Глава 5Драко сидел на кухне за пыльным круглым столом, пил и смотрел в одну точку на стене. Там красовалось фамильное древо Малфоев, и он неотрывным взглядом прожигал место, где находился он сам.
Он не хотел терять себя в бутылке, но это единственное, что оставалось. Больше всего Малфой презирал в себе это неумение противостоять отцу, его полоумию и его желанию уничтожить все, что находится вокруг. В Малфой-мэноре Драко становился слабаком, и в этот конкретный раз чувствовал, что не выдержит, сломается и улетит в пропасть боли, жестокости и бесконечного одиночества. Какой же слабый червяк!
— Перестань пить, — мать пыталась вырвать бутылку у него прямо из-под носа. Сегодня на Нарциссе была кофта, которая полностью скрывала увечья на предплечьях, что злило Драко еще больше, ведь он знал, что спрятано за тонким хлопком.
— Это не твое дело, — он не хотел ей грубить, но иначе не получалось. Вся жизнь, все стремления улетели в яму. Малфой ни на секунду не сомневался, что отец воплотит свою ужасающую угрозу в жизнь. Для него убийство человека — плевое дело, а уж тем более уничтожение грязнокровки, которое станет одним из его личных достижений. И плевать, что так он принесет своему сыну столько боли, сколько вообще один человек может сотворить для другого. Это даже хорошо, так позор семьи, может, хоть чему-то полезному научится.
Хотелось подняться к нему и крикнуть прямо в рожу свое "Я не боюсь тебя, ублюдок!". Но Драко понимал, что это обернется еще большими проблемами. Все четыре дня, что он провел в "родном" доме, он потратил на то, чтобы придумать какой-то план, по которому он смог бы освободиться от семьи. Но ничего не пришло на ум, и от этого с каждой секундой становилось еще хуже.
— Отдай мне бутылку, — Нарцисса выговаривала каждое слово очень четко, будто бы разговаривала с душевнобольным.
— Мама, когда ты стала такой? — в голосе Драко звучала практически нежность к той, чьи теплые руки он вспоминал на протяжении многих лет в самые отвратительные моменты.
Она не ответила, просто молча стояла над ним, все так же пытаясь отобрать бутылку. Малфой схватил ее за тонкое бледное запястье и впился взглядом в ее измученное серое лицо.
— Помоги мне, — умолял. Никогда ничего Драко не просил у нее, но сейчас был готов стать на колени и просить помочь, если бы верил в то, что Нарцисса может ему помочь.
Она тоже смотрела на него. Цвет ее таких же серебристых глаз потускнел и утратил все волшебство. Если и есть выход из этой ситуации, то он в Нарциссе Малфой.
— Я не могу, — теперь она говорила тихо и совсем неразборчиво, и Драко видел, что она сомневается. Из этих сомнений он планировал вырастить свой путь на свободу.
— Пожалуйста, — сжал ее запястье еще сильнее, пытаясь показать таким образом, насколько сильно нуждается сейчас в ней. По правде говоря, Драко был готов простить ее абсолютно за все, если бы только она помогла.
Когда он наконец отпустил мать, она ушла, так ничего и не сказав, но этого оказалось достаточно, чтобы снова обрести надежду.
Малфой услышал крики, стоны и мольбы о прощении — отец снова пытался "извлечь" силу из какого-то несчастного волшебника, и Драко абсолютно ничего не мог с этим поделать. С каждым днем он все больше и больше думал о том, чтобы убить собственного отца, но ему слишком сильно не хотелось становиться убийцей. Драко считал, что любое убийство может осквернить человека, пусть даже речь идет об избавлении мира от Люциуса Малфоя. И тогда он окончательно решил, что позовет авроров, если мать согласится помочь. Вместе они смогут сделать так, что Люциус больше никогда и никому не сможет навредить. Осталось только убедить ее в том, что без отца всем будет лучше.
Два дня Нарцисса не давала о себе знать, и только к третьему вечеру после их разговора сообщила, что приняла решение. Ей оно далось очень сложно, настолько сильно женщина любила своего мужа. Но все же Драко не ошибся, когда ставил на нее: в глубине души Нарцисса еще жива, и года боли, смертей и беспросветной тьмы ее не сломали. Малфой радовался этому, ему хотелось верить, что когда-нибудь мать станет нормальной и больше никогда не будет зависеть от безумца.
— Что мне нужно делать? — она подошла после ужина, когда Малфой-старший отправился в свой кабинет. Драко в это время читал книгу, лежа на диване, пытаясь успокоить себя.
— Ничего особенного, просто не мешай мне, — он положил книгу на тумбочку. — Ты хочешь стать свободной?
Нарцисса неуверенно кивнула. Драко криво улыбнулся:
- Значит, будешь. Ты и я заживем новой жизнью, обещаю. В ней не будет боли и крови, только свет и радость.
Она не ответила, только развернулась и ушла.
Драко с облегчением выдохнул. Теперь оставалось дело за малым, без поддержки жены Люциус никак не сможет защититься. Нужно попасть в министерство как можно скорее. Отчего-то хотелось петь и танцевать. Оставалось всего два дня до возвращения в Хогвартс, и это время нужно потратить с умом.
Малфой зашел на кухню, где мать домывала посуду. Она стояла спиной, и парень видел, что она сгорбилась над мойкой. Сил на то, чтобы колдовать, у нее совершенно не нашлось. Драко вспомнил те времена, когда такими вещами занимался домовой эльф, а не гордая наследница Блэков. А потом отец почему-то решил, что уборка по дому станет хорошим наказанием для непослушной жены, а из старого слуги сделал очередной эксперимент. Вскоре после этого магическое существо погибло. От боли.
— Мам!
Она обернулась.
Драко молча кивнул, взмахнул палочкой — и тряпки начали сами чистить тарелки. Нарцисса посмотрела на сына с благодарностью. Он хотел рассказать, как сильно ее любит, упасть на колени перед ней или обнять, прошептать на ухо, что теперь она свободна. Комок подступил к горлу, и Малфой быстро покинул кухню — сейчас не время и не место, он сделает это после того, как все успешно завершится.
Пока не время.
Пока.
Но совсем скоро... Они смогут дышать нормально. Выходя из дома, Драко подумал о том, что, возможно, жизнь не так уж и ужасна.
***
Они пришли на рассвете. Молчаливые. Сосредоточенные. Готовые. Драко знал, что в крайнем случае авроры начнут убивать.
Все прошло быстро — десять минут, не более, но для юноши это время показалось вечностью.
Когда Они вошли, Малфой не спал, они с матерью сидели на кухне и молча смотрели друг на друга. Он сжимал тонкую болезненную руку Нарциссы. Мать рыдала, глотая слезы. В этой комнате было все и ничего, в ней одновременно смешалась любовь с болью и едва уловимый запах свободы с вонью предательства. Здесь начиналась новая жизнь, которая наконец избавила бы этих двоих от тяжких оков. Они боялись, что ничего не выйдет и что Люциус, получивший силу благодаря убийства многих, сможет вырваться из цепких рук авроров... А затем он найдет жену и сына, которые посмели его предать, и уничтожит их.
Драко хотел жить. Это желание оказалось настолько сильным, что он поймал себя на мысли о готовности сделать что угодно ради этой цели. Второй рукой юноша сжимал палочку, готовый в любой момент произнести заклинание. Он стиснул зубы, так что было даже немного больно, но это совершенно не волновало. На скуле пульсировала жилка, костяшки пальцев побелели от напряжения.
"Ничего, всё скоро закончится", — говорил он сам себе.
Внезапно появились Они, десять мужчин в черных как смоль костюмах, которые пришли забрать его отца. Навсегда. В Азкабан. Там дементоры каждый день будут уничтожать и сводить с ума. А они с матерью останутся тут, обретя наконец свободу.
Неизвестный аврор остановил взгляд на Драко Малофое всего на несколько секунд, на его лице появилось презрение, но слизеринца это не волновало. Презрение? Ну и пусть.
Десяток мужчин ворвались в спальню Малфоя-старшего без стука, тот, вероятно, спал. Они выволокли его в коридор, и сын с матерью увидели, как Люциус покидает имение навсегда. Он кричал проклятья и пытался колдовать, но все тщетно. Все его попытки спастись были такими же жалкими, как и попытки его жертв. Мужчина пытался вырваться, а затем он
понял. Несмотря на неудобства, Люциус обернулся и увидел жену и сына, которые спокойно сидели за столом, и тогда он сказал то, что навсегда впилось в память Драко:
— Я проклинаю тебя, — но безумный волшебник не успел сказать фатальные слова: светловолосый аврор оглушил его, едва тот открыл рот.
Бессознательное тело уже выносили из поместья... А ведь когда-то это безумное создание, одержимое мыслью обрести власть и силу, было красивым и сильным мужчиной.
Сам дом авроры тоже зачистили, вынося из нее все зло, вонь и тысячи пробирок с подозрительными субстанциями. А еще сотрудники министерства нашли останки, которые давали столько улик против Люциуса, что их бы хватило на три пожизненных. Они ничего не говорили, только сжигали на заднем дворе все это "добро". После нескольких часов работы они наконец-то ушли, сухо поблагодарив Малфлоев за содействие. Все тот же светловолосый неодобрительно посмотрел на руки Нарциссы, но лишь поморщился и ничего не сказал. В мире "хороших" волшебников презирали этот древний род. Для них все было слишком однозначно, добро и зло никогда не смешивались, а, например, все слизеринцы по определению становились плохими. Но это все не имело значения. Никогда.
Совесть практически не мучила. Только вот ночью Драко просыпался в холодном поту, а перед глазами так и стояла картина ареста отца и там самая сцена, а в голове всего три слова: "Я проклинаю тебя". Так и хотелось спросить в ответ: за что? За то, что захотел жить? Или за то, что надоело видеть мучения матери? В любом случае ответы на эти вопросы юноша уже не смог бы услышать.
Малфой не хотел покидать Нарциссу, она выглядела совершенно несчастной. По правде говоря, после ареста женщина не сказала ни слова. Она неохотно ела и пила. И если бы не Драко, наверное, просидела бы на том самом стуле на кухне до полного изнеможения. Луциус был всей ее жизнью. Болезненной, ужасной, отвратительной жизнью. И всё-таки женщина его любила. Когда-то, лет двадцать назад, когда они только познакомились, юный Малфой казался совсем другим человеком, и она думала, что так будет всегда, но тьма понемногу захватывала его сердце, пока однажды там совсем не осталось света. Но даже к этому она привыкла.
Любовь — это проклятье, а неразделенная любовь проклятье втройне. От чего можно умереть? От Авады, которая попала в тебя? От воды, которая заполнила легкие? От неосторожного водителя, который давит тело? От болезни, которая убивает органы? От пожара, который съедает кожу? А ведь бывает и смерть от чувств, которые рушат душу. Нарцисса умерла от боли. И именно такую вот почти неживую мать Драко отправил с больницу святого Мунго.
Ради ее же блага.
По крайней мере он так думал.
А в глубине души боролся сам с собой, потому что в тайне ото всех боялся стать таким же, как и Люциус.
***
Малфой был счастлив, несмотря на то что предал собственного отца. Сомнения и печали больше не мучили его, и он понял, что именно это, с позволения сказать, «предательство» дало ему столь необходимое облегчение. Драко жалел мать: едва ли она заслуживала участи печальной вдовы при живом муже, но это та жертва, на которую пошли они оба, чтобы обрести свободу. Когда он ехал обратно в Хогвартс, оставив позади страдания, все думал о том, как теперь сложится его жизнь, сможет ли он стать полностью независимым, не представляя каждый раз отца, упрекающего его буквально во всем, и, конечно же, как отреагирует Гермиона.
Последний вопрос тревожил даже слишком сильно, так как Малфой прекрасно знал, что случилось между ней и Поттером в прошлом, и боялся, что, несмотря ни на что, девушка все же любит Золотого Мальчика. Поттер долгое время притворялся ее другом только потому, что нуждался в ком-нибудь, кто бы делал за него все задания и помогал с СОВАми, но затем, на шестом курсе, внезапно просто перестал общаться. А когда Гермиона попыталась узнать о причинах таких резких перемен, он выставил ее публично на посмешище, сказав всем, что соблазнил главную заучку Хогвартса. Тогда все решили, что Грейнджер просто бегает за популярным парнем, но это, конечно, оказалось неправдой. И даже несмотря на это, Драко в глубине души переживал, что Гермиона любит Золотого Мальчика. Идиот, желающий славы и популярности, вот кто этот Поттер.
Со злости ударил кулаком по столу. Нет, он не будет думать об этом, Гермиона только его, и уж точно Поттер ее не получит. Хогвартс-экспресс нес его домой — туда, где живут люди, которые его любят. Скрепя сердце Малфой признавал, что и Забини, и даже два идиота Кребб и Гойл успели поселиться в его сердце. Даже Снейп как-то туда пробрался. Но самое большое сокровище — Гермиона, такая чистая и невинная, словно цветок дикой фиалки. Чувства к ней проросли аж до самых глубин его «я», заставляя сердце стучать быстро-быстро. Одними губами в пустоту Драко прошептал:
— Я люблю тебя.
И эти три слова и десять букв заставили его снова улыбнуться.
За окном менялись пейзажи, но только стремление Малфоя как можно быстрее попасть в школу становилось все сильнее с каждой милей. Впереди ждало его счастливое будущее, полное приключений и страстей.
Гермиона переживала. Ей все время казалось, что Драко не вернется в Хогвартс, к ней, но она упорно отгоняла от себя эти мысли и, как будто шепча заклинание, произносила:
— Все будет хорошо, он приедет.
Она стала рассеянной. Это заметил даже Гарри, который теперь не давал ей проходу, хотя Гермиона четко дала понять, что отношения с ним ее не интересуют. Теперь он приносил шоколад, цветы и даже самодельные игрушки, пытаясь вымолить ее расположение, но девушка оставалась твердой в своем решении: она любит Малфоя, и отношения ни с кем, кроме него, ее не интересуют. В подобное Поттер плохо верил, ведь в его глазах Драко выглядел жалким, низким и уж никак не подходящим такой светлой и невинной девушке, как Гермиона Грейнджер. Однако он сам, казалось, забыл о том, какое зло с ней сотворил.
— Зачем тебе этот неудачник? — все повторял он, преследуя Гермиону.
— Гарри, отвали. Я его люблю, а вот тебя — нет.
Гермиона раз за разом повторяла эти слова, надеясь на то, что Гарри наконец поймет, что она никогда не будет с ним, но вот только до него плохо доходило. В один вечер, когда Поттер уже привычно преследовал ее после ужина, и вернулся Драко. Когда Гермиона его увидела, после тех дней, что ей довелось самой жить в малфоевской комнате, сердце ее перестало на секунду биться: она и забыла, насколько он прекрасен.
Забыв обо всем на свете, она подбежала к нему и повисла на шее. И единственное, что могла сказать в тот момент — его имя:
— Драко, Драко, Драко…
Она задыхалась от счастья — всего минуту назад девушке казалось, что он не вернется никогда, но вот Малфой здесь, целый, невредимый и такой родной.
— Гермиона…
Они стояли посреди холла, как два идиота, ломая все стереотипы и предубеждения. Поттер бесился: их любовь ранила его самолюбие, ведь ни одна девушка не могла устоять перед ним, вот только идиотка Грейнджер стала исключением. Со злости он пнул лестницу, за что получил нагоняй от ближайшего портрета и боль в лодыжке.
— Я так люблю тебя, — шептал Драко на ухо Гермионе, и она впитывала его голос, словно самое дорогое лекарство, способное исцелить ее душу.
— Пошли отсюда, тут все на нас глазеют, — ее щеки покраснели, когда она осознала тот факт, что добрая половина школы, включая портреты, Филча и даже нескольких преподавателей, на них смотрят.
Малфой криво улыбнулся:
— Я думал, тебе нравится, — но все же взял ее за руку и повел в их общую комнату — подальше от всех, кто мог бы помешать их уединению.
Гермионе путь казался слишком долгим, но все это вызывало стойкое ощущение дежавю. Казалось, что все это было: и его теплая сильная рука, и ее смущение, и общее желание провести все время вместе. Не хватало только одной маленькой детали — вечного беспокойства Драко, но девушка даже радовалась, что эта мелочь пропала.
Когда они зашли в комнату, первое, что она сказала, было:
— Я думала, ты не вернешься.
И Малфой ответил предельно честно:
— Я тоже так думал.
А затем он ее повалил на кровать, и они оба отдались тому светлому чувству, которое принадлежало только им двоим. Всех бы слов всего мира не хватило бы, чтобы описать ту радость, которую они испытали в жизни благодаря друг другу. Бывали темные времена, полные печали и грусти, когда хотелось лезть на стену от горя, но затем непременно наступали радостные моменты, ради которых и стоило жить.
Все началось за пятьдесят шесть дней до окончания Хогвартса, в тот момент, когда Драко сказал Гермионе: «Берегись», — а она его не послушала. Тогда и был напечатан кем-то первый абзац их отношений, в которых, казалось, нет никаких перспектив.
И есть ли смысл жить, перекрывая лицо идиотской маской, боясь, что наступит день, когда в целом мире мы сможем доверять только нам самим? Есть ли смысл надеяться, когда можно действовать? Если ли смысл в жизни, построенной на предубеждениях?
Враги тоже могут любить, особенно когда вражда — не более чем навязанный стереотип.
— Я люблю тебя, — в унисон кричали-шептали их сердца, и это значило много больше чем «грязнокровка» или «пожиратель».
С одной стороны, мне хотелось поставить точку в этой истории, так как Драко и Гермиона вышли из-под моего контроля, но с другой стороны, это оказалось уж слишком больно. Я несколько дней думала о том, что следует сделать с этой неугомонной парочкой, но лучшее решение, которое я смогла придумать, оказалось уж слишком простым — оставить их в покое. Когда я писала последние строчки, то плакала, но твердо понимала, что с меня достаточно. Возможно, вам финал покажется слишком скомканным или быстрым, но это все. Будут и другие истории про Драко и Гермиону, где они появятся в немного ином свете, но с этой покончено. Я рада, что вы были со мной все это время, потому что без вас бы я не смогла все это окончить.
Надеюсь на ваши отзывы: 3
