Глава 4Гермиона очень беспокоилась за Гарри. За семь лет, что она его знала, это уже вошло в привычку, потому что у парня была собственная привычка: в любом месте и в любое время находить неприятности на свою голову, а если их не было – создавать новые. Рон со свойственной ему беспечностью называл эти неприятности «приключениями», Гарри же виновато пожимал плечами, Гермиона ругалась, но всё равно помогала друзьям – ведь как иначе? Правда, перед этим успевала изрядно потрепать себе нервы.
А теперь всё началось с того, что мама, оглядев гостиную, спросила:
— Милая, а где твой друг?
И добавила, когда дочь вскочила с дивана:
— Не волнуйся так! Он взрослый, самостоятельный человек…
Гермионе было глубоко наплевать, что он взрослый волшебник, победитель Волдеморта, самый молодой ловец Британии за сто с чем-то там лет, национальный герой и ещё много кто. Сейчас он был для неё всё тем же мальчишкой, что, не думая головой, на пару с Роном полез в летающий автомобиль, в Запретный лес (и ведь не однажды!), в кабинет к Амбридж…
Девушка вспомнила заполошный крик друга: «Извини, Гермиона, я к соседям!» и, растерянно глядя на отца, пробормотала:
— Он, кажется, к соседям ушёл…
У неё сейчас было такое состояние, что, дай только повод, глаза снова будут на мокром месте, и папа, кажется, это понимал. Он ведь взрослый, сильный, храбрый… Всегда всё понимает. И что книжку она не нарочно порвала – в годик ведь совсем ручки не слушаются; на велосипеде по поребрику проехать очень-очень сложно, и обидно, что не вышло. А разбитые коленки – так, ерунда. Помнится, вазу бабушкину уронила. Отец оправдал: само получилось, и вода куда-то вся пропала, и розы. Папа даже тогда смог её понять, когда она заявила, что очень-очень хочет поехать в эту школу с необычным названием – и совсем неважно, что их семья это слово впервые слышит, а про волшебство только в сказках раньше читала. Мужчина смирился с объяснением дочери, что уехать нужно было обязательно, а лучше – перестраховаться, ибо всё-таки война, а что дочка стала героиней этой войны – так это ничего. Главное, что живая вернулась. Папа понимает всё-всё, и поэтому он, глядя сейчас на свою взрослую маленькую девочку, у которой в глазах читается: «А вдруг?... Вдруг случилось что-то?», спокойно сказал:
— Так он, наверное, у Элли с Нилой.
— У…Элли с Нилой? – Гермиона ничего не может сообразить из двух имён – информации мало, а без неё не привыкла.
— Сёстры Льюис, — пояснила мама, вставая рядом с дочерью. — Через два дома живут. Одни, с ребёнком маленьким. Мужская рука, наверное, в доме понадобилась, — предположила она, — вот Гарри и пошёл помочь.
— Вечно он так, — Гермиона шмыгнула носом, — отправится кому-нибудь помочь, а мы – ищи. Два часа уже помогает.
— Ну-ну, — мать успокаивающе погладила дочку по плечу, — чем плакать, пойдём-ка лучше к ним, Элли нас с твоим папой на обед звала ещё с утра, до вашего приезда. Втроём придём – уж не обидится.
И улыбнулась уголками губ, чуть прищурив глаза. Гермиона улыбнулась в ответ. Как же она по ним соскучилась…
Уже на улице мама смущённо призналась:
— У Элли сестра, Нила, гипноз практикует…
Девушка почувствовала себя ужасно. Ужасно стыдно. Из-за её магии мама с папой собирались пойти к психиатру, обращались к гипнотизёру. Правильно выполненная обливиация не должна давать сбоев при отсутствии раздражителя. Так везде написано. А она ошиблась. Хорошо ещё, что всё обошлось…
— Познакомимся! – весело ответила юная ведьма. – Может, ещё что-нибудь новое узнаю!
Пока они дошли до соседского дома, мама успела что-то спросить, Гермиона ответила, чуть не ежесекундно оглядываясь на папу – всё никак не могла насмотреться. Про неловкость она уже давно забыла. Калитка, дорожка к крыльцу, стук в дверь, приближающиеся шаги…
Хозяйка открыла им в фартуке и в домашних шлёпанцах — видимо, отстранённо подумала девушка, гости оторвали её от кухни. Отстранённо, потому что вдруг перестала чувствовать ноги, увидев перед собой лицо, всё ещё продолжавшее являться ей в ночных кошмарах.
Гермиона пошатнулась и, ухватившись за косяк, прошептала:
— Мамочки…
Незнакомка сориентировалась мгновенно и, подхватив девушку под локти, не обращая внимания на изумлённые и испуганные лица её родителей, четко, разделяя слова, сказала:
— Гермиона, успокойтесь. Я – не она.
И холодный липкий страх, успевший подступить к горлу, куда-то испарился…
* * *
Завтра они с Гермионой отправлялись в Сидней за билетами, а чем он будет занят сегодня, Гарри предположить не мог вообще, потому и решил навестить отца Стефана, покуда была такая возможность.
Нила охотно объяснила ему, как дойти до церкви Святого Петра, а поскольку топографическим кретинизмом он никогда не страдал, то вскоре, после краткой прогулки по уютным улочкам, Гарри достиг искомого строения… Ну, почти достиг.
Невдалеке уже виднелась заветная башенка, когда навстречу юноше попалась старушка с бульдогом. К этой породе собак — вероятно, по вине тетушки Мардж — Гарри всегда испытывал настороженную неприязнь. Конкретный пёс безо всякого поводка шествовал около ноги своей хозяйки, а она сама глядела на чужака с любопытством и некоторой враждебностью. Этот факт и отсутствие на бульдоге даже ошейника заставили Гарри, проходя мимо старушки, покоситься на животное с опаской, а инстинкты направили руку к заднему карману штанов.
То ли пёс терпеть не мог незнакомых лиц мужского пола, то ли рассмотрел в жесте Гарри угрозу для себя и хозяйки, но, стоило рукоятке волшебной палочки показаться из-под полы пиджака, он коротко рыкнул и бросился в погоню.
Для молодого волшебника утробный рык и скрёб когтей по гравию послужили сигналом к немедленному бегству. Потому как выражение "бульдожья хватка" было знакомо ему не понаслышке.
Гарри старался петлять, а когда справа от него возник поворот, чуть притормозив, рванул туда. Зверь никак не желал отставать, и парень под аккомпанемент возмущённого вопля его хозяйки махнул через невысокий заборчик в чей-то сад. Раздался треск рвущейся ткани, и Гарри чудом приземлился в стороне от пышного розового куста. Ощупав свою филейную часть, он обнаружил наличие здоровой дыры на джинсах и...отсутствие волшебной палочки. Это было плохо. В панике обернувшись, молодой человек увидел, что злобная тварь караулит по ту сторону заборчика с ЕГО палочкой в зубах, а старушенция, размахивая руками и издавая нечленораздельные звуки, ковыляет в их сторону.
Гарри стоял, растерянный и злой, не зная, что делать дальше. И в этот момент к нему пришла поддержка — как всегда, неожиданная и спасительная.
— Сын мой, я могу вам чем-то помочь?
Гарри, чуть не подскочив, круто развернулся на сто восемьдесят градусов. Перед ним стоял высокий плечистый человек с проседью в чёрных волосах и кустистыми бровями. Чёрная сутана с белым воротничком позволяла предположить, что это и есть отец Стефан — вряд ли в Йови-Бей жил второй священник.
Молодой волшебник открыл рот, чтобы ответить, но его перебила старушка, хозяйка бульдога, которая, наконец, догнала своего питомца и его жертву.
— Святой отец, этот мальчишка раздразнил моего Малыша, нагрубил мне, посмеялся над старой женщиной, когда я пыталась остановить его, не дать совершить акт вандализма над вашими цветами!
Гарри задохнулся от возмущения, с трудом удерживаясь от ответа.
— Этот хулиган заслуживает наказания! — заключила склочница, требовательно взирая на священника.
Он же, соединив руки в примиряющем жесте, чуть склонив голову в знак почтения перед пожилой женщиной, мягко промолвил:
— Полноте, миссис Палмер, Всевышний заповедовал прощать и избегать поспешности в суждениях. Уверен, произошло недоразумение. Этот юноша лишь спешил ко мне. Он никак не хотел причинить вам обиду. Не правда ли, Гарри?
Тот, волнуясь за судьбу своей палочки, слушал падре вполуха, и уловил лишь общий смысл его речи.
— Так и есть, мэм, — кивнул он, решая, что предельная честность сейчас лучший вариант, — я торопился, а потом испугался собаки.
— Как ты смеешь?! Малыш и мухи не обидит! — возмутилась старуха.
Пёс при этом фыркнул, но палочки из зубов не выпустил. Гарри с надеждой посмотрел на падре. Тот проникновенно заметил:
— При первой встрече все мы нередко ошибаемся в другом. И братья наши меньшие, увы, постоянные жертвы таких ошибок.
Миссис Палмер фыркнула не хуже своего Малыша и, смерив Гарри очередным неодобрительным взглядом, кивнула падре и приказала псу: "Фу! Домой!". Волшебник тут же подхватил свою палочку и с облегчением заметил, что никаких следов на ней не осталось.
Только здороваясь со священником и собираясь уже извиниться перед ним за вторжение, он сообразил, что тот назвал его по имени. Гарри еле удержался от смешка по поводу нелепости ситуации: третий раз за полдня повторяется одно и тоже — его узнает впервые увиденный человек, а до него это доходит только через вечность. Обычно Гарри реагировал на такое вежливым кивком и приветливой улыбкой. Но чужой континент, чужая страна и весь сегодняшний день в целом как-то не слишком подходили под определение "обычно". "А как вы меня узнали?" — хотел спросить Гарри, но не успел.
— По глазам, — ответил служитель церкви на не прозвучавший вопрос. — Они у тебя...
— Мамины, знаю, — привычно подхватил юноша.
Падре удивленно приподнял брови:
— Вообще-то я хотел сказать "хулиганские", но "мамины" тоже подойдёт. И, раз уж так, позволь мне представиться: отец Стефан, в миру — Пьер Бомарше.
В первые же мгновения Гарри почувствовал к этому человеку огромную, продолжавшую расти симпатию. Возможно, всё дело было в том, что рассказала Элли, а возможно и нет. Но юноша сам не заметил, как у него вырвалось детское, беззащитное, лишённое каких-либо церемоний:
— А это правда, что вы меня крестили?
— Правда, малыш, — улыбнулся отец Стефан; от уголков его глаз при этом разбежались морщинки. — Рад видеть тебя.
— И я вас. А почему?...
— Пройдём в дом, поговорим, пока есть время...
* * *
В самолёте, несмотря на жару за бортом, было зябко. Хотя какая жара на высоте тридцати пяти тысяч футов? Она на земле осталась. Здесь же были лишь ослепительное солнце и бескрайние белые поля. Гарри вдруг стало интересно, может ли волшебник пройти по облакам? Вот Мерлин, наверное, мог...
Настроение у юноши было хорошее, на душе — простор. Воспоминания о последних днях шёлковыми лоскутками скользили через сознание. Два часа с начала полёта — время, когда все уже пообедали и в большинстве своём отбыли в царство Морфея, а ты ещё не окончательно прирос мягким местом к креслу… Да и шея пока не затекла. Эта мысль подтолкнула дремлющий разум Гарри к воспоминанию о бульдоге миссис Палмер, вызвав слабую улыбку, а память тем временем перескочила на отца Стефана.
Будучи уже далеко не юношей, он оставался молод душой и обладал исключительной способностью к пониманию — воистину священник от Бога. Ему хотелось доверять, на него можно было спокойно положиться. Гарри этого всего не понимал — из них троих к самоанализу была склонна, скорее, Гермиона — просто в какой-то момент обнаружил, что рассказывает отцу Стефану то, чего не говорил даже Джинни, намереваясь сохранить в своей душе до конца дней. Это было странно, непривычно, но приносило необыкновенное облегчение.
Страхи, сомнения и призраки прошедшей войны, надежды и чаяния грядущего — за совсем короткое время Гарри рассказал отцу Стефану всё, что было у него на сердце. И под мудрым взором и доброй улыбкой святого отца стало неожиданно тепло, светло и спокойно. Война закончилась. Наступил мир.
Впрочем, они с отцом Стефаном беседовали о многом. В какой-то момент разговора Гарри заметил:
— Удивительное место у вас тут — красиво, тихо. И мистическое какое-то — всех беглецов тянет. Не удивлюсь, если ещё кого-нибудь знакомого вдруг встречу.
Падре чуть усмехнулся, и собеседнику на миг показалось, что сейчас его слова, сказанные почти в шутку, сбудутся. Но отец Стефан помолчал немного, прикрыл глаза и покачал головой:
— Был бы очень рад за тебя, но вряд ли.
Сказал он это мягко, но уверенно, и, вопреки отрицанию, неожиданно вспыхнувшая надежда Гарри не погасла, а всего лишь притихла, превратившись из едва зажженного люмоса в полуночного лесного светлячка.
В соседнем кресле, отвлекая друга от раздумий, заворочалась Гермиона. Гарри заботливо подтянул ей плед, укрыв девушку по самые плечи. Вот уж в чём они с Роном похожи — оба теплолюбивые донельзя. Замёрзнет — проснётся ещё. Нет уж, пусть хоть теперь отоспится.
Гарри вспомнил, как вечером того же дня они все собрались дома у Элли: Грейнджеры в полном составе, отец Стефан (с бутылкой доброго красного вина), сёстры с ребёнком. Нила назвала это "репетицией Рождества" и выразила надежду, что когда-нибудь они все вместе отметят его по-настоящему и в положенную дату. Была индейка, серпантин из волшебных палочек, звон бокалов и много смеха. Было катание на лодках в темноте — к непередаваемому восторгу Таира, который, по словам матери, не слезал у Гарри с головы. Впрочем, последний не очень-то и возражал. Были разговоры, воспоминания, мечты и счастье.
Отец Стефан, ко всеобщему сожалению, вскоре удалился, объяснившись тем, что долг службы обязывает к ранним подъёмам. Элли и родители Гермионы завели увлечённую добрососедскую беседу, а сама девушка с маниакальным выражением на лице спорила с Нилой на какие-то научные темы. Когда прошёл первый шок и сумбур встречи, они поразительно быстро нашли общий язык. А сам Гарри, боясь потревожить мальчика, сидел у камина с заснувшим на его руках маленьким чудом.
Следующие два дня пролетели буквально галопом, и Гарри опомниться не успел, как их с Гермионой провожали в Сиднейском аэропорту. Напоследок, поддавшись тревожному порыву, он попросил Нилу:
— Береги себя, их всех...и не светись. А то мало ли кто ещё к вам сюда на отдых соберётся. И приезжайте в гости.
— Твои просьбы несколько противоречат друг другу, — рассмеялась колдунья, однако пообещала уже серьёзно: — Сберегу. Я ведь всё понимаю, Гарри...
— Прости, — смутился тот.
— Не за что, — ответила Нила, дурашливо лохматя его шевелюру, и объявила: — Вам пора.
Прощание затянулось — Гермиона никак не могла расстаться с родителями, а Таир не хотел отпускать Гарри. Потому и регистрацию они прошли под самый конец.
Это происходило каких-то три часа назад, хотя юноше казалось, что минула целая вечность. Впереди ждала родная Англия, последнее Рождество в Хогвартсе, хищные журналисты, дом, друзья и будущая невеста. Но Гарри знал, что часть его сердца отныне всегда будет принадлежать солнечной и гостеприимной Австралии. И прежде чем окончательно заснуть, он уловил на краю своего сознания шальную мысль: а ведь нашёлся-таки безумец, полетевший туда на гиппогрифе!
