Глава 5«Во время нападения индейцев в 1541 году город был сожжён, а в 1580 году восстановлен Хуаном де Гараем. В момент основания и после восстановления, город входил в состав Вице-королевства Перу, которое являлось частью Испанской империи…».
Машина на полной скорости врезается в самосвал. Джип проносит еще на несколько метров, прежде чем самосвал успевает затормозить.
«В 1776 году Буэнос-Айрес стал столицей вновь созданного Вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Во время первого британского вторжения, которое произошло в 1806 году, город в течение нескольких месяцев был оккупирован британскими войсками…».
После: скорая, полиция, пожарные – тело Бласа вытаскивают из горящих обломков. Я не подхожу близко, стою, уткнувшись лицом в воротник Маркоса, и боюсь открывать глаза. Нахожусь в странном оцепенении – ноги примерзли к земле, не могу пошевелиться.
«В 1810 году произошла Майская революция, во время которой в городе был смещён испанский наместник и сформирован временный правительственный орган – Первая хунта, ставшая первым национальным правительством Аргентины …».
Как ни странно, слез нет. В горле стоит комок, мысли путаются, и я уверена, что он мертв. Я видела все своими глазами – после такого не выживают.
«Первая хунта, которая пришла к власти после смещения испанского наместника Буэнос-Айреса Бальтасара де Сиснероса, придерживалась сходного с ним политического курса. …»
Подходит офицер. Сообщает номер больницы, в которую отправили Бласа. Решаюсь оторваться от Маркоса и поворачиваюсь к офицеру, блуждая по его лицу бессмысленным взглядом. Первые секунды не могу вникнуть в разговор Маркоса с человеком в форме. Постепенно приходит осознание.
«В 1815 году население провинций критиковало деятельность верховного правителя Объединённых провинций Ла-Платы Карлоса Мария де Альвеара. Он был свергнут 20 апреля 1815 года, через четыре месяца после утверждения в должности…».
Блас жив. Маркос предлагает направить Бласа в лучшую больницу, но офицер говорит, что нужна ближайшая, – иначе не доедет. Внезапно отмираю и хватаю офицера за рукав. Да, потерпевший жив, но находится в тяжелом состоянии. Шансов практически нет.
«Начался период порядка и реформ: создан Генеральный Архив Буэнос-Айреса, открыта товарная биржа. Начал свою деятельность Университет Буэнос-Айреса и создано Общество физики и математики…».
В машину скорой помощи нас не пускают. Маркос берет такси, и мы едем в больницу. Машину трясет, и мы останавливаемся на каждом светофоре. Дергаю за ручку, чтобы выскочить и побежать пешком, но Маркос пытается мне помешать, и я истошно кричу на него. Машина снова трогается с места...
«Таким образом…сеньорита Линарес!», - прервала внезапно свою вялотекущую речь Хильда и недовольно посмотрела на меня.
Я подняла на нее затуманенный взгляд.
– Что произошло после свержения Карлоса Мария де Альвеара?
Я недоуменно нахмурилась и оглянулась на Мариссу. Та сама весь урок увлеченно рисовала на полях тетради, так что теперь в надежде взирала на Маркоса, усиленно подававшего мне тайные знаки. Я вздохнула и измученно посмотрела на Хильду.
– Простите, я задумалась.
Раньше я не сдавалась до последнего. Могла заговорить зубы кому-угодно, кроме, разве что, Миранды, и у учителей возникала иллюзия, что я знаю, о чем говорю. Теперь у меня не было настроения юлить и выкручиваться. Наверно, Хильда все поняла по моим глазам, потому что выражение ее лица сменилось со строгого на встревоженное. Она поджала и без того тонкие губы и сокрушенно покачала головой.
– Вы на каждом моем уроке витаете в облаках. Сосредоточьтесь. Хотите завалить экзамен?
На сей раз Хильда цеплялась ко мне не просто так: я действительно учебу совсем забросила. Виной ли тому новая программа или бессонные ночи, но с тех пор, как я узнала о моем новом опекуне, мне стало плевать и на экзамены, и на уроки. В любой момент я могла вылететь из колледжа или попасть в колонию – кто знал, что взбредет в голову моему благодетелю? Да и теперь, когда выяснилось, что Блас отказался от участия в моей жизни, это стало совсем не важно. Очень многое становится не важным, когда внезапно понимаешь, что твоя судьба никого особенно не интересует.
Что касается Бласа, здесь у меня, по крайней мере, появилась какая-то определенность. Раньше меня сводила с ума его двуличность: я не знала, как объяснить эту странную заботу обо мне, и придумывала себе отношения, которых никогда не было. Выискивала двойное дно в каждом его слове, надумывала какие-то возвышенные чувства, на которые он едва ли вообще был способен. Теперь все стало предельно ясно: Бласу я была даром не нужна – он только и ждал возможности избавиться от меня. Он действительно устроился в колледж, чтобы сделать мою жизнь невыносимой, а когда ему это удалось, просто умыл руки и уехал куда подальше. Теперь я уверенно смотрела правде в глаза: со мной случилось самое страшное, и терять уже было нечего. Сокровенный детский страх, которым я делилась только с Маркосом, стал явью: я постучалась в дверь к моему опекуну и поняла, что не нужна ему. Поняла не тогда, когда разоблачила Бласа, а теперь, когда мне уже просто не за что было ухватиться: он не оставил мне ни единого повода думать иначе.
Для того чтобы оформить опекунство на другого человека, требуется время, много времени. Это не было внезапным порывом, местью за мои попытки сблизиться с ним. Нет, пока я училась смотреть на него по-новому, пока тщетно пыталась разгадать его, Блас спокойно и методично подыскивал кандидата, чтобы свалить ответственность, возложенную на него отцом. Пока я постепенно обретала в нем близкого человека, пока наблюдала за ним из-за колонны и училась сострадать, выискивая в нем свои собственные черты; пока невольно искала у него поддержки, не упуская ни единого случая обратиться к нему за помощью, пока становилась на ноги, впервые за много лет ощущая опору под ногами, он невозмутимо подписывал необходимые бумаги и часами просиживал у нотариуса, лишь бы скорее избавиться от обузы.
Имела ли я право его ненавидеть? Никакого – я могла злиться только на себя. Это я вообразила себе эту странную близость, допустила безумную мысль, что Блас не такой подлец, каким хочет казаться. Уж он-то точно всегда честно пытался убедить меня в обратном. Нет, ненавидеть я его не могла, но могла попытаться забыть. Вычеркнуть из памяти все тревожные воспоминания, все события моей жизни, как-либо связанные с ним. Я запретила подругам заговаривать на эту тему – сама же принималась судорожно вспоминать таблицу умножения, как только непрошеные мысли прорывались в голову. Но все бесполезно: воспоминания пробивали стену обиды и равнодушия, которую я выстраивала вокруг себя. Каждый раз, когда я жестко напоминала себе, что Блас отказался от меня, перед глазами снова вставала больничная палата, и я словно наяву слышала свой собственный голос:
«Вы ничего не понимаете. Ничего! Да, Блас меня доставал. Но он из-за этого страдал. Он хотел как лучше. Он устроился в школу, чтобы помочь мне. Понимаете? Помочь! Он хотел, чтобы я выросла сильной. Чтобы я научилась бороться. Зачем я это говорю? Вам все равно не понять! Зовите, кого хотите, мне наплевать! Я не сдвинусь с места, пока он не очнется. Я останусь здесь».
Всхлипываю и медленно подхожу к кровати Бласа. Он лежит неподвижно, и лицо у него тихое и умиротворенное – никогда такого не было, когда он бодрствовал. Пока глаза были открыты, в них всегда кипел непокой или плескалась ленивая усмешка, но сейчас он спит, и ему мирно. Я поджимаю решительно губы и смотрю на него, запоминая каждую черточку лица.
- Не сдавайся, - твердо шепчу я. – Тебе выпадало еще похуже, но ты выдержал. Даю тебе слово, что очень скоро ты снова встанешь на ноги. Веришь? Ну скажи что-нибудь! – перехожу на крик. – Я же не дура, чтобы говорить сама с собой! Я не брошу тебя одного. Я помогу тебе выкарабкаться, как ты мне помогал. Я в долгу перед тобой! Я не уйду, пока ты не откроешь глаза и не посмотришь на меня!
Слышишь?
Не уйду!
Не уйду!..
Обещаю!
***
Мой новый опекун уже проявлял себя пару раз: первый – когда прислал Мичу новую форму для меня, а другой – когда мягко намекнул через Дуноффа, что мои успехи в учебе его далеко не удовлетворяют. Мичу я доверительно сообщила, куда мой новый опекун может засунуть себе новую форму, и до сих пор хожу в старой (хотя если честно, она мне уже тесновата). С Дуноффом же я разговаривать так смело не решилась и лишь вежливо подвела его к выводу, что если моего опекуна подопечная не устраивает, стоит отказаться от нее в пользу Колуччи. Я давно пытаюсь спровоцировать опекуна на эти меры, не надеясь, что Франко и Соня чего-то добьются через суд, но тот почему-то упорно продолжает меня терпеть, несмотря на все мои выходки. Хотя, может, ему просто не обо всем докладывают?
Дунофф, правда, на которого Соня все-таки до сих пор имеет некоторое влияние, проговорился, что мой новый опекун при всем желании не смог бы отказаться от прав, так как находится заграницей. Бедный наивный Дунофф, его постоянно кормят одними и теми же сказочками, а он по-прежнему все с аппетитом съедает и не давится. Но я-то уже все эти байки слышала и не верю ни единому слову: кем бы ни был мой новый опекун, он не смог бы следить за мной и быть в курсе всех моих планов, сидя заграницей. Его нанял Блас, а он, насколько я помню, никуда надолго не отлучался с тех пор как ездил в Мексику, чтобы разоблачить Ману. Вряд ли они нашли друг друга по интернету.
Вообще-то, до сих пор пассивное наличие опекуна меня мало трогало и даже в некотором роде устраивало. Конечно, Франко и Соня в качестве приемных родителей мне нравились куда больше, но с другой стороны, мне с самого начала не хотелось садиться им на шею. Я приняла от них помощь, потому что у меня не было другого выбора, но теперь, когда выбор появился, стоило занять выжидательную позицию. Меня тошнило при одном упоминании о моем новом опекуне, и я не собиралась иметь с ним ничего общего. Все эти подарочки и сюрпризы меня совершенно не трогали и, напротив, раздражали, однако если бы знать, что он в скором времени сдуется и согласится на роль немой банковской карточки, я бы, возможно, смирилась с его существованием. Не то чтобы меня интересовали его деньги, просто так я, по крайней мере, могла бы не прибегать к помощи Мариссы или Сони.
Но если только он будет настойчиво продолжать лезть в мою жизнь и добиваться моего расположения, я лучше снова унижусь и стану обузой для Колуччи. Если мой новый опекун станет и дальше пытаться занять в моей жизни место Бласа, клянусь, я найду способ от него отвязаться.
Потому что никто не займет место Бласа. Что бы ни произошло, никто не посмеет занять это место и не потому, что я все еще на что-то надеялась. Просто оно всегда будет занято.
***
– Лухан, тебя вызывает синьор директор.
Я подняла голову от домашнего задания, которое рассеянно изучала уже, наверное, час, и увидела массивную фигуру Мичу, которая нависала надо мной с изяществом гиппопотама.
– Что на этот раз? – возмутилась я. – В митинге против критериев к выпускным экзаменам я не участвовала – меня все устраивает!
Мичу недоуменно приподняла бровь, и я прикусила язык – похоже, митинг еще не состоялся. После смерти Бласа я перестала участвовать в многочисленных акциях нашего неуемного класса, который после смены статуса колледжа лишь пополнился мятежными активистами вроде Мариссы. Меня среди них теперь не было: слишком много воспоминаний, слишком мало желания что-то менять. Очень трудно бороться за справедливость, если ты уже обнаружил, что такой штуки в мире вообще не существует.
– Я ничего не слышала, – успокоила меня Мичу, догадавшись, что я сболтнула лишнее. – Синьор Дунофф вызывает тебя по другому вопросу.
Скользкая улитка шевельнулась внутри.
– Это как-то связано с моим новым опекуном? – осторожно поинтересовалась я.
Мичу отвела глаза.
– Иди в кабинет – он сам тебе все скажет.
– Да не пойду, - отмахнулась. – Я уже сказала, что ничего не хочу о нем знать.
Мичу недовольно фыркнула.
– Нет, эти дети меня точно с ума сведут! – возмутилась она. – Мало того что я почтовым голубем каждый день работаю, так от меня еще и отмахиваются! Ты пойдешь в кабинет как миленькая, потому что иначе директор снова будет на меня орать и уволит! Так ты хочешь отблагодарить бедную Мичу?
Я терпеливо выслушала гневную тираду и спокойно отозвалась:
– Никто тебя не уволит – максимум, я получу выговор. Меня это не волнует.
Мичу снова задохнулась от возмущения и собиралась, видимо, применить насилие, когда позади вдруг раздался решительный голос.
– Лухан, ты должна пойти к директору. Ты же понимаешь, что он все равно найдет способ с тобой пообщаться.
Мичу посмотрела куда-то поверх моей головы и с облегчением вздохнула.
– Синьор Миранда, как вы вовремя!
Я тоже вздохнула, но, скорее, с сожалением, и медленно повернулась, чтобы встретить взгляд высокого светловолосого мужчины лет тридцати пяти, мягко смотревшего на меня сверху вниз.
Миранда устроился в школу, чтобы разоблачить Бустаманте-старшего, проворачивавшего свои махинации в нашем колледже. Отец Миранды был когда-то депутатом одной из конкурирующих партий и после того как Бустаманте разорил и оклеветал его отца, Миранда задался целью отомстить и вывести его на чистую воду. Я мало что знала о нем: вроде бы он был тесно связан со спецслужбами и хорошо разбирался в искусстве, что позволило ему устроиться в наш колледж и прощупать обстановку, прежде чем разоблачить Бустаманте. Параллельно, однако, он как-то незаметно стал нашим любимым учителем и наставником, а после смерти Бласа взял на себя также обязанности старосты. Миранда случайно узнал, что Блас – мой опекун, и в самую страшную минуту протянул руку помощи. По сути, если бы не Миранда, я бы, наверно, не пережила смерть Бласа. Только его спокойная чуткая поддержка помогли мне не сойти с ума за те несколько дней, что я провела в госпитале.
По идее, после того как Бустаманте посадили за решетку, миссия Миранды была завершена, но он почему-то остался работать в этом колледже на двух должностях сразу – учителем и старостой. Я никогда не спрашивала, надолго ли он задержался у нас, потому что боялась услышать отрицательный ответ. Слишком часто в последнее время я теряла людей, к которым успела привязаться.
- Ты знаешь, зачем он меня вызывает? – подала, наконец, голос я, подозрительно вглядываясь в его лицо.
Миранда пожал плечами и спокойно отозвался:
– Пока нет, но знаю, что у тебя будут серьезные неприятности, если ты не пойдешь. С твоими оценками за первую четверть ты итак висишь на волоске.
Я передернула плечами.
– Я уже сказала: мне все равно.
– Думаю, твои друзьям не все равно – подумай хотя бы о них.
Когда-то я уже собиралась уйти из колледжа. Марисса тогда меня едва в порошок не стерла:
«Думаешь, я одобряю твое решение уйти из этой школы? Вовсе нет! Тебе плевать на дружбу! Маркос тебя бросил, значит, тебя здесь нет, и ничто не держит».
Но это было раньше. Теперь у Мариссы был Пабло. Он позаботится о ней.
Я пожала плечами.
– Это моя жизнь, и я буду пускать в нее только тех, кого считаю нужным! Я не имела в виду тебя… – поспешила прибавить я, осознав, что эта фраза может прозвучать обидно, если не знать о моем новом опекуне.
Миранда чуть улыбнулся, заметив мой пыл, и покачал головой.
– Я понял, что ты имела в виду не меня, – усмехнулся он.
Не знаю, почему, но я чувствовала, что он тоже очень тепло ко мне относится. Может быть, его тронули когда-то мои ночные бдения у постели Бласа или это была бессознательная симпатия, но практически с первого дня между нами установились дружеские, доверительные отношения. Мы могли говорить на своем языке – так что окружающие не всегда даже понимали, о чем мы, но друг друга мы отлично понимали.
– Но в данном случае никто не пытается ущемить твою свободу, – продолжал Миранда. – Директор просто хочет с тобой поговорить.
Я кивнула.
– Может быть. Но я имею право сама решать, какую информацию готова воспринимать, а какую нет. Я знаю, что хочет сказать Дуноф, и не буду с ним говорить.
Миранда смерил меня долгим пристальным взглядом, затем посмотрел на Мичу, которая все это время с непонимающим видом вслушивалась в наш разговор.
– Тебе кажется, что ты уже взрослая, – кивнул, наконец, он после недолгого молчания, – так докажи это. Взрослые несут ответственность за каждое свое решение, и ты знаешь, что лежит на весах. В данном случае, от тебя не требуется ничего сверхъестественного. Просто выслушай, что хочет сказать директор, – он сжал мое плечо на прощание и, кивнув Мичу, удалился.
***
– Синьор Дуноф? – я заглянула в кабинет.
Директор поднял голову от бумаг и посмотрел на меня.
– Линарес! – кивнул он и указал на кресло. – Садитесь.
Я медленно прошла к месту, не сводя с него настороженного взгляда. У него был тот же растерянный и неуверенный вид, что и в предыдущие разы, и я обреченно вздохнула. Вариантов не оставалось: речь пойдет о моем новом опекуне.
Несмотря на это, я все же села. Слова Миранды подействовали отрезвляюще: не могла же я вечно прятать голову в песок, – а вот показать новому опекуну, кто в доме хозяин, следовало. Он должен понять, что мне безразличен, – больше никаких эмоций. Сугубо деловые отношения.
– Вы хотели мне что-то сказать? – подала голос я после минутного молчания. Дунофф все перекладывал с места на места предметы на столе, время от времени бросая на меня нерешительные взгляды, но до сих пор не произнес ни звука. Как ни странно, ощущая его волнение, я, напротив, почувствовала себя увереннее.
– Да, – издал, наконец, что-то членораздельное Дунофф. – У меня послание от вашего нового опекуна.
Я устало вздохнула и покачала головой.
– Он вам хоть приплачивает? – заботливо осведомилась. – По-моему, вы только и делаете, что сообщения от него передаете… – и осеклась.
Слова вырвались сами собой, и, наверно, не стоило заходить так далеко, но это было сильнее меня. Не первый раз я была вынуждена выслушивать опекуна через директора.
Дунофф побагровел, но остался внешне невозмутимым.
– Синьорита, вынужден признать, что влияние Андраде сказывается на вас не лучшим образом. Поверьте, хамство не красит девушку.
Я промолчала, хотя не могу сказать, что укор директора произвел на меня должное впечатление. Скорее, я недоумевала, причем здесь опять Марисса.
– Ваш новый опекун, – продолжал Дунофф, – видимо, решил воспользоваться методами предыдущего и предоставил вам возможность обратной связи.
Ему удалось меня заинтриговать. Я даже подалась немного вперед, собираясь его внимательно выслушать, но Дунофф, видимо, решил, что и так истратил на меня достаточно красноречия. Без лишних слов он вдруг открыл верхний ящик своего стола и водрузил на него маленький ноутбук.
– Я ощущаю подобие дежавю, – как-то даже доверительно сообщил мне он, – но ваш новый опекун тоже намерен общаться с вами при помощи электронной переписки. Мне пришлось снова согласиться передать вам необходимую для этого технику.
Я не отвечала. Дунофф продолжал разглагольствовать, а я молча смотрела на ноутбук, вцепившись ледяными пальцами в подлокотники кресла, на котором сидела. Взгляд мгновенно нашел знакомую характерную царапину на верхней поверхности корпуса. Какое-то время спустя я отмерла и притянула ноутбук к себе, внимательно осматривая со всех сторон. Медленно открыла крышку и провела рукой по клавиатуре. Буквы Т и V чуть стерты, как я и ожидала.
– Надеюсь, теперь мы с вами будем видеться гораздо реже, и ваш опекун сможет общаться с вами без посредника в моем лице. Признаться, мне это тоже предельно надоело… И нет, мне за это не приплачивают как вы изволили выразиться… Линарес?
Я судорожно кивала, не сводя завороженного взгляда с компьютера. Я словно впала в транс: мысли путались, и я плохо осознавала, что делаю и что происходит. В голове снова проносился нескончаемый поток слов и образов:
«Есть человек, который о тебе заботится. Он побеспокоился о твоем будущем и записал тебе в школу. В лучшую школу…».
«Я хочу знать его имя…».
«Не создавай себе сложностей, не пытайся прыгнуть выше головы. Не важно, кто он. Важна его помощь…».
– Теперь вы можете взять ноутбук к себе в спальню и ознакомиться с ним более детально, – деликатно намекнул Дунофф, указывая на дверь.
Я не смотрела на него, продолжая молча буравить взглядом ноутбук.
«Этот колледж словно создан для тебя. Наберись сил. Не пасуй перед препятствиями, и ты победишь. Я прощупываю Бласа. Когда он тебя достанет – врежь ему…».
«Вы не представляете, как больно быть ниоткуда, ощущать за спиной пустоту, не знать, что тебя ждет завтра или через год! Если вы хотите мне помочь, скажите, кто вы и зачем вам это! И спросите, хорошо ли мне здесь!..»
- Линарес, изучите ноутбук в своей комнате, - начинал терять терпение Дунофф.
«А он клевый парень! Хоть и наивный…».
«Видно, что он за тебя переживает…».
«А что мне с его переживаний, Луна? Он миллионер – а прячется, как крыса. Ему легко быть добреньким. Ладно, Блас меня заждался…»
– Линарес?
«Лухи, ты вычислила настоящее имя Бласа! Садись, напиши опекуну, какая ты у него умница!..»
«Линарес, я не собираюсь отвечать на глупые вопросы о твоем опекуне. Ты никогда его не найдешь…».
«Я уже его нашла – не отпирайся. Мой опекун – ты…».
– Линарес! – рявкнул Дунофф так, что я подскочила на месте от неожиданности. Очнувшись, я вдруг осознала, что все еще нахожусь в кабинете директора и вскинула на него растерянный взгляд.
– Изучите ноутбук в комнате, – повторил Дунофф.
Разорвать последнюю ниточку, связывавшую меня с Бласом. Вычеркнуть его из своей жизни, как вычеркнула свою мать, сжигая в урне единственную информацию о ней.
– В этом нет необходимости, – подала, наконец, голос я. – Я успела отлично его изучить.
Дунофф недоуменно посмотрел на меня и тут же отмахнулся.
– Ну тогда просто заберите компьютер и отпишитесь опекуну. У меня много дел. Помните, ваш новый опекун настоятельно просил проверять почту ежедневно.
«Ваш опекун просил держать ноутбук включенным и быть всегда на связи».
Я медленно покачала головой и вскинула на директора рассеянный взгляд:
– У меня другие планы.
Дунофф устало вздохнул и уставился на меня в нетерпеливом ожидании.
– Ну что еще, Линарес?
Я медленно поднялась со стола и взяла открытый ноутбук в руки.
– Сначала мы сделаем вот так, – я со всей силы швырнула его об пол, так что он подскочил и, отозвавшись жалобным звоном, упал ребром кверху, наизлом.
Дунофф замер в изумлении. Кажется, он впал в состояние шока, потому что даже не попытался помешать мне и не произнес ни звука.
– А потом вот так, – и я безжалостно наступила на ноутбук, отламывая крышку от клавиатуры. Послышался характерный треск, и две половинки легли параллельно полу.
– Так вернее, – окинула я оценивающим взглядом дело рук своих и покинула кабинет, не потрудившись даже взглянуть на директора, хотя выражение его лица в тот момент, должно быть, того стоило. Жаль, мне было не до смеха.
***
– Это был мой ноутбук, – рыдала я на коленях у Мариссы двадцать минут спустя. – Он издевается надо мной! Хочет свести с ума! Чтобы я окончательно свихнулась…
– Лухи, ну перестань! – растерянно гладила меня по голове Марисса. Она сидела вместе со мной на моей кровати, а рядом у изголовья пристроились ничего не понимающие Лаура и Луна. – С чего ты решила, что это твой ноутбук? Наверно, Блас просто успел рассказать ему, как поддерживал с тобой связь…
– Это мой! – всхлипнула я и порывисто приподнялась на локте, чтобы заглянуть ей в глаза: – На нем осталась царапина, как на моем после последней поломки. Это он украл мой ноутбук тогда! Гад, ненавижу его!
Марисса снова уложила мою голову к себе на колени и стала вновь приговаривать:
– Ну даже если и так, наверно, у него были свои причины… В конце концов, не украл, а позаимствовал… Он же вернул.
На этом месте она резко смолкла, видимо осознав всю нелепость своего умозаключения.
– Кто, Лухи, кто? – теребила тем временем меня за рукав Луна. – Я ничего не понимаю!
Лаура тоже молчала, пребывая, видимо, в замешательстве. Еще бы: нечасто я вваливаюсь в нашу комнату и начинаю биться в истерике.
– В конце прошлого года у Лухи украли ноутбук, – пояснила Марисса, – почти сразу после смерти Бласа она обнаружила пропажу. Сама понимаешь, ее тогда надолго это выбило из колеи.
– Это было все, что у меня от него осталось, – всхлипнула я. – Он ничего не оставил мне на память – только этот дурацкий ноутбук. У меня только он и оставался! Все письма, все записи…
И я замолчала, чувствуя, что слезы снова подкатывают к горлу. На какое-то время в комнате повисло молчание. Наконец, голос робко подала Луна.
– Но Лухи… – нерешительно пробормотала она. – Если он был тебе так дорог… Зачем же ты разбила его?
Я сдержала очередной всхлип и, медленно вытерла слезы тыльной стороной ладони. Затем поднялась с колен Мариссы и села.
– Все, что писал мне Блас, было враньем, – решительно бросила я. – Теперь это очевидно. Так что пусть новый опекун подавится этим ноутбуком – мне он не нужен!
Девочки не успели меня удержать: я резко поднялась с кровати и стремительно покинула комнату. Кажется, Луна хотела догнать меня, но Марисса ей не позволила. Поэтому Марисса была самой близкой из них: она всегда умела принять мое желание побыть одной и чувствовала, когда я в этом действительно нуждалась.
Я спустилась вниз, нашла самый темный пустынный коридор на первом этаже и привычно заняла свою обжитую еще в прошлом году нишу. В последнее время я много времени проводила здесь – коридор вел в подсобные помещения, так что сюда редко кто забредал – разве что Блас в свое время заглядывал, зная, где можно меня найти.
«Линарес, подойди!» – словно наяву раздался позади его пронзительный голос. Я вздрогнула и судорожно оглянулась, но за спиной никого не обнаружила. Пустынный коридор стоял в скорбной тишине и был немым свидетелем очередной моей встречи с призраками.
«Это не я!», – устало выдыхаю я.
«Не дерзи мне», – раздается в ушах его вкрадчивый голос.
Самое сложное – забыть его голос. Забыть запах, прикосновение – все то, на что раньше я не обращала внимания. Черты его лица постепенно блекли в памяти, хотя я и знала их наизусть, но голос по-прежнему отчетливо раздавался в моей голове. Я до сих пор ощущала его прикосновения – чувствовала тяжесть его ладони на своей голове, вздрагивала от притворно дружеского похлопывания по плечу, ощущала за спиной его руку на спинке стула. Почему-то запомнилось это – не бесконечные тычки и не хватания за локоть. Запомнилось то, что раньше было едва ощутимо.
И запах. Аромат дорогого одеколона – всегда один и тот же. Позже, когда Блас умер, я еще долго старалась вызвать его в памяти. Теперь мне не нужно было стараться – он итак мерещился мне повсюду. Пролетал мимолетным дуновением ветерка и сбивал с меня всякую спесь, обезоруживал, заставляя замирать на месте, закрывать глаза и глотать непрошеные слезы, подступающие к горлу.
Я соврала девчонкам: на самом деле, тот ноутбук был все еще нужен мне. Пусть письма Бласа были сплошным враньем, пусть моего нового опекуна стоило проучить – тот ноутбук был все еще нужен мне, потому что это был последний мостик, связывавший меня с Бласом. Вернувшись от директора и бросившись в слезах к Мариссе, я думала совсем не о предательстве, не о том, что мой прежний опекун был ничтожеством и столько времени водил меня за нос. Я плакала, потому что на сей раз мне пришлось похоронить его – и похоронить окончательно, отрезать себе все пути к отступлению. Я лишила себя последней возможности снова услышать его голос хотя бы в письмах. Я думала, я уже готова, а оказалось, нет. Он все еще жил в моей голове – разве могла я похоронить его заживо?
В коридоре послышались знакомые шаги – Миранда. Я подняла на него безжизненный взгляд, не скрывая покрасневших от слез глаз. Миранда был явно рассержен, но увидев мое лицо, смягчился.
– Лухан, что случилось? – терпеливо спросил он, ожидая объяснений.
– А ты не знаешь? – резко ответила я вопросом на вопрос.
Миранда покачал головой.
– Это как-то связано с твоим новым опекуном?
Я сощурилась.
– Дунофф уже всем разболтал, да?
– Не всем, – спокойно возразил он. – Только мне, когда я потребовал объяснить, почему он собирается временно отстранить тебя от занятий.
«Ты временно отстранена от занятий, бумага подписана директором и вступает в силу с этого момента», – раздается в ушах голос Бласа.
– Лухан, ты слушаешь?
Я испуганно вздрогнула. Видение исчезло: передо мной снова стоял Миранда.
Я выдавила из себя мрачную усмешку:
– Вот как? И что он тебе рассказал? – поинтересовалась я нарочито равнодушным тоном.
– Почти ничего, – мгновенно отозвался Миранда. – Ты разбила ноутбук, который передал тебе новый опекун. Почему?
Я удивилась, что такой проницательный человек, как он, не пришел к ответу самостоятельно, но тут же вспомнила, что он не мог знать, каким способом общался со мной предыдущий опекун.
– Это не важно, – уклончиво ответила я. – Я не хочу его знать. Надеюсь, теперь они с директором хорошо это усвоят.
Миранда усмехнулся и покачал головой.
– Ты ничего не добьешься такими методами…
– Уже добилась, – сверкнула глазами я. – На какой период Дунофф меня отстраняет? Я перееду к Соне на это время.
– Я постараюсь настоять на отмене решения, если ты дашь мне разумное объяснение.
– Не надо, – перебила я его и пожала плечами. – Меня все устраивает, не надо ничего отменять.
Миранда смерил меня пристальным взглядом.
– Хорошо, как знаешь, – кивнул он. Я хотела что-то прибавить, но передумала. Так мы смотрели друг на друга в абсолютном молчании пару секунд.
Наконец, Миранда отвел взгляд и, чуть помедлив, сухо бросил:
– Ладно, мне нужно делать обход… В этом году много работы.
– Иди, Миранда, спасибо, что предупредил, – кивнула я, и прибавила чуть мягче. – Прости, что нагрубила.
Миранда усмехнулся и, покачав головой, повернулся, чтобы уйти. Внезапно он вновь обернулся.
– Хочешь, вместе навестим могилу Бласа? – спросил он ни с того ни с сего. – Ты давно там была?
Вопрос ввел меня в ступор. Я поняла, что мне не удалось обмануть Миранду, и он прекрасно понял истинную причину моего состояния. Однако вместо привычной благодарности за живое участие, мной овладело еще большее раздражение.
– Нет, – отрезала я. – Причем тут это?
Миранда снова смерил меня своим проницательным взглядом, но я ни одним мускулом не выдала, что у меня на душе.
– Хорошо, как скажешь, – кивнул он и снова повернулся, чтобы уйти.
– А ты бываешь там? – неожиданно для самой себя окликнула я его. – Могила Бласа. Ты был там без меня? – голос предательски дрогнул. Я вспомнила о белых лилиях, которые нашла летом на могиле, и о своем безумном предположении, что это мог быть Миранда. Хотя они с Бласом были даже не знакомы, с чего бы ему навещать его могилу?
– Нет, – покачал головой Миранда. – Я не слишком хорошо запомнил ее расположение. А что?
Я поспешно помотала головой.
– Ничего, я просто так спросила, – разбавила я неуверенный тон слабой улыбкой и, подскочив на ноги, поспешила скрыться от пронизывающего взгляда школьного старосты.
***
– Что? – подскочила на кровати Марисса. – Дунофф собирается отстранить тебя от занятий? За что?!
– Марисса, спасибо, конечно, за поддержку, но мы обе понимаем, за что.
– Это был твой личный ноутбук! – возмутилась Марисса. – Ты можешь делать с ним что хочешь – он не имеет права…
– Марисса, я разбила ноутбук в его кабинете…
– Ну и что! – не сдавалась Марисса. – Пусть назначит тебе другое наказание, но не отстраняет от занятий на две недели! Ты итак отстаешь…
Он резко смолкла, видимо, решив, что я могу обидеться, но я отреагировала спокойно. Как будто я не знаю, что у меня хвосты по всем предметам…
– Вот и подтянусь по учебникам за это время. Я рада, что он меня отстранил, Марисса, не переживай.
– Что значит, по учебникам? Нет, я так этого не оставлю! – бормотала Марисса, качая головой. – Какое он имеет право? Это твоя личная собственность! Фашист…
– Марисса, Марисса… – мягко потрепала я ее по плечу. – Успокойся, мне так даже лучше. Этот колледж у меня уже в печенках сидит, мне нужно пару недель побыть одной.
– … я соберу ребят, и мы устроим митинг! Это нарушение прав!
– Марисса, ты с ума сошла? – выдохнула я. – Не вздумай! Ты хочешь, чтобы весь колледж узнал о моем опекуне?
Марисса сникла и озадаченно закусила губу.
– Можно что-нибудь придумать, – неуверенно промямлила она, но тут же смолкла, понимая, что зашла в тупик. – Но где ты будешь жить? – сдалась, наконец, она.
– Ну, я надеялась, у тебя… – осторожно ответила я.
– Конечно, у меня! – мотнула головой Марисса. – Я имела в виду, у Колуччи или у Сони? Наша с Соней квартира сейчас пустует.
Я задумалась. Конечно, жить одной в пустой квартире было жутковато, но с другой стороны, так не хотелось выслушивать нравоучения Франко…
– Да, наверно, это был бы идеальный вариант. Квартира Сони, я имею в виду.
Марисса покачала головой, с тревогой глядя на меня.
– Ты уверена? Ты ведь там будешь совсем одна. Ты… сможешь?
Я смотрела на нее рассеянно и думала о том, что люди вокруг меня слишком часто повторяют это слово.
– Да, я буду одна, – бросила, наконец, я. – Мне пора к этому привыкать, Марисса.
***
Впрочем, ситуация разрешилась совсем не так, как мы предполагали. Уже на следующее утро меня снова вызвал Дунофф и неохотно сообщил, что отменяет свое решение о моем отстранении. Вместо этого мой опекун предложил другое наказание: «мое поведение» вынудило его запретить мне выходить из колледжа на выходных, и прошение на выход он не подпишет до тех пор, пока я не соглашусь переговорить с ним. Да-да, Дуноф так и выразился: «переговорить».
Вернувшись в комнату, я, кажется, разбила все бьющиеся и не бьющиеся предметы, стоявшие на моей тумбочке, и когда Марисса заглянула в спальню, разыскивая меня, ей не составило труда понять, что мой новый опекун снова довел меня до ручки. К счастью, ей хватило благоразумия не защищать его в этот раз, и мы пропустили алгебру, обдумывая, как можно обойти запрет моего наставника и лишить его опекунских прав.
– Нет, он еще будет меня шантажировать! – металась я по комнате, как раненная волчица. – Думает, поставил мне ультиматум – и я тут же побежала к нему на поклон! Он меня еще не знает… – угрожающе рычала я.
Марисса сидела на кровати, сложив ноги по-турецки, и рассеянно следила за моим перемещением, перебирая вслух самые безумные варианты:
– Назначь ему встречу!
– Еще чего! – фыркнула я. – Зачем?
– Мы заманим его в подвал и запрем!
– Марисса!
– Что? Я серьезно!
– И что это даст?
– Мы его не выпустим, пока не подпишет документы!
– Какие документы?
– Лухан, думай! Отказ от опекунских прав!
Я рассмеялась и покачала головой.
– Марисса, так просто он не придет. И запирать его нельзя: еще упечет нас обеих в колонию за хулиганство. С него станется, не думай, что он такой одуванчик. Ты плохо его знаешь.
– А ты зато хорошо! – фыркнула Марисса.
– Я уже все поняла по его поступкам. Он такой же, как Блас! Он на все способен!
Марисса удивленно уставилась на меня. С тех пор как я узнала, что Блас – мой опекун, я защищала его с пеной у рта, и никто не смел о нем слова плохого сказать в моем присутствии. Но это было раньше. Теперь я была жутко зла на них обоих.
– Мы поступим иначе, – угрожающе протянула я.
– Как? – встрепенулась Марисса.
– Он хочет вынудить меня с ним переписываться? Я это сделаю!
– Что? – глаза Мариссы округлились.
– Напишу, что стану выполнять его требования, только после того как увижу вживую, – мстительно сощурилась я.
– А потом он приедет – и мы его запрем! – оживленно хлопнула в ладоши Марисса.
Я покачала головой.
– А потом мы посмотрим, на чем он приедет, и вычислим имя по номеру машины. Как Бласа. А зная имя, наскребем какой-нибудь компромат – я уверена.
Марисса смотрела на меня в нерешительности.
– Ты собралась его шантажировать?
Я передернула плечами.
– Как он со мной, так и я с ним!
– А что если он не поверит?
Я вскинула на нее холодный взгляд.
– Сдадим компромат в полицию.
Марисса нахмурилась и вновь неуверенно на меня покосилась.
– Ты хочешь подставить его? А что если его посадят?
– Поделом! Я никогда не просила его быть моим опекуном, –процедила я. – Если он думает, что сломает меня, то глубоко ошибается. Я докажу, что сильнее.
Марисса опустила взгляд, но я видела, что ей не понравились мои слова. Однако я ничего не могла с собой поделать. Я слишком его ненавидела.
– А как же Фара? – предприняла последнюю попытку отговорить меня Марисса. – Наверняка они с твоим новым опекуном в одной упряжке. Что если всплывет история Рикардо Фара?
Я мотнула головой.
– Не всплывет, – твердо сказала я. – Ни об одном из Фара я не заикнусь, но своему новому опекуну я ничем не обязана.
– Так уж ничем? – сощурилась Марисса.
– Марисса, чем он тебя так очаровал? Он преступник!
– Ты в этом уверена?
– А ты нет? – всплеснула руками я. – Что ты строишь из себя наивную дурочку? Я тебя не узнаю!
– Я тебя тоже! Откуда столько желчи? Мне кажется, с ним можно договориться.
– Заперев в подвале!
– Ну, хотя бы так! Но не действовать исподтишка.
– Ты на чьей стороне, Марисса?
– На твоей! – Она подскочила на кровати и ткнула меня в плечо. – И поэтому пытаюсь быть объективной. Он не сделал тебе ничего плохого, Лухи! Нам только нужно вынудить его отказаться от опекунства.
– Это я и собираюсь сделать!
– Ты даже не пытаешься поговорить с ним по-человечески!
– Поговорить по-человечески? – задохнулась я. – Марисса, это не люди, понимаешь? Это волки! И с ними надо говорить по-волчьи!
Марисса не ответила. Она смерила меня долгим задумчивым взглядом, и мне на миг даже показалось, что она меня боится.
– Ладно, делай, что хочешь, – проворчала она, наконец. – Давай напишем ему. Только как он хочет, чтобы ты ему написала? Он же знает, что ты разбила ноутбук!
Вместо ответа я поднялась с кровати, медленно подошла к платяному шкафу и, открыв дверцу, наклонилась, чтобы достать коробку из-под обуви. Водрузив ее на кровать, сняла крышку и вынула на свет дорогой, сияющий черным блеском новенький ноутбук.
– Дунофф передал мне вот это, - коротко пояснила я. – И на этот раз мне не хватило духу его разломать.
