, нужно получить диплом одного из пяти университетов. Конечно, можно тупо учиться самому и просто сдать в универе все экзамены. Но ты представь, какой это кошмар! Сдать все экзамены за раз, всё это выучить самому… беее.
Я пожала плечами.
- Для некоторых это не такие уж трудности, - ответила я, - тем более для профессора Вейнса. Он создает впечатление очень умного и разностороннего человека.
Клаудия на время замолкла. Затем она задала вопрос, который одновременно разозлил меня и развеселил:
- Так значит, он тебе тоже нравится?
В голосе её слышалось торжество. Я покачала головой, как бы говоря «Ты не исправима».
- Сколько можно задавать одни и те же вопросы?
- Столько, сколько нужно, чтобы получить ответ, - парировала Клаудия.
Я вздохнула.
- Он хороший специалист, - сказала я, наконец, - его интеллект не может не поражать.
- Ну а как мужчина?!
- У него приятная внешность…
- Да!
- …хотя немного смазливая.
Клаудия придвинулась ближе ко мне, воодушевленная тем, что мы, наконец, обсуждали профессора Вейнса.
- Дик тоже смазливенький! – возразила она.
- У него более… тонкие черты лица… Но это не важно, Клаудия. Внешность, уж прости за банальность, не имеет значения. Если я буду обращать на это внимание, то мне придется сделать своим избранником вон, Крипса, например. Только в этом случае я буду красивее, чем мой бойфренд.
- Гермиона! – тут же воскликнула Клаудия. – Как ты можешь так говорить! Ты у меня красавица!
Она крепко обняла меня и я поморщилась. Героически вытерпев объятие, я продолжила.
- Всё это, как я сказала, не важно. У обсуждаемой проблемы есть два – нет, даже три – аспекта. Во-первых, профессор Вейнс, при всех его замечательных качествах, очень тяжелый человек. Он замкнутый, скрытный, легко раздражаемый, иногда даже злой. И очень властолюбивый.
- Ты только что описала себя, Герми, - шутливо отозвалась Клаудия, за что я наградила её суровым взглядом.
- Как ты понимаешь, столь нелицеприятные личные качества не могут быть привлекательными для молодой девушки без извращенных наклонностей, - продолжила я после некоторой паузы. - Во-вторых, помимо уважения и обычной человеческой симпатии, для возможности романтических отношений нужно что-то большее. Какой-то импульс, особое чувство. Нужно, чтобы я испытывала… ну, ни чем не объяснимый трепет.
- Трепет в отношении Дика уж точно объяснимым назвать нельзя, - пробормотала Клаудия, но я предпочла проигнорировать этот выпад.
- Наконец, в-третьих, эта мнимая симпатия профессора Вейнса ко мне существует только в твоем воображении.
- Не только в моем!
- Хорошо, - легко согласилась я, - не только в твоем, но еще в воображении таких же сплетниц, которым не чем больше заняться, как обсуждать посторонних людей, как ты.
Клаудия скривила рожицу, ничуть не обидевшись. Немного помолчав, она произнесла:
- Ну ладно. Но я так и не поняла, он тебе все-таки нравится, или нет?
Я лишь застонала, обняв голову руками.
Вдруг кто-то позвал меня с верхнего яруса. Я оглянулась, чтобы увидеть, кто это был. Далеко позади и значительно выше нас сидела Мари с её приятелями. Она помахала мне рукой и изобразила жестами, что её всё-таки затащили на квиддич, как она не сопротивлялась. Я улыбнулась, и хотела было повернуться обратно, как боковое зрение отметило нечто, что заставило меня замереть на несколько секунд. Я повернулась еще чуть-чуть, чтобы увидеть, что прямо позади меня восседал профессор Вейнс. Его руки лежали на коленях, спина была, как всегда, неестественно прямой, а взгляд устремлен вдаль. В следующую секунду он резко перевел взгляд на меня и сфокусировал его на моем лице. Зеленые глаза поймали мои в плен на несколько томительных мгновений, а затем отпустили. Я вернулась в нормальное положение, бездумно уставившись на поле. В голове пульсировала лишь одна мысль «Слышал ли он, что мы о нем говорили?».
Примерно через минуту, выждав, чтобы Вейнс, наблюдай он за мной, не подумал, что это как-то связано с ним, я склонилась к Клаудии и прошептала ей на ухо как можно тише:
- Только не оборачивайся. Там сзади сидит профессор Вейнс.
Глаза Клаудии на мгновение удивленно расширились. Затем лицо её приобрело испуганное выражение.
Дальше мы старались вести непринужденную беседу, пытаясь вовлечь в неё и молчаливого Эмиля, но я видела, что Клаудия, как и я, испытывает некое чувство дискомфорта.
Игра вышла довольно длинной, борьба была напряженной. Вейнс, как я заметила, ушел примерно через час, или чуть больше, после начала, и мы с Клаудией смогли обсудить свои переживания.
Наконец, сэлемский ловец поймал снитч. Трибуна болельщиков, приехавших из Америки, взорвалась криками и аплодисментами. Стоунхенджцы вяло хлопали, члены команды со скорбными лицами удалялись с поля.
По пути к кафе, я слушала рассуждения Джейсона о том, что если тридевятцам удастся разбить сэлемцев, а наша команда, в свою очередь, сумеет побить тридевятцев, то у нас еще есть шанс выиграть чемпионат. В общем, было еще не всё потеряно.
Однако проигрыш сказался на настроении ребят и посиделки в кафе оказались довольно скучными. Даже Кеннет, который сегодня впервые вылетел на поле в составе сборной университета, почти не приставал ко мне. Он попытался погладить мое колено, за что получил несколько болезненных волдырей на ладонях, и после этого успокоился и принялся топить горе в эльфэле.
С Диком мы почти не разговаривали, потому что тот тоже был очень расстроен, и я решила не лезть с расспросами. Он как будто бы не игнорировал меня, и даже несколько раз обратился ко мне лично, но беседа не вязалась.
Однако, я надеялась, что ситуация изменится ночью – ведь был Хэллоуин.
Ночь с 31 октября на 1 ноября
Мы с Клаудией вернулись в общежития за пару часов до начала вечеринки и, поспорив немного из-за того, кто первым пойдет в душ, принялись собираться, прихорашиваться, краситься и выбирать наряды.
К выбору костюма я подошла без фантазии. На мне был костюм маглы, что в магическом мире в Хэллоуин выглядело вполне закономерно. Свободные джинсы, едва не спадающие во время ходьбы, и простая белая майка, создающие слегка небрежный образ, были здесь диковинкой. Да и мои любимые кеды Etnies не часто топтали земли Стоунхенджского университета.
Клаудия нарядилась Иляной Косынзяной, героиней румынских сказаний, которая, по уверениям Клаудии, была её далеким предком. По большому счету, никаких отличительных черт у Иляны не было – просто красивая румынская девушка. Разве что, наряд её по легенде был сделан из цветов, но цветочный орнамент вообще характерен для румынского народного костюма, который Клаудия в результате долгих раздумий и надела. О том, что она изображала именно Иляну, впоследствии сообщалось каждому, кто имел несчастье заговорить с моей подругой. Чтобы «дополнить» свой костюм, она убедила и Джейсона нарядиться персонажем из сказок её страны – Фэт-Фрумусом.
- Вроде как Прекрасным Принцем по-вашему, - пояснила Клаудия, когда я осматривала белую рубаху, подпоясанную широким темным ремнем, и белые брюки Джейсона, заправленные в коричневые сапоги.
Клуб, где проходила вечеринка, поражал воображение своим внутренним убранством. Всё, что только можно было превратить из повседневного в соответствующее празднику, было превращено. Всё, что можно было переименовать – переименовано.
Сперва у нас всех было приподнятое настроение. И даже тот факт, что с нами не было Дика, огорчал меня гораздо меньше, чем мог бы. Тем более я знала, что он должен был придти позже.
Долгое время мы провели вместе с Эмилем. Он был не слишком разговорчив, что мне вполне импонировало, и очень вежлив и обходителен, что было приятно вдвойне. Но вскоре я начала скучать. Мы немного потанцевали, немного выпили, немного поговорили. Но на этом список занятий, которые могли нас развлечь, закончился. Немного побродив по клубу, я сообщила всем, что отправляюсь в общежития, потому что очень хочу спать. Кажется, кто-то вызвался меня провожать, но я отказалась, порядком уставшая от шумной компании. Хотелось тишины и одиночества.
Однако планы мои несколько изменились, когда, вместо того, чтобы идти к Фламельс колледжу, я пошла прогуляться в Профессорский садик и встретила там профессора Вейнса.
Я радостно поздоровалась с ним и получила в ответ сдержанное приветствие.
- А вы что, идете в клуб? – поинтересовалась я, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, чтобы идти рядом с профессором.
- Нет. Конечно, нет, - ответил Вейнс тоном «что бы я делал в этой дыре?».
- А я была там, но мне стало скучно, - сообщила я, удивляясь собственной разговорчивости, - кажется, все эти корпоративные вечеринки не по мне.
- В таком случае, зачем вы мучаете себя и продолжаете их посещать? – поинтересовался Вейнс, явно лишь из вежливости поддерживая разговор.
- О, ну, нужно иногда добавлять разнообразия в жизнь. К тому же, это очень обидно, слушать на следующий день рассказы о том, как было весело, и чувствовать себя последним неудачником. Знаете, несмотря на мою необщительность, мне не нравится быть аутсайдером.
- Кажется, вы наговариваете на себя, называя себя необщительной, - заметил профессор с язвительными нотками в голосе.
- Нет, вообще-то я действительно… это просто на меня что-то нашло… а куда вы, простите за нескромный вопрос, направляетесь?
Профессор чуть повернул голову и вопросительно посмотрел на меня. Расчетливый взгляд – и он решил, что в этот раз всё же снизойдет до ответа.
- В каминную.
- Вы уезжаете? – спросила я удивленно. – Надолго?
- Нет, мисс Грейнджер, - теперь уже не скрывая раздражения, ответил Вейнс, - на воскресенье.
- Ой, простите, сэр. Я действительно непростительно любопытна. А позвольте мне проводить вас до каминной?
- Это еще зачем?
- Я всё равно гуляю. А так у прогулки будет цель.
Вейнс нахмурился.
- В такое время вам одной гулять вообще не следует. Идите-ка лучше в свой колледж.
Но я продолжала идти рядом, не отставая ни на шаг.
- Не стоит беспокоиться, сэр. Я могу за себя постоять. Тем более, что со мной может случиться здесь, в Стоунхендже?
- Что угодно, мисс Грейнджер. Что угодно.
Мы уже обогнули Райдо колледж и шли по темной аллее, ведущей в город. Профессор становился всё мрачнее и мрачнее и казался нервным, постоянно поглядывая на часы на Старой Башне. Внезапно Вейнс остановился.
- Я что, неясно сказал вам? Отправляйтесь в общежития. Мне не требуется сопровождение.
Я немного растерялась. Несколько минут назад мне показалось, что он не имел ничего против моей компании, хотя и был деланно груб и безразличен. Но теперь я видела, что он действительно хотел, чтобы я ушла. Это немного задело меня. Всегда неприятно ощущать, что твое присутствие рядом не желательно. Опустив голову, я пробормотала «прошу меня простить, сэр» и пошла в обратном направлении к Профессорскому садику.
Вернувшись к излюбленному месту прогулок, я углубилась в размышления об отсутствии у меня хотя бы толики женского очарования, и, потеряв бдительность, не заметила подстерегающей меня опасности.
Внезапно я услышала шорох и резко достала палочку, но уже в следующий момент она выскользнула из моих рук и улетела куда-то в кусты. Через секунду вокруг меня словно из темноты ночи материализовались люди в капюшонах. Их было около семи, но я почти не успела разглядеть их, потому что следующим заклятием они перевернули меня вниз головой и мантия, которую я надела поверх «костюма маглы» задралась, закрыв мне обзор. Однако я могла слышать их. Они не переговаривались, но перемещались вокруг меня. Не надеясь на удачу, я попыталась закричать, но, как я и думала, на меня было наложено заклинание немоты. Наконец, низкий мужской голос торжественно произнес:
- Братья мои, мы собрались здесь дабы провести суд над этой грязнокровной ведьмой!
Я мысленно застонала. Очередные борцы за чистоту крови. Волдеморт погиб, многие Пожиратели смерти были мертвы или отбывали срок в Азкабане, но их идеи, кажется, были вечны. После войны долгое время ревнители чистокровия вели себя тихо, но нет-нет, да появлялись какие-то сообщения о преступлениях, совершенных на почве ненависти к маглорожденным колдунам и ведьмам. И теперь жертвой этих сумасшедших стала я. И где? В Стоунхендже!
Я пыталась сообразить, что же мне делать, как спастись, ведь я не знала, что было у этих «братьев» на уме. Откровенно говоря, мне было страшно. Ужасы войны еще были живы в моей памяти, и я знала, на что способны чистокровные маги, защищая свои идеи. А эти клоуны в большинстве своем вообще гнались не за чистотой волшебной крови, а за «романтикой» этой борьбы. Не было у них ни крепкого ядра, ни реально сильного предводителя – просто студенты, которым показалось хорошей идеей «наказать» какую-нибудь грязнокровку. И теперь они действовали как стадо, коллективный разум, способный на многие зверства. А когда до них, наконец, дойдет, какие проблемы у них могут возникнуть, узнай руководство университета о их милых развлечениях, любая опасность раскрытия сможет толкнуть их на страшный шаг.
Пока я размышляла об этом, прежний голос произнес:
- Каратели! Эта грязная пародия на ведьму заслуживает самого сурового обращения. Она порочит имя Волшебников! Она должна понять, что не заслуживает того, чтобы топтать земли нашего Университета! Так пусть каждый из вас применит к ней проклятие, которое он приготовил для неё, и пусть осознает она, какую ошибку совершила, появившись в магическом мире!
Я напряглась. Мне было страшно, и я очень хотела, чтобы кто-нибудь помог мне. Я начала кричать, надеясь, что заклинание немоты спадет, но из моего рта не доносилось ни звука. Однако я продолжала попытки, еще и потому, что мне как будто бы было легче. Мой страх выходил вместе с воздухом из легких.
Ко мне применили первое проклятие. Мне стало жарко, и постепенно температура начала нарастать. Все тело покрылось потом, становилось все невыносимее и невыносимее. Когда мне стало казаться, что я заживо сварюсь или сгорю, из моих глаз потекли слезы, я задергалась, и послышался смех.
Внезапно все кончилось. Я снова почувствовала осенний ветер, и мне стало очень холодно. Я задрожала.
- Следующий! – крикнул главный их них.
Я снова почувствовала боль – тупую, ноющую, поражающую все тело. Я пыталась не думать о том, что происходило, пыталась абстрагироваться, но это было невозможно.
Третий «каратель» оказался изобретательнее первых. Он применил Проклятие Щекотки. Я против воли засмеялась, начав извиваться, но скоро истеричный смех превратился в безмолвные рыдания. Когда мне уже показалось, что я схожу с ума, всё прекратилось.
В моей голове пульсировали одни и те же мысли: «Когда это кончится? Пожалуйста, пусть это кончится! Пожалуйста!». И мои просьбы были услышаны. Последнее, что я услышала перед тем, как мое тело было мягко опущено на землю, и я потеряла сознание, был гневный голос профессора Вейнса.
