Глава 5. Вопросы и предсказанияСумерки сгущались быстро, как это бывает в осенью. Мы с отцом неспешно брели домой по знакомой лесной тропе, хотя оба хорошо понимали, что могли бы одним щелчком трансгрессировать и прямиком к порогу хижины. Однако, словно договорившись без слов, мы выбрали пешую прогулку — нужно было растрясти плотный ужин, дать мыслям устояться и вдохнуть темно-пряный запах сырых листьев и хвои. День выдался удачным — мы распродали все товары, хорошо пообедали в местной таверне, где отец выпил кружку темного эля и пару рюмок ягодной наливки. А наш десерт в виде грушевого пирога скрасил местный парнишка, виртуозно игравший на скрипке. Отец, растроганный его талантом, щедро угостил музыканта обедом и выпил еще пару рюмок, после чего был в совершенно прекрасном настроении, напевал что-то под нос и рассказывал забавные истории о покупателях.
Я шел рядом, нагруженный покупками в заколдованной сумке, и наблюдал, как отец беззаботно помахивает палочкой с люмусом на ней, одновременно сбивая заклинаниями желуди с дубовых веток. Именно сейчас, когда он был в таком благодушном расположении духа, настало время для разговора, который я откладывал уже несколько месяцев.
Мы прошли добрую четверть пути в молчании, слушая шорох опавших листьев под ногами и далекие звуки леса. Отец изредка что-то напевал, явно находясь в отличном настроении после удачной торговли.
— Пап, — начал я осторожно, когда мы остановились у небольшого ручья, чтобы напиться, — а ты никогда серьезно не болел?
Отец, склонившийся над водой, выпрямился и удивленно посмотрел на меня:
— Что за странный вопрос? — он усмехнулся и потрепал меня по голове. — Нет, сынок, Мерлин миловал. Серьезных болезней у меня не было. Крепкий я, как дубовый корень. А что, волнуешься за старика?
— Просто... — я замялся, опуская взгляд в темную воду ручья. — Просто иногда меня беспокоит твое здоровье. Ты же уже не совсем молодой, а работа у тебя тяжелая.
Отец присел на корточки рядом со мной, его лицо стало более серьезным:
— Рубеус, откуда у такого малыша подобные взрослые заботы? — он внимательно изучал мое лицо. — Или ты что-то слышал? Кто-то что-то говорил?
— Нет, никто ничего не говорил, — быстро ответил я. — Просто... я переживаю. А еще мне интересно...
Я сделал паузу, собираясь с духом. Отец терпеливо ждал, видимо решив, что после хорошего дня можно посвятить время серьезному разговору с сыном.
— А почему ты решил завести ребенка именно с великаншей? — выпалил я наконец. — Это же было очень необычное решение, правда?
Лицо отца заметно переменилось. Добродушная улыбка исчезла, он встал и задумчиво посмотрел сквозь кроны деревьев на темнеющее небо. Долгие секунды он молчал, явно подбирая слова.
— Сложный вопрос, сынок, — сказал он наконец, и мы снова двинулись по тропе. — Очень сложный для маленького мальчика.
— Но ты же объяснишь? — настаивал я, шагая рядом.
Отец вздохнул:
— Хорошо, попробую... Видишь ли, Рубеус, не всегда люди женятся только по любви. Иногда есть и другие причины. Медицинские причины.
— Какие медицинские? У тебя все же есть проблемы, как я и говорил?
— Нет… Не совсем. Но можно и так сказать. Здоровье может быть разным, в конце концов.
— Мне было... трудно найти подходящую пару среди обычных волшебниц, — отец тщательно подбирал слова. — Дети от них могли бы... как бы это объяснить... могли бы наследовать определенные проблемы. Проблемы со здоровьем. Или даже родиться без магии совсем, как мистер Уоллис.
Мы прошли еще несколько шагов в тишине. Я видел, что отец напряженно думает, пытаясь решить, как много можно рассказать своему ребенку.
— И все же. Какие именно проблемы со здоровьем? — не отставал я. — И как великанша могла их решить?
— Руби... — отец остановился и повернулся ко мне. — Ты очень умный мальчик, но есть вещи, которые сложно понять в твоем возрасте.
— Это связано с проклятьем? — тихо спросил я, глядя отцу прямо в глаза.
Эффект был мгновенным. Отец споткнулся, хотя тропа была ровной, и резко обернулся ко мне. В его взгляде промелькнул настоящий шок.
— Что ты сказал?
— Я спрашиваю, не связано ли это с каким-то проклятьем? — повторил я как можно более невинным тоном.
Роберт несколько секунд молча смотрел на меня, и я видел, как в его глазах сменяются эмоции — удивление, беспокойство, что-то похожее на страх.
— Откуда ты знаешь об этом? — спросил он очень тихо.
— Не знаю, — честно ответил я. — Просто... иногда я знаю вещи. Вещи, которые знать не должен.
— Какие еще вещи? — в голосе отца прозвучала тревога.
Я сделал глубокий вдох:
— Я знаю вещи о настоящем, прошлом и будущем. О нашем мире и о мире маглов. Я знаю, что скоро в мире маглов начнется очень тяжелое время — война, голод, много смертей. И знаю, что в магическом мире тоже будет война с очень злым волшебником. Собственно, обе войны на прямую взаимосвязаны. Да и магическое противостояние уже началось, насколько я понял. Гриндевальд. Ты же слышал эту фамилию?
Отец остановился как вкопанный. Все следы алкогольного расслабления исчезли с его лица.
— И еще... — продолжил я, понимая, что уже нет пути назад, — я знаю, что есть большая вероятность твоей смерти где-то в середине сороковых годов. Во время той войны.
Несколько минут мы стояли в полной тишине посреди лесной тропы. Отец смотрел на меня так, словно видел впервые в жизни. Наконец он медленно присел на поваленное дерево у обочины.
— Садись рядом, — сказал он тихо. — Нам нужно серьезно поговорить.
Несколько минут мы сидели в тишине на поваленном дереве. Отец смотрел на меня с выражением человека, который пытается понять, не сошел ли с ума его ребенок. Наконец он заговорил:
— Рубеус, откуда такие мрачные мысли? Кто тебе такое сказал? — в его голосе звучала смесь беспокойства и недоверия.
— Никто не говорил, пап. Это очень серьезные слова, я понимаю, — ответил я как можно более взрослым тоном. — Но я правда знаю. Знаю, что в тридцать третьем году в Германии к власти придет человек по имени Адольф Гитлер. Знаю, что еще через несколько лет он развяжет страшную войну, которая охватит весь мир. И знаю, что в магическом мире уже сегодня идет своя война с Гриндевальдом. Он начал свои политические и боевые действия еще раньше. Гитлер и Гриндевальд будут связаны между собой, как связаны и события магловской и магической войн.
Отец внимательно изучал мое лицо в лунном свете:
— Гриндевальд... Да, эта фамилия мне знакома. О нем писали в Пророке, да и в Министерстве о нем говорят. Но откуда ты знаешь о каком-то... как его... Гитлере?
— Гитлер, — поправил я. — Он магл. Вроде бы. И я знаю не только о нем. Я помню... как будто видел... события, которые происходили совсем недавно в магическом мире. Ты слышал имя Ньют Скамандер?
Брови отца поднялись:
— Скамандер? Магозоолог? Что-то слышал, кажется, он недавно был замешан в каком-то скандале в Америке...
— Не в скандале, а в борьбе с Гриндевальдом, — я сделал глубокий вдох. — Пап, можно я расскажу тебе все, что знаю? Это очень длинная история, но она поможет понять, почему я беспокоюсь за твою жизнь.
Отец колебался несколько секунд, затем кивнул. Взмахом палочки он трансфигурировал жменю дубовых листьв в блокнот, а веточку в карандаш.
— Говори, — сказал он серьезно. — И если это правда настолько важно, то я буду записывать.
— Все началось несколько лет назад, — начал я, мысленно выстраивая хронологию фильмов. — Ньют Скамандер приехал в Нью-Йорк с чемоданом, полным магических существ. Но он попал туда не случайно — он выслеживал одно особенно опасное существо, которое сбежало...
— Подожди, — перебил отец, начиная что-то записывать. — Когда это было?
— В 1926 году, кажется. Или в двадцать седьмом... точно не помню. Но суть в том, что в Америке тогда было очень напряженно — статут там чуть не рухнул, маглы чуть не узнали о существовании магов из-за деятельности группы под названием "салемские ведьмы" или что то вроде того.
Отец поднял голову от блокнота:
— "Салемские"? Это серьезное обвинение, сын. Откуда ты знаешь об этом?
— Не знаю откуда, просто знаю, — честно ответил я. — И знаю, что их возглавляла женщина по имени Мэри Лу. У нее был приемный сын Криденс — очень несчастный мальчик, которого она била и унижала. И из-за этого в нем развилась страшная сила — обскур... или обскурус? — я замялся. — Честно говоря, я не уверен в терминологии. Как правильно это называется? Это как болезнь развилась в нем, или сам ребенок стал этим... обскуром?
Карандаш в руке отца замер:
— Не важно, как ты это называешь, — сказал он тихо. — Обскурус в наше время? Рубеус, ты понимаешь, о чем говоришь?
— Понимаю. И этого Криденса искал Гриндевальд. Он хотел использовать его силу для своих целей. Гриндевальд тогда притворялся Персивалем Грейвзом — одним из высокопоставленных силовиков МАКУСА, — я видел, как отец быстро записывает имена. — Грейвз у них то ли арором был, то ли мракоборцем. Но в конце концов Геллерта разоблачили, и он сбежал.
— А что стало с мальчиком? С Криденсом?
— Его вроде бы убили... или думали, что убили. Но он выжил. И потом... — я напрягся, вспоминая детали второго фильма. — Потом, через несколько лет, оказалось, что Криденс — это член семьи Дамблдор. То ли младший брат Альбуса Дамблдора, то ли кузен или племянник.
Отец резко поднял голову:
— Дамблдора? Альбуса Дамблдора? Профессора трансфигурации в Хогвартсе?
— Да, тот самый. И Гриндевальд был его... другом. В молодости. Они вместе мечтали о мире, где волшебники правили бы маглами "для их же блага". А еще... они были любовниками.
Отец резко поднял голову от блокнота:
— Рубеус! Тебе рано знать и говорить о таких вещах! Откуда это в тебе?
— Пап, — возразил я серьезно, — ты сам сказал, что это важный разговор. И я тебе все это время рассказываю о войнах, смертях, убийствах. Знания о том, кто с кем спал, — не самые тяжелые знания в моей голове. Если уж мы говорим о взрослых и серьезных темах, то говорим обо всем.
Роберт несколько секунд молчал, явно борясь с родительскими инстинктами, затем кивнул:
— Хорошо... продолжай. Но только потому, что это действительно может быть важно.
— Дамблдор не женится никогда, у него не будет детей. У него вообще сложная семейная история — отец сидел в Азкабане за нападение на маглов, мать умерла, и Альбус остался заботиться о больной младшей сестре Ариане... или как-то так ее звали, точно не помню имя. И еще у него есть младший брат Аберфорт.
— И что случилось с сестрой?
— Трагедия, — я нахмурился, пытаясь вспомнить детали. — Во время дуэли между Дамблдором, Гриндевальдом и этим братом Аберфортом девочка погибла. Никто точно не знает, чье заклинание ее убило, но из-за этого Дамблдор и Гриндевальд поссорились. И у Альбуса с братом тоже отношения испортились навсегда.
Папа перестал что-то писать и задумчиво посмотрел в темноту леса:
— Значит, у Дамблдора есть личные счеты с Гриндевальдом...
— Да. И в итоге именно Дамблдор его победит, — сказал я уверенно. — Он станет одним из самых влиятельных людей в магическом мире Европы. Будет директором Хогвартса, главой Визенгамота, председателем Международной конфедерации магов — всё одновременно. Очень могущественный волшебник. К слову, Дамблдор также сильный менталист, а еще манипулятор. Или станет таковым? Уже получил или получит в будущем собственного фамильяра-феникса. Сможет с ним перемещаться без оглядки на большинство преград.
— А когда это произойдет? Когда он победит Гриндевальда?
— Еще не скоро - в сорок пятом году. В том же году, когда закончится магловская война.
— Да, — я сосредоточился, вспоминая сюжет второго фильма. — Через несколько лет после событий в Нью-Йорке Скамандер поехал в Париж. Тридцатый, тридцать первый год? Не столь важно. Там он искал Криденса вместе со своим другом Джейкобом — это маггл, который помогал ему в Америке. А Криденс тем временем жил в цирке с девушкой по имени Нагини... или Нагайной, не уверен, как правильно.
— Не знаю такого имени, — отец пожал плечами. — А кто она такая?
— Не понятно — маг, маггл или сквиб. Но маледиктус — она может превращаться в змею. Это не анимагия, а проклятие такое. Вроде бы. Со временем она совсем в змею превратится без возможности обратного превращения.
Отец нахмурился, записывая:
— А что с Криденсом?
— Гриндевальд их нашел и сказал Криденсу, что тот Дамблдор. Помнишь, мы уже говорили об этом?
— И Криденс поверил?
— Поверил и перешел на сторону Гриндевальда. Геллерт вероятно ментально повлиял на него и еще больше разжег обиду на семью, теперь на эту ее сторону — мол, его бросили, не искали, не заботились о нем. А дальше были выборы... — я потер лоб. — Правда, я не уверен с датами. Эти выборы могли уже пройти, или сейчас проходят, или пройдут в ближайшем будущем. Вроде это как раз связано с МКМ, но я не уверен. Так или иначе, в магическом сообществе выбирали нового лидера, и Гриндевальд хотел, чтобы выбрали то ли его самого, то ли его кандидата. Он устроил большое собрание своих сторонников, где рассказывал о грядущей магловской войне и о том, что волшебники должны править миром, чтобы предотвратить ее.
— Он знает о будущей войне? — отец поднял голову от блокнота.
— Да, у него есть дар предвидения. Он показывал людям видения того, как маглы будут убивать друг друга, как будут падать бомбы на города...
Лицо Роба стало встревоженным:
— Рубеус, если у Гриндевальда есть предсказательная сила, то он может узнать и о тебе! Начать на тебя охоту!
— Пап, эта сила и знания о мире у меня уже не сегодня появились. Я обладаю ими уже долгое время, — возразил я. — Если бы Гриндевальд мог так легко всех найти, он уже давно бы обо мне узнал и прибыл. Или послал кого то для моей поимки или устранения. К тому же я не единственный пророк на земле. Как минимум, я знаю о роде Трелони — потомков Кассандры или еще какой-то известной предсказательницы из прошлого. Трелони успешно переживут войну, девушка из этого рода в восьмидесятые станет преподавателем прорицаний в Хогвартсе. А есть еще прорицатели-кентавры. И это наверняка только верхушка списка.
Отец задумчиво кивнул:
— Но угроза все равно есть...
— Именно. Но я должен был поделиться всей этой информацией с тобой, — серьезно сказал я. — Иначе с тобой самим может случиться что-то непоправимое. К тому же, из моих знаний вытекает, что пророческая сила Гриндевальда довольно ограничена. Он же в итоге проиграл войну, а до этого проигрывал бои Скамандеру в США и Дамблдору. Если бы он мог точно видеть будущее, предвидеть все опасности, разве допустил бы такие поражения?
Отец внимательно посмотрел на меня:
— А что ты знаешь об этой войне? Ты говорил про какого-то Гитлера...
— Да, — я сосредоточился. — Адольф Гитлер придет к власти в Германии в январе тридцать третьего года. Он использует экономический кризис и реваншистские настроения немцев — они до сих пор не могут простить поражение в прошлой войне и условия Версальского договора. Практически все слои немецкого общества хотят реванша.
— И что он будет делать?
— Перестроит всю экономику под военные нужды, возродит армию, которую им запретили иметь. Возьмет курс на удовлетворение этого желания реванша. Сначала присоединит Австрию, потом захватит Чехословакию. Вернет спорные западные области...
Отец поднял голову:
— А другие страны что, позволят?
— Да, и это самое страшное, — я вздохнул. — Британский премьер-министр Чемберлен будет проводить политику умиротворения — будет сдавать Гитлеру все новые и новые территории, надеясь, что тот остановится. Франция тоже не будет вмешиваться. Они думают, что можно договориться с ним, как с обычным политиком.
— Но ведь нельзя же бесконечно уступать...
— Нет, конечно. В тридцать девятом году Гитлер нападет на Польшу, и тогда уже начнется настоящая война. Но к тому времени он успеет создать лучшие в мире танковые армии и авиацию. Танки — это такие железные машины на гусеницах, с пушками, почти неуязвимые для обычных винтовок. А еще у них будут одни из первых единых пулеметов — оружие, которое стреляет очень быстро, сотни пуль в минуту.
Отец нахмурился:
— Звучит ужасающе. А что такое авиация?
— Летающие машины с моторами — самолеты. Они могут бомбить города с воздуха, сбрасывать бомбы на мирных жителей. Представь себе десятки таких машин, летящих над Лондоном и сбрасывающих взрывчатку...
— Маглы научились летать без магии?
— Да, и очень хорошо научились. К концу войны американцы вообще создадут оружие страшной разрушительной силы — атомную бомбу. Одна такая бомба, доставленная специальным самолетом-бомбардировщиком, может уничтожить целый город. Две бомбы — два города стерты с лица земли за секунды.
Отец побледнел:
— И все это будет происходить одновременно с войной Гриндевальда?
—Подожди. А разве и в прошлую Великую войну маглы не бомбили столицы друг друга? Ты этого не замечал? Самолеты же относительно давнее изобретение. И их тогда уже массово использовали. А есть еще и летающие дирижабли – это такие вытянутые воздушные шары с двигателями. Их тоже в военных целях использовали тогда. Может, бомбежки тогда были не настолько сильными?
Отец покачал головой:
— В то время я магловским миром совсем не интересовался, не посещал его. Тогда у меня были совсем другие заботы... — он помолчал. — Видимо, я многое упустил.
— Да, тогда это было не так масштабно. А сейчас будет намного хуже. И все это будет происходить одновременно с войной Гриндевальда.
Отец побледнел:
— Два мира одновременно в огне...
— Именно. И не только в Германии будут проблемы... — я вздохнул. — В СССР тоже понимают, что все идет к новой войне, и вовсю к ней готовятся. Там у власти человек по имени Иосиф Сталин, который проведет форсированную индустриализацию, развивая промышленность и экономику. Вот только ценой такого форсажа станет искусственный голод — чуть ли не миллионы людей умрут от недоедания. Эта трагедия произойдет то ли не умышленно, то ли из-за глупости властей, а скорее всего — из-за совокупности причин. Параллельно разгорятся массовые репрессии: власть захочет укрепиться перед войной, что приведет к чисткам и новым жертвам.
Карандаш, без остановки что-то пишущий в блокноте вдруг остановился.
— Миллионы? Ты серьезно?
— Очень серьезно. А в Испании начнется гражданская война — репетиция будущего мирового конфликта. Фашисты там сойдутся с коммунистами и прочими сортами левых республиканцев. Германия с Италией поддержат первых, СССР — вторых. Все стороны тестируют новое оружие, отрабатывают тактику. Италия тем временем захватит Эфиопию, а в Южной Америке тоже вспыхнут отдельные военные конфликты. И это далеко не все. В Китае уже десятилетия идет перманентная гражданская война. И только сейчас верх в ней начнут брать коммунисты и консерваторы - Гоминьдан. На фоне этой внутренней войны в Китае давно присутствуют японские силы. И в какой-то момент усилившиеся и более-менее объединившиеся китайцы нарвутся на отпор японцев, которые не захотят уходить из страны, а наоборот решат увеличить свое присутствие вплоть до захвата части территорий, а то и до полного завоевания. Это все выльется в кровавую войну с огромным количеством жертв — десятки миллионов погибших. В одном только Нанкине японцы убьют сотни тысяч мирных жителей. Этот конфликт тоже не останется локальным — туда потянутся поставки оружия со всего мира. Активно будут помогать китайцам СССР и США. И что интересно — несмотря на то, что в Испании СССР с Германией фактически будут воевать друг против друга, в Китае Германия тоже поддержит китайцев против японцев.
Роберт медленно покачал головой:
— Весь мир готовится к бойне...
— Именно. И когда в тридцать девятом году конфликт разгорится на полную мощность, он охватит все континенты. Десятки миллионов погибших. Целые города, стертые с лица земли. Бойня.
Отец долго молчал, изучая свои записи. Наконец поднял голову:
— И где в этом хаосе может погибнуть такой, как я? Почему ты считаешь, что мне угрожает опасность? Что на счет Британии и нашего магического общества?
— Не знаю что конкретно с тобой случится. Мне известен только сам факт твоей смерти и моего сиротства.
Слова упали в тишину леса, и даже шелест листьев, казалось, замер. Отец не ответил. Он молча дошел до поваленного дерева, на котором мы сидели до этого, и тяжело опустился на него. Я остался стоять, наблюдая за его действиями, которые казались странно ритуальными.
Он полез во внутренний карман своей куртки и достал плоскую металлическую флягу. Отвинтил крышку, сделал большой глоток. Затем он начал методично выкладывать на бревно содержимое других карманов: большое спелое красное яблоко, плитку шоколада, несколько овсяных печений в вощеной бумаге. Снова сделал глоток из вляги, располовинил ножом яблоко, откусил от одной половинки.
— Будешь? — хрипло спросил он, показывая на сложившийся натюрморт. Его голос был приглушен, но спокоен. Так он пытался заесть и запить стресс, вернуть себе ощущение контроля над ситуацией.
У меня же, наоборот, внутри все сжалось в тугой, нервный комок. Кусок бы не полез в горло.
— Спасибо, пап, не хочется, — я постарался, чтобы голос не дрожал. — Да и... — мой взгляд упал на флягу, — для этого мне еще рановато.
Попытка пошутить вышла слабой, но отец, кажется, оценил ее. Уголок его рта едва заметно дернулся. Он сделал еще один глоток из фляги, а затем с громким шуршанием стал распечатывать шоколадку. Несколько секунд он молча жевал, глядя в темноту. Этот обыденный звук посреди нашего немыслимого разговора был самым странным, что я когда-либо слышал.
— Это... видение? — спросил он наконец, проглотив. — Или проклятие? Ты чувствуешь, что на мне лежит какое-то заклятие?
— Ни то, ни другое, пап, — я подошел и сел рядом. — Это просто... знание. Уверенность. И я не могу от нее отмахнуться. Поэтому я много думал. Пытался понять, откуда может прийти опасность, анализируя твою жизнь, твою работу. У меня нет точных предсказаний. Только гипотезы, построенные на логике. Хочешь послушать?
Отец кивнул, отложил яблоко и полностью сосредоточился на мне.
— Помнишь, я говорил про бомбардировщики? — начал я. — Я не уверен насчет наших окрестностей, Кардиффа или других городов, хотя и здесь наверняка есть аэродромы, военные базы и производства, которые могут стать целью. Но я абсолютно уверен в другом: Лондон будут бомбить. Сильно и неоднократно. А ты ведь периодически бываешь в столице. И можешь просто оказаться не в то время и не в том месте.
— Если я почувствую угрозу, я трансгрессирую, — спокойно возразил он. Это был весомый, но требующий проверки контраргумент.
— Теоретически, — согласился я. — А теперь представь на практике. Внезапный грохот, паника, крики, обезумевшая толпа. Ты сможешь полностью сосредоточиться, чтобы не расщепиться? Даже если сможешь, куда ты переместишься? В соседний квартал, который могут бомбить в следующую минуту? Межгородская трансгрессия — слишком рискованное дело, для этого есть каминная сеть. А она в такой ситуации может быть недоступна или разрушена. Трансгрессия в боевых или панических условиях — огромный риск. Авроры годами этому учатся.
Отец нахмурился, обдумывая. Этот практический, технический разбор был ему понятен.
— Кроме того, — добавил я, — война в магловском мире — это не только бомбы. Это голод. Морская блокада приведет к тому, что еды станет меньше, жизнь станет суровее. А голод порождает злобу и криминал. На улицах появится гораздо больше людей с огнестрельным оружием — патрули, ополченцы, просто бандиты. Начнется шпиономания. Потом еще и тьма американцев приплывет. И пусть маглоотталкивающие чары могут скрыть тебя от большинства, они не спасут от случайной пули, выпущенной в темноте по «подозрительной тени». Хотя согласен, с этой стороны угроза кажеться наименьшей. Но она все равно есть. Не отмахивайся от нее.
Он молча кивнул. Угроза со стороны отчаявшихся маглов была вполне реальной.
— Но это все мир маглов, — проговорил он, цепляясь за последнюю надежду.
— Наш мир тоже на пороге своей войны, — парировал я. — Я же тебе рассказывал. Гриндевальда оправдали, или вот-вот оправдают. Вроде это прямо в МКМ произойдет. Во время войны его сторонники будут единым целым с немцами. И они могут начать активные действия здесь, в Англии — атаки, теракты, как он это уже делал раньше. Неизвестно, какого масштаба это достигнет. Может, линия фронта пройдет прямо по Косой аллее. У Геллерта могут найтись сторонники и в самой Британии, которые станут «пятой колонной», его тайными и открытыми агентами. И если начнутся такие боевые действия, наше Министерство точно встанет в оппозицию и начнет мобилизацию. А ты, как егерь и служащий Министерства, один из первых кандидатов.
Я выдержал паузу и задал вопрос, который мучил меня больше всего.
— Скажи, пап, честно. Если бы не этот разговор... когда бы война шла уже несколько лет, когда бы на ней погибли твои знакомые... ты бы пошел добровольцем? Я даже не магов имею в виду. Со сколькими маглами ты дружишь? Со сколькими ты поддерживаешь хорошие отношения? Призыв в эту войну будет еще больше, чем в прошлую.
Тезис о том, что отца наверняка заденут вести о их смертях я произносить все же не стал.
Он надолго замолчал, сделал еще один глоток из фляги, откусил кусок яблока. Было видно, как он проигрывает в голове этот сценарий.
— Может, и пошел бы, — наконец тихо признался он.
Это признание повисло между нами, подтверждая все мои худшие опасения.
— И есть еще лес, — продолжил я, переходя к последнему аргументу. — Наш лес. Ты его хранитель. Но я думаю, что массовые смерти — и маглов, и магов — все эти битвы и выплески магии не пройдут бесследно. Они повлияют на саму природную магию, и наш лес, как живой организм, отреагирует на это. Но дело не только в этом. Из-за войны смотрящих за лесом может стать сильно меньше. Кого-то мобилизуют, а кто-то просто уедет из страны, не желая сражаться и умирать. Это значит, что сдерживающие ритуалы ослабнут. Меньше рук будет носить корм в чащу, чтобы успокоить тварей. С зерном и тушами скота будут перебои — они и сильно подорожают, и доставать их станет гораздо труднее. А на компенсации от министерства можно не надеяться, сам рассказывал, как все работает. Животные, которых вы держите в равновесии, почувствуют этот глобальный дисбаланс, станут голоднее и агрессивнее. И когда очередная тварь, взбешенная эхом войны и голодом, вырвется наружу, кто пойдет ее останавливать? Ты. И это может быть то, к чему ты окажешься не готов.
Я замолчал, выложив все карты на стол.
Тишина, которая наступила после моих слов, была долгой и тяжелой. Отец не двигался. Он просто сидел, глядя в одну точку, а его рука медленно, почти бессознательно, дотянулась до фляги, и он допил остатки. Затем так же методично он доел яблоко и последнее печенье, словно эти механические действия помогали ему думать. Наконец он аккуратно убрал флягу и обертки в карман, достал блокнот, но не открыл его. Он просто вертел его в руках.
— Все это... нужно хорошенько обдумать, — сказал он наконец очень тихо, но весомо. — Каждое слово. Проверить. Сопоставить. Это все?
— На сейчас — да, — ответил я, и мой голос прозвучал неожиданно устало. — Но это лишь малая часть того, что теперь роится у меня в голове.
Отец посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, в котором смешались тревога, решимость и что-то похожее на гордость. Он не сказал больше ни слова. Просто встал и молча пошел по тропинке в сторону дома. И я пошел за ним, чувствуя, что этим вечером между нами что-то изменилось навсегда.
