Глава 5История с зачарованными костями распространилась по городу в мгновение ока, вызывая среди народа смех и недоумение. Камелот действительно был на заре серьезных изменений, если единственной претензией короля к своему слуге-магу, когда до него дошел слух о ночном приключении, было урчание в желудке. Царствование Утера, который отрубил бы негодяю голову за проступок гораздо меньший, чем жульничество в азартной игре, было еще живо в памяти людей. И благодаря этому случаю они начали понимать, что время подозрений и эшафотов на самом деле закончилось, и началась новая эра под руководством вошедшего в силу Артура.
В последующие дни обитатели замка начали понемногу осваиваться с магией, пробравшейся в их жизнь, привыкая с любопытством наблюдать за королем и его личным слугой, которые, казалось, оба вернулись в детство. Нередко можно было застать их громко ругающимися в дверях, и тогда предметы летали, а потом застывали в воздухе удивительным образом. Время от времени молодые люди гонялись друг за другом по коридорам, и маг с хохотом слетал по лестницам (в буквальном смысле), в то время как король, решительно настроенный все-таки поймать его, безнадежно отставал, возмущаясь: «Мерлин!»
Или же они вместе хохотали над необычным творением магии - вроде новых цветущих занавесок, появившихся одним прекрасным утром в оружейной и вызвавших у рыцарей растерянные взгляды. Нередко можно было услышать раздраженное: «Мерлин!» - сопровождаемое названием предмета, который слуга забыл – перо, церемониальный меч, одежда или свиток пергамента. Было завораживающим зрелищем наблюдать, как этот самый предмет беспечно подплывает к королю, причем Мерлин не соизволял даже поднять глаза от того, чем был занят. Как будто левитировать предметы – самая естественная вещь на свете.
Наконец, иногда прямо посреди собрания на подлокотнике трона материализовался пирожок с мясом, будя своим соблазнительным запахом короля от дремоты, сморившей его. Тогда Артур обменивался со своим слугой заговорщицким взглядом, прежде чем резко вернуться к обсуждению.
Некоторый испуг перед неизвестным, когда каждый спрашивал себя, к чему приведут новые обычаи, сменился тем, что люди начали забавляться этими небольшими демонстрациями повседневной магии, происходившими прямо у них на глазах. Еще больше они забавлялись представлением, разыгрываемым неутомимым дуэтом Артура и Мерлина, которые всегда готовы были шутить, спорить, мириться, смеяться – друг с другом или друг над другом. Они вели себя, погружаясь в один из своих словесных поединков – шаловливых и красочных – будто были одни в целом мире. Словно смотришь длинный спектакль, у которого всегда хочется узнать продолжение. И жители Камелота начали рассказывать друг другу об их последней перебранке, как о продолжении хорошей истории. Случаи происходили повсюду: под носом у слуг, во время совета, в покоях короля и королевы, за столом во время еды, на тренировочной площадке. Магия, которая была их сердцем, всегда была безобидной, смешной, удивительной и родной. Так что принять ее было до странности легко даже самым большим скептикам и враждебно настроенным.
Эта магия жульничала в кости, создавала пирожки с мясом и позволяла посуде мыться самой по себе, другими словами, не представляла собой ничего пугающего. Спонтанность, с которой магия появилась в Камелоте, и игра, в которую превратил ее король, очень способствовали тому, чтобы вызвать симпатию к себе среди народа, познавшего огромное количество опасных колдунов и ужасающих заклятий. То, что люди могли быть изгнаны или казнены за подобную практику, казалось абсолютно неуместным, если как следует подумать.
Для слуг Мерлин оставался прежним милым услужливым парнем, при случае никогда не отказывавшимся протянуть руку помощи. В официальные моменты он умел держаться в тени, чтобы не вызывать недовольства вельмож. Его взаимопонимание с Артуром обладало способностью приводить короля в хорошее настроение. А людям Камелота, любившим своего короля, нравилось видеть его счастливым.
Любимая всеми королева Гвиневра наблюдала за беспрестанными спорами своего мужа и его слуги с благосклонностью, которая внушала, если только это возможно, еще большее доверие людям. Королева скоро показала, как можно с умом использовать магию при необходимости. Впрочем, первая представившаяся возможность была совершенно неожиданной: во дворе замка случилось серьезное происшествие. Два человека разгружали повозку с продуктами, когда эта последняя перевернулась. Один из них оказался погребенным под тяжелыми ящиками. Гвиневра, присутствовавшая при этом, не колебалась ни секунды. Она бегом бросилась во дворец и мгновение спустя вернулась в сопровождении Мерлина. Он использовал магию, чтобы освободить несчастного, который был серьезно ранен. «Вылечи его», - приказала королева магу, и Мерлин немедленно повиновался. Золотая вспышка в глазах – и рабочий был на ногах, благословляя обоих. В тот день Гвиневре и Мерлину аплодировали все, кто был свидетелем чуда.
Новая атмосфера, воцарившаяся в замке, вскоре породила закономерные последствия. Хотя запрет на магию не был официально снят, то, что король относился к ней благосклонно, подвигло многих скрывавшихся магов понемногу выйти из тени и робко открыться перед своим окружением.
В один прекрасный день Камилла – одна из кухарок – решила, что при таком повороте событий она прекрасно может отправлять тарелки в шкаф с помощью магии. То, что несколько дней назад шокировало бы всю кухню, теперь приветствовалось как начинание века. И шеф-повар постановил, что отныне тарелки будут летать, а не относиться в руках, поскольку это экономило время.
На следующий день конюх Вильгельм усмирил лошадь, которая грозила сбросить своего седока, успокаивающим заклятием, тем самым открыв, что он умеет разговаривать с животными. Продавщица лекарственных трав призналась, что пользовалась своим даром, чтобы усилить природные свойства растений, которые она собирала. Кузнец – что имел привычку взывать к старой религии каждый раз, как вынимал из огня меч. И так далее.
Вместо того чтобы вызвать ужас или возмущение, как было бы раньше, эти открытия, напротив, производили любопытство и восхищение. Словно магия перестала пугать.
Мордред видел, как маленькие изменения добавляются одно к другому. И надежда, которую внушил ему Артур, когда сказал, что магия может быть чудесной, не переставала укрепляться в нем.
Вначале он злился, что Эмрис использует свой дар только для таких ничтожных вещей, как мошенничество в игре, перемещение предметов или призыв лакомств для короля. Так же, как долгое время его приводила в отчаяние нехватка представительности у величайшего мага всех времен. Но с течением дней он начал понимать разумность такого мягкого продвижения, которое, вместо того чтобы оттолкнуть и обеспокоить людей, потихоньку вмешивалось в их жизни и без всякого шума удобно располагалось в них. Если Мерлин и не соответствовал представлению Мордреда о великом пророке из легенд, его отсутствие стиля было в своем роде блестящим.
Сотни обычных людей, обладавших искоркой магии, заставляли ценить свой дар. И с каждым мужчиной, женщиной, ребенком, открывавшими свои таланты в повседневной жизни, Камелот делал шаг к будущему, в котором волшебники будут, наконец, приняты.
Если события продолжат развиваться в этом направлении, возможно, однажды великая магия – могущественная, славная и волнующая - которой обладала Моргана, Мордред и друиды, тоже получит право гражданства в королевстве. Тогда маги смогут быть посвященными в рыцари, зная, что их дар, наконец, признан по своей истинной ценности.
Мордред еще не мог решиться поверить в это. Видение, давившее на него с такой тяжестью много лет, засело в сознании. Порой он считал себя доверчивым идиотом из-за того, что так быстро поверил в наступление счастливых дней. И рефлекторно цеплялся за горечь и гнев, долгое время питавшие его. Но жаркое пламя ярости уже не горело как прежде, и у Мордреда больше не было ни малейшего желания прыгать в будущее. Если он достаточно подождет, если он перестанет заглядывать туда и сосредоточится на настоящем… может быть, в следующий раз, когда он посетит грядущее, оно будет совершенно иным?
Все чаще Мордреда смущало желание перестать держаться в стороне от других. От других жителей Камелота, от других рыцарей. От других мечтателей, верящих в Альбион… Он так долго был один. Он тоже хотел вкусить настоящее товарищество; позволить себе ценить окружающих его людей; смеяться не для того, чтобы подражать другим, а потому что находишь смешной услышанную шутку.
Мордред тосковал по дружбе, взаимопониманию и беспечности. Каждый раз, когда он был свидетелем алхимии, существовавшей между Артуром и Мерлином, он невольно желал того же… впервые он жестоко ощутил отсутствие настоящей привязанности в своей жизни. Со временем Мордред забыл, каково это, когда тебя ждут, надеются, любят… Он стал одним из рыцарей, не становясь по-настоящему их частью. Он жил рядом с ними, не разделяя по-настоящему их жизнь. Он ни с кем не подружился при дворе Камелота, даже если некоторые восхищались им. Снова и всегда, он шел один по дороге жизни с самим собой в качестве единственного спутника.
Однажды, после интенсивной тренировки, когда Мордред в кои-то веки не вышел победителем, Гавейн, бросивший его на землю, радостно воскликнул:
- Приглашаю тебя в таверну отметить это!
- Мое поражение? – недоуменно спросил Мордред.
- То факт, что ты, в конце концов, такой же смертный, как мы, - смеясь, поправил Гавейн.
Мордред удивленно посмотрел на него:
- Кем же ты меня считал?
- Ну, Солель! Ты так искусен в бое на мечах, что я серьезно начал задаваться вопросом, не являешься ли ты воплощением бога оружия! Я неплохой воин, и все же… никогда в жизни не видел такого!
Гавейн протянул ему руку, чтобы помочь подняться. И, немного поколебавшись, Мордред принял ее. Персиваль хлопнул его по спине, практически заставив пошатнуться от удара.
- Это правда – было от чего задаться вопросами, - воскликнул он. – Я никогда не видел столько талантов сразу в одном рыцаре.
Мордред был очень удивлен, когда Артур столь быстро сделал его рыцарем, после того как он спас ему жизнь, и даровал титул «сэра» без полагающегося образования. Мордред всегда вкладывал максимум сил в тренировки, с бешенством орудуя мечом, чтобы совершенствоваться, потому что считал себя менее ловким в оружии, чем в магии. Он не подозревал, что у него такой талант, и был далек от мысли, что другие рыцари составили о нем представление как о непобедимом воине.
- Не считая того, что он чертовски красив, - смеясь, добавил Гавейн.
- Гавейн, не завидуй, - приказал Леон.
- Вы, вообще, о чем? – озадаченно спросил Мордред.
- Ну, - усмехнулся Гавейн. – Посмей сказать, что ты не заметил взгляды всех самых красивых девушек в замке, каждый раз, когда находишься поблизости! Можно подумать, что я потерял все свое обаяние с тех пор, как ты появился. Они смотрят только на тебя!
- Я не замечал, - Мордред невольно покраснел.
Но он должен был признать, что ему стало любопытно. Какая прекрасная девушка находила его неотразимым?
Несколько кружек спустя, слушая, как Гавейн описывает тайные движения души самых красивых девушек в замке (не надо было ломать себе голову, чтобы представить, как он о них узнал), Мордред обнаружил, что хохочет вместе с остальными. Ему казалось, будто он плывет на облаке. Он ли это чувствовал симпатию к людям, сидя вместе с ними за столом, как один из них? Его ли это было чувство теплоты, разливавшееся в груди и заставлявшее чувствовать себя более живым, лучше укорененным в мире?
- К слову сказать, - заявил Гавейн, - самая привлекательная женщина Камелота на тебя не смотрит…
Мордред удивленно глянул на него.
- Я говорю о королеве Гвиневре, конечно, - воскликнул рыцарь. – Если кто-нибудь и соблазнит ее, клянусь, это буду я.
- Гавейн! – с осуждением произнес Леон.
- Я так и не оправился от того, что она предпочла мне Ланселота, - пожаловался Гавейн.
- Ланселота? – не понимая, спросил Мордред.
- Это старая история, - пояснил Леон, чтобы прекратить разговор.
Тогда как Персиваль со смехом начал рассказывать последнюю любовную историю Гавейна, мысли Мордреда обратились к женщине, которую он считал самой привлекательной… Он вдруг остро ощутил пустоту от ее отсутствия рядом… К чему товарищество, к чему смех, к чему дружба, если ему не хватало звездного сияния Морганы? Он вспомнил, как пришел к ней, уверенный в своих планах и своем праве… и как потряс ее, поставил на колени. Чего он хотел добиться, предлагая ей лишь свою боль?
Конечно, она попросила его уйти… Упустил ли он все шансы вновь обрести ее однажды? Грусть снова овладела Мордредом. Прекрасные девушки Камелота могли вешаться ему на шею, ему было без разницы. Та, ради которой всегда билось его сердце, была более поразительной, чем все добродетели вместе. Прекрасная, как ночь, изменчивая, как луна, могущественная, как стихии, неуловимая, как надежда. И вдруг он понял нечто, что давно должен был сообразить.
Даже если магия свободна, даже если Альбион рождается, даже если будущее меняется… моя жизнь ничего не стоит без любви Морганы. 
