Глава 5- Я сделал это! - воскликнул Жак, входя в комнату Яноша.
- Что ты сделал? – спросил художник, отрываясь от книги.
- Я убил ее! Только что! Она была в своем саду вместе с младшей сестрой. Я даже сам не понял, как смог решиться. Она была рядом – такая красивая, родная, живая. Я понял, что когда мы оживим ее, она станет мне гораздо ближе – наши тела и души будут похожи, и тогда я решился. Но перед тем как убить ее, я несколько дней приходил к ее дому, я размышлял над тем смогу ли я лишить ее жизни или не смогу. Я не знал смогу ли я решиться!
- Ты убил Анну? – тихо спросил юноша.
- Кого же еще?! – раздраженно усмехнулся Жак.
- Где ее тело? - Янош осел на пол и с презрением вгляделся в черты врага.
- Ты осуждаешь меня? – спросил он.
- Я ненавижу тебя, - ответил его собеседник.
- Мне вообще не следовало бы спрашивать твоего мнения, - также тихо сказал ученик мага, отходя от пейзажиста к окну. Он смотрел через стекло на озеро, и старался не смотреть на юношу, который съежился на полу, закрыв руками уши, – Однако за эти несколько недель мы сблизились. Я сам не понимаю, как между нами возникла дружба.
- Между нами нет дружбы, - пробормотал смертный, съежившийся на полу, – Ты мне противен.
- Противен?! – воскликнул Жак, беря Яноша за воротник и сильно встряхивая, – Да что ты знаешь обо мне?!
- Я знаю, что только что ты убил человека. Не просто человека, а любимую женщину!
- Что же ты сделал бы на моем месте?!
- Я бы отступился от нее!
Бессмертный отпустил его воротник, провел рукой по волосам и присел рядом с живым. Он молчал, лишь иногда глубоко вздыхая, и глядел на паркетный пол. Он глубоко задумался, и лишь спустя несколько минут посмотрел на юношу. В глазах этого ожившего покойника, который представлялся чудовищем всем, кто его когда-либо видел, теперь было столько человечности и раскаяния, что его живой собеседник невольно пожалел собеседника бессмертного.
- Я знаю, что поступил неправильно, и быть может, пожалею об этом, - пробормотал Жак, – Но я больше не мог ждать. Что стало бы с ней, если бы я ждал еще несколько десятков лет? Она стала бы старухой, в которой нет желания жить. А еще хуже, если бы она вышла замуж, а я должен был бы навсегда оставить ее, и вместе с ней мечту о счастье и покое? Нет. Друг мой, я так слаб! Я слабее тебя, и я преклоняюсь перед тобой! Ты мог бы оставить ради любимой все, что поддерживало тебя столько лет. А я не могу. Не суди меня, не равняй меня на себя. Всегда помни, что я слабее, и значит, ничтожнее.
- Ее нужно немедленно оживить, - сказал Янош, – Нельзя позволить ей быть мертвой.
- Мы пойдем сегодня ночью. Она в морге. Семья ее оплакивает, и я не желаю мешать им видеть ее в последний раз. Она больше не увидит свою семью, а семья не увидит ее.
Жак поднялся и, больше ни слова не сказав, вышел за дверь. Он направился в покои Вальтера, и художник слышал их крики этажом ниже. Но сейчас юношу волновали не реплики Вальтера, а скорее мысль, что сегодня совершилось убийство самой красивой женщины, которую он когда-либо видел. Как художник он содрогался при мысли, что такая красота ныне мертва, а как человека его мучило желание изменить все, сделать так, чтобы никогда он с Анной и не встречался и не дал бы ожившему мертвецу наводку на то, что девушка живет где-то рядом. Он никогда по-настоящему не понимал и не принимал женщину. Он, прежде всего художник, а женщина, и не важно красивая она или нет, - воплощение картины. Во всех женщинах, с которыми он вообще имел отношения, было что-то своеобразное, иногда прекрасное, иногда ужасное, но было то, что отличало их от других.
В глазах Анны, которую про себя он уже звал по имени, он увидел саму жизнь. Задорную, веселую, сильную и непобедимую жизнь. Не будь черты Анны даже такими совершенными и притягательными, она все равно привлекала бы Яноша, так как это выражение, появись оно и на уродливом лице, было бы прекрасно. Она не привлекала его как женщина, ходя и тело и лицо ее были совершенны, она скорее походила на божество с картины великого мастера, чем на живую девушку.
Ему была противна мысль о том, что этот мерзкий Жак, это воплощение всего самого дурного, что есть в человеке, этот разваливающийся труп смотрит на божественную Анну, как на низменную женщину, которая предназначена лишь ему. Но окончательно Янош возненавидел Жака, когда выяснилось, что Анна мертва. Он понимал, что она оживет вновь, но не мог допустить мысли, что ее хрупкая, по-человечески божественная красота и взгляд, в котором читалась жизненная сила природы, изменится на что-то незнакомое и ужасное. Он боялся, что это божество станет таким же, как Жак. Да, действительно, вскоре она станет похожа на Жака и лицом и телом.
***
Художник давно уже читал маленькую книгу, которая потрясла его больше, чем все увесистые тома вальтеровской библиотеки. Это была книга с пометками натуралиста, побывавшего в Ирландии. И Янош перечитывал лишь две страницы с описанием моря, которые так потрясли его. Он недоумевал как записки обычного человека, не писателя, могли быть такими красочными:
«…Когда на море начинается шторм, ты предчувствуешь его. Твоя кожа дрожит от надвигающейся стихии, ты вдыхаешь солоноватый запах воды. Как мирно и одновременно тягостно на твоей душе! Ты стоишь на черном камне, под тобой морская бездна с доносящимися от нее брызгами. Холодные брызги. Когда они достигают твоей кожи, ты чувствуешь что они живые, что они часть зеленоватого ада, бьющегося под тобой. Те брызги еще сверкают силой на твоей коже, пока, на долю секунды замерев, они не скатятся вниз обычной водой.
А море! Оно предстает перед тобой то нежно голубым, то синим, то зеленым. Его запах – запах сырости, соли и свободы. Море необъятно и всесильно, ибо нет ничего на Земле того, что способно было бы сокрушить его. Протяни руку, и ты почувствуешь, как ветер вздымает волны, ты почувствуешь на руке своей отпечаток ветра. Посмотри на эти тучи, похожие на грязные кружева, которые нависли и над тобой, и над бушующей водой. Подумай, человек, как жалок ты по сравнению с этим морем. Как жалко все человеческое бытие в сравнении с великой силой моря.
Нет ничего прекраснее в этом мире, чем свежий штормовой ветер, диким потоком хлынувший тебе в лицо. Он развевает твои волосы и толкает тебя в зеленую бушующую бездну. Но ты сопротивляешься, ты цепляешься за черный выступ скалы, словно провозглашая ветру, что ты сильнее его. А ветер соглашается, он дует мягче и спокойнее, когда ты цепляешься за скалу, но стоит тебе оторвать руки от выступа и раскинуть их, будто желаешь полететь, как ветер нагрянет с новой силой, и попытается сломать твое тело.
Но ты стоишь на черной скале, волосы твои и одежда развеваются, в ушах свистит ветер, потоки ледяного воздуха цепляются за тело, брызги разлетаются по коже. Ты словно летишь. Ты летишь. Под тобой бушует море, в груди неистово бьется сердце – неизвестно от чего так сильно, может от страха или от восторга. Тебя мало что теперь волнует. Ты не думаешь, ибо все твои мысли сейчас первобытны, а сознание ясно, но не желает мыслить.
Но шторм кончается. Небо очищается от серых туч, и сверкают звезды. Бескрайнее холодное пространство.
Когда кончается шторм, ты успокаиваешься, как зеленая бездна под тобой. А море более не колыхнется, остановившись внезапно. Мысли твои ясны, душа чиста. Все спокойно. Ты спускаешься с черного выступа и идешь своей дорогой. И только тебе решать, какой она будет…».
«И так же будет со мной!» - часто шептал сам себе Янош, когда думал над своей жизнью.
Он становился у окна и всматривался вдаль, где лежала сейчас мертвая девушка, красивее которой он не знал. Янош предвкушал. Там, вдали, мертвым сном спала покойница, похожая красотой на богиню. Что-то темное и страшное было в предвкушении того момента, когда он увидит ее мертвое лицо. Юноша чувствовал, что сейчас, с этого самого дня, когда Анну обрекают на вечность, его жизнь поменяется. Теперь он как в преддверии шторма из записок натуралиста предвкушал скорую грозу, развернувшуюся не на море, а в его собственной жизни.
- Да, мне уже никогда не избежать шторма, - говорил художник, глядя в окно на луну, на горы, – Теперь, я чувствую, моя жизнь сама станет походить на шторм, и пока он не кончится, я не обрету покой.
***
Вальтер согласился этой ночью идти в морг за телом девушки, а уже потом оживить ее. Жак умчался в город, а Вальтер поднялся в комнату Яноша.
- Он скоро нас покинет, - сказал вместо приветствия Вальтер, и уселся в ближайшее кресло.
- Я не буду по нему скучать, - отозвался Янош, – Он убил девушку.
- Человеческая жизнь давно ничего не значит для нас. Мы берем кожу людей, мы знаем строение их тел досконально, а их мысли и чувства кажутся нам бессмысленными.
- Но это же убийство любимой женщины!
- Он любит не ее, а покой, который сможет обрести с ней. А убийство, если оно потом перерастет в иную жизнь, не так уж и ужасно. Да и можно ли назвать это убийством?
- Он отнимет у нее семью, будущее, детей, которые могли бы у нее быть.
- Дети, жизнь – все несущественно, все кратковременно. Он даст ей вечную жизнь, вечное размышление. Она станет мудра, а когда ее красота покинет ее, Жак обретет равную себе. Они будут гармоничны – оба страшные уроды с гниющей плотью и вечной философской сущностью.
- Скажи, а почему ты красив и молод, а Жак так уродлив?
- Меня создал мой учитель, а Жака создал я, - смущенно ответил Вальтер, – Я знал тогда не все ингредиенты для зелья, и потому Жак получился таким, каким ты видишь его сейчас.
- Ты сделаешь Анну вечно прекрасной?
- Зачем? Чтобы она содрогалась каждый раз, когда Жак будет прикасаться своими гниющими пальцами к ее белой идеальной коже? Нет, я сделаю их равными. Да и не знаю я того ингредиента, который бы поддерживал вечную красоту и молодость.
Мне не жалко расставаться с Жаком, ведь он уже не интересен мне. Вскоре ты займешь его место. Мы будем путешествовать, ты увидишь Рим, Париж, я покажу тебе то, что видел сам, и что поразило меня. Ты прочтешь те книги, что сделали меня таким, каков я сейчас. Я покажу тебе прелесть вечной жизни.
- А я стану таким же, как Жак? – испугался Янош, – Я не хочу иметь гниющее тело!
- Успокойся, я постараюсь отыскать нужный ингредиент. Ты будешь так же красив как сейчас. Ты будешь моим другом, собеседником.
- Я сам не знаю, что хочу от жизни. Но я не хочу стареть и болеть. Не хочу терять способность мыслить и рассуждать. Я не желаю ждать, пока смерть нагрянет и унесет все, что я из себя представляю.
- Я спасу тебя от этого, как мой учитель спас меня.
- А кто твой учитель?
- Я расскажу тебе, но позже, - ответил Вальтер, – Смотри, часы бьют двенадцать! Нам пора. Жак вернулся, и я чувствую его порывистое и нервное дыхание этажом ниже. Пора!
Они спустились вниз и вышли наружу. Осенние сумерки давно перешли в ночь, и луна светила опять. Она нынче не разливала свое сияние направо и налево. Нет, сейчас она сияла величественным белым лицом. Яношу показалось, что лунный диск похож на мертвое женское лицо, которое ему предстояло сегодня увидеть – такое же бледное и прекрасное в своем последнем сне.
Звезды рассеялись на черном куполе, а свежий воздух ветром овевал лица троицы. Ночь была тиха и чарующе спокойна, но иногда во тьме слышались приглушенные звуки. То едва слышное шипение, то скрип раздавались с разных сторон. Нельзя было сказать, кто или что эти звуки рождал, ибо ничего нельзя было различить в синей ночной мгле.
Яношу показалось, что вдали он видит белую фигуру, но Жак нечаянно толкнул юношу, и видение растаяло. В воздухе разлился свежий аромат мха и воды. Из озера шли испарения: над водяной гладью поднималось легкое, почти прозрачное облако. Призрачный дым вился и перекручивался, покрывая озеро таинственными видениями. Длинные голые ветви старой ивы раскачивались от сильного ветра, а порывы его, попадая между ветками, издавали свистящие стоны.
В горах был туман. Художник смотрел на ущелье, видневшееся вдали, и чувствовал приближение снега – в свежем воздухе царил сладковато-нежный аромат первого мороза.
Янош, Вальтер и Жак пошли. Теперь они шли медленно. Жак шел первым, затем брел живой, а конец процессии возглавлял Вальтер. Он нес в руках мешок, и напевал на ходу заунывную песню, слов которых Янош разобрать не мог. Они прошли недолго, затем Жак взвалил Яноша к себе на плечо, и они побежали.
Они приблизились к моргу. Алхимик не стал усыплять людей, которые ему встречались, нажатием на их шеи. Он вытащил из кармана маленький сосуд с темной зеленой жидкостью, и легкий дымок, появившийся из горлышка сосуда, мгновенно проникал в человеческие ноздри, и люди валились на землю спящие. Они прошли в самый нижний этаж здания, где хранились трупы, прикрытые белыми и желтыми простынями.
Янош и Вальтер остались стоять в проходе. Жак принялся исследовать трупы. Он подходил к каждой лежанке, быстро откидывал простынь, и, не обнаружив так желаемого, еще быстрее отходил прочь.
Наконец, в комнате осталась лишь одна лежанка, которую не осмотрел Жак. Он судорожно вздохнул, и отодвинул белую ткань от лица покойника. Под простыней оказалась девушка. Художник вздрогнул, а ученик мага довольно кивнул. Это была Анна.
Ее волосы немного отросли с того момента, как Янош видел ее последний раз. Теперь мягкие кудри достигали ее плеч. Нежная матовая кожа теперь стала походить на алебастр. Да и сама девичья фигура напоминала гипсовую статую Венеры, только что сделанную искусной рукой мастера.
Таких выражений на лицах покойных Янош не видел никогда, хотя он вообще мало видел мертвых, пока не познакомился с алхимиком и его другом. У всех покойников из морга было одно выражение – мертвая маска, к которой иногда примешивался страх или боль. Янош вспомнил лица своих родителей, когда видел их в гробах. У отца его был открыт рот, а у матери изумленно приподняты брови, что делало ее мертвое лицо странно неестественным.
Но другое дело было видеть выражение лица Анны. Ее человеческая прелесть никуда не исчезла. Нельзя было сказать, что девушка спала, уж больно спокойно казалось ее лицо. Брови ничего не выражали, но на краях миндалевидных глаз застыли маленькие морщинки, как у улыбающихся людей. Полные губы изогнулись в доброй улыбке. Янош подумал, что именно так выглядят ангелы, когда улыбаются. Он еще подумал, что, быть может, девушка сейчас в лучше месте, и что еще может быть она встретила кого-то, кто ждал ее там. Он почувствовал, что лучше сейчас оставить девичий труп, и дать его похоронить, потому как понимание того, что случится нечто ужасное, если девушку оживить, накатило на него.
Он никогда не верил в Бога. Если он и молился, то скорее говорил сам с собой, обращаясь под именем Бога к своему собственному сознанию. Но теперь, когда он смотрел на счастливое лицо покойной, он подумал, что Бог, скорее всего, есть. Он сам желал быть с Богом, как была с ним эта красивая девушка.
«Боже, не дай им ее оживить! Боже, дай ей успокоиться в могиле, а не стать спутницей того, кто отступил от тебя много лет назад. Они же проклятые! И Жак, и Вальтер – прокляты! Им нет рая, нет твоего слова и нет твоей милости! Я хотел бы верить в тебя, Боже! Я хотел бы верить!»: думал Янош. Но он не находил в своей душе силы поверить. Не мог он откинуть свое здравомыслие, которое всегда преобладало над его сердцем. И затихло в его душе это маленькое просветление, оставив только желание уверовать в то, что над всеми нами есть нечто могущественное и сильное.
Алхимик приблизился к телу Анны, взял ее за плечи, и резко дернул. Голова покойной метнулась в сторону и безжизненно повисла. Тело девушки сейчас напоминало куклу, и художник, горя злостью, хотел закричать, что нельзя тревожить сон покойной, что нужно проявить к ней уважение. Но что-то остановило его, и он остался стоять на месте.
- Не понимаю что в ней особенного? – спросил маг, – Что в ней такого, что ты столько лет ждал ее?
- Она моя, Вальтер, - ответил Жак, – И только моя. В этом и есть любовь – один принадлежит другому. Дай же исполниться тому, что суждено.
- Если она доставит неприятности, - неприятно усмехнулся кудесник, - то ты сам убьешь ее. Согласен?
- Да, - ответил его ученик, – ты отдаешь ее мне? Ты оживишь ее?
- Я оживлю ее, и спустя три года ты уйдешь с ней, и никогда больше не появишься в моей жизни. Ты понял? Ты принимаешь мое условие?
- Принимаю.
Вальтер кивнул, а Жак осторожно завернул девичье тело в простынь и взял ее на руки. Он приобнял ее тело, стараясь чтобы она была как можно ближе к нему.
Жак вышел вместе с Анной за дверь, Алхимик, взяв мешок, остался в комнате, выбирая среди трупов обладателя лучшей кожи. За дверью Жак и Янош оказались наедине. Смертный пытался скрыть презрение, и старался не смотреть прямо на Жака.
- Мне кажется, что это ошибка, - пробормотал юноша, – Я думаю, что она сейчас обрела покой, она счастлива, ведь я вижу это по ее лицу. Ты отнял у нее жизнь, готов ли ты еще отобрать покой?
- Готов, - ответил он, не отрывая взгляда от лица покойной, – Ты хоть представляешь, сколько я ее ждал?! Она моя, и большего я от жизни не возьму.
Маг вышел из комнаты, и все трое побрели наружу. Спящие поныне люди, стали копошиться. Но троица умудрилась пройти незамеченной.
Тучи накрыли звездную длань, и среди темных облаков иногда проглядывалась луна, светившая теперь одиноким желтым глазом. Троица побежала, и на этот раз Янош лежал на плече Вальтера, так как Жак нес труп Анны. Ветер развевал ее волосы, а голова бессильно приподнималась, когда Жак бежал по неровной дороге.
Когда они добрались до дома, уже шел первый снег. Сначала он сыпался в виде маленьких капелек дождя, но потом повалил хлопьями.
Они отнесли тело в подвал и оставили на столе. Янош не решался войти туда, ожидая увидеть нечто страшное. Он боялся увидеть, как несчастная белая плоть девушки будет покорежена, а само красивое тело станет уродливым. Но он не мог спокойно сидеть в своей комнате, и, превозмогая страх, решился войти в подвал, где уже давно орудовали Жак и Вальтер. Юноша спустился в подвал.
Маленькая комната была освещена четырьмя свечами, которые стояли у изголовья девушки. Сама Анна лежала на столе, завернутая в простынь так, что были видны лишь ее плечи и белоснежные руки. Кудри были убраны со лба, а на ее шее висела странная цепочка с кулоном в виде пятиконечной звезды. В камине уже весело потрескивали угли, а кресло, стоявшее рядом с камином казалось необыкновенно уютным. Янош повернул кресло к столу, и уселся на мягкие подушки.
Под столом находилось великое множество банок, бутылок и сосудов причудливой формы. Из маленькой комнатки, которая прилегала к подвалу и в которой хранились снадобья и ингредиенты для зелий, вышел Вальтер. В его руках была толстая черная книга, испещренная непонятными символами, которые Янош принял за руны.
Алхимик прошептал что-то, и возле стола из воздуха появилась большая каменная книжная подставка, сделанная в виде совы, раскрывшей крылья. Маг положил на нее книгу, прошептал что-то опять, и в воздухе появилась горящая свеча. Свеча плавала в воздухе рядом с подставкой, и воск, капающий с нее, чудесным образом испарялся, а не капал на книгу.
Часы в гостиной пробили два часа ночи, и Вальтер начал искать в книге нужную страницу.
- Что это? – спросил Янош.
- Это моя книга с заклинаниями, - ответил кудесник, не отрываясь от книги, – Я сам писал ее четыреста лет назад. Все заклинания в ней – рассказ моего учителя.
- А что это? – Янош указал на пятиконечную звезду на шее Анны.
- Пентаграмма.
Маг подозвал к себе Жака, и тот тоже появился из хранилища, держа в руках большой глиняный кувшин. Он поставил его возле стола и выжидающе посмотрел на Вальтера. Вальтер же, оторвавшись от книги, дал ученику маленькую бутылочку и указал на девичий труп.
Жак приподнял голову Анны и влил в ее рот содержимое бутылки. По губам девушки поплыла черная жидкость, которая оказалась черной кровью.
- Испей из мертвого кубка, - сказал бессмертный, и маленькие огоньки свечей тревожно дернулись, будто от сильного порыва ветра.
Из книги в черной обложке взвился темный призрак. Это был демон с лицом дракона и телом скелета. От страха Янош вздрогнул, и с силой сжал ручки кресла.
Демон выжидательно посмотрел на Вальтера, а потом, увидев девичье тело, вздрогнул в немой радости, и приблизился к ней. Он летал над Анной, касаясь ужасной пастью ее губ и волос. Жак с ревностью смотрел на демона.
А демон все вился и вился вокруг девушки, то целовал ее, то заходился в холодном смехе и опять принимался целовать ледяные губы. Но вот маг поднял правую руку вверх, демон вскрикнул, и неведомая сила возникла в догорающих углях камина, там же возникла невидимая рука. Янош почувствовал эту руку, когда она пронеслась мимо него, и волосы Яноша вскочили, словно от вихря.
Эта невидимая рука схватила демона поперек туловища, и начала тянуть в огонь. Демон упирался, визжал и старался высвободиться. Но рука все тянула его к камину, и силы демона не выдержали. Демон полетел в камин со страшной скоростью. Огонь в камине полыхнул страшным костром, раздался визг, и костер с демоном вдруг исчезли, оставив вместо себя догорающие угли.
Вальтер взял другой сосуд и вылил несколько капель на лоб девушки. Синевато-зеленая жидкость мгновенно испарилась, оставив на мертвом челе маленький венок из плюща.
Потом кудесник взял грязный котел, стоявший под столом. Несколько слов алхимика и котел раскалился добела. В котле возникла жидкость, которая немедленно закипела. Вальтер стал класть в котел пахучие коренья, душистые травы, он подливал в котел из сосудов, и жидкость сильнее и сильнее бурлила. Вот он вылил все содержимое маленькой серебряной бутылочки, и субстанция в котле стала серо-серебристой. Серебристая масса загустела.
Бессмертный обмакнул указательный палец в жидкость, и полученную мазь размазал по лбу и лицу Анны. Мазь, шипя и испаряясь, мгновенно проникла под кожу.
Вальтер опять заглянул в книгу, и, прошептав что-то, отстранился. Жак последовал его примеру.
Над книгой образовалось белое облако. В облаке возникли очертания скелета с косой. На этот раз Янош вскрикнул. Скелет оглянулся на крик, зашипел и пошел на Яноша, но Вальтер встал между скелетом и несчастным юношей.
- Опомнись, Смерть, опомнись! Та, кто тебе нужна, сейчас там! – он указал скелету на стол. Смерть закричала и растаяла, но прежде Вальтер сказал ей, – Мы украли ее у тебя, прости нас!
Вальтер бросил в догорающие угли пучок сухой травы, и по комнате прошел сильный запах полыни. Потом алхимик взял Яноша за руку и подвел к столу. Он вытащил серебряный нож из рукава, и прежде чем юноша успел что-либо сказать, разрезал живую кожу на руке. Кровь из раны потекла прямо в рот покойной, ее веки задрожали, а по коже прошлось легкое свечение, похожее на молнию. Дым от пучка полыни полетел к Анне, и дымчатой струйкой влетел ей в рот. Девушка привстала, закашлялась, и открыла глаза. Несколько секунд она изумленно смотрела вокруг себя. Но, когда она увидела Жака, увидела свое тело на столе в окружении свечей и магических сосудов, она закричала.
- Испей теперь живой крови! – громко сказал над ней Вальтер.
Закричал и Янош. Анна осторожно встала, все еще удивленно глядя вокруг себя. Ее ноги плохо слушались ее – мертвый озноб еще не сошел с ее тела. Она стиснула на груди простынь, и укутанная в нее, прошла по комнате. Художник зачарованно смотрел на нее.
С кожи покойной медленно сходила мертвенная бледность. Кожа теперь стала светиться голубоватым свечением, что делало лицо похожим на лик ангела. Волосы девушки сами собой заблестели тем же магическим голубым свечением. В серых глазах ее мелькнуло прежнее человеческое выражение, и мгновенно пропало. В глазах ее теперь светилась потусторонняя мудрость и сила, которой не бывает у живых. Тело мгновенно обмякло, и Анна едва не упала, но молния опять пробежала по ее коже, и красавица выпрямилась. Необыкновенная грация, походящая на грацию Вальтера, возникла в теле Анны.
- Ты теперь одна из нас, - тихо сказал Вальтер.
Девушка с удивлением посмотрела на него, потом на свою руку. Тонкая ладонь с полупрозрачной кожей светилась во тьме синеватым блеском. Анна вскрикнула. Она не сказала ни слова, но побежала к двери, ведущей наружу. Бессмертная выбежала в гостиную, а потом и на улицу, где шел снег.
Жак хотел побежать за девушкой, но Вальтер взял его за плечо, и замотал головой.
- Оставь ее одну, - пробормотал алхимик, и стал убирать книгу и сосуды обратно в хранилище.
Но Янош не послушался совета мага, он побежал за Анной, и тоже выбежал наружу.
Снег уже кончился, но все пространство заполонил тонкий снежный слой. Озеро блистало в лучах луны, так как тучи снова отступили, и она могла беспрепятственно освещать землю. Ветер ударил холодной струей по всему живому, и мелкий озноб охватил художника. Он юркнул за угол, стараясь, чтобы ожившая покойница его не заметила.
Красавица, словно богиня зимы, ступала по снегу босыми ногами, и в лице ее читалось недоумение из-за того, что она не чувствовала холода. Нет, она чувствовала холод, но он казался ей приятным. Ей нравилась ледяная мягкость снега, и то, как эта мягкость обволакивала ее ноги. Анна приблизилась к старой иве, растущей у озера.
Девушка заглянула в стальную спокойную гладь озера, и увидела свое отражение. Из воды на нее смотрело прекрасное лицо. От кожи исходил синевато-серебристый ореол. Кожа стала на удивление мягкой, хотя из-за свечения можно было подумать, что сделана она изо льда. То же свечение разлилось на плечи и стройные белоснежные ноги. Несколько минут Анна смотрела на свое лицо, с изумлением поглаживая мягкую кожу, пахнувшую полынью.
Потом она взглянула в небо, и неяркий звездный свет хлынул ей лицо. Ветер растрепал волосы, и раскидал их возле прекрасного лица. Тихо и мирно светила луна, а бессмертная все глядела и глядела ввысь, и нельзя было сказать, что выражает ее лицо, уж слишком спокойным и умиротворенным было его выражение.
За углом стоял Янош и не мог отвести глаз от девичьей фигуры. Он видел, как ветер разметал снежинки, и они полетели прочь от земли, и на мгновение застыли перед Анной. Она казалась ему воплощением Природы, цвет ее лица он невольно сравнил со сверканием снега в лунном свете.
Он задыхался от восторга. Он чувствовал сейчас себя первобытным человеком, который впервые увидел загадочную игру огня. Его сердце замирало от восторга при виде Анны, а художник в нем млел, предвкушая, как нарисует ее портрет. Он уже видел как серебристыми тонами четко обчерчивает ее лицо, и как будут играть золотом ее волосы.
Но видимое спокойствие недолго светилось в потусторонне-прекрасном теле. С божественного лица, все еще обращенного к Луне, потекла серебряная слеза. Серебристая капля медленно-медленно потекла из заблестевших глаз по щеке, а потом упала на землю. Анна тихо присела на землю, легла на снег, и ее волосы разметались по снежной полосе. Она закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Янош почувствовал, как все у него внутри съежилось, и ему захотелось подойти к ней, успокоить ее. Но он не двинулся с места, а через несколько минут Анна затихла, и до него донеслось ее мерное дыхание. Он вышел из своего укрытия, и подошел к ней.
Она спала, раскинув руки, и ее левая рука запуталась в волосах. Спокойное, дышавшее мудростью лицо, теперь успокоилось вовсе. Теперь, хотя она и была спокойна, но от былого выражения счастья, которое видел в морге Янош, не осталось и следа. В ее лице, в ее теле, которые, хоть и казались умиротворенными, была неведомая ему грусть и тоска. Он знал, что никогда не поймет ее и никогда не сможет осознать причину этой грусти.
К нему подошел Жак, теперь блаженно улыбавшийся. Он подхватил Анну и понес в сторону дома. Янош проводил глазами расслабленное сверкающее тело Анны, и остался сидеть на месте.
Ему так хотелось прикоснуться к бессмертной, понять и полюбить ее, поцеловать бледные губы и волосы. Художник в нем всегда искал идеальную женщину и нашел ее в лице Анны – нашел божество природы и поэзии. Ему так хотелось полюбить эту женщину, назвать ее своей и обрести с ней мир и покой. Он больше не осуждал Жака, он понимал его. И Янош задумался: а если бы ему пообещали бы покой с Анной, удержался бы он и не отнял бы ее жизнь взамен на вечный покой и любовь? Он знал ответ, он поступил бы также, как и ученик алхимика.
