Полнолуние Ночь. Тихая, спокойная, ночь. Необъятное синее небо усыпают миллиарды звёзд. Всего лишь несколько облаков, их даже нельзя назвать тучами, но вот как раз самое большое из них почти полностью закрыло собой ночную царицу – огромную луну. Нет ни дуновения холодного, осеннего ветра, от которого зашевелились бы голые ветки деревьев, которые застыли, словно подверженные заклятью оцепенения, никакого бы то ни было звука. Звенящая, буквально тошнотворная тишина, и сколько не напрягай слух – всё равно не услышишь ничего, кроме собственных мыслей. И что-то есть зловещее и тревожное в этой всеобъемлющей тишине, что-то, что заставляет чувствовать приближение неизвестной, неясной опасности, скрывающейся в темноте и избегающей света. Тишина и мнимый, обманчивый покой, покой не сулящий ничего хорошего. Уж лучше пусть будет буря! Дикая, безудержная, яростная буря! Пусть бушует природная стихия, низвергая свой неистовый гнев на землю! Пусть почти безоблачное небо затянут тяжёлые тучи, пусть хлынет дождь, пусть кривая линия молнии расколет небо напополам, пусть грянет оглушающий гром, пускай! Что угодно! Что угодно, лишь бы разорвать эту проклятую тишину, чтобы не осталось от неё и следа и воспоминание о ней исчезло из памяти, как исчезает летом роса с восходом солнца. Пусть природная неразбериха приведёт обострённые до предела чувства в смятение, когда и радостно, и смешно, и хочется плакать, и смеяться, и отчаянный крик переходит в ликующий вопль, когда столько различных эмоций бушуют в груди, что совершенно невозможно понять, какое же из них наиболее сильно, какое властвует над вашим сердцем, когда мысли, как и чувства, отказываются подчиняться, но хорошо это или плохо – кто знает? Но нет, ничего этого не происходит, как ни проси, как ни умоляй. Всё та же неприятная человеческому слуху тишина, и ничего, ровным счётом ничего не изменилось. Хотя…
Джеймс через плечо оглянулся на Римуса. Тот сидел на кровати, низко опустив голову. Рядом с ним с грустным лицом сидел Питер. Джеймс, конечно, не мог в полной мере ощутить ту боль, какую ощущал Римус как во время трансформации, так до и после (имеется в виду боль физическую и душевную, ибо трансформации причиняют телесную боль, но одному Богу известно, что испытывал Римус от сознания того, какая тяжкая судьба ему уготована и от того, как каждое полнолуние он покорно шёл с мадам Помфри в Визжащую хижину и там безропотно ждал восхода полной луны, чтобы вновь обратиться в зверя). Джеймс всё это прекрасно понимал, но, тем не менее, свято верил, что если он будет разделять с другом его страдания, то тому станет немного легче. Джеймс, тяжело, прерывисто выдохнул. Сердце разрывалось от безмерного сострадания к другу. Да, он сделал всё, что мог, но этого мало, мало! Римус всё так же страдает каждое полнолуние, превращаясь в волка, а он, Джеймс, смотрит на это и ничего, совсем ничего не может сделать! Джеймс сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На свете нет ничего хуже бессилия, особенно если вы бессильны помочь тому, кто вам дорог.
Джеймс отвернулся от Лунатика. Сохатый стоял у окна и почти неотрывно смотрел на луну, скрытую большим облаком. Джеймс ждал, когда луна полностью покажется, в комнату проникнет её неяркий свет, и начнётся… Он должен будет подать знак Сириусу, и тот примет свою анимагическую форму. То же самое сделают и Джеймс с Питером. Римус всегда просил их до начала трансформации сохранять человеческий облик. Они не знали, почему он их об этом просит, но и не спрашивали. Может, так ему было легче.
Джеймс до боли в глазах вглядывался в ночное небо, и вот…
-Сириус, давай!
Бродяга отреагировал моментально: обратившись в огромного, черного пса, он, широко расставив лапы, загородил собой дверь (вдруг обезумевшему от боли и страха оборотню вздумается выбежать из комнаты, а там и вовсе из хижины). Обычно они шли гулять по территории лишь после того, как удостоверятся, что с Лунатиком всё в порядке: он более или менее спокоен и настроен к ним положительно. Питер, чуть вскрикнув, спрыгнул с кровати, бросился к дальней стене, на ходу превращаясь в крысу. Прежде чем превратиться, Джеймс последний раз бросил взгляд на того, кто очень скоро должен был на некоторое время лишиться своей человеческой сущности. На лице Лунатика изобразились страх и отчаяние, и Джеймс, не в силах выдержать этот взгляд, отвернулся и тут же превратился в большого оленя. Итак, приготовления окончены. Начинается, самое страшное – трансформация.
За доли секунды лунный свет проник в тёмную комнату, и как только он достиг сидящего на кровати юноши, тот как-то неестественно изогнулся всем телом, изо рта у него вырвался жутковатый хрип. Олень у окна опустил голову: ну, не мог он, не мог смотреть на это! Можете считать его трусом, но, поверьте, смотреть на мучения близкого друга – такое не каждому под силу. Тем временем, Римус задрал голову наверх и, что есть силы, сжал зубы, чтобы не закричать. Его глаза больше не походили на человеческие: зрачки стали расширяться, взгляд быстро терял осмысленное выражение. Вскоре само его тело начало меняться, становясь больше, покрываясь густой шерстью, причём одежда рвалась на нём в клочья. Этот этап превращения был самым болезненным, и Римус не сдержался, закричал, и крик его перешёл в звериный вой. Он затрясся, как в горячке, и рухнул на пол. Дикий, нечеловеческий вопль стих, и лежащий на полу оборотень только тихо поскуливал, словно зверь, попавший в капкан. Чёрный пёс продолжал загораживать собой дверь – мало ли что, хотя ему отчаянно хотелось подойти к оборотню, лечь рядом, прижаться лохматым боком к его боку, даря несчастному успокаивающее тепло, но он не мог, он это очень хорошо знал. Он посмотрел на оленя, тот, будто прочтя мысли друга, медленно приблизился к Лунатику и, опустив голову, осторожно дотронулся мордой до его уха, словно проверяя, жив он или нет. Оборотень встрепенулся, страх после пережитого ужаса ещё не покинул его душу, и он был насторожен: не станет ли кто ещё причинять ему боль. Сохатый знал, что нельзя делать резких движений, поэтому он очень медленно, как только мог плавно опустился рядом с оборотнем и чуть склонил голову, словно бы в знак приветствия. Потом он уставился на волка своими большими, карими глазами, стараясь придать им как можно более доброжелательное и ласковое выражение. Несколько мгновений оборотень был напряжён – совсем немного времени прошло после ужасного превращения, но вскоре он понял, что существо рядом с ним не намерено причинять ему вред, а, главное, что это существо – зверь, как и он сам, а раз зверь, значит, друг, значит, ему можно довериться. Оборотень поднялся с пола и оглядел комнату, в которой он обнаружил ещё двух своих собратьев: большого пса и серую крысу.
Это полнолуние, как и многие другие, обещало господам Мародёрам массу приключений, как, впрочем, всегда. Вскоре боль в теле оборотня прошла, его сердце перестало бешено, неистово колотиться, и он чувствовал себя вполне уютно в компании своих друзей. Бродяга наслаждался моментом, когда можно чувствовать себя властелином ночного Хогвартса, и Сохатый вроде бы тоже. Он старался не вспоминать искажённое мукой лицо Римуса перед самой трансформацией, главное, что сейчас ему хорошо.
Сириус ещё немного поворочался в кровати и, наконец, оставшись лежать на спине, открыл глаза и уставился в потолок. В комнате царил полумрак, и он не знал точно, сколько времени. Кроме него, в комнате было ещё пятеро человек: Джеймс Поттер, Питер Петтигрю, Фрэнк Долгопупс, Брайан Томсон и Арчибальд Кроссмен. Сириус повернул голову и посмотрел на мирно сопевшего в своей кровати Питера. Бродяга прищурился, вглядываясь в лицо Петтигрю. Сириус откровенно не любил Хвоста, этого жалкого подхалима, который только и умел, что подлизываться и пресмыкаться. Сириус не раз говорил об этом Джеймсу, но тот только махал рукой, что, мол, может сделать плохого Питер? Сириус поморщился. Что-то в этом маленьком человечке со слезящимися глазками настораживало Бродягу, было в нём что-то неприятное, что-то гнусное и отталкивающее. И как только Джеймс его терпит? Ведь если бы не Поттер, Блэку и в голову бы не пришло общаться с Хвостом. Но как бы по-приятельски не относился к Питеру Джеймс, Сириус хоть и терпел Хвоста, но ни за что не стал бы проникаться к нему хотя бы долей дружеских чувств.
-Бродяга, по-моему, ты слишком подозрительный, научись уже, наконец, доверять людям.
Так сказал однажды Сириусу Джеймс, когда Бродяга вновь завёл разговор о Питере.
-Я не подозрительный.- Ответил Сириус, понимая, что в этот самый момент обманывает самого себя.- Просто он мне не нравится, понимаешь, не нравится. Неужели ты совсем с моим мнением не считаешься?
Такой вопрос поставил Джеймса в тупик.
-Конечно, считаюсь. Просто в этот раз я с тобой не согласен. Такое бывает – мнения не совпадают.
Сириус немного помолчал, а потом вдруг сказал:
-Ты с ним общаешься только потому, что он тобой восхищается, и тебе это льстит!
Джеймс высоко поднял брови.
-Знаешь, это уже ни в какие рамки не лезет.
-Можешь это отрицать, но я-то знаю. Он своими ничтожными комплиментами тешит твоё самолюбие.
Джеймс насупился.
-Что?- Искренне удивился Сириус.- Только не говори, что обиделся на меня за правду.
-Да пошёл ты со своей правдой.- Джеймс встал из кресла у камина в Гриффиндорской гостиной и быстрым шагом направился к спальне мальчиков.
-Нет, вы только посмотрите, какие мы обидчивые!- Крикнул Сириус ему вслед, но Джеймс не обернулся и ничего н ответил.
Сириус очень редко занимался тем, что называется самопознанием. Он не копался в себе, не пытался лучше понять самого себя, мотивацию своих поступков и слов. Он никогда не ставил себя на место другого и, в общем, жил, как хотел. В сущности, его девизом по жизни была фраза: «Моя жизнь, мои правила, что хочу, то делаю». Он мог кого-то серьёзно обидеть и не терзаться угрызениями совести, его не смущал тот факт, что, делая что-то себе во благо, он действует во вред окружающим. Исключением были его друзья. Это были единственные люди, с которыми он по-настоящему считался. Но даже ради них ему и в голову не приходило меняться и становиться лучше. Сириус Блэк никогда не тратил время на такое бесполезное, по его мнению, занятие как анализирование своих действий. И всегда очень искренне удивлялся, как после очередной его резкой фразочки люди вокруг обижались.
Сириус до сих пор не знал, почему тогда, год назад, Джеймс обиделся на него за то, что Бродяга всего лишь высказал своё мнение. Вполне возможно, что здесь немаловажную роль сыграла природная склонность Джеймса к обидчивости, а, может, и чересчур резкое высказывание своего мнения Сириусом.
Сириус и Джеймс, наверно, потому и стали лучшими друзьями, что были очень похожими. Оба весёлые, оба смелые, оба несомненные лидеры и заводилы. Но, несмотря на всё это сходство, были у них и существенные различия. В отличие от открытого и весьма общительного Джеймса, обожавшего заводить новых знакомых, и, как в омут с головой, погружавшегося в общение с новыми людьми и получавшего колоссальное удовольствие от процесса их узнавания, Сириус был более закрытым, но в то же время умел располагать к себе, пусть не всех, но, тем не менее. Вот, кстати, ещё одно сходство Джеймса и Сириуса: оба они всегда строго делили людей н две группы: «свои» и «чужие». Но, если Сириус почти ко всем «чужим» относился с неким пренебрежением, а в некоторых случаях даже с открытой враждебностью, то Джеймс ко многим «чужим» относился более лояльно и нейтрально. Но тут сразу же напрашивается отличие, которое нельзя было не заметить. Сириус был более проницательным и, если не видел людей насквозь, то уж, по крайней мере, замечал многие их недостатки (правда, часто в упор не видел их положительные стороны), тогда как Джеймс видел в людях только хорошее, разумеется, не во всех, но во многих. Иногда Сириус упрекал друга в чрезмерной наивности, но тут же вспоминал слова Лунатика о том, что лучше видеть в людях хорошее, нежели плохое, и всерьёз задумывался и даже соглашался с этим.
Сириус посмотрел туда, где на своей широкой кровати спал Джеймс. Но Сохатого там не оказалось. Сириус встал и подошёл к окну, отодвинув штору, он посмотрел на небо. Занимался рассвет. Сириус был абсолютно уверен, где сейчас его друг, поэтому Блэк не спеша оделся, по привычке взял с прикроватной тумбочки волшебную палочку и вышел из спальни.
Мерлин, как чертовски хочется спать. Хоть ложись прямо тут, под дверью Больничного крыла, и спи. А ещё хочется есть, но для этого нужно доползти до кухни… нет, вы что, смеётесь?
Когда зашла луна, и Римус вновь стал человеком, остальным Мародёрам пришлось вернуться в спальню, у них были бы большие проблемы, если бы мадам Помфри, придя в Визжащую хижину, чтобы отвести Римуса в Больничное крыло, заметила их там. Но Джеймс так и не смог уснуть и, проворочавшись в кровати около часа, встал и пошёл к Больничному крылу. Замок ещё спал, и, вне всяких сомнений, Джеймса бы не пустили к другу, но Поттеру очень хотелось быть поближе к Лунатику, зная, что сейчас ему приходиться нелегко. И Джеймс стоял тут уже минут сорок, заснуть ему не удалось, но спать всё же невыносимо хотелось.
Джеймс закрыл глаза и, прислонившись спиной к холодной каменной стене, уронил голову на грудь. Со стороны можно было подумать, что он спит, да, в общем-то, он действительно почти спал.
Вдруг в коридоре послышались чьи-то шаги. Поттер прислушался, судя по звуку, это был один человек.Джеймс почему-то подумал, что это Сириус. Разлеплять отяжелевшие веки не хотелось и поднимать голову тоже, поэтому Джеймс только неразборчиво пробубнил себе под нос:
-Сириус, это ты?
Ответа не последовало. Джеймс решил, что друг его просто не услышал, и повторил чуть громче:
-Сириус?
Но это был не Сириус. Джеймс понял это в тот самый момент, когда чья-то волшебная палочка упёрлась ему в грудь. Сириус не стал бы тыкать в него палочкой, во всяком случае, сейчас.
-Что, весёлая ночка была, да?
Джеймс устало вздохнул. Принесла же нелёгкая. И, подняв голову, посмотрел на стоявшего напротив него, Снегга. Северус Снегг ликовал. А как же иначе! Перед ним стоял его злейший враг, один, без дружков, без волшебной палочки в руках, судя по виду, уставший и сонный, не способный как следует драться, а он, Северус Снегг, направлял палочку ему прямо в грудь с победоносным, торжествующим видом. Какое потрясающее везение! За это стоит поблагодарить судьбу.
-Тебе-то что здесь понадобилось?
-Да вот пришёл узнать, жив ли Люпин, не убил ли кого-нибудь этой ночью.- Осклабился Снегг.
Сон Джеймса как рукой сняло. Услышав эти ужасные слова, какие произносил его враг с явным удовольствием, Сохатый дёрнулся, собравшись как следует съездить Нюниусу по лицу, но тут же палочка Снегга оказалась прижатой к горлу Джеймса.
-Тише.- Медленно сказал Снегг, и в его голосе слышалась скрытая угроза.- Что ты мне можешь сейчас сделать? Заклятье ударит в тебя раньше, чем ты сунешь руку за своей палочкой.
Лицо Джеймса исказила гримаса ненависти, но тут же он вспомнил, как вёл себя Снегг в тех случаях, когда не мог постоять за себя перед Мародёрами, и тут же понял, что не станет поступать так же, как этот слизеринец. Джеймс не будет кричать, как ненормальный, проклинать всех и вся, не будет трястись в бессильной злобе и тем самым доставлять удовольствие Снеггу. Сириус как-то говорил: «Если ты в полной… ну, ты понял, где, будь невозмутимым – это всех бесит». Вспомнив об этом, Джеймс ухмыльнулся, глядя куда-то за спину Снегга. Заметив это, слизеринец резко обернулся, словно бы сзади на него вот-вот должен был кто-то напасть. Это развеселило Джеймса.
-У тебя мания преследования, Нюниус?- С самым невинным видом, на какой только был способен, поинтересовался Джеймс.
-Да пошёл ты!
-Да что ты так нервничаешь? Как будто у тебя понос, и ты боишься не добежать до туалета…
-Поттер, ты конченый идиот.
-Нет, я серьёзно, если у тебя проблемы с пищеварением – это ненормально! Нельзя это так оставлять!- Джеймс сам не знал, что за бред он говорит, но его, что называется, понесло.- И кстати, ты не мог бы отойти? А то как-то, знаешь, неуютно… мало ли, что…
Глаза у Снегга чуть не вылезли из орбит. Он не понимал, как Поттер в самом неприглядном положении, не теряет самообладания и ещё умудряется шутить над человеком, чья палочка находится у самого его горла. Ведь должно быть наоборот.
-Слушай, Поттер, лучше не беси меня!..
-А то что?- Живо откликнулся Джеймс.- Нет, подожди, не говори, я сам угадаю, какую страшную кару ты мне приготовил. Наверно… наверно ты заставишь меня постирать твои подштанники! Да? Я угадал?
Снегг с шумом втянул носом воздух. Он что, издевается? Хотя и так понятно, что издевается.
-Так, значит, да?- Джеймс и не думал останавливаться.- О, нет!!! Только не это! Пожалуйста!- Он умоляюще посмотрел на Снегга, хотя губы его то и дело расползались в насмешливой улыбке.
Вот то, чего добивался Джеймс! Снегга буквально затрясло от гнева, он больше не сжимал палочку так крепко, и Джеймс, воспользовавшись этим моментом, ударил Снегга по руке, и палочка вылетела у него из рук. Снегг, ещё больше разозлившись, решил закончить словесную перепалку и перейти в наступление. Джеймс тут же получил сильный удар коленкой в живот, прямо в солнечное сплетение, от чего сложился пополам. Снегг, верно, сам не ожидал, что удар получится столь болезненным (хотя это без всяких сомнений его обрадовало) и на мгновение замешкался. И Джеймс опять воспользовался его медлительность. Справившись с болью, он яростно кинулся на Снегга, и вдвоём они рухнули на пол. Катаясь по полу, каждый из них пытался одержать верх, и вскоре у Снегга красовался здоровенный фингал под глазом, а у Джеймса рассечена бровь. Снегг начинал уже уставать, а на Джеймсе, несмотря на тренированность и выносливость, стала сказываться бессонная ночь. В самый разгар драки оба противника услышали голос:
-О, и Нюниус тут! Ну, я смотрю, Джеймс, ты тут не скучаешь!
Сириус, схватив Снегга за плечи, начал оттаскивать его от Джеймса, тут же вскочившего на ноги. Снегг принялся свирепо брыкаться, стараясь вырваться, и пнул таки Сириуса по ноге. Бродяга взвыл от боли, разжал руки, и Снегг уже было обрадовался свободе, но не тут-то было. Сириус мстительно ухмыльнулся и пнул Нюниуса чуть пониже спины. Снегг не смог удержать равновесие и повалился на пол. Джеймс звонко расхохотался. Уж больно забавно смотрелся лежащий навзничь Нюниус с весьма отчётливым следом ботинка на заднице.
-Я… я вам отомщу!- Завопил Снегг и вновь принял вертикальное положение в пространстве.- А ты!- Он ткнул пальцем в Джеймса.- Ты ничего не можешь без своих поганых дружков, ни-че-го!
-Ты мне сейчас за поганых дружков ответишь!- Взревел Джеймс, и Сириус удивился: Снегг только что назвал его слабаком, а он вопит, что заставит его ответить за оскорбление друзей.
Бродяга вовсе не собирался останавливать друга, в любой другой ситуации он сам бы отделал Снегга, но его взгляд вдруг упал на дверь Больничного крыла. Бедняга Римус, возможно, только сейчас уснул, а Джеймс орёт тут, как бешеный гиппогриф, и, ещё чего доброго, мадам Помфри услышит, и тогда всем достанется, а Сириуса с Джеймсом и вовсе не пустят к другу.
-Не кричи ты так.- Сказал Сириус, указывая на дверь Больничного крыла.
До Джеймса дошло не сразу. Но как только он понял, в чём дело, кивнул и бросил Снеггу:
-Убирайся. Или давно не болтался вверх тормашками?
Снегг крикнул в ответ что-то оскорбительное, но лезть на рожон не стал, поднял с пола волшебную палочку, и поспешил прочь.
-И этому человеку год назад ты спас жизнь. Наверно, это самый глупый поступок в твоей жизни.- Сказал Сириус, презрительно скривившись.
Джеймс ничего не ответил.
Как только обессиленный и измученный после полнолуния Римус Люпин попадал в Больничное крыло, мадам Помфри запирала дверь, чтобы никто не беспокоил «больного» хотя бы некоторое время. В Больничном крыле Римус лежал на самой дальней от входа кровати, загороженной ширмой, и никто из посетителей Больничного крыла (за исключением мародёров) не знал, кто там лежит. Дверь Больничного крыла открывали примерно в семь часов утра. Сириус и Джеймс покорно дождались этого момента, но мадам Помфри не позволила им зайти, сказав, что Римус спит, и она не позволит им его будить.
Ребята спорить не стали и отправились обратно в спальню. Они шли молча. Сириусу казалось, будто бы друга что-то мучает, только он об этом не говорит.
-Эй, дружище, что с тобой?- Нарочито весело спросил Сириус.
-Я не считаю, что это самый глупый поступок в моей жизни.
-Что? А, ты про Снегга. Ну да, не самый. Были глупее.- Сириус улыбнулся.
-Нет, Сириус, я серьёзно. Я не считаю, что зря его спас. Что бы со всеми нами было, случись с ним что-нибудь тогда?
-Да я понимаю. Я бы, наверно, сидел в Азкабане. А Лунатик… я даже не знаю, что с ним было бы тогда.
И снова воцарилось молчание. И вдруг Сириус спросил:
-Скажи, а если бы всё это не имело к нам никакого отношения, ну просто представь, что ни мне, ни Римусу ничего бы не было, ты поступил бы так же? Пошёл бы спасать Снегга?
Джеймс нахмурился.
-Я не знаю… но мне кажется… я думаю, что наверно… наверно… да.
Сириус ухмыльнулся.
-Я так и знал, что ты скажешь, что поступил бы так же. Просто хотел услышать это от тебя.
