Глава 5. Чем дышат камни?Разрушенный край пропасти напоминал муравейник, разоренный дождем. Исковерканные стихией выступы и провалы, выкрошенные ребра и углы каменных изломов, темные очертания полуосыпавшихся окон и дверных проемов, бывших некогда жилищами, а ныне глядящие слепыми глазами из монолитных стен – все это могло бы производить зловещее впечатление. Но место недавней катастрофы кипело жизнью и ровным гулом слаженной работы, а потому вызывало скорей любопытство, чем содрогание.
Вверх и вниз, под неумолчный скрип блоков, ползали объемистые корзины со щебнем и извлечёнными обломками, густые паутины веревок опутывали хитроумные конструкции, споро выволакивающие из черной глубины провалов булыжники, расщепленные балки и прочий мусор. На грубо сколоченных лесах, возвышавшихся у стен, виднелись многочисленные фигуры рабочих – долговязые, коренастые, низкорослые, то живописно наряженные в невообразимые цветные одеяния, то щеголяющие драной туникой, то вовсе лоснящиеся обнаженными спинами.
Грозно рокотала река, переворачивая крупные камни. Разноязыкие указания, брань и громкий хохот сливались с грохотом кирок. Кто-то распевал песню на незнакомом Эомеру наречии, то и дело перемежая строфы кряхтением – видимо, певец поднимал нечто громоздкое.
Покуда маршал вертел головой, Риносс незаметно исчез, вскоре появившись в обществе медведеподобного мужчины. Исполин широко шагал рядом с комендантом, силясь отряхнуть рубаху, но лишь взметая все более густые облака пыли, отчего эльф громко чихал, брезгливо разгоняя пыль руками. Гигант же, не проявляя ни малейших признаков неудобства, приблизился к роханцу:
- Здорово, Эомер-кавалерист. Будем знакомы, меня Петер кличут, каменотес местный.
Крупная рука маршала утонула в костоломном рукопожатии Петера, будто девичья ладошка, и Эомер незамедлительно проникся к каменотесу симпатией. Гигант взирал на мир ярко-голубыми, добродушными глазами, лица было не различить под густым слоем пыли, лишь пышная седая грива и дремучая борода обрамляли этот лучезарно-приветный взгляд.
- Риносс говорит, ты подсобить согласен. Добро. – Петер оглядел Эомера, сдвинув кустистые брови, и добавил, - только сейчас ты не работник, я слыхал. Ну, то не беда, в Лайнгарт мало кто целым является. Ты б на Сурура посмотрел… Покамест оглядись, я тебе покажу, над чем сейчас трудимся, а ты уж сам реши, к чему душа лежит. Парень ты крепкий, я погляжу, тебе здесь рады будут.
Каменотес хлопнул роханца по плечу и обернулся к эльфу:
- Ты того, командир, шагай со спокойной душой. Я уж новичка надоумлю. Сам-то не запамятовал? С новой луны твоя смена. Помашешь киркой – глядишь, и веселей смотреть станешь. Шагай, не тревожься!
- Не запамятовал, кто ж даст увильнуть, – ухмыльнулся эльф, пожал руку Петеру, ободряюще кивнул маршалу и двинулся к мосту.
… За два часа, проведенных в разрушенном крыле, у Эомера отчаянно разболелась голова, а желудок свело свирепым голодом. Грохот, пыль и постоянная, ежесекундная готовность отскочить от падающего камня или увернуться от снующих вверх-вниз грузов утомили маршала. Впервые в жизни он, человек совсем не изнеженный, подумал, что жизнь работяги куда солоней солдатской доли. Все, кто встречался им по пути, трудились с остервенелым усердием, не разбирая взрослых мужчин с необъятными плечами, худощавых, нескладных юнцов и уже густо посеребренных годами ветеранов. Петер был немногословен. Он вел Эомера по пещерам и откосам, коротко описывая, что находилось в этих местах прежде, и каков был урон. Лайнгартцы не теряли времени зря – многие гроты были расчищены, подпорки все еще крепко пахли свежеотесанным деревом, прочные ступени вели от яруса к ярусу.
Эомер не сразу понял, отчего ему неприятна эта, к слову сказать, прелюбопытная прогулка. Отчего какое-то тошное чувство ворочается колючим комком внутри, и ему неловко смотреть в глаза лайнгартцам, которым Петер поминутно его представлял. Конечно, Эомер не запомнил имен. Все они, хоть и звались по-разному, были одинаковы в эти минуты - покрытые липкой грязью, тяжко переводящие дыхание, но приветливо кивающие ему, чисто одетому и праздным гостем шагающему рядом с каменотесом.
Эомеру было стыдно. Жгуче, отчаянно стыдно за свежую рубаху, чистые ладони и сухой лоб. Он не привык бродить барином среди измотанных людей. Он должен скорее приступить к работе, стать одним из них, неутомимым, несгибаемым. В этот момент он воочию осознал, что означали слова Риносса: «равенство, сплоченность, труд». Чертовски верно, комендант. Пока он на своей шкуре не ощутит эту сплоченность, этот адский труд, он не сможет быть равным им, неустанно борющимся за жизнь и свободу в этом странном уголке Средиземья…
- Эй, приятель! – Зычный голос Петера вырвал маршала из размышлений. - Притомился, поди. Ты уж не серчай на старика. Я-то здесь будто дома, вот и затаскал тебя по углам да коридорам.
Гигант вдруг остановился, вглядываясь в побледневшее лицо роханца:
- Эге, да тебе, брат, на воздух надо. Эвон как с лица слинял. Но-но, не сверкай глазами, слабаком тебя кликать никто не думал, - правильно истолковал Петер яростный взгляд роханца, - ребра всмятку – то вам не мозоль в сапоге. Давай, парень, пора и честь знать. Скоро оклемаешься – и добро пожаловать.
Выйдя из лабиринта развалин на вольный свет, Эомер перевел дух. Разум настойчиво твердил, что Петер прав, и нужно возвращаться в трактир. Но в душе сидела отлично знакомая Эомеру заноза ослиного упрямства, что не позволяла ему потерять лицо, позорно отступив при первых признаках недомогания.
- Дозволь я еще здесь побуду, Петер, - роханец машинально потер нывшие ребра, но тут же отдернул руку, - покуда толку от меня мало – хоть огляжусь, чтоб не дурнем явиться, а сразу к работе приступить.
Каменотес одобрительно кивнул:
- Дельный ты малый. Ну да Риносс сразу сказал, что ты не робкого десятка, а он, хоть нравом крут, а в душу зреть умеет. Что ж, осмотрись, только осторожен будь, сам видишь, какая тут карусель. Я побёг, здесь всем Гунд-гном заправляет, надобно с ним потолковать. Бывай, Эомер, выздоравливай.
И с этими словами, Петер стиснул роханцу руку на прощание и устремился куда-то в пыльный вертеп, откуда несся гул и скрип блоков.
Оставшись один, Эомер отошел к реке и тяжело опустился на камни – усталость пудовыми гирями придавливала к земле, голова слегка кружилась от голода. Нужно было возвращаться в «Теплый очаг», но встать не было сил. Выбранившись сквозь зубы, Эомер оперся рукой о валуны и перегнулся через каменную кромку к воде – несколько глотков должны были хоть немного вернуть силы. Но ладонь неловко скользнула в воздухе, лишь замочив кончики пальцев.
- Вот незадача, - пробормотал Эомер, склоняясь ниже и стараясь уцепиться за камни мысками сапог. Вот уже совсем близко хлопотливый плеск быстрых струй… Маршал размашисто зачерпнул ладонью ледяную воду, и в этот миг круглый валун выскользнул из-под сапога, Эомер потерял равновесие и упал в холодные свинцовые волны.
Ледяная вода мгновенно захлестнула маршала с головой, сбив дыхание и сжав грудь студеными тисками. Но Эомер, не замечая ослепляющей боли в ребрах, взмахнул руками, вырываясь на поверхность, и тут же обломок бревна жестко и больно ткнул роханца в плечо. Эомер отчаянно заработал руками, силясь достичь издевательски-близкого берега, но могучий порожистый поток нес его за собой, среди кусков дерева, обрывков канатов и волочащихся по стремнинам булыжников. Ну же, берег был в двух взмахах рук… От холода немели мышцы, Эомер едва почувствовал, как колено прошлось по каменному порогу, сдирая сукно штанины вместе с кожей. Маршал обозлился – он сроду не выглядел эдаким олухом – тонуть в речонке, где можно задеть ногой дно. Он удвоил усилия, рассекая ледяную воду мощными движениями рук, вот уже вплотную… Эомер выбросил вперед руку, но ногти скользнули по граниту, еще раз!.. и снова скользкий берег ушел из-под рук…
- Мелькорова плешь!!! – в бешенстве зарычал маршал, и вдруг ощутил, как его схватили за ворот камзола, а звонкий мальчишеский голос произнес сверху:
- Полно, чужеземец, меня не так пышно кличут. Давай руку скорей, долго не удержу.
Роханец машинально ухватился за протянутую ладонь, по-юношески узкую и неожиданно сильную. Второй рукой охватил угловатый камень и вскарабкался на берег, едва переставляя потерявшие чувствительность ноги. Оказавшись на суше, маршал осел наземь. Его сотрясала крупная дрожь, в голове мутилось, а ободранное колено пронизала такая боль, что впору было взвыть. Не беда… Маршал стиснул зубы, унимая дрожь. Могло кончиться и хуже. Пара пыльных сапог, оказавшихся в поле зрения, напомнила Эомеру о нежданной подмоге.
- Благодарствуй, парень, - выдохнул он, встряхивая мокрыми волосами.
- Не стоит, - послышалось в ответ, - сама в свое время чуть не утопла.
Эти слова заставили Эомера разогнуть ноющую шею и в замешательстве посмотреть вверх. Перед ним стояла девица не более чем двадцати лет, облаченная в мужские порты, бордовую рубашку и видавший виды кожаный камзол. Тонкую талию охватывал яркий кушак, а длинные рыжевато-каштановые волосы венчала весьма поношенная и безупречно вычищенная шляпа-треуголка.
- О, - пробормотал Эомер, - простите, сударыня.
Девица в ответ широко и белозубо ухмыльнулась:
- Экий вы непоследовательный, с у д а р ь, - подчеркнула она, впрочем, без издевки, - то «мелькорова плешь», то «сударыня». Не нужно церемоний, лучше скажите, доберетесь ли вы самолично до «Теплого очага».
Эомер почувствовал вновь закипающее раздражение.
- Вы, любезная, меня зря за убогого держите. В реке и правда, кулем барахтался, и за помощь вельми признателен. Но уж до Брайд доковыляю, не извольте сомневаться.
Девица в диковинной шляпе кивнула, нимало не смущаясь:
- Вот и добро. Да только сначала пожалуйте за мной, нога у вас больно плоха с виду.
Девица протянула Эомеру загорелую руку, у манжеты рубашки звякнули несколько варварского вида браслетов. Маршал не принял руки, лишь сверкнул глазами и неуклюже поднялся на дрожащие ноги. Девица лишь пожала плечами. Развернувшись, она зашагала к ближайшему гроту, словно не имея и тени сомнения, что Эомер пойдет за ней. Маршал чертыхнулся, но последовал за девицей, собираясь немедленно сообщить ей, сколь неуместна ее бесцеремонность. Однако, переступив порог грота, Эомер замер в немом блаженстве: в гроте полыхал кузнечный горн, источая упоительный сухой жар. Девица уже торопливо сбрасывала с колченогого табурета какую-то ветошь.
- Вот, чужеземец, сядь да обсохни, после нашей реки не след в мокром платье разгуливать – уже к вечеру лихорадка свалит.
Пододвинув табурет Эомеру, девушка строго посмотрела ему в лицо пронзительно-зелеными глазами:
- Ну, не робей. И за срам свое купание не почитай – река здесь лютая, не одного прибрала. Я слышала, ты роханский кавалерист? Вчера у Брайд комендант обмолвился.
Говоря это, девица позвякивала чем-то у широченного стола, заваленного инструментом. Обернувшись, протянула маршалу глиняную кружку:
- Вот, хлебни. Сурурова работа, разом стужу из крови выгоняет. Меня Годже звать.
С этими словами она опустилась на одно колено, без малейшего смущения охватила голень Эомера руками и бережно согнула раненую ногу.
Роханец отпил обжигающий самогон, и по венам разлилось тепло.
- Рад познакомиться, - неловко улыбнулся он, морщась от боли, - а я Эомером зовусь. Ты уж прости за неучтивость, это я опосля купания манеры порастерял, не такой уж я увалень.
В ответ Годже залилась смехом:
- Ох, не тревожься, Эомер! Слышал бы ты, на каком я наречии голосила, когда меня из этой же реки вытаскивали! Даже Бьерг прибежал послушать, а он-то у нас почище Риносса с Суруром вместе сквернословит. Цела твоя нога, кавалерист, сейчас кровь остановим – и к вечеру забудешь.
Эомер тоже расхохотался. Ему не доводилось прежде видеть таких девушек: то, что он привык почитать неотесанностью и неженственностью, в Годже поразительным образом принимало облик искренности и обаяния. С неожиданной болезненной нежностью вспомнилась сестра. Статная и возвышенно-красивая Эовин была не чета этой бесшабашной девице, но Эомер ощутил в Годже какую-то знакомую, свойственную сестре струну. Вот и сейчас ему было покойно и легко в ее обществе, несмотря на во всех отношениях щекотливую ситуацию. Что девушка делает здесь, на восстановительных работах? Эомер не видел в пещерах ни одной женщины, а пыль на сапогах и камзоле Годже, несомненно, оттуда. Пришла навестить кого? Брата? Отца? Но расспрашивать было неловко, и маршал лишь молча смотрел, как девица сноровисто накладывает повязку на его колено, еле слышно что-то бормоча. Допив самогон, Эомер встал, отряхивая высохшую одежду.
- Пойду я восвояси, покуда еще чего не вычудил, - он поклонился девушке. – Благодарю сердечно за заботу, Годже.
- До встречи, Эомер, мое почтение Брайд, - девица зачем-то сняла треуголку, заботливо провела по ней рукавом и нахлобучила снова. – Бывай.
С этими словами, Годже унеслась к строительным лесам, а маршал неспешно двинулся к трактиру…
Обратный путь показался Эомеру вдвое длиннее: в шумном хаосе и суетливой толчее, где, казалось, Моргот ногу сломит, он едва сумел найти выход к складскому хранилищу, где только нынче утром беседовал с комендантом. Порядком уставший и страшно голодный, маршал заковылял к ближайшей переправе, бормоча под нос какие-то проклятия. В непроглядной пыли развала он и не заметил, что день уже полностью вступил в свои права, и солнце щедро зазолотило причудливые изгибы домов и сооружений, оживило извилистые улицы и добавило цвета прежде бурым и серым, а теперь рыжим и красноватым уступам и порогам каньона. Вскоре Эомер приметил сверкающий на солнце флюгер, а затем знакомые грубоватые очертания таверны, и невольно залюбовался причудливыми изгибами лестниц, бликами света в широких окнах и бугристым узором стен, оплетённых зелёным плющом. Нырнув в одну из каменных арок под сводами трактира, он оказался в небольшом внутреннем дворе. К его удивлению, тот был надёжно укрыт тенью невысоких, прежде невиданных Эомером деревьев, которые были рассажены в больших кадках. Здесь же стояли бочки, полные дождевой воды, и несколько низких скамеек. Слева нашёлся вход в кладовую, а дверь по соседству вела в трапезную. Здесь царила тишина, и маршал впервые заметил, как просторен был зал. Он был разделён массивными арочными пролётами, под низкими потолками висели грубого вида металлические прутья, на которых застыли потухшие свечи, дощатый пол был исчерчен полосами света, лившегося из распахнутых окон. Неровный рельеф стен был скрыт под ворсом звериных шкур и расшитых полотнищ, напоминавших гобелены в Золотом Дворце. Рохиррим не спеша пересёк зал, высматривая Брайд среди столов и укрытых плетёными коврами лавок, но нигде её не обнаружил. Он с досадой подумал о том, что всё добропорядочные горожане трудятся в городе: кто-то работает среди пыльных развалов обрушенного крыла крепости, другие охотятся на большой земле или корпят в своих ремесленных, и только он, бравый воин и крепкий муж, праздно проводит время в таверне. Кроме того, проклятое колено не давало ему покоя, напоминая о себе жгучей болью с каждым проделанным шагом, что делало его абсолютно бесполезным. Бесполезным…никчёмным, неспособным отплатить добром за радушие и заботу, оказанную ему здесь. Маршал снова ощутил отвращение к себе, расползающееся внутри мерзким пятном. Потому он поклялся, что завтра же утром возьмёт первую попавшуюся лопату и вернётся к развалу, даже если это будет означать, что он там же сляжет. Кивнув собственным мыслям, Эомер остервенело заковылял к дальней двери, из которой доносилась возня, грохот посуды и дивный аромат свежего хлеба.
Неловко замявшись, он стукнул костяшками пальцев в дверь и тут же отворил её. Внутри всё кипело, мельтешило и роилось, точно в муравейнике. В тесноте кухни шустро орудовали маленькие поварята, на каждом из них был длинный домотканый передник и большой колпак. Они проворно месили тесто в больших мисках, наполняли чугунки овощами, караулили румянящиеся в большой печи ржаные плетёнки и, затаив дыхание, помешивали кипящий и пыхтящий над широким очагом котёл. Здесь буквально негде было развернуться: повсюду были расставлены доверху наполненные мешки с зерном, пивные и винные бочонки, полки ломились от немыслимого количества посуды, на стенах висели высушенные травы и устрашающего вида приспособления, среди которых Эомер узнал лишь увесистую кочергу. Немудрено, что внимание на незваного гостя обратили лишь тогда, когда он едва не повалил высокое нагромождение каких-то кадок и корзин у самого порога. В тот же миг к нему обратилось пять пар больших любопытных глаз, и маршал понял, что каждый его волосок и каждая складка на рубахе внимательно и недоверчиво изучается.
- Здравствуйте, ребятишки, а далеко ли хозяйка ушла?- приветливо прогремел Эомер, обводя добродушным взглядом замолкшую детвору. После секундного колебания и перешёптывания, кто-то неуверенно отозвался:
- А её нет. Может, в кладовую пошла, а может и еще куда.
Эомер почесал в затылке: придётся дожидаться, пока не вернётся Брайд – уж больно голоден. Он замешкался на пороге и в нерешительности снова оглядел кухню, точно надеясь приметить рыжеволосую шевелюру гномки из-за груды чистых полотенец или свободное местечко, чтобы присесть. Между тем, дети столпились в кучку и принялись шумно перешёптываться, то и дело оценивающе поглядывая на незнакомца или многозначительно кивая в его сторону. Эомеру не нужно было прислушиваться, чтобы разобрать презабавный разговор:
- Да-да, это точно он, я его сразу узнал!- тревожно зашептал кто-то,- тот самый бродяга-разбойник, который покинул родную страну и отправился на поиски сокровищ. Я слыхал, он нашёл что-то в нашей пустоши…
- Не-е-е-т, тот бородач и у него не было глаза. А это наверняка бывший шаман, который потерял свою силу: вишь, какой бледный, - серьёзно возразили ему.
Маршал усмехнулся в кулак: много слышал он в свой адрес всяких слов, да только колдуном, да искателем приключений его называли впервые.
- Вы что все, белены объелись?! – оборвал третий голос, - Это воин из Рохана, он был ранен в битве с разбойниками!
- Это тебе, поди, мамаша сказала? – в первом голосе послышалось ехидство, - ты ведь во всём слушаешься мамочку, да Фергюс?
- Эй! Мне комендант сам сказывал! - возмущённо выкрикнул мальчишка лет восьми со встрёпанными светлыми волосами, торчащими из-под съехавшего набок колпака. Он немного картавил, - Честное слово!
-А он не говорил, что Эдвин всё равно лучше тебя держит меч? Тебя он побеждает с трёх ударов, а у вас даже оружие деревянное, - холёный эльфийский мальчик в отутюженном переднике со значением возвёл тонкий длинный палец к потолку.
- Да ты только и умеешь, что метёлкой орудовать, долговязый! – зарычал Фергюс, подлетая к отпрянувшему эльфу с длинной ложкой в руках и выставил её вперёд, словно меч, - да я тебя на капусту порублю!
Эомер до того с молчаливым любопытством наблюдавший комичную сцену решил, наконец, вмешаться, дабы, чего доброго, не допустить погрома в кухне Брайд:
- Ну, будет вам, господа, - он опустил широкие ладони на плечи мальчишек, - кулаками махать – не велика наука, а вот терпение в себе воспитывать – другое дело.
Маршал подтолкнул их друг к другу для примирительного жеста, однако рукопожатие вышло хлипким, а парнишки сразу же обменялись кислыми взглядами. Как только Эомер отвлёкся, юный эльф надменно нахмурился, а Фергюс принялся корчить страшные гримасы из-за локтя маршала.
- А ты, парень, верно сказал: из Ристании я прибыл, служил в кавалерии короля Теодена, - добавил роханец, усаживаясь на невысокий трёхногий табурет у печи. Дети тут же позабыли о недавнем переполохе и взволнованно загудели, столпившись возле Эомера.
- Я же говорил! – ликующе воскликнул Фергюс, стукнувшись кулаками с приятелем, молодым орком, - А правда, что вы оседлали дикого варга?- тут же обратился он к роханцу.
- А, может, быка?- загалдели остальные.
- Или водокрысу?..
-Что это ещё за зверь такой?- захохотал маршал, отбиваясь от шквала обрушившихся на него вопросов.
- Разве вы не знаете? – удивился Фергюс, - это оборотень!- заговорщицки подмигнул он Эомеру, и тот отметил знакомый плутовской блеск в глазах мальчика, - он может принять облик любого зверя и охотится на одиноких путников на большой земле!- торжественно закончил парнишка.
- А так он выглядит совсем как крыса,- деловито добавил маленький эльф.
- Неужто кто-то из вас его видел?- подыграл им маршал.
- Э-э-э, нет, - нисколько не смутились дети, - но Бьёрг видел, он клялся нам, что подстрелил одну такую тварь на прошлой неделе!
Тут роханец едва сдержал усмешку: этот остроязыкий стервец Хальбьёрг, похоже, везде суёт свой нос. Сам звук его имени вызывал в Эомере волну невольного раздражения.
- Увы, в наших краях таких чудищ не водится. Зато Рохан знаменит своими лихими скакунами: сильными, скорыми жеребцами с косами в гривах и крепкими сёдлами на спинах, - Эомер невольно вздохнул, вспоминая своего верного Гланфинеля, потерянного среди неприветливых степных просторов. Он не сомневался, что конь нашёл путь домой, однако привычная тоска камнем легла на сердце.
Роханец перевёл взгляд на детей, таких разных и таких похожих: высокий, аккуратно причёсанный юный эльф, молчаливый молодой орк, улыбчивые девочки и непоседливый Фергюс – их глаза одинаково светились любознательностью и искренностью, присущей всем детям. Поколение, которое не знает вражды – это ли не чудо? Это ли не единство, о котором говорил Риносс? Он вглядывался в детские лица и чувствовал, как старые убеждения отлетают, словно старая чешуя, пережитки прошлого.
- Эй, господин, вы слушаете? – недовольно позвал Фергюс, прерывая цепь его мыслей, - в Пропасти ездят только на варгах. Мужчина считается воином Лайнгарта только после того, как объездит своего зверя. Когда-нибудь и у меня будет свой собственный! - он мечтательно прикрыл озорные глаза.
- Тебе волю дай, завтра к Дангору полетишь, - вдруг послышалось из-за двери, а затем в кухне появилась и сама Брайд с неохватной корзиной овощей в руках, - обычно дети ласковых зверушек заводят, а ты только об этом чудище и толкуешь.
- Ты ведь никогда не видела варгов вблизи, мама! - рассердился Фергюс, недовольно оттопырив нижнюю губу и скрестив руки на груди. Эомер едва не подскочил на месте: не ослышался ли он? Этот парнишка назвался сыном Брайд, или он, маршал, ещё и слухом повредился? На лице роханца промелькнуло недоумение, озадаченность, сменившаяся выражением крайнего замешательства. Он внимательнее присмотрелся к Фергюсу: короткие светлые волосы торчат в разные стороны, зелёные глаза полны энтузиазма и вдохновения, румяный, улыбчивый, на носу мука. И хотя Эомер доселе мало знавал гномов, да только он не сомневался: этот мальчишка - человек.
- И слава Эру, - невозмутимо отрезала Брайд, расторопно выкладывая овощи в большой медный таз с водой, - и тебе не советую спешить, дорогой, чай, не котята. Вымой лучше овощи.
Поняв, что разговор окончен, мальчик недовольно хмыкнул и нарочито медленно поплёлся к скамье, на которой высился таз. Эомер отметил, что ростом мальчик был немногим меньше гномки. Она тем временем приметила застывшего в недоумении Эомера и просияла:
- Маршал, голубчик! Давно ли воротился? Наверняка голодный как волк, - хозяйка радушно развела руками, - Так, детвора, накормим нашего гостя! Несите миску и прибор, да поживее – похлёбка вкусна, пока горяча, – скомандовала она привычным бодрым голосом и устремилась к очагу. Надев фартук, Брайд принялась сосредоточенно высыпать содержимое каких-то коробков в большой шипящий котёл.
Пока поварята ловко накрывали на стол, Эомер, поколебавшись, негромко обратился к Брайд:
- Не твой ли там сынишка, хозяйка?
Гномка, до того бдительно наблюдавшая за содержимым котла, подняла голову:
- Верно, мой это проказник, - она украдкой взглянула на мальчика. В этом взгляде читалась такая трепетная нежность и невольная гордость за сына, что Эомер неловко опустил глаза, будто нечаянно подглядел что-то сокровенное.
- Рвётся он в герои, да так, что силком не удержишь, - продолжала Брайд, польщённая вопросами Эомера, - чуть работу в кухне закончит, глядь - а он уже на плацу. Ему бы всё мечом махать, да коменданта донимать.
- Какой мальчишка ведёт себя иначе, - благодушно заметил Эомер, вспоминая, как в детстве сам тайком таскал отцовские доспехи и устраивал баталии с крестьянскими мальчишками. За тем, маршал и не заметил, как перед ним возникла внушительных размеров чашка, источавшая сказочный мясной аромат, хлебная лепёшка, да кружка доброго пива. Роханец с удовольствием принялся за еду...
- Видно совсем загонял тебя старый Гунд, гляди, как ногу-то расшиб, - осторожно уронила Брайд. Эомер едва не пронёс ложку мимо рта: ну что за женщина! Острый глаз.
- Да если б так, скребли бы кошки на душе?- сокрушённо вздохнул роханец, проглатывая хлеб, - был я там досужий да в чистом платье, что пятое колесо в телеге – не к месту.
Брайд ласково улыбнулась ему:
- Не тужи, маршал. Работы в Лайнгарте не счесть – всем хватит с лихвой. А ты парень хоть куда: статен, плечист, силён – чего ж ещё хорошему работнику надобно? - гномка потрепала его маленькой пухлой ладонью по плечу, и у Эомера как будто отлегло от сердца. Ему хватало одного присутствия этой удивительной женщины, чтобы на душе его становилось спокойнее.
- Верно, разруха в том крыле знатная, и работы много, да только не видел я, чтобы трудились так неистово, хотя и на Родине моей лентяев не терпят, - заметил он, уплетая за обе щеки, чем Брайд была весьма довольна.
- Не всё так гладко в Лайнгарте, как кажется на первый взгляд, - невесело отозвалась она, - живём на отвесных скалах, под ногами ущелье – поди и сам понимаешь, что легко покой каменных глыб нарушить. Да только этот обвал много горя принёс нам, маршал, и восстановить то крыло для каждого из нас - дело чести.
Сказав это, Брайд надолго замолчала, хлопоча над очагом. Эомер не спешил нарушать тишину, размышляя над её словами. Он силился вспомнить всё, что он слышал о случившемся, и вскоре понял: при нём никто и словом не обмолвился ни о причине обвала, ни о его подробностях. Однако если он действительно решил остаться в Лайнгарте, ему необходимо это выяснить.
Закончив трапезу, Эомер отблагодарил хозяйку и поварят. Невзирая на протесты, Брайд отправила его отдыхать, заявив, что пока он не станет похож на человека, не видать ему никакой работы. У маршала не было никакого желания прекословить, и он направился к лестнице. Из открытой кухонной двери до него долетел негромкий напев, который он помнил ещё очень долго:
Среди пик могучих гор
Приоткрыв луны затвор
Ты увидишь жизнь иную:
Там, презрев солнца свет,
Трудится во мраке недр
Тот народ, что родным зову я,
В сердце память о доме волнуя …
Пусть смеётся ночь,
Смерть дано нам превозмочь,
Сокрушить твердь и камень руками,
Заковать боль и гнев,
Немощь, старость заперев,
И сберечь от врага свои тайны.
Ценим доблесть, добро
Как мифрил и серебро,
Ум и мудрость наследуем гордо.
Пламя в нашей груди
Ма́хал в кузнице творил,
И сердца закалило оно -
Покорять бури нам суждено!
Пусть смеётся ночь,
Смерть дано нам превозмочь,
Пронести своё имя сквозь годы.
Вечно будет жить тот,
Кто увековечит род
В гордом профиле залов Ногрода.***
*Ногрод - крепость гномов в Эред Луин (Синих горах).
*Ма́хал - имя Ауле в переводе на кхуздул.
***
Проснувшись, Эомер обнаружил, что в комнате совершенно темно, и досадливо пробормотал какое-то подходящее к случаю выражение. Он собирался сегодня как следует познакомиться с городом, да и Брайд, так по-матерински бесцеремонно отправившая его почивать, обещала ответить на многие его вопросы. Вместо этого он обзавелся новой хворью – колено давало себя знать ноющим покалыванием – и вдобавок проспал до вечера, словно роженица. Со злостью натянув сапоги, Эомер распахнул дверь и остановился: снизу отчетливо неслись звуки музыки и развеселые голоса. Похоже, в трактире ужинали, а это событие пропускать смысла не было – и так пропустил полдня.
Прихрамывая, Эомер спустился по лестнице и остановился на нижней ступеньке, машинально приглаживая всклокоченные волосы и оправляя камзол. Трапезная «Теплого очага» была залита светом десятков факелов и свечей, в камине ярко пылал огонь, а за столами, уставленными снедью, сидело множество народу. Маршал все еще слегка растерянно озирался, а к нему уже спешила Брайд, облаченная в белоснежный передник с рюшами. У роханца невольно потеплело на сердце – дома, в Ристании, хозяйки тоже наряжались в этакие передники, принимая гостей.
- Слава Эру, сам пробудился! – воскликнула, меж тем, гномка, сияя улыбкой. – Я все думала, будить ли тебя к ужину! Чего замер, аки тополь? К столу ступай. Эй, - зычно воззвала хозяйка, обернувшись, - подвинетесь, еще гость пожаловал!
Эомер двинулся через залу – ему уже махал рукой Сурур, устрашающе ощерив клыки в улыбке. Напряжение первых секунд отступило – в гуле приветствующих его голосов слышалось неподдельное дружелюбие. Сев рядом с орком и отвечая на рукопожатие, маршал оглядел стол, на котором высились два пивных бочонка и дымились несчетные глиняные блюда, испускавшие целый букет бесподобных ароматов.
- Эге, - проговорил он в невольном восхищении, - да у вас тут весело, ребята!
Эта незатейливая фраза вмиг растопила лед, чьи-то незнакомые ладони там и тут похлопали по плечам, а перед роханцем материализовалась нешуточных размеров миска и столь же внушительная кружка.
- Знакомься, брат. Это Бесси, женушка моя, - Сурур обнял за плечи сидящую рядом женщину, и Эомер остолбенел. Вот оказывается, каковы «орчихи». Бесс сдержанно улыбнулась, блеснув клыками, встала, откидывая за спину неохватную косу, и протянула Эомеру длиннопалую руку.
- Добро пожаловать в Лайнгарт, Эомер, - ее голос был низок и слегка хрипловат, оливково-смуглое лицо отличалось странными чертами, словно слабый глазами художник, силясь разглядеть собственное творение, слишком крупно прорисовал губы, излишне четко вывел линию скул, а, пытаясь сделать нос изящным, вырезал ноздри с чрезмерной резкостью. И удивительно уместными на этом лице были столь же слишком черные, слишком выразительные, слишком затейливо выписанные глаза. Такими пронзительными изображениями глаз подчас украшали щиты, но не женские лица – не к месту подумал Эомер. Это лицо не было безобразным. Это была особая, варварская красота, никогда прежде не виданная Эомером.
- Здорово, Эомер, - послышался знакомый голос, и маршал увидел, что ему с улыбкой протягивает руку сидящий по другую сторону стола Риносс. Пожимая сильную ладонь, Эомер едва не ухмыльнулся – и где был привычный ему суровый комендант? Камзол эльфа был распахнут, рубашка полу расстегнута, слегка обнажая загорелую грудь, а в карих глазах мелькал шальной огонек – Риносс был в ударе, малость нетрезв и вызывающе красив.
- Ну, брат, давай за здоровье твое выпьем, - прогрохотал Сурур, отвлекая Эомера от комендантовых метаморфоз, - Годже сказывает, ты в реку нынче упал, да боролся с течением, что рыба. Молодчина, роханец, из той реки не все выбираются, ох, не все!
Эомер что-то смущенно пробормотал, сталкивая кружку с десятком других. Он не мог не оценить такта девицы, что, зная о неизбежном распространении истории с купанием, выставила его перед общей молвой едва ли не героем…
… После третьей кружки Эомер уже перезнакомился с доброй половиной сидящих в зале и принял несколько приглашений зайти в мастерскую к тому или в лавку к этому. В трактире лайнгартцы казались еще разношерстней, чем запомнились Эомеру утром – сейчас, сбросив рабочее платье, облаченные в калейдоскоп разнообразных одежд, они поражали несхожестью, подчас почти гротескной. В зале было полно женщин, но Эомер заметил, что здесь сидели лишь замужние дамы, явившиеся с мужьями. Исключение составляла Годже в своей неизменной треуголке, но она, похоже, мало относила себя к слабому полу. По-мужски одетая и ничуть не захмелевшая, несмотря на несколько пустых кружек, стоящих перед ней, она о чем-то увлеченно толковала с сидящим рядом Хальбьергом.
Подоспела разрумянившаяся Брайд, со стуком водрузила на стол очередное блюдо, и, увидев, как комендант дружески подливает пива Эомеру, одобрительно кивнула – распрей она не терпела ни у себя в трактире, ни в Пропасти вообще. В качестве поощрения гномка пододвинула дымящееся яство к Риноссу, а тот тепло улыбнулся:
- Благодарствуй, Брайди.
- Ишь, Брайди! – гномка строго погрозила эльфу ложкой, - зазнобу свою Брайди зови, а я – Брайд!
- А кто ж моя зазноба, как не ты? – комендант откинулся на спинку скамьи, и глаза его заискрились лукавством. – Братья! Кто у нас тут есть красивей нашей хозяюшки?
Ответом послужил восторженный гул голосов и грохот кружек, а гномка, зардевшись, сорвала с плеча полотенце и звонко хлопнула Риносса по затылку.
- Бесстыдник окаянный! Я тебе покажу, как чушь городить! – с этими словами, Брайд кокетливо поддернула корсаж и унеслась к очагу, пряча польщенную улыбку.
…Вечер катился своим чередом, и Эомер давно потерял счет съеденному и выпитому. Народ был во хмелю и безудержно весел, но отчего-то не вспыхнуло ни одной драки, что были в обыкновении на роханских пирушках. Не обошлось и без курьезов. Маршал выяснил, что эксцентричный ловкач Хальбьерг на деле – пижон и любитель пари. Первый спор за вечер предложил именно он, и, к вящему изумлению Эомера, оппонентом вызвалась неугомонная Годже. Маршал привык, что в любом споре соревнуются в умениях, но это пари заключалось в обратном. Здоровенный гном (как выяснилось, это и был пресловутый Гунд), со смехом поднес Хальбьергу набитую трубку. Некурящие соперники должны были по очереди затягиваться. Проигравшим считался тот, кого первым одолеет кашель. Эомер тут же затесался в толпу любопытных, ожидая потехи. Под подбадривающие крики юноша глубоко вдохнул дым. Смуглое лицо слегка побледнело, губы исказились, было видно, что ему не по себе. Но Бьерг медленно выдохнул густую струю дыма и поднял руку – он справился. Эомер с волнением наблюдал, как трубку берет Годже. Девица была ему не в пример симпатичней, чем самоуверенный нахал Бьерг. Затягивалась Годже не спеша, сосредоточенно прикрыв глаза, и так же медленно, невозмутимо выдохнула, победно вскидывая голову. Облако дыма устремилось к зрителям… и из первых рядов послышался удушливый кашель Риносса.
- Эй, братцы, комендант проиграл! – выкрикнул кто-то, толпа грохнула хохотом, и Годже тоже рассмеялась, немедленно раскашлявшись.
- Я победил! – тут же вскочил на ноги Бьерг, отчего звякнули его многочисленные украшения. – Годже, с тебя угощение!
- Э, малец! – неожиданно для себя вдруг встрял Эомер, заглушая возмущенные возгласы Годже, - ты не дерзи девушке! Она закашлялась вовсе от смеха, когда уж давно выдохнула дым. Так что победу приписывать себе рано. Да и что за фасон – с девицей на затяжку спорить. Ты с мужчиной поспорь.
Бьерг шагнул к Эомеру, сузив глаза и вскинув подбородок уже подмеченным роханцем прежде дерзким движением:
- Ты меня, чужак, манерам учить затеял? Что ж, изволь. Раз сам напросился – давай с тобой об заклад побьемся. Пьем самогон – и после каждой кружки ходим по ребру положенной на бок скамьи. Да кто первый оступится.
Эомер усмехнулся – мальчуган начинал его злить.
- Что ж, давай, коли на голову крепок.
Противникам тут же принесли по кружке, полной дивной прозрачности самогоном. Эомер поднял свою, встал, отвешивая поклон:
- За ваше здоровье, добрые жители Лайнгарта! Храни Эру ваш край! – С этими словами, он осушил кружку до дна, с грохотом обрушил ногой скамью и споро прошел по ребру из концу в конец.
Выслушав аплодисменты роханцу, Бьерг фыркнул:
- Да ты чистый поэт! Ну, держись.
Схватив кружку, юноша одним махом опрокинул в глотку алкоголь, откашлялся, вытирая слезы. Затем, сверкнув на Эомера победным взглядом, занес ногу над скамьей… и навзничь рухнул на пол. Несколько секунд протекли в тишине, и «Теплый очаг» взорвался таким смехом, что задрожали стропила.
- Силен, - Брайд хохотала, и рыжие кудри ее плясали в такт смеху по пухлым плечам, - ты, брат, в кладовую снеси нашего выпивоху, на мешках с мукой проспится. А сам воротись – я тебе аккурат выигрыш из печи достану.
…Вернувшись из кладовой и вытирая руки, припорошенные поднявшейся с мешков мучной взвесью, Эомер сел на прежнее место. Весёлые гости, порядком насытившиеся дивными блюдами искусницы-хозяйки, ринулись в пляс. Известные всем старинные песни сменялись то грозным и воинственным раскатом барабанов, то убаюкивающими мелодиями струнных, то звонкими голосами диковинных инструментов, которых Эомер и видеть не видывал прежде. Чудные напевы смешивались с топотом множества ног, подбадривающими возгласами, насвистыванием – и Эомер не жалел ладоней, громко прихлопывая в такт грянувшей вновь музыке.
- Чего ж ты, молодой человек, не пляшешь? – обратились к нему. Повернув голову, маршал обнаружил хрупкого старца, в жилище которого очнулся, когда впервые попал в Лайнгарт. Тот слегка щурил синие глаза на яркий свет и рассеянно улыбался, то и дело прикладываясь к непомерно большому для него кубку. Пальцем расправив пышные усы, старик добавил, - выглядишь ты теперь совсем здоровым, не то что давеча.
- Спасибо, отец. Я бы рад отдать должное музыке, да только талантом к танцу не владею, - засмеялся Эомер, - и прежде не мешало бы хоть день отработать по совести, а после веселиться вдоволь.
- Слова истинного мужчины, - старик одобрительно кивнул маленькой головой, - знавал я роханский род и вижу, что не утратил он былой своей мощи.
- Когда же бывал ты в Ристании? – оживился маршал, и в глазах его скользнула едва уловимая тень.
- Ох и давно это было, маршал, - вздохнул почтенный гном и погладил белую бороду, точно вспоминая стародавние времена, - приходилось мне скитаться на старости лет немало: куда только не заносила Судьба, да всё одно – привела в Пропасть… А зовут меня Дангхам, - спешно прибавил старик, за разговором позабывший представиться.
- Рад знакомству, - Эомер несильно сжал в руке узловатую старческую ладонь и, отпив эля, продолжал, - не устаю дивиться столь приветливому краю. Здесь, в Лайнгарте, и в работе и в веселье знают толк.
Дангхам булькающее хохотнул:
- А как же! На стыке культур чего только не увидишь!.. - гном принялся рассказывать о диковинных небылицах, встреченных им в Пропасти, однако Эомер слушал в пол уха: его внимание вдруг привлекли двое мужчин, расположившихся на шкурах у самого огня. Оба низко наклонились над пламенем и не шевелились. Среди общего шума стоящего в таверне, Эомер не мог разобрать, их разговора, но отчего-то ему страстно захотелось узнать, на что эти двое так уставились.
- Жарят чего? – оборвал маршал Дангхама, кивнув в сторону очага,- Али забава какая?
Старик проследил за движением Эомера и без улыбки заговорил:
- Это старинный обычай, игра, если хочешь. И забавой её едва ли назовёшь, - он пожал плечами.
Эомер удивлённо вскинул брови и снова взглянул на недвижные, сгорбившиеся спины. Что же это за странный ритуал?.. Прошло несколько долгих минут, прежде чем к двоим незнакомцам присоединился темноволосый истерлинг, имевший крайне равнодушное выражение смуглого лица.
- Тебе стоит знать Нилама, нашего казначея, - снова подал голос старец, указывая на истерлинга. Тот был облачён в свободные пурпурные одежды, курчавые волосы были убраны на затылке в тугой пучок. Точно почувствовав на себе взгляд роханца, Нилам вопросительно вскинул тёмную, рассечённую бледным шрамом бровь, однако маршал не отвёл взгляда. Перекинув вычурно украшенную курительную трубку в уголок рта, истерлинг резким движением бросил что-то в огонь. Пламя взвилось и зашипело, беспокойно дрожа зелёными всполохами. Сидящие рядом с Ниламом немедленно отшатнулись от очага, схватившись за головы, точно от дикой боли. Эомер нахмурился.
- Непотребное занятие для казначея, - заметил роханец.
- Отнюдь. Зовётся оно Гунхуг – «сражение мыслей». Победа в нём даёт лайнгартцу право получить любое из тех сокровищ, что хранятся в казне, - пояснил старик, шумно отхлёбывая из кубка, - за долгие годы существования крепости немало диковинных драгоценностей со всех концов света попало в сокровищницу: узнай кто об этом, всякий король загорелся бы мыслью осадить наш город.
- Кому же принадлежат эти богатства?
- Всем нам, - добродушно отозвался Дангхам, - но в то же время любой может получить вещицу для себя, ежели победит в честной борьбе. Достаточно назвать желаемое и раскрыть свою душу.
- Коли так, чего ж мало желающих?- усмехнулся маршал. Сам он был небольшой охотник до всяческих богатств.
- Так ведь на моём веку была лишь одна победа, - старик нетерпеливо заёрзал на лавке, придвинувшись поближе к маршалу, и принялся спешно растолковывать что к чему, - суть гунхуга понять немудрено: для того требуется двое. Они садятся супротив огня, где топится особый порошок, - Эомер кивнул, припоминая зелёные языки пламени, взметнувшиеся в очаге, после того, как Нилам бросил в него щепотку порошка. Тем временем гном продолжал, - он пробуждает самое сокровенное, самое важное воспоминание. Тот, чья мысль окажется сильнее, сразится с Ниламом. А коли одолеешь и его – проси всё, что пожелаешь.
- Всего только воспоминание?
- Ха!- всплеснул руками старик и хлопнул рохиррима по плечу, - ты, маршал, не забывай, что суть наша воспитывается в течение всей жизни, и зиждется на том, что мы когда-то испытали: сильнейшая боль, необъятная радость и счастье, любовь и истинное сострадание – и всё это наша память. Не каждый решиться вновь пережить то, что было, тебе ли не знать.
Эомер снова взглянул на побелевших от напряжения игроков, обессиленно развалившихся на шкурах и тяжело хватавших ртом воздух. Верно. Ни за какие богатства мира он не захочет снова пережить позор и унижение в Золотых Чертогах. Маршал встряхнул головой, будто прогоняя тяжкие мысли прочь, и в очередной раз поднял кружку – негоже теперь ворошить то, что уже прошло…
Погрузившись в раздумья, Эомер и не заметил, как Сурур стянул холщовый чехол с гитары.
- Ну, братья, подпевайте, - пророкотал он, звонко пробежав когтистыми пальцами по струнам. Эомер откинулся на спинку, отламывая добрый кусок от принесенного Брайд пирога. Он никогда не слышал, как поют орки… А Сурур затянул хрипловатым, сильным баритоном:
Я не правитель, не король - да и не нужно,
Не по клыкам корона - да и шут со мною,
И пусть не князь мой друг, что сел со мной за ужин -
Зато он яду не подсыплет мне в жаркое.
Я не поэт, не менестрель - и слава Эру,
И в лицедеи рожей не гожусь наверно -
Пускай Мелькор таланта мне отсыпал в меру,
Зато вам, братья, веселей сидеть в таверне.
Я не воитель, не герой - да и не надо,
Я ж не дурак, чтоб воевать другим в угоду,
Ведь я давно завоевал свою награду -
Свою жену, своих друзей, свою свободу.****
… Нестройный хор голосов подхватил последние строки, а Эомер глубоко вздохнул. Ему давно не было так спокойно…
Когда Эомер поднялся с места, толстые восковые свечи под потолком почти догорели, и теперь едва мерцали в полумраке просторной трапезной. Большинство гостей уже покинули трактир и неспешно потянулись вдоль пустынных улиц по домам. Женщины в белых передниках ловко сооружали высокие горы посуды и сносили их в кухню, из которой слышался усталый, но неизменно повелительный голос гномки, спешно дававшей указания. Маршал прошёл знакомым узким коридором на двор и с наслаждением вдохнул отрадную прохладу ночи. В тёмном омуте неба застыл чёткий круг луны, сквозь кроны деревьев струился её блёклый свет, серебря стёртые каменистые стены. Свежий ветер, доносившийся из пропасти, пробегавший вдоль извилистых улиц и арок, дунул в лицо, прогоняя жар и задорный хмель. Упоительно влажный воздух наполнял лёгкие. Что за благодать … что за чудесное место, - думал Эомер, усаживаясь на лавку у раскидистого зелёного дерева. Когда ещё ему дышалось так свободно, на душе было так легко, а взор был так ясен? Те времена, казалось, безвозвратно канули, и вдруг в этой Богом забытой глуши он неожиданно для себя обнаружил удивительный край, где всё делали по совести, в чести была не власть, не жажда славы или новых земель, а простые радости жизни: семья, добрые товарищи, работа по сердцу, кров и надёжное пристанище. Теперь маршал почувствовал, как жалящий ком обиды и одиночества отпустил. Эомер больше не чувствовал себя изгоем Рохана или чужаком Лайнгарта: он был частью этой невообразимой жизни, бесстрашно кипящей среди скалистых уступов пропасти. Он, наконец, почувствовал себя свободным человеком.
В безмолвной тишине ночи вдруг раздался звонкий всхрап и недовольное копошение, явно доносившиеся из кладовой: даже во сне этот задира Хальбьёрг умудрился насолить и разрушить всё волшебство момента. Эомер с улыбкой покачал головой: нечего и думать, наутро у этого наглеца кости будут ныть порядочно. Что за печаль у этого парня, если за каждый взгляд он готов вцепиться в глотку? Эомер откинулся спиной на крепкий древесный ствол и смежил веки, чувствуя, как на него вдруг нахлынула дремота. Перед глазами поплыли неясные образы и осколки воспоминаний, чудились звуки знакомых голосов - всё кружилось и мелькало, пока вдруг не приобрело очертания лица. Поначалу Эомер едва мог его различить, но вскоре он понял, что над ним склонилась незнакомая женщина, и, как ужаленный, вскочил с лавки.
- Извиняйте, сударыня, задремал я малость, - смущённо пробормотал маршал, оправляя замявшуюся рубаху – сон как рукой сняло, - не серчайте.
Женщина ласково улыбнулась ему, склонив голову в приветственном кивке. Она была несказанно хороша собой – гордая посадка головы, природная стать, пышное облако тёмных волос, и соблазнительные округлости фигуры, угадывающиеся среди складок простого платья.
- Желаете присесть? - Эомер неловко указал на лавку, - здесь ночью чудо как тихо, а после дневного гула, о чём ещё можно мечтать? – заулыбался он, однако ответом ему был лишь пристальный взгляд больших тёмных глаз, в которых Эомеру вдруг увиделось что-то слепое, стеклянное, точно незнакомка его не слышала.
Смуглое лицо, имевшее мягкие, приятные черты, было лишено всякого выражения, а неловкое молчание становилось тревожным. Может, стряслось чего? Вон как влажно блестит лоб, и лихорадочно сверкают дивные глаза. Он хотел было расспросить её, но незнакомка жестом остановила затрепетавшие на языке слова и, протянув руку, коснулась его груди тонкими холодными пальцами.
- Не говори. Внимай, - заговорила, наконец, женщина, не отрывая от него невидящего взгляда, от которого у роханца вспотели ладони, - И всё что слышишь ты, запоминай.
Рука, до того спокойно лежавшая у него на груди, вдруг вцепилась в рубашку мертвой хваткой. Эомер попытался освободиться, однако возмущённое восклицание не успело сорваться с его губ. Он похолодел: вместо смуглой круглолицей красавицы на него смотрела сухощавая старуха. Седые волосы плясали на ветру, впалые щёки заострили изрытое морщинами сморщившееся лицо, на котором сияли безумным блеском стеклянные глаза. Жилистая сухощавая рука сильнее сжала ворот его рубашки, а ссохшиеся губы приблизились к самому его уху - у маршала засосало под ложечкой. Что это ещё за чертовщина?..
И тут сиплый старческий голос торжественно прорезал тишину:
В лукавом мраке лицедейства
Ты побредёшь, точно слепец,
И, хоть ведом рукой злодейства,
В свой час ты станешь правды жнец.
Ты не играй в бреду дурмана:
Ведь жизнь чужая на кону,
Чтоб узником не стать обмана -
Ты верь не сердцу, а уму.
Железная хватка вдруг ослабла, скрежещущий голос старухи эхом отдавался в голове Эомера. Когда он вновь открыл глаза, то понял, что всё ещё сидит на лавке. Маршал спешно огляделся – никого. Из кладовой, как и прежде, доносилось безмятежное сопение Бьёрга, из кухни - хлопотливый шум - всё вокруг было спокойно. Эомер рассеяно потёр глаза и, поднявшись с места, не спеша побрёл внутрь трактира, силясь выкинуть из головы почудившиеся ему в хмельном бреду видение.
***Текст песни- автор "футы-нуты"
****Текст песни- автор "Serpent"
