Глава 5Рождественский выпуск ))
__________________________________________________________________
Хеймитч отпер дверь своей новой комендантской квартиры, с наслаждением разулся, в два тяжелых шага достиг дивана, растянулся на нем во весь рост и тут же об этом пожалел. Ноги сразу пошли в отказ и затеяли тяжбу с голодным брюхом. Брюхо требовало еды, но для этого нужно было уговорить ноги встать и дойти до кухни, а строптивые конечности не соглашались даже пошевелить пальцами. Оставив стороны договариваться, ментор лежал и прислушивался к тишине. Хвала небесам, с двенадцатого этажа не доносилось ничего, внушающего тревогу, лишь изредка – буц, буц – топали ботинки караула, но это даже успокаивало.
Номер, в котором Хеймитч Эбернати провел двадцать пять менторских сезонов, теперь занимала охрана. Но для коменданта здания нашлось местечко поблизости. Дело в том, что между одиннадцатым и пентхаусом был еще один этаж – технический, куда никто, кроме безгласых, не ходил. Сам Хеймитч забредал туда всего два или три раза - и то, естественно, по пьяному делу. Теперь он тут поселился – в бывшем помещении для персонала, устроенном так, чтобы больше трех человек одновременно в нем не задерживались. Комнатка, маленькая кухня, крохотный туалет и душевая шириной с дымоход могли бы разместиться в одной-единственной трибутской спальне, а в менторском номере попросту потеряться. Зато благодаря Мамочке там теперь стоял огромный бархатный диван цвета малинового сиропа. Увидев это сокровище около своей двери, Хеймитч решительно заявил, что способен обойтись и солдатской раскладушкой, но у Мамочки, истинной дочери Тринадцатого дистрикта, были свои резоны. Ничего красивее я в жизни не видела, шумно восторгалась она, пока шестеро солдатиков запихивали это чудо бордельного дизайна в менторскую нору, и если эту прелесть оставить без присмотра, ее непременно изгадят – ты же видел вспоротые диваны на четвертом этаже? - а вот под комендантской задницей мы ее сохраним для потомков, лично отвечаешь, задницей, то есть головой! Кстати, если разведешь у себя свинарник, я тебе одно засуну в другое, понятно излагаю? И ментор не раз и не два вздохнул по тем светлым временам, когда в его жилище среди пустых бутылок и объедков гуляли тараканы и крысы, зато никто ему был не указ.
В работе коменданта ничего сложного нет: принимай себе звонки да передавай распоряжения. Это Хеймитч так думал. Реальность расхохоталась ему в лицо, показав два ряда острых зубов. Сначала на седьмом этаже лопнула труба с холодной водой. Оказалось, что устранить аварию некому, так как безгласая обслуга - вот ведь сюрприз – давно разбежалась. Воду пришлось перекрыть, да еще и самому выгребать, пока не пришла подмога. Большая Мамочка, получив сигнал бедствия, прислала бригаду сантехников, но при этом прозрачно намекнула, что надо иметь своих. Потом сломался лифт. Пришлось пешком обходить все одиннадцать этажей, записывая жалобы в блокнот, подаренный Мамочкой («Планшет получишь, когда выучишься грамоте, а пока пиши по прописям, гы-гы»). К концу дня Хеймитч Эбернати сделал два неумолимых вывода: первая - комендант из него, как из свиньи планолет, вторая - ради Китнисс он должен держаться за эту работу, чего бы это ему ни стоило.
К тому же постоянно названивало начальство. Хорошо, если Пейлор, хуже – если Мамочка, но самым невыносимым было общаться с Плутархом Хавенсби. Уж очень скоро вчерашний мятежник и боевой товарищ, вдохнувший воздух Капитолия, перекинулся в прежнего ловкого чиновника. Вчерашнее самоуправство ментора и компании обернулось тем, чем они и ожидали. Не успел последний бездомный перешагнуть порог президентского дворца, как политический рейтинг временного - пока временного – главы государства взлетел до небес. Теперь дважды в день Плутарх прохаживался по дворцу и Тренировочному центру, принимая многочисленные благодарности и не забывая улыбаться в объектив. И, конечно, по всему Капитолию теперь красовались его портреты со слоганом: «Люди – это главное!» Ну да черт с ним, главное – Китнисс в безопасности…
Зато одну победу Хеймитч Эбернати уж точно мог записать на свой счет: распоряжением военного коменданта сестру Эвердин перевели в бывший Тренировочный центр. Теперь мать от дочери отделяли всего шесть этажей. В первый же вечер Хеймитч отнес ей тыкву, добытую Хоторном – со слов охранников, Китнисс еще не съела ни ложки. Эль очень обрадовалась и пообещала, что обязательно сварит ее любимый суп, хотя все остальное в нем будет из консервов, но для военного времени и это большая удача…
Цок-цок. Тук-тук. О, нет!
– Входите, открыто! – Хеймитч хотел гаркнуть по-комендантски, но из его горла вышел только полузадушенный хрип. Какого дьявола! Опять что-то прорвало? И так весь день на ногах! Пока еще на своих, но если не починят лифт, скоро придется, как Бити, разъезжать в инвалидной коляске!
На пороге стояла женщина в огромном серо-буром пальто, закутанная по самые глаза в мохнатый клетчатый шарф, подозрительно напоминающий одеяло. В руках она держала большой коричневый бумажный пакет.
- Я вас слушаю, - обреченно буркнул Хеймитч, с трудом принимая сидячее положение и хватаясь за блокнот. Мать честная, как же другие люди работают всю свою жизнь и умудряются при этом дожить до старости?
- С каких это пор мы на «вы»? – громом небесным прозвучал знакомый голос.
Черт, черт, черт! Хеймитча так и подбросило на диване. Как он мог забыть? Сам же назначил ей встречу на сегодня – и вот валяется расплющенный, как коровья лепеха! Ну же, отлепляй задницу от дивана - ты же бравый парень, Эбернати, да еще в военной форме! Покажи ей, какой ты есть!
Тем временем Эффи Бряк процокала на середину комнаты и вопросительно посмотрела на ментора сверху вниз.
- Рад тебя видеть, - Хеймитч повел рукой в сторону убогой вешалки, - будь как дома.
Гостья кивнула и, водрузив пакет на стол, принялась разматывать шарф. Казалось, он никогда не кончится. Управившись с этим нелегким делом, она скинула пальто, открыв взору ментора мешковатый грязно-фиолетовый балахон и гетры грубой вязки. На лице ее не было обычного слоя грима, а на голове - парика: виски прикрывали жиденькие кудряшки, а лоб - короткая, наискось состриженная челка. Неизменными остались только дурацкие туфли на огромном каблуке.
– Так сейчас носят, – заметив менторский недоумевающий взгляд, пояснила Эффи с достоинством честной бедности.
– Мне-то что, хоть в мешок нарядись и наголо обрейся, – передернул плечами Хеймитч.
По правде сказать, его не удивила бы даже ее бритая голова – особенно если учесть, где коротала последние месяцы его бывшая помощница. Он знал, что Эффи Бряк арестовали в ту же ночь, когда была взорвана Арена Третьих Юбилейных Игр. Плутарх клятвенно уверял его, что мисс Бряк просто попала под горячую руку тем, кто спешно зачищал столицу от мнимых и настоящих мятежников и шпионов, и что ей абсолютно ничего не грозит – в крайнем случае заключение в одиночке и не самый привычный для леди режим питания. Собственно, ему было плевать, говорил себе Хеймитч – и без нее забот хватало. Он позволил себе вспомнить о напарнице, лишь когда войска повстанцев подошли к Капитолию и агенты Койн сообщили, что власти спешно расстреливают заключенных, особенно политических, реальных или вымышленных союзников мятежного Тринадцатого. Каким чудом Эффи Бряк избежала участи многих ей подобных, ментор не знал, да и знать не хотел. Окажись эта дамочка в числе покойников, он не стал бы особенно убиваться – по крайней мере, он честно пытался в это поверить.
Однако оказалось, что избежать расстрела далеко еще не означало выйти на свободу – те, кто выжил при уходящей власти, автоматически становились нежелательными элементами при власти грядущей. Конечно, он не стал бы просить за изнеженную капитолийскую куклу так же горячо и отчаянно, как просил за Китнисс, но оставить глупышку Эффи на милость победителей он тоже почему-то не смог. К его доводам в защиту бывшей сопроводительницы Двенадцатого присоединился сенатор Хавенсби, Койн милостиво махнула рукой – и в день казни бывшего президента Эффи Бряк снова была при деле.
Как вовремя все случилось, неожиданно подумал Хеймитч, наблюдая, как Эффи поправляет свои кудряшки перед треснутым зеркалом – не убеди он тогда начальство в бесценных организаторских способностях бывшей напарницы, кто знает, где бы она была сейчас?
- Присаживайся, - Хеймитч приглашающе похлопал по малиновому бархату. – Чем богаты, тем и рады, другого нет, - поспешил он добавить, заметив, каким взглядом наградила диван его бывшая напарница. – Зато целый.
Эффи кивнула и без возражений присела на самый краешек, подальше от него. Несколько минут они провели в молчании. Каждый ждал, что другой заговорит первым. Еще недавно Хеймитч был бы несказанно рад, что эта болтливая курица наконец-то заткнулась и перестала кудахтать - сейчас ее каменное безмолвие действовало на нервы больше, чем прежняя многочасовая трескотня.
- Мне жаль, - наконец выговорила Эффи, откашлявшись, - мне так жаль…
Ментор тут же пожалел, что они встретились. Дурацкая была идея. Не получится разговор, если у собеседника на языке одни лишь протокольные фразы. Чего ей жаль – работы, нарядов, париков? Того, что ее так и не перевели в приличный дистрикт? Хотя… кто он такой, чтобы за нее говорить? Он, ни разу не побывавший на допросе, не глядевший на белый свет сквозь решетку, не просыпавшийся от криков истязаемых? Он, просидевший всю войну в тепле и безопасности, как клоп в перине? Кто он, черт возьми, такой, чтобы судить о ее чувствах?
Мысленно обругав себя, Хеймитч рывком поднялся с дивана, и ноги, забыв об усталости, сами собой шагнули в темноту, к окну. Ссутулившись и спрятав руки в карманы, он хмуро уставился на редкие дрожащие огни полуразрушенного Капитолия.
- Сделанного не воротишь, - бросил он через плечо, чтобы как-то начать разговор.
- Не воротишь, - эхом отозвалась Эффи где-то за спиной. - Но можно хотя бы попытаться… спасти…
- Есть идеи?
- Во-первых, повернись, когда с тобой разговаривают. А во-вторых… - она подождала, когда ментор снова усядется, и продолжила: - Даже приговоренным к смерти полагаются передачи. Сегодня ведь праздник – если ты, конечно же, не забыл. Двадцать четвертое декабря, Эбернети, - ответила она на немой вопрос, - в полночь наступит Рождество.
– Не мели ерунды, женщина, – вскипел Хеймитч, - или ты уже забыла, что в стране траур?
- Включи телевизор, - потребовала Эффи. Часы на стене как раз показывали время вечерних новостей. Неожиданно подчинившись, Хеймитч нашарил под диваном завалившийся пульт и нажал на кнопку.
- Репортаж из Тринадцатого, - бесстрастно объявила Эффи. – Видишь, они празднуют Рождество. Хотя всего несколько часов назад опустили в могилу тело Альмы Койн.
На экране веселая галдящая детвора толкалась вокруг белобородого толстяка в красном – интересно, откуда в дистрикте, опустошенном эпидемией и войной, такая прорва детей? Так-так…а это что за дылда стоит вон там, у елочки? И с кем беседует?
- Бити? – подняла брови Эффи. – И этот… как его… Гейл?
– Вот же засранцы, еще и ручкой сделали на камеру, - с негодованием комментировал Хеймитч, наблюдая, как Хоторн с Долбанутым, чуть пританцовывая, под бодрую музыку движутся к выходу из зала, - ни стыда, ни совести!
- Не стыди их, – Эффи стянула пакет со стола и деловито зашуршала в нем, как крыса в соломе. – Кто знает, сколько праздников у них впереди – может, это последний.
-Что там у тебя – пистолет? – рыкнул Хеймитч.
– Сюрприз – или, по-твоему, ты не стоишь даже маленького подарка? – продолжая поиски, беззлобно съязвила Эффи.
Хеймитч неопределенно повел плечами. Чего стоил он, побитый жизнью алкаш, вслух говорить не хотелось, но это определенно были не подарки и не сюрпризы – скорее, ведерная клизма, а лучше крепкая пеньковая веревка. Последний его «сюрприз» отдыхал сейчас на двенадцатом этаже… вот уж подарочек так подарочек попался… а он-то, дерьмовый ментор, так до сих пор и не удосужился навестить подопечную!
– Хочешь… взглянуть? - Хеймитч выразительно показал пальцем вверх. Вот я заодно и посмотрю, как тебе ее жаль, чертова кукла!
– Вряд ли она захочет меня видеть, – неуверенно произнесла Эффи.
– Она и не увидит – забыла, как устроены трибутские спальни?
– Ах да... – она отбросила пакет, словно боясь, что ментор передумает, – тогда… пожалуй... если это возможно...
– Думаю, возможно – ты добросовестно отпахала в сопровождающих Двенадцатого не один год… – он запнулся, поймав себя на похвале в ее адрес, и досадливо фыркнул. – К черту. В конце концов, я здесь главный, – гордо показал он комендантскую бляху. – Если и спросят, то с меня.
Первые несколько шагов Хеймитч прошел, как по острым лезвиям, но о том, чтобы показать свою слабость, не могло быть и речи. Поистине трезвость оказалась полна сюрпризов, одним из которых было напоминание о том, что он, черт побери, мужчина. Сначала напомнило тело – когда схватил полуголую девицу, чтоб макнуть в грязное ведро, а потом наблюдал ее… кхм!… в работе, полагая в простоте, что это ему по-прежнему так сойдет… нет, не сошло, тело ответило, и он не знал, радоваться этому или огорчаться. Потом подключился разум, напомнив, что настоящий мужик ни за что не должен показывать женщине свою немощь – хватило и вчерашнего позора с уткой и капельницей.
Теперь Хеймитч до одури боялся, что когда-нибудь напомнит еще и сердце.
А капитолийская фифа, очутившись на темной служебной лестнице, совсем не созданной для прогулок в таких кошмарных туфлях, то и дело спотыкалась, пугаясь каждого шороха – как было не позволить ей опереться на крепкую мужскую руку? Правда, пришлось это откомментировать – мол, если грохнется, он не нанимался собирать ее цыплячьи косточки по всем двенадцати этажам, пусть их там крысы обгладывают. Она в ответ только фыркнула и сильнее вцепилась в его рукав – хотя крысу в Тренировочном центре она могла бы увидеть разве что в зеркале.
Старший караула долго не понимал, почему он, офицер, должен слушать какого-то штатского, будь он хоть трижды ментор, комендант и член правительства. Пришлось ему напомнить, что глава правительства тоже штатский, а для верности еще и побеспокоить лично Плутарха Хэвенсби. В конце концов Эффи и Хеймитча пропустили, предупредив, что у них на все про все пять минут.
Всеобщая разруха пентхаус обошла стороной - ни один вандал своим ходом на такую верхотуру не потащится. Почти все осталось в таком же состоянии, как перед Квартальной бойней. Их отвели к бывшей спальне Китнисс и оставили у окошка. Дежурный замер поодаль, всем своим видом давая понять, что в случае чего рука его не дрогнет, будь перед ним хоть комендант самой преисподней.
Эффи первой заглянула в комнату, вскрикнула и отшатнулась. Хеймитч едва успел ее подхватить. Придерживая хрупкую дамочку, чтоб не упала, он тоже взглянул, что там, за стеклом – и сам чудом остался на ногах.
Да, это было под дых. Не только для капитолийской неженки, но и для кое-кого покрепче.
Существо, сидящее на матрасе, перепачканном засохшей кровью, мало походило на Китнисс Эвердин, да и вообще на человека. Так сгоревшее полено сохраняет форму, прежде чем рассыпаться в пепел. Пустые серые глаза смотрели в угол сквозь спутанные волосы, рваный одноразовый халат едва прикрывал скелет, обтянутый кровоточащей кожей. Невозможно было поверить, что совсем недавно это существо не только было Победителем, отважным солдатом и символом революции, но даже просто ходило среди людей и разговаривало.
– Что с ней делали? – еле слышно спросила Эффи, белая, словно бумажный лист. – Откуда кровь?
– Девочке недавно пересадили кожу, – ментор изо всех сил пытался придать спокойствие своему голосу и унять дрожь в руках, – а вчера содрали при задержании – не нарочно, конечно… – Эффи надрывно всхлипнула, и он невольно обнял ее, как плачущего ребенка. – Шшш… ну, что ты, ей-богу... успокойся, никто ее не пытал!… о, смотри, она встает на ноги!
Существо поднялось с кровати, сделало несколько неуверенных шагов и остановилось, ухватившись за подоконник. С минуту оно стояло, уставившись в черную заоконную пустоту, а потом… потом ментор услышал голос. Хрип, в котором почти ничего не осталось от голоса прежней Китнисс – и все-таки это был он.
– Она… поет? – Эффи вцепилась в его руку.
– Кажется, да… – Хеймитч замер, прислушался. – Но я не знаю эту песню.
– Я знаю, – у Эффи заблестели глаза, – это старинная рождественская.
Они стояли, боясь пошевелиться - только бы не прервалась эта песня, бессмертная, как само Рождество. Тихая ночь, светлая ночь… только бы у Китнисс хватило сил ее допеть, это очень важно, если допоет - у них все получится…
- Время, - напомнила о себе реальность голосом дежурного.
- Подожди, будь человеком, - взмолился Хеймитч, - дай дослушать!
- Время, - повторил непрошибаемый караульный и добавил: - Никто ей петь не мешает.
Хеймитч не стал пререкаться. Значит, поет? Хвала небесам… Он шумно выдохнул и, крепко ухватив бывшую помощницу за плечи, потащил ее, бледную и невесомую, к пожарной лестнице. Им обоим срочно нужен был глоток свободы.
Толкнув дверь, они вышли наружу, на крохотный технический балкончик. Порывисто шагнув к парапету, Эффи вцепилась в обрешетку и, задрав голову, жадно вдохнула чистый морозный воздух.
– Смотри, – спустя минуту удивленно воскликнула она, – огней наверху больше, чем внизу!
Надо же... Хеймитч никогда не видел звезд над Капитолием - из-за яркой ночной иллюминации небесные светила можно было рассмотреть разве что в телескоп. Теперь же ничто не мешало звездному небу показаться глупым людям во всей своей древней красе. Хеймитч и представить себе не мог, что над Капитолием такие крупные и яркие звезды – словно серебряные гроздья.
– Как же мало людей осталось на ее стороне… - печально прошелестела Эффи, - ты да я…
- Нас больше, - уверенно возразил Хеймитч, - еще мама и Пит. И… еще кое-кто, - добавил он с усилием. Фамилия Хоторн вызывала у него пасленовую отрыжку. Весело ему, видите ли, у елочки. Небось уже с кем-нибудь обжимается… Вот уж точно – с глаз долой, из сердца вон!
- Пять, - Эффи шмыгнула носом, - одной руки хватает.
- Эта рука обязательно сожмется в кулак, - твердо пообещал Хеймитч, – и кое-кому врежет. И не разводи сырость, - прикрикнул он, поправляя тяжелое пальто на хрупких плечах напарницы, - если Сойка поет – значит, она жива.
– Даже если передачи ей не положены, – едва придя в себя, затараторила Эффи, и ментор в который раз поразился умению этой непостижимой женщины собраться в одну секунду, – неужели в честь праздника девочке не позволят хотя бы одну-единственную чашку горячего шоколада?
– Думаешь, в Тринадцатом знают, что такое шоколад? – скептически хмыкнул Хеймитч. – И где они его возьмут, тем более для нее?
- У меня с собой, - Эффи мгновенно - ментор даже удивиться не успел - вынула из складок балахона маленький бумажный пакетик. – Идем скорее!
На этот раз Хеймитчу пришлось побеспокоить Большую Мамочку.
- Подумать только, Альма Койн погибла ради того, чтоб ее убийца могла выпить на Рождество чашку горячего шоколада! - раздался из динамика устрашающий громовой раскат. – Ну да ладно, мы не мелочные. Сейчас я позвоню старшему караула. Но учти, что за тобой должок.
- Хоть два, - обрадовался Хеймитч.
- Можно и два, - многозначительно ответила Мамочка. – Ладно, счастливого Рождества!
Когда они вернулись, дежурный как раз получал указания от старшего. Оставив Эффи объяснять парнишке процесс приготовления шоколада, Хеймитч решил - была не была – еще раз поглядеть на Китнисс.
Существо еще стояло у окна, прижавшись лбом к стеклу - как будто пытаясь разглядеть в темноте, накрывшей капитолийские развалины, огонек своего потерянного дома. Спустя несколько секунд стена бесшумно разъехалась, и в комнату вкатился изящный сервировочный столик. Аромат горячего шоколада с корицей - как Эффи угадала! – поднял бы и покойника, но Китнисс даже не пошевелилась.
- Пойдем, - Эффи потянула Хеймитча за рукав, - все, что могли, мы уже сделали.
- Подожди, дай сказать… Ты уж потерпи, детка, – шептал ментор в пятидюймовое бронированное стекло со всей нежностью, на какую только способен старый пьяница, – скоро мы вытащим тебя отсюда. А пока, солнышко – счастливого Рождества...
Обратный путь они проделали молча. Эффи больше не вскрикивала и не пыталась уцепиться за Хеймитча. Теперь он сам совершенно добровольно поддерживал ее под руку.
- Как ты? – первым делом спросил ментор, когда они снова оказались в его комнате.
- Нормально, - бодро ответила Эффи, хотя вид у нее был не намного лучше, чем у Китнисс. – Буду считать это твоим рождественским подарком. Я действительно очень рада была увидеть нашу девочку живой, пусть даже и в таком состоянии… извини… - и тихо повалилась на диван - без кровинки в лице.
- Эй, эй, ты что придумала? – перепугался Хеймитч. – А ну вставай! – Эффи не двигалась. Не придумав ничего лучше, он открыл окно, зачерпнул пригоршню снега и шмякнул на белый гипсовый лоб своей бывшей напарницы.
- Спасибо… - чуть шевельнулись ее губы.
- А ну-ка скажи, - ментор приподнял Эффи и хорошенько встряхнул, - когда ты в последний раз ела по-человечески? - Не дождавшись ответа, он уложил ее поудобнее и накрыл одеялом. - Лежи смирно, я за подмогой. А чтобы ты не убежала… - Вытряхнув не глядя содержимое ее пакета на стол, ментор запихнул в него эти чудовищные туфли. Никуда она босиком не денется!
Он не стал говорить Эль, в каком состоянии ее дочь. Зато подробно рассказал, как блестяще Эффи организовала для нее чашку горячего шоколада, а сама потом свалилась в обморок.
- У тебя же есть еще те самые бутылочки? - в конце концов напрямую спросил он.
- Неси ее сюда, - категорично потребовала Эль. – Кто знает, что с ней на самом деле!
Хвала небесам, это был всего лишь упадок сил.
- В таком состоянии дома надо сидеть, - сердито приговаривала Эль, пытаясь найти хоть одну подходящую вену на белой фарфоровой ручонке Эффи Бряк, - а не бегать по городу, тем более, - она покосилась на пакет, брошенный ментором под стол, - на таких ходулях! Она же могла упасть и замерзнуть! Знаешь, сколько таких бедолаг подбирают патрули каждую ночь? Этот шоколад мог бы восполнить ее силы, но она принесла его Китнисс…
И не только шоколад, хотел добавить ментор, но еще полный пакет всякого добра. И не только для Китнисс – для него, кретина, не стоящего по сравнению с Эффи Бряк даже конфетной обертки…
- Совсем некуда уколоть… - Покачав головой, Эль отпустила руку Эффи, и тут ее осенило: - Вот что, она же всю жизнь ходит на этих страшных каблуках, у нее на ногах вены, как веревки! – Она поскорее стащила гетру с ноги пациентки. В свете настольной лампы блеснул шелковый кремовый чулок.
- Хеймитч, отвернись, - запоздало скомандовала Эль. – Да, эти вены годятся!
Теперь ментору самому пришлось глазеть в темное окно, как его подопечной шестью этажами выше. Пока Эль за его спиной колдовала над бесчувственной Эффи, вводя один препарат за другим, у него было время подумать. Главной задачей было не допустить, чтобы его напарница, придя в чувство, сболтнула что-нибудь лишнее. Совсем ни к чему Эль знать, в каком состоянии находится ее теперь уже единственная дочь. Да, потом ему придется ответить на неприятные вопросы. Например, почему к заключенной можно прийти кому угодно, кроме родной матери? Но это будет потом. В конце концов, за двадцать пять лет менторства он привык отвечать и не на такое. А сейчас лучше подумать о том, что делать с Эффи. Было очевидно, что своим ходом она до дому не дойдет. Отправить на машине? Хеймитч позвонил в гараж, но весь госпитальный транспорт оказался занят. Проводить самому? Как это далеко и успеет ли он вернуться до комендантского часа? И кстати, они же так и не поговорили о деле!
-Можешь поворачиваться, - наконец окликнула его Эль.
Эффи, все еще бледная, сидела на больничной кушетке, вытянув ноги в ослепительных шелковых чулках без единой дырочки. Интересно, сколько бы ей дали за них на черном рынке? И зачем она их напялила, если все равно под гетрами не видно? Женщин хрен поймешь, капитолийцев хрен поймешь, а уж если женщина – капитолийка, то дело вовсе гиблое…
- Хотите есть? - неожиданно предложила Эль. - У меня тут суп из тыквы, - она сделала судорожный вдох, - остался…
- Из тыквы – это здорово, - с радостью согласился Хеймитч, - как дома!
- На слова о том, что ты видела, - шипел он на ухо Эффи, пока Эль разливала по тарелкам чудесно пахнущий густой оранжевый суп. – Спросят – скажешь три слова: жива, здорова, поет. Все на этом. Поняла?
Последний раз Хеймитч ел домашнюю стряпню тысячу лет назад, перед Квартальной Бойней, и тогда ему, ясное дело, кусок в горло не лез. И уж точно он тогда не думал, что можно так соскучиться по простому тыквенному супу, да и по дому тоже… полно, был ли он вообще, тот дом? Да, берлога в Деревне Победителей, гнездилище крыс, кошмаров и призраков, уцелела, но любому, кто заговорит о возвращении, он вколотит этот бред обратно в горло. Пусть его враги живут среди развалин, вдыхая пепел сожженных человеческих тел. Двенадцатого дистрикта больше нет. Точка.
- Спасибо, Эль, - сипло поблагодарил он и закашлялся, будто и в самом деле вдохнул пепла, - ничего вкуснее в жизни не ел. Как раз то, что нужно нашей девочке.
- Спасибо, - Эффи изящно промокнула губы платочком. - Оказывается, наша Китнисс замечательно поет! – Черт, кто ее спрашивал?
- Это вам спасибо, - ответила Эль странным низким голосом, - вы столько делаете для нас… мне теперь, кроме вас, и поговорить-то о ней не с кем.
- Мы пойдем, - заторопился Хеймитч, пока Эффи не поняла ее слова как руководство к действию, - если что понадобится – звони в любое время.
Когда ментор нес Эффи вниз - на плече, как его самого недавно волок Хоторн - он совсем не задумывался о том, как будет затаскивать ее обратно. Одолеть предстояло пять полноценных капитолийских этажей. Умница Эль, собирая лекарства для Эффи, положила специальную мазь, чтобы его ноги завтра не устроили забастовку. Ладно, в случае чего, смирился Хеймитч, придется взвалить эту дамочку на спину, как мешок с картошкой, и медленно-медленно ползти вверх, цепляясь за перила – авось успеет к полуночи.
Однако, вопреки мрачным прогнозам, Эффи прошла весь путь на своих ногах, ни разу не охнув. Конечно, Хеймитч не мог не предложить ей свою руку в качестве опоры, но уже на десятом этаже, к своему позору, заметил, что на самом деле поддерживают его самого, чтоб не загремел с лестницы.
- Чем это… тебя… так… укололи? – пропыхтел он, стараясь не снижать скорости. – Я тоже хочу!
- У меня просто хорошая физическая подготовка… была, - спокойно объясняла Эффи, почти не сбивая дыхания. – В нашей школе для девочек этому уделяли большое внимание. Теннис, верховая езда, бальные танцы. Обязательный набор капитолийской невесты… - В прежние времена Хеймитч, обязательный школьный набор которого состоял из футбола, пристенка и мордобоя, непременно ввернул бы что-нибудь про жениха, получившего этакое сокровище, но сейчас придержал язык. Что ни говори, Эффи его удивила - точнее, уделала - уже второй раз за этот вечер. И ментор всем своим нутром чувствовал, что это не последний. До комендантского часа осталось всего сорок минут – ночь обещала новые сюрпризы, можно было начинать готовиться.
- Ничего, если я сварю кофе? – Не нуждаясь в ответе, Эффи с порога процокала на кухню, а ментор, послав к черту стыд, рухнул на диван. – Ты устал, а до полуночи еще далеко. – Весело загудела кофе-машина, комнату наполнил забытый аромат кофе с кардамоном. Хеймитч всегда плевал и на кофе, и на капитолийские специи – у него был свой допинг – но сейчас просто не было сил послать эти вещи туда, где, по его мнению, было их законное место.
- У меня есть пара мыслей, - объявила Эффи, поставив на стол две чашки с отбитыми ручками и расположившись на том же самом месте, где всего час назад валялась в обмороке.
- Я понял, - не удержался Хеймитч, - Эль вколола тебе мозговой стимулятор.
- Скажи мне, чем, по твоему мнению, на самом деле являлись Голодные Игры? – начала Эффи, пропуская его колкости мимо ушей. – Только не говори, что способом объединения нации! Что было главным для любого, кто имел к ним отношение?
- Деньги, - не задумываясь, ответил Хеймитч. – То, мимо чего мы с тобой всегда пролетали.
- Совершенно верно. Значит, если сейчас кому-то хочется взяться за старое, тому причиной что? Деньги, деньги и еще раз деньги!
- Ты считаешь, что Койн хотела заработать на восстановление Капитолия? – наугад спросил Хеймитч. Не свой же карман, в самом деле, она решила набить – кому-кому, а ей алчность была совершенно несвойственна!
- Что касается Койн, то ты не увидел леса за деревьями, - спокойно ответила Эффи, - только это уже пункт второй. Думаешь, зря она отдала вопрос проведения Игр на откуп Победителям? Давай поглядим, кто и как проголосовал, - и Эффи - совсем как Гейл Хоторн! – стала загибать пальцы. – Энни? Давно уже не в себе. Пит? Сам знаешь. Бити? Контуженный. Китнисс? Тоже. И как вишенка на торте – ты, дорогой мой горький пьяница! – Третий раз, сказал себе ошеломленный Хеймитч. Третий раз она меня уделывает. Как теперь отыграться? - Из вашей компании адекватными на тот момент могут считаться только Джоанна и Энобария. Пять против двоих. То есть результатами вашего так называемого голосования можно подтереться.
- Что за выражения! – ужаснулся ментор. – В тюрьме нахваталась?
- В тюрьме я провела четыре месяца, а с тобой десять лет, - парировала Эффи. – Я просто видела вас всех со стороны, а потом еще и раздобыла запись. Картина была еще та! Показать? У меня с собой, - и Эффи углубилась в недра своего необъятного балахона.
- Не надо! – замахал руками Хеймитч, сразу вспомнив, какое страшилище увидел в зеркале госпитального туалета. – Так ты считаешь, что Альма Койн хотела слить голосование?
- Когда из семи голосующих только двое могут считаться нормальными, голосование в любом случае сливается, - хрустальным голосом констатировала Эффи. – Ты пей, кофе остывает. Не так уж у тебя и тепло.
«Видели же, что у соплячки крыша поехала – зачем дали оружие?» - всплыло в памяти.
- Не хочешь ли ты сказать, - на ментора снизошло озарение, - что если мы объявим большинство Победителей кончеными психами…
- Не всех, - поправила Эффи, - только тех, кто голосовал за.
- Это не только сольет голосование! Мы докажем, что Китнисс не отвечала за свои действия, когда стреляла в Койн!
- Нельзя так просто объявить человека конченым психом, - Эффи покачала головой. – Это целая история. Заключение врача, судебно-психиатрическая экспертиза…
Целая история – значит, скорой расправы над Китнисс не получится, соображал ментор. Значит, будем тянуть кота за хвост столько, сколько потребуется.
- Ну, со мной все ясно, вторая степень алкоголизма, спроси Большую Мамочку… доктора Синтию Роджерс, это мой лечащий врач и начальник, - сказал он вслух. - А Китнисс носила в Тринадцатом браслетик, которые психам выдают, это все видели. И здесь ее тоже вроде мозгоправ лечил…
- Значит, надо найти того мозгоправа! – Эффи решительно вскочила с дивана, будто прямо сейчас желая отправиться на поиски. – И еще: не знаю, как объяснить, но очень важно узнать, с кем она встречалась перед голосованием. Понимаешь, я просто кожей чувствовала, что она очень сильно не в себе. Что-то ее вывело… или кто-то…
- Составим список подозреваемых? – устало съязвил Хеймитч. Сговорились они, что ли, с Хоторном?
- А почему бы нет? – Эффи достала из кармана неизменный блокнот. – Сам посуди, какие мотивы у нее были, чтобы выстрелить в Койн? Что она плохого ей сделала?
- Мы уже об этом говорили… кое с кем, - признался ментор, - и выяснили, что ее кто-то убедил, будто бомбежка у президентского дворца – дело рук Койн и компании. Хотя лично я не понимаю, в чем тут военная хитрость и на кой бомбить капитолийских граждан с капитолийского же планолета, да еще так по-изуверски. Или у вас в Капитолии так заведено – бить своих?
- Вряд ли мы сможем узнать правду, - Эффи вздохнула и опустила глаза, будто от стыда за Капитолий, - а вот выяснить, с кем встречалась Китнисс – это в наших силах. У тебя есть кто-нибудь на подозрении?
- Джоанна Мейсон, - без колебаний ответил ментор. – Она ненавидит Китнисс из-за Финника. Она считает, что его смерть на ее совести. И она находилась в то же время в том же месте, то есть в президентском дворце. И язык у нее, сама знаешь, без костей.
- Тогда мы должны немедленно ее найти! – воскликнула Эффи, записав все в блокнот. – Она тоже в Тренировочном?
- Нет, их отсюда вышибли. Ее и Энобарию. Они теперь подружки… - Перед глазами так живо встала картина вчерашнего непотребства, что Хеймитч покраснел и отвернулся.
- А этот… Гейл? Я видела, как он заходил к ней в гримерную, - вспомнила Эффи.
- Он и есть тот самый пятый палец в нашем кукише… то есть кулаке, - неохотно признался ментор. – И говорите вы с ним, кстати, слово в слово.
- Есть вещи, которые лежат на поверхности, - тактично заметила Эффи, хотя ее взгляд говорил несколько другое: «Ты бы тоже все это увидел, если бы не надрался, как свинья». – Знаешь, как найти Джоанну?
- Есть пара идей, - туманно ответил Хеймитч. Вспомнить, какая фамилия была на рубахе, в которой Джо приходила к нему искать опохмелку. В крайнем случае узнать у Большой Мамочки фамилии офицериков, которых они вчера застукали. Вытрясти из чертовой девки все до последнего словечка – неважно, каким способом. У нее нет ни стыда, ни совести, ни жалости – значит, и у него не будет…
- Очнись, - Эффи замахала рукой перед его носом, - ты как будто хочешь ее убить!
- Успокойся, - Хеймитч с силой выдохнул и тряхнул головой. Чего только не привидится…
- Лучше займемся другими делами… - поглядев на часы, Эффи шустро вскочила на ноги. – Например, созданием праздничной атмосферы.
- Какая на хрен атмосфера… - завелся было Хеймитч, но Эффи уже шагнула к столу, на котором в беспорядке валялись разнокалиберные свертки, перевязанные цветными ленточками. В одном из них ясно угадывалась бутылка вина.
- Очень скромная атмосфера, - приговаривала она, суетясь вокруг стола, - жаль, что нет елки и рождественского кекса… зато есть орехи и цукаты…и свечи… - ее руки не удержали сверток, и ментор понял, что она напугана. Всего-то на миг его черти вырвались на волю, но ей хватило.
– Надеюсь, не ректальные, свечи-то? – перебив ее словесный поток, ехидно поинтересовался он. Будь мужланом, ядовитым хамлом, отчаянно сигналило ему чутье, зато привычным и родным. Тебе привиделось, женщина, чертей здесь нет - есть кое-что позабористей, то есть твой старый клятый вдоль и поперек партнер Хеймитч Эбернати!
– Поздравляю, на пятом десятке лет ты выучил первое умное слово! – немедленно отбрила Эффи, и у ментора гора упала с плеч. – Нет, свечи обычные, ароматические – я выбрала кедр и цитрус… - Оживая на глазах, она раскладывала по столу всякие мелочи из прошлой, когда-то роскошной жизни: изящную ажурную скатерку, крохотные блюдца-подсвечники, разноцветные ароматные свечи, декорированные серебристой мишурой шишки, хрустящие пергаментные салфетки… охренеть, где только она нашла все это в такую разруху?! И окончательно сразили ментора две граненые хрустальные посудины, вставшие рядом с пузатой бутылкой темного стекла - этакие бокалы с ручками.
- Очень кстати, - Хеймитч с сожалением погладил бутылку, - я как раз бросил пить.
- Должность коменданта это подразумевает, - с едва заметной иронией проворковала Эффи, - но вино не для выпивки. Знаешь, что такое глинтвейн? Так вот, мы сейчас его сварим...
С глинтвейном у Хеймитча отношения были сложные. В его родном Шлаке праздничной выпивкой служила подкрашенная самогонка с сахарным сиропом. Глинтвейн варили только в богатых городских домах. Шахтерским детям доставался только его запах - не было аромата волшебней, разве что из пекарни… После своей победы он мог бы варить глинтвейн бочками, но хлестал только самогон - и в будни, и в праздники, и ночью, и днем, без просвета. Любой бы на его месте отправился к праотцам, но ему так и не дали – как же дистрикту без Победителя? Только прошлой зимой, на празднике в честь его ребят, Хеймитч впервые попробовал глинтвейн, которого наварили ради этого случая целую бочку. И волшебство рассеялось навсегда. Как же ему тогда хотелось вылить эту кислятину в сугроб – но он мужественно допил все до конца, потому что рядом были Цинна и Порция, которые не только пили, но еще и похваливали…
А теперь он валялся на диване, с интересом наблюдая за тенью своей напарницы. Уединившись на кухне и как будто забыв о нем, та бросала в котелок одно таинственное снадобье за другим, что-то мурлыча себе под нос – вероятно, заклинания. По комнате разливался запах горячего красного вина, корицы и апельсиновых корок, настойчиво возвращая в детство. Ладно, была не была, можно и попробовать – вряд ли зелье из рук ведьмы по имени Эффи Бряк окажется более смертоубийственным, чем самогонка тетушки Риппер, мир ее праху...
Он не сразу понял, что произошло. Как будто в комнате затопили камин, которого тут сроду не было. Свечи так и стояли нетронутыми – откуда этот мягкий янтарный свет? Подняв голову, Хеймитч увидел его источник. Из кухни выходила ведьма… нет, фея в простом, без вывертов, платье цвета… какого цвета? Черт возьми, ей как будто удалось облачиться в чистейшее виски! Которое к тому же - ментор готов был поклясться – плескалось при каждом ее движении! Да еще и светилось, как… в общем, как стакан самого лучшего виски, если сквозь него глядеть на весеннее солнышко! Вот это да, неужели тебе, старый хрен, так хочется выпить? Или… или то, что сейчас врезало по твоим мозгам, похлеще всякой выпивки?
- Прошу к столу, - торжественно прозвучало в тишине, и только теперь ментор заметил в каждой руке Эффи по дымящемуся бокалу.
- А где твой балахон? – брякнул он, изо всех сил пытаясь вернуться в прежнюю реальность.
- Остался на кухне. – Поставив бокалы среди серебряных шишек, салфеток и прочей рождественской ерунды, Эффи начала не спеша зажигать свечки – одну за другой. – Что, надеть?
- Ну, если хочешь… - Ответом был огонек свечи, отразившийся в ее насмешливых глазах – и Хеймитчу вдруг срочно захотелось куда-нибудь сбежать, хотя бы ненадолго.
- Я отнесу кое-чего Эль… если ты не против, - без труда нашел он повод.
- Тогда поторопись, пока не остыл глинтвейн, - огонек снова сверкнул из-под ее ресниц, почти не накрашенных.
Еле дождавшись, когда Эффи соберет подарок для миссис Эвердин, Хеймитч вывалился за дверь и тяжело заковылял вниз по лестнице, изо всех сил стараясь не расплескать глинтвейн и не грохнуть бокал. Да что же это делается? Подумаешь, вырядилась… За десять лет чего он только не повидал на этой фифе - и то, что одеждой назвать язык не поворачивался, и то, что любая порядочная женщина швырнула бы в печку, пока не увидели дети – и ничего, кроме приступов неконтролируемого ехидства, этот маскарад никогда не вызывал, так какого же черта? Четыре – ноль в ее пользу, и это еще не конец! Неужели ей, как Питу Мелларку, в тюрьме заменили мозги? Подальше от нее, подальше… еще один этаж… еще… еще… и черт с ними, с ногами.
- Красота… - еле выговорила Эль, принимая подарки, - как же мало в нашем мире осталось красоты… спасибо…- Вынув из шкафа чистую мензурку, она с явным сожалением перелила туда глинтвейн из хрустального бокала. – А тебе бы стоило поберечь ноги, - пожурила она Хеймитча, - достаточно было позвонить, и я бы пришла сама!
- Я вообще хотел спуститься по трубе, как Санта, - отшутился ментор, - да жаль, тут нет ни одного камина! А красоты у тебя теперь полный пакет, пользуйся!
- Я вижу… - Осторожно вытащив из пакета хрустящую узорную салфетку, Эль тщательно расправила ее на столе и впервые улыбнулась: – Как девочка, в принцессу играю! А что делать, если человек не может без красоты? – Прежде чем Хеймитч успел произнести «какая на хрен красота», она протянула ему стопку каких-то белых клочков: - Ты знаешь, у девочек, которые это вырезают, раны заживают быстрее! Возьми, украсишь свою комнату. – Рассмотрев один из клочков, ментор увидел, что это искусно вырезанная снежинка. Поднял голову и обнаружил целую гирлянду.
- Да, девчонки в Тринадцатом умеют не только строем ходить, - полушутя признал он, пряча снежинки в нагрудный карман. Конечно, чихал он на все это народное творчество, но раненых обижать было негоже. – И знаешь что… - Он не мог этого не сказать. – Завтра мы с тобой обязательно пойдем к Китнисс. – Да, пойдут, и пусть Большая Мамочка, ужас Центрального госпиталя, сделает из него компот. Хотя скорее уж еще один должок навесит – а чем расплачиваться?
Зазвонил телефон, и Эль потянулась к трубке.
- Гейл? – она расцвела на глазах. – Как ты? Как мама? Как братья, как Пози? – Телефон хрипло загундел, ментор подобрался поближе. - Как Сэй?
- Прекрасно, - расслышал Хеймич, - вашего кота к себе забрала. – Тихонько извинившись, он аккуратно забрал трубку себе.
– Я вас с Бити видал по ящику, - начал ментор без приветствий, - как на празднике погуляли?
- Нормально погуляли, - весело отозвался Хоторн, - кое-куда сходили. Чужих там не бывало. Ключ от сундука имели четверо: два покойника, один живой и один жирный. Живой говорит, что не при делах. Тряси жирного. Все понял? Чего молчишь?
- Киваю, - мрачно сострил Хеймитч. – Запиши мой номер, - он принялся диктовать.
Чего тут было не понять. Ребятки влезли в отдел спецвооружения, а может, куда и повыше. Быстро работают.
- Живому доброго здоровья, покойникам земля пухом, а жирным я займусь. Привет Хейзел. Счастливого Рождества! – ментор хотел снова передать трубку Эль, но не успел.
- Как Китнисс? Ты у нее был? – раздался требовательный голос.
- Она в порядке, - соврал Хеймич. – Поцарапана слегка, но в целом ничего. Ей даже передачу разрешили в честь праздника – чашку шоколада! - Он поскорее сунул трубку миссис Эвердин.
- Гейл передает тебе спасибо, - тут же сообщила Эль.
- Я побегу, - шепотом сказал Хеймитч, - и кстати, нет ли у тебя лишнего одеяла? Утром отдам. – Эль молча показала ему на мешок в углу, полный запечатанных пакетов.
Победитель Второй Квартальной Бойни, ментор Двенадцатого дистрикта, член правительства и комендант Тренировочного центра Хеймитч Эбернати полз вверх по лестнице, в одной руке держа пакет с одеялом, а другой сжимая пустой бокал. Сначала сбежал от Эффи, теперь от неудобных вопросов… от чего еще побежишь? И главное, как? Отращивай теперь крылья, старый гусь, потому что остался ты без ног, это медицинский факт. Вот такая расплата за излишнюю беготню… Единственный плюс – поговорил с Хоторном. Значит, жирный… хотя могли и покойнички - очень даже могли! Чем ближе армия подходила к Капитолию, тем меньше было единства в штабе, а незадолго до гибели Боггса все скатилось в натуральную крысиную грызню. Кстати, о Боггсе: как случилось, что его разжаловали в простые командиры? Кто отправил «звездный отряд» в эту чертову мышеловку? Что вообще это было – идиотизм или предательство? Кому действительно могли понадобиться новые Голодные Игры? С кем говорила Китнисс той проклятой ночью - самой длинной и мрачной в году? Вопросов было больше, чем ответов, и уж точно больше, чем этих проклятых ступенек. Ох-ох-ох…Добрый Санта, помоги запустить этот гребаный лифт, иначе сдохну и не смогу выручить уже никого! Или хотя бы дай добраться до дивана, а там как знаешь…
Видимо, Санта действительно услышал его. Когда Хеймитч, кряхтя и охая, доковылял до своей квартиры, ему показалось, что он ошибся этажом. Комната серебрилась и сверкала. На столе горели свечи, распространяя запахи хвои и цитруса. Из телевизора - о чудо - лились не потоки пропаганды, а старые добрые песни, пронесенные сквозь века и пережившие все на свете катаклизмы. А на диване, вытянув длинные ноги в блестящих чулках, сидела и заправляла всем этим волшебством верховная ведьма, по чистому недоразумению носящая имя Эффи Бряк.
- Я же сказал тебе… будь как дома… - держась за сердце и отдуваясь, проворчал Хеймитч. – На столе одни побрякушки, а жрать нечего. – Невероятным усилием преодолев расстояние в два шага, он наконец-то – спасибо, добрый Санта! - достиг дивана. – Я хотел сказать, на кухне есть хлеб и ветчина. Можно сделать бутерброды.
Да, это был настоящий рождественский ужин. Кроме консервов, нашелся довоенный запас – хрен, горчица и невероятно жгучий красный соус, все в тюбиках, а еще апельсиновый концентрат, из которого получился совсем неплохой сок.
- Знаешь, это самый лучший мой ужин в Тренировочном центре, - призналась Эффи, выдавливая горчицу на бутерброд.
- Смотри не испачкай платье, - пробурчал ментор с набитым ртом, - небось кучу денег стоит. На брюхе шелк, а в брюхе щелк.
В ответ Эффи расхохоталась так, что и вправду чуть не уронила бутерброд горчицей на свой мерцающий подол.
- Я сшила его из занавески, - объяснила она сквозь смех, - как в одной хорошей книге. Знаешь, есть такие занавески с люминофором? Для детей, которые не могут уснуть в темноте….
И тут она угадала. Поздравляю, старый хрыч – ты дитя, которое боится чудищ под кроватью. Вот только вместо занавески тесак.
- А куда делся твой золотой прикид?
- Обратно в костюмерную, - Эффи отхлебнула сока из кружки, - туда ему и дорога. Жуткая безвкусица! Такая же, как этот диван.
- Я принес тебе одеяло, - Хеймитч протянул ей пакет. – Можешь переночевать на этом самом диване. Может, он и ужасный, зато мягкий, как облако в раю. За меня не беспокойся, - отрезал он, предваряя ее вопрос, - комендант может упасть где угодно в пределах этого здания.
- Прежде чем где-то там упасть, - Эффи сунула руку под диван, - разреши наконец-то преподнести тебе рождественский подарок, - в ее руке оказался небольшой сверток, перевязанный алой ленточкой.
- Спасибо… - Хеймитч развернул подарок, да так и прыснул – это оказалась фляжка, почти близнец той, что когда-то при всем народе была расплющена страшным черным кулаком Большой Мамочки. И той, что Пит вчера повесил на ремень своему Братцу Лису…
- Спасибо, - повторил он от души, – ты же знаешь, я без фляжки, как без тру… я хотел сказать, что мне теперь туда наливать?
- Чай или кофе, - повела плечами Эффи, вызвав новый янтарный сполох, - она хорошо держит тепло. Еще у меня есть большая коробка карандашей для Пита… Кстати, как он?
- Пока не очень, - честно ответил Хеймитч. – Его лечит совсем зеленый докторишка, да еще с ящеркой на физиономии. Но карандаши ему были бы кстати – он по-прежнему здорово рисует!
- Тогда давай завтра отнесем ему подарок!
- Если меня самого кое-куда вперед ногами не отнесут, - пробормотал ментор себе под нос, но Эффи услышала.
- Не прикидывайся железным человеком, Эбернати. Миссис Эвердин кое-что тебе дала, и это надо использовать. Немедленно! - У нее в руках неведомым образом оказался тюбик с той самой мазью для суставов. – Мы пользовались этой штукой после тренировок.
- И что?
- Ты еще не понял? – Эффи свинтила крышечку и выдавила мазь на свою узкую и длинную капитолийскую ладонь.
Он понял. Еще как понял! Куда бежать, где спрятаться? Под диван, под стол, выпрыгнуть в окошко? А ведь его давно уже не касалась женская рука – медики не в счет… Его раздирали две страшные силы – паника и любопытство. Пока не вмешался голос разума: если завтра не встанешь, то тебя, как в страшной сказке, коснется черная рука! То есть карающая длань капитана Синтии Роджерс, и тогда уж полетят клочки по закоулочкам! Уж лучше сдаться в ручонки Эффи Бряк… Да здравствует Большая Мамочка, пинками отправившая вчера вечером будущего коменданта в душ! Хвала чистой форме! Благословенны будьте, носки, которым не полтора месяца, как он привык, а всего каких-то шестнадцать часов!
- Штаны снимать? – обреченно спросил он, расстегивая ремень.
- А то я тебя без штанов не видела, - фыркнула Эффи. Хеймитч тут же вспомнил, как лет пять назад так надрался, что вышел к ужину в одном галстуке. Как она завизжала! Да еще швырнула в него чашкой, но промазала.
- Рад, что тебе понравилось, - пробубнил он, возясь с замком и пуговицами.
- Можешь прикрыться одеялом, - Эффи деликатно удалилась на кухню.
Когда она вернулась, ментор, готовый ко всему, уже лежал, выставив из-под одеяла щетинистые ноги. В Капитолии волосы на теле – верх неприличия… плевать, ее никто за язык не тянул, сама напросилась.
И снова все оказалось не так, как он ожидал. Капитолийская мазь была не жгучей, как та, что Эль варила из собачьего жира, прополиса и жгучего перца, а холодящей. Нога превратилась в мятный леденец… потом другая… Руки, что его мяли, колотили и растирали, никак не могли принадлежать капитолийской неженке – скорее шлаковской прачке… что же она делает, бесстыжая, забралась уже выше колена! Хотя пускай, сегодня ей можно все… а ноги и в самом деле больше не болят, как будто их погрузили в прохладную мятную воду…
- Дорогие сограждане, - вдруг раздался знакомый голос. Хеймитч приподнялся: на экране красовалась щекастая физиономия Плутарха Хэвенсби. – Нам выпал нелегкий год. Старый мир сопротивлялся, но мы смогли выстоять в борьбе и победить. Нам предстоит восстановить все, что разрушила война, и построить новую жизнь. Мы должны учиться очень и очень многому. Но в первую очередь тому, что люди – это главное! Давайте же беречь друг друга. Счастливого Рождества!
– Тряси жирного, - тихонько пробормотал ментор.
- Что трясти? – Руки Эффи замерли на его бедре в опасной близости от самого сокровенного.
- Ничего-ничего, - спешно поправился Хеймитч, - я хотел сказать, это потрясающе, мне уже не больно!
- Спасибо, но я еще не закончила, - Эффи снова потянулась к тюбику. – И попробуй наконец расслабиться, ты слишком напряжен! – Его нога приняла новую порцию живительной прохлады. – Вот так… хорошо…
Она еще что-то говорила, легкими движениями втирая чудодейственную мазь в его старую драную шкуру, но Хеймитч не понимал ее слов - его уносило на далекий неведомый берег, в края, где нет ни войны, ни усталости, ни боли, а только мятная прохлада и запахи его потерянного детства. А на столе догорали свечи – одна за другой - и вскоре в комнате остался только янтарный свет, которого так боятся чудовища.
