Липовые звезды. Ч. 2История Панси потребовала отдельной главы. А я-то думала, что дело дойдет до ужина уже в этой...
На ужин с родителями Панси собиралась так тщательно, как никогда не готовилась к свиданиям. Она ни за что не даст им повод думать, что в жизни герцогини Линдештерн что-то может быть неидеально. Поэтому она так старательно маскировала чарами иллюзии шрамы и синяки – и вчерашние, от витрины «Прибабаха», и старые, от тонких пальцев и острых ногтей дражайшего супруга. Поэтому надела дорогущий бриллиантовый гарнитур, подаренный свекром после рождения Дитриха – наследника герцогской фамилии – тогда, когда стало точно известно: язвительная и непокорная невестка выжила. Справилась и с послеродовой горячкой, и с игнорированием домашних, и со сквозняками в спальной.
Пожалуй, именно тогда, несколько недель пролежав в бреду в парадных покоях хозяйки дома, где с потолка свисает паутина, а по стенам даже в редкие дни летней жары стекают холодные вязкие капли воды, Панси впервые поняла, что да, она сильная, она справится. А ведь она никогда в это не верила, хотя всегда стремилась быть такой – потому что этого от нее ждали.
«Давай, Панс, ты справишься!» - кричит худенький светловолосый мальчишка, неожиданно для всех принявший ее в круг своих ближайших друзей, - о, он умел дружить! – и девочка запрыгивает в седло и, зажмуриваясь, пускает лошадь в галоп. «Ты сможешь!» - и она, завалившись книгами, все-таки приемлемо сдает С.О.В. «Девочка, ты сильная. Ради него. Ради всех…» - и Панси предлагает выдать Поттера. «Это, должно быть, не так страшно…» - и на ледяной вопрос Минервы Макгонагал о том, есть ли у кого-нибудь из эвакуированных студентов Слизерина метка, семикурсница Паркинсон отвечает: «У меня»...
А вот после рождения Дитриха никто не сказал ей ни слова одобрения или поддержки. С ней тогда вообще не говорили, только врач сообщил, что это мальчик, и он здоров. Эльфы бесшумно поменяли постельное белье и в течение трех недель выхаживали герцогиню, кормя ее бульоном и меняя холодные компрессы – по-другому они лечить не умели. И в краткие перерывы между приступами бреда Панси, в девичестве Паркинсон, - стерва, слизеринка, чистокровка – думала о том, что эти ушастые и глазастые существа порой бывают человечнее иных людей. Хотя она, не развивая эту мысль до конца, лгала себе – эльфы были человечнее почти всех ее знакомых. Но признаться в этом было очень страшно…
К вящему неудовольствию свекра, на крестинах Дитриха молодая герцогиня присутствовала. Похудевшая за время болезни почти вдвое, с коротко остриженными волосами, чуть ли не шатаясь от слабости, она, тем не менее, держалась строго и с достоинством. И старый Ульрих Линдештерн не мог не признать, что сделал правильный выбор, женив сына на этой британке с сомнительной репутацией: она принесла им чистую и свежую кровь, немалое приданое, двоих крепких и здоровых наследников и новую фамилию на генеалогическом древе. Род Линдештернов, один из самых чистокровных в Скандинавии - да и вообще в континентальной Европе – имел дурную славу кровосмесителей.
Сам герцог Ульрих в достаточно солидном возрасте женился на родной племяннице, Элеоноре-Софии Линдештерн, последней из шлезвиг-голштейнской ветви рода, которая подарила ему единственного сына Кристиана (имена в честь правящих и некогда правивших особ были в чести у Линдештернов, и только герцогиня Персефона внесла изменения в веками складывающуюся традицию), а сама тихо зачахла в парадных покоях, не дожив и до тридцати и почти не видя сына.
Кристиан Линдештерн был красив и неглуп. Ульрих гордился наследником - ровно до того момента, когда аукнулись века близкородственных браков: у молодого герцога обнаружилось тяжелое психическое расстройство.
Началось все с повышенной нервной возбудимости, которую Ульрих списал на начинающийся переходный возраст. Мальчик становился все более вспыльчивым, во время вспышек гнева был готов крушить все, что попадалось ему под руку, он срывал злость не только на эльфах, но и на слугах-людях. Приступы повторялись все чаще, а после их окончания Кристиан ходил притихший, угрюмый и неразговорчивый, старался не покидать своих покоев и все больше отдалялся от людей. Нечего было и думать о возвращении в Уппсальскую школу магии, где наследник проучился четыре года.
Сначала учителя ездили к мальчику на дом. Так он сдал местный аналог С.О.В. и намеревался продолжать обучение, но однажды, когда у него не получилось особенно сложное зелье, он порезал учителя ножом для ингредиентов. Скандал был нешуточный. Ульрих откупил сына от суда огромной суммой денег, но найти нового преподавателя не смог. Равно как и невесту: ни одна из скандинавских семей не согласилась бы отдать дочь за сумасшедшего, тем более что болезнь прогрессировала…
Все эти сведения Панси по крупицам собирала в течение двенадцати лет брака, и сейчас, сидя в огромной парадной столовой родительского дома, с трудом удерживала в себе обвинения в адрес отца. Именно поэтому, чтобы не сорваться, она была подчеркнуто холодна и сдержанна, хотя и не мешала родителям заниматься Дитрихом: как-никак, они никогда не видели внуков.
Тем не менее, когда ужин закончился и прошли положенные на беседу четверть часа, Панси поднялась из-за стола, кивнула сыну и надела перчатки, давая понять, что визит окончен. Мать, располневшая, но почти не постаревшая за прошедшие годы, не хотела так быстро расставаться с внуком, и Панси великодушно разрешила Дитриху остаться у бабушки с дедушкой еще на денек-другой. В конце концов, каждый имеет право на второй шанс.
Отец вышел проводить дочь до ворот поместья, откуда она собиралась аппарировать в гостиницу.
- Персефона, девочка моя… Может быть, ты тоже останешься? Вернешься, так сказать, под отчий кров? – как всегда, от волнения отец говорил штампами. А еще Панси заметила, что он постарел и, что называется, сдал.
- Нет, папа, - Панси выпрямилась, и бриллиантовые серьги в ее ушах отразили последние лучи заходящего солнца. – Слишком поздно…
Но отец выглядел настолько потерянным, что Панси стало жаль его. Жаль даже больше, чем себя, и она решила подсластить пилюлю.
- …Или слишком рано, папа. Мне нужно время.
- Доченька!.. – на глазах Френсиса* Паркинсона показались слезы, но Панси этого уже не увидела, аппарировав к себе.
***
Субботы Рональду Уизли всегда нравились больше остальных дней недели, но в эту он положительно не мог себя ничем занять. В магазине его присутствия сегодня не требовалось, читать он не любил, идти в «Нору» на субботний ужин, где наверняка соберется некоторое количество родственников, хотелось еще меньше, чем читать, а отлучиться из дома, чтобы, скажем, встретиться с Гарри и выпить пива в «Дырявом котле» или где-нибудь еще, он не мог: в любой момент с ним могла связаться Гермиона (в свое время она, воспользовавшись связями, в обход большинства правил подключила французский дом родителей к каминной сети). А необходимость что-то ответить на записку Панси делала эту субботу просто невыносимой.
Рон хотел отказаться. Очень хотел. Только вот с детства заученные аргументы почему-то не казались теперь такими уж весомыми. Рон не привык долго размышлять над чем-то, и в другой раз, не задумываясь, сразу же отказался бы от приглашения, но в эту июльскую субботу, бесконечную и очень жаркую, он поневоле все возвращался мыслями к… герцогине Персефоне Линдештерн, и ему хотелось еще раз услышать ее голос, раз за разом становящийся все более звонким, заглянуть в темные усталые глаза, еще раз коснуться нежной, почти девичьей кожи щеки и – в первый раз – запустить пальцы в блестящие черные волосы: наверное, они, будто шелк, ускользнут из его неумелых пальцев. Пальцев, которые всегда умудрялись запутаться в густых кудрях Гермионы.
Некоторые из этих субботних мыслей Рона не на шутку тревожили…
***
Панси ждала ответа от Уизли до глубокой ночи, не раз и не два обругав себя за опрометчивость. Конечно, он испугался. Она же слизеринка. Это для них как заразная болезнь… Конечно, они все ее до сих пор ненавидят…
Панси настолько увлеклась самоедством, что не сразу услышала, как в окно ломится совершенно обычная - только очень маленькая – сова с совершенно обычной запиской: «Спасибо, с удовольствием».
Панси испытала такое фантастическое облегчение, что ей стало как-то не по себе: это было… неправильно. И она даже не сыронизировала, что Уизли целый день придумывал ответ - из трех слов.
* Кажется, в каноне нет имени отца Панси. "Френсис" мне встретился в каком-то фике, и, мне кажется, это не самый плохой вариант.
