Глава 5— Танцы? — Джеймс недоуменно переспросил, словно Петунья предложила ему слетать на луну верхом на гиппогрифе, — ты серьезно?
Петунья, прислонившись к кирпичной стене паба, с вызовом посмотрела на него.
— Волшебники не танцуют?
— Не то чтобы не танцуют, — Джеймс растерянно провел рукой по волосам, взъерошив их ещё больше. — Просто… не ожидал от тебя такого предложения.
Петунья фыркнула, отвернувшись к проезжавшей мимо машине. Фары на секунду выхватили из темноты её профиль: прямой, словно выточенный скульптором, острый подбородок, решительно сжатые губы.
— Ну что, Поттер? — бросила она нетерпеливо.
Джеймс почувствовал, как на щеках вспыхивает предательский румянец. Танцы?! Приглашение, от которого невозможно отказаться. Но он не умел танцевать! Джеймс Поттер предпочитал метлу танцполу, и заклинания — танцевальным па. И сейчас, стоя напротив Петуньи, он чувствовал себя совершенно беспомощным.
— Ладно, — Джеймс с улыбкой протянул ей руку, — ты меня убедила. Куда идём отплясывать, мисс Эванс?
Петунья на секунду засомневалась, глядя на его протянутую руку, потом вздохнула и, не торопясь, вложила свою ладонь в его. Джеймс почувствовал, как по телу пробегает дрожь. Это было первое добровольное прикосновение Петуньи за всё время их знакомства.
— Увидишь, — бросила она, и уголки её губ слегка приподнялись в улыбке, от которой у Джеймса перехватило дыхание, — постарайся не упасть в обморок от ужаса, когда увидишь, как развлекаются нормальные люди.
Джеймс уставился на мерцающую вывеску над входом, где неоновые буквы складывались в многообещающее слово «Диско». Из открытых дверей клуба наружу вырывался вихрь музыки, гул голосов и смеха. Он чувствовал, как вибрирует от басов тротуар под ногами, и эта вибрация словно передавалась его собственному телу, вызывая странное волнение.
— Испугался? — голос Петуньи прозвучал совсем рядом, с еле уловимой иронией.
Джеймс резко повернулся к ней, готовый возразить, но слова застряли в горле. Петунья стояла так близко, что он чувствовал исходящий аромат её духов — цветочный, с лёгкой горчинкой.
— Дело не в этом, — пробормотал он, отводя взгляд.
— Что? Боишься, что волшебная палочка помешает тебе двигаться? — в её голосе снова прозвучала та самая ироничная нотка, которая так его злила и в то же время притягивала.
— Очень смешно, Эванс, — Джеймс поморщился, но в его голосе уже не было прежней уверенности. — Просто, я никогда не… не танцевал.
Он почувствовал, как его щеки начинают пылать. Ему, Джеймсу Поттеру, звезде квиддича и любимцу всех девчонок Хогвартса, приходилось признаваться в том, что он абсолютно беспомощен в такой простой вещи, как танцы.
Петунья некоторое время молчала, разглядывая его с нечитаемым выражением на лице. Затем на её губах появилась улыбка — не ехидная, не насмешливая, а скорее… добродушная?
— Зато я умею, — сказала она, и её голос прозвучал неожиданно мягко, — и я тебя научу. Если хочешь, конечно.
Джеймс удивлённо посмотрел на неё. Он готов был к отказу, к насмешкам, к очередной порции её язвительных комментариев. Но то, что он увидел в её глазах, заставило его сердце сжаться от непонятного волнения. В них не было ни насмешки, ни презрения — только искреннее желание помочь.
— Расслабься, — Петунья, не сдерживая смеха, наблюдала за его потугами. — Не нужно так стараться! Это же не экзамен по… что у вас там преподают! Просто двигайся в такт музыке.
Легко сказать — расслабься! У Джеймса, обычно не лишенного грации и ловкости, сейчас действительно было ощущение, что вместо ног у него пара непослушных протезов. Он наступал Петунье на ноги, путал ритм, спотыкался о собственные ноги, и каждое его движение было верхом неуклюжести.
Вокруг них кипела жизнь танцпола. Пары кружились в вихре огней и музыки, кто-то уже успел завести новые знакомства, кто-то с восторгом отдавался ритму, забыв обо всем на свете. А он… он стоял, как последний дурак, и не мог сделать и шага, чтобы не чувствовать себя полным идиотом.
— У тебя совсем нет чувства ритма, — констатировала Петунья, но в её голосе не было и намёка на злорадство, скорее веселье и… удивление?
Она остановилась, и Джеймс, чувствуя, как к щекам приливает краска стыда, тоже прекратил свои тщетные попытки изобразить нечто вразумительное.
— Наверное, это заразно, — пробормотал он, отводя взгляд, — от вас, магглов, всякое можно подхватить.
Он попытался перевести всё в шутку, но получилось не очень убедительно. Петунья, к его удивлению, не стала возражать. Она приблизилась к нему.
— Ладно, — прошептала она, глядя ему прямо в глаза, — давай попробуем по-другому.
Джеймс замер, ощущая на своей шее нежное прикосновение её рук. Её близость, её запах, тепло её тела — всё это казалось ему более нереальным, чем самые невероятные волшебные заклинания.
Петунья, не обращая внимания на его онемение, приблизилась ещё ближе, так близко, что их тела соприкоснулись. Он чувствовал её дыхание на своей шее, биение её сердца, совпадающее с ритмом музыки, и всё внутри него перевернулось.
— Просто слушай музыку, — прошептала она ему на ухо, и её голос, обычно такой дерзкий и ироничный, сейчас звучал мягко и загадочно, — и доверься мне.
Джеймс закрыл глаза, отключаясь от окружающего мира, от шума и света, от чувства неловкости и собственной неуклюжести. Осталась только музыка, пульсирующая в его голове, и её тепло, обжигающее его даже сквозь одежду.
Он попытался повторить её движения, следуя её ведущей руке на своей спине. В первые секунды его тело продолжало сопротивляться, но потом… потом что-то произошло. Словно что-то щёлкнуло в его голове, какая-то неведомая сила подхватила его и понесла в такт музыке.
Он уже не думал о том, как выглядит со стороны, не боялся наступить ей на ноги или сбиться с ритма. Он просто… танцевал. Его тело, обычно такое послушное в воздухе на метле, сейчас двигалось с непривычной плавностью и лёгкостью. Он кружил Петунью в танце, чувствуя, как её смех разливается в его груди сладкой музыкой.
Джеймс, увлечённый танцем и близостью Петуньи, словно прозрел. Он видел её и раньше, конечно: её яркую, хоть и немного холодную красоту, её острый ум, скрывающийся за маской насмешливости, её независимость и силу характера, которые она так тщательно пыталась скрыть. Но только сейчас, видя, как она светится изнутри от радости движения, как искрятся её глаза в мерцающем свете диско-шара, он понял, насколько же она прекрасна.
Петунья была живой, настоящей, лишённой той наигранной театральности, которая часто сопровождала красоту его однокурсниц из Хогвартса. В ней не было ни капли от той волшебной притягательности, которая так манила его в Лили, но было что-то другое, неуловимое и завораживающее. Что-то, что заставляло его сердце биться чаще, а в животе порхать бабочек.
Он видел, как она увлечена танцем, как её тело двигается в такт музыке с природной грацией и изяществом, и не мог наглядеться на неё. Её волосы, которые она обычно укладывала в строгую причёску, сейчас были распущены и волнами спадали на плечи, а глаза, такие яркие и выразительные, блестели от азарта и веселья.
И в этот момент Джеймс понял, что пропал. Он влюбился. По-настоящему влюбился. Не в её сестру — ослепительную красотку с магическими способностями, а в неё — простую, земную девушку с озорной улыбкой и колючим характером. В Петунью Эванс, которая казалась ему теперь самым удивительным и непостижимым созданием на свете.
Музыка вокруг словно потеряла свою громкость, огни дискотеки уже не казались такими яркими, и даже тепло её тела теперь ощущалось совсем по-другому — не просто как приятное ощущение, а как разряд тока, пробегающий сквозь всё его существо.
Петунья, поймав его взгляд, внезапно остановилась. Её улыбка погасла, словно кто-то выключил свет, и в её глазах, теперь казавшихся почти черными в полумраке зала, промелькнуло странное выражение — испуг? Или… растерянность?
— Что… что случилось? — прошептала она, и её голос слегка дрожал.
Джеймс не знал, что сказать. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Ещё несколько минут назад он чувствовал себя неуклюжим и глупым, пытался изобразить из себя бывалого танцора и терпел фиаско за фиаско. А теперь… теперь всё было по-другому. Он видел её насквозь, видел не только её красоту, но и её уязвимость, её скрытую нежность, её желание быть любимой и понимаемой. И он хотел ей это дать, хотел стать для неё тем, кто сможет растопить лёд в её сердце.
— Ты… ты прекрасна, — пробормотал он, и эти слова, сорвавшиеся с его языка, были абсолютной правдой.
Петунья вздрогнула, словно он ударил её. Её глаза расширились, а на щеках вновь вспыхнул румянец, но на этот раз он был вызван не радостью и азартом, а чем-то другим. Чем-то, что Джеймс не мог понять, но от чего у него в груди всё сжалось.
— Что? — ошарашенно переспросила девушка.
Джеймс почувствовал, как его сердце пропускает удар. Слишком рано. Слишком поспешно. Он все испортил.
— Это… это шутка? — в ее голосе послышались гневные нотки, — вы с Лили решили из меня дуру сделать? Так, Поттер?
Джеймс молчал, не в силах выдавить из себя ни слова. Как рассказать о том вихре чувств, что бушевал сейчас в его груди?
Петунья резко оттолкнула его, и Джеймс с ужасом заметил слезы в ее глазах.
— Какая же я дура! — прошептала она, с гневом стирая с щек слезы, — оставь меня в покое, Поттер! Слышишь?
Джеймс, чувствуя, как его сердце проваливается куда-то вниз, хотел броситься за ней, объяснить, успокоить, сказать что-то важное, что вдруг прорезалось в его душе. Но что-то удержало его. Взгляд Петуньи, полный непонятной боли и смятения, словно невидимая стена преградил ему путь.
Он видел, как она пробирается сквозь толпу, её светлые волосы мелькают в вихре огней и теней, и чувствовал, что каждый её шаг отдаётся в его собственной груди тупой болью. Он понимал, что напугал её, что его слова, казавшиеся ему такими важными и искренними, прозвучали для неё фальшиво и неуместно.
Музыка вокруг продолжала греметь, но Джеймс её больше не слышал. Он вышел из клуба, оказавшись на ночной улице, и жадно глотнул свежего воздуха, словно пытаясь остудить бушующую в нём смесь чувств — вины, растерянности, и горечи от собственной беспомощности.
