Год 3: Кубок Огня и Системный Сбой (1994–1995) часть 3[Запись из дневника. Ноябрь 1994 года. Коридор третьего этажа.]
Школа сошла с ума, и не в первый раз. Стоит Гарри сделать что-то не то — и у нас начинается массовое безумие. С подачи Малфоя все нацепили значки «Седрик — чемпион», которые при нажатии меняются на «Поттер — вонючка». Детский сад, штаны на лямках.
Мои однокурсники-когтевранцы тоже хороши — ходят с задранными носами, поддерживают Диггори. Я ничего не имею против Седрика, он нормальный парень, но травить Гарри — это перебор.
Нашел Поттера на широком подоконнике в пустом коридоре. Он сидел, уткнувшись лбом в стекло, и выглядел так, будто весь мир рухнул ему на плечи. Джинни мне по секрету сказала, что Рон с ним не разговаривает (ревность — страшная штука), остальные шарахаются.
Я сел рядом. Гарри напрягся, ожидая очередной гадости.
— Знаешь, — сказал я, глядя на дождь за окном. — Мой отец говорит: «Собака лает — караван идет».
Гарри повернул голову, глядя на меня исподлобья.
— Легко тебе говорить. Вся школа думает, что я обманщик и ищу славы.
— Не вся, — возразил я спокойно. — Только те, у кого плохо с логикой.
Я развернулся к нему.
— Смотри сам. Чтобы кинуть имя в Кубок, нужно было обмануть Возрастную черту, которую рисовал лично Дамблдор. Это уровень высшей магии, 7 курс или даже выше. При всем уважении, Гарри, ты отлично летаешь и храбрый парень, но в трансфигурации и взломе защитных чар ты не гений.
Гарри криво усмехнулся.
— Спасибо за честность.
— Это факты. Значит, тебя подставили. Кто-то очень мощный взломал чары и кинул твое имя. И сделал это не для того, чтобы ты купался в славе, а чтобы ты… ну, скажем так, рискнул шеей. Ведь Турнир — это опасное соревнование. В кино бы сказали, что тебя подставили.
В этот момент мимо проходил какой-то мелкий слизеринец. Увидев Гарри, он демонстративно нажал на свой значок. Зеленая надпись «Поттер — вонючка» ярко замигала. Слизеринец гадко хихикнул.
Это меня взбесило. Не люблю, когда пинают того, кто и так в углу.
Я достал палочку. Одно короткое, резкое движение — без слов, на чистой злости и магии.
Надпись на значке мигнула, пошла рябью и сменилась на ярко-розовую: «Я ЛЮБЛЮ ОБНИМАШКИ».
Слизеринец ничего не заметил и гордо пошел дальше, сверкая розовым позором на всю грудь. Надо было бы ему еще лист бумаги на спину с текстом «Пни меня», как шутили в нашей школе, но это уж слишком.
Гарри моргнул, прочитал надпись и впервые за неделю улыбнулся. По-настоящему.
— Неплохое заклинание, — сказал он.
— Мелкое хулиганство, — пожал плечами я. — Держись, Гарри. Караван должен идти. А значки… это просто дешевые декорации.
[Запись из дневника. Ноябрь 1994 года. Учебные будни.]
Учеба на третьем курсе — это не только магия, но и испытание нервов. Новые предметы добавили колорита.
Прорицание.
Гермиона отговаривала меня в конце прошлого учебного года брать Прорицание, советовала «Изучение Маглов», но я на маглов уже 14 лет смотрел и изучал. На все её доводы, что Прорицание — это псевдонаука, мне было просто любопытно.
Мы поднимаемся в башню к профессору Трелони. В классе пахнет благовониями так, что слезятся глаза. Трелони вещает загробным голосом о Гримах и смерти.
Я сижу на задней парте и просто пью чай, очень, кстати, вкусный. Для меня это урок релаксации. Когда она подошла ко мне и, заглянув в чашку, трагически прошептала: «Я вижу тьму и раздвоение пути…», все в классе затаили дыхание. Я всмотрелся — действительно, чаинки слегка разделились. Я вспомнил книгу про тест Роршаха и подумал, что все эти зловещие предзнаменования очень сильно говорят о личности самой профессора Трелони. Попытался это ей объяснить.
Она обиделась, а Ричи Стивенс (мой сосед-мистик) посмотрел на меня как на еретика.
Уход за магическими существами.
Хагрид в этом году превзошел сам себя, так по крайней мере говорит Джинни. Он вывел новый вид — Соплохвостов. Это гибрид мантикоры и огненного краба. Выглядят как безголовые омары, пахнут тухлой рыбой и стреляют огнем из пятой точки.
Для биолога — аномалия, для военного — огнемёт с кривым прицелом. Для обычных людей сущий ночной кошмар.
— Они милашки, да? — сиял Хагрид, пока мы пытались их выгуливать.
— Хагрид, — сказал я, уворачиваясь от вспышки пламени. — У них жало с одной стороны и реактивная тяга с другой. Это не животное, это ошибка природы. Ты нарушаешь Женевскую конвенцию, заставляя нас их кормить.
Хагрид не знал про конвенцию, но, кажется, обиделся за «ошибку». Для него это были милейшие создания.
Защита от Темных Искусств.
А вот тут шутки кончаются. Грозный Глаз Грюм. Параноик, ветеран, псих. Видно, что он ходил по краю и даже заходил через край и вернулся назад, не сломленный, но с искареженной душей и телом. Он учил нас «Постоянной бдительности», швыряясь мелом. Кто-то мне рассказывал, что он и превратил, кого-то в хорька и заставил плясать, но думаю, что врут, всё же преподаватель. Он очень отличался от профессора Люпина: тот в каждом видел лучшее, верил, что человек справится. Но Грюм никому не доверял, наверное, даже себе. В каждом ученике он видел шпиона.
Но меня беспокоило другое.
На уроке я держал в кармане свой мини-детектор (прототип того, что подарил Гермионе, но менее мощный). Каждый раз, когда Грюм ковылял мимо моей парты, кристалл в кармане начинал вибрировать и нагреваться так, что обжигал бедро через ткань.
Детектор должен реагировать на скрытые сущности, невидимость или оборотней. Грюм был видим. Он человек (вроде бы). Значит, на нем было что-то еще? Или в нем? Может, мощные маскирующие чары? Или он носит в кармане что-то живое? Или надо признаться себе, что мой артефакт не работает? Да не-е-е…
Однажды он остановился прямо надо мной. Его волшебный глаз, ярко-синий и жуткий, провернулся в глазнице и уставился мне… не в лицо, а в карман. Сквозь парту, сквозь одежду.
— Интересная штука у тебя в кармане, курсант, — прохрипел он. Голос звучал как скрежет камней.
Сердце пропустило удар. Если он поймет, что я его «сканирую»…
— Грелка для рук, профессор, — соврал я, глядя ему в здоровый глаз. — Мерзну. Подземелья, сквозняки… сами понимаете.
Дзюдо учит не столько драться (точнее, драться вообще не учит), сколько культуре духа и тела, умению сохранять спокойствие, даже когда противник тяжелее тебя на сорок килограммов, а его глаз видит тебя насквозь.
Грюм хмыкнул, сделал глоток из своей фляги (пахло не спиртом, а чем-то химическим) и пошел дальше.
— Бдительность не повредит, — бросил он через плечо. — Даже в отношении температуры.
Я выдохнул. А вдруг детектор не врал? С этим «ветераном» что-то сильно не так. И дело не только в деревянной ноге.
А Грюм заорал, — Будьте всегда начеку.
И я понял — если он захочет, он увидит всё, что я прячу.
[Запись из дневника. 20 Ноября 1994 года. Башня Когтеврана.]
Наше «агентство» работает на пределе мощностей. После того как Кубок выплюнул имя Гарри, ставки сошли с ума. Ричи Стивенс (который ставил на «того, кого не ждут») ходит королем — он поднял кучу денег, и теперь все прислушиваются к его шепоту.
Но сейчас главный вопрос: каким будет Первое Задание?
Официально — это тайна.
Неофициально… я бегаю по утрам. И на днях, пробегая мимо опушки Запретного леса, я услышал рык, от которого у меня чуть не остановилось сердце, а кеды сами прибавили скорости. И запах. Пахло не просто гарью, а высокотемпературным горением. Как от сварки.
Врядли ли, кто-то, делает сварку забора в Запретом лесу, надо почитать об этом в библиотеке.
Оказалось, что вероятно всего, там в лесу драконы — ДРАКОНЫ.
В гостиной Осси с пеной у рта доказывал, что Крам победит любого монстра.
— Шансы Крама — 3 к 1, — вещал он, тыча палочкой в график. — Грубая сила и дурмстрангская закалка!
— Флёр возьмет чарами, — возражал Майкл Корнер. — Очарование зверя!
Я сидел в кресле, читал, и слушал их бред. Не выдержал.
— Вы забываете про сопромат и биологию, — вмешался я. —Я тоже не знаю про сопромат, но так всегда, говорит мой отец. Если там дракон (а это классика Турниров), то очаровать рептилию с мозгом грецкого ореха — идея так себе. А силовое заклинание против чешуи, которая держит температуру плавления, стали, — это как стрелять из рогатки по танку.
Парни замолчали.
— И на кого ты ставишь? — спросил Осси, прищурившись. — И что это за «танки» такие?
— Танк — это магловская бронированная машина, которую фиг пробьешь, — пояснил я, откладывая книгу. — Так вот, дракон — это тот же танк, только с крыльями и огнеметом. Бегать от него по земле — самоубийство. Победит не тот, кто сильнее, а тот, кто догадается сменить плоскость боя. Нужна авиация. Тот, кто взлетит, получит шанс. Кто останется на земле — превратится в шашлык.
Я замолчал, давая им самим додумать.
Финн почесал опаленную бровь:
— Крам летает… но он тяжелый. Флёр… вряд ли. Седрик — ну так себе.
— А Поттер? — спросил Ричи шепотом. — Он ловец. И у него «Молния».
— Вот именно, — кивнул я. — Если он додумается призвать метлу, то шансы у него 1 к 1. Если нет… ну, тогда мы увидим очень короткое шоу.
Они переглянулись и молча пошли переписывать коэффициенты на Гарри. А я подумал: надо бы при случае намекнуть ему про авиацию. Хотя, судя по его бледному виду за завтраком, он уже в курсе про «танки».
[Запись из дневника. 24 Ноября 1994 года. Трибуны стадиона.]
Это было… жарко. Причем в прямом смысле, драконье пламя знаете ли.
Когда я увидел Хвосторогу, мне захотелось извиниться перед Хагридом. По сравнению с этой тварью его соплохвосты — просто хомячки. И правда милые создания.
Весь стадион дрожал. Седрик использовал трансфигурацию (неплохо, но рискованно). Крам — грубую силу (попал заклятием в глаз, дракон раздавил яйца — наверняка минус баллы, Осси чуть не плакал, теряя деньги). Флёр усыпила дракона (изящно, но юбка загорелась, а ножки у нее красивые).
А потом вышел Гарри.
Он выглядел как фигурка из набора «Лего» перед асфальтоукладчиком.
В те, кто делал ставки в гостиной Когтеврана сейчас, наверное, молились.
И он сделал это. Акцио Молния.
Когда он взмыл в воздух, я толкнул Финна в бок:
— Что я говорил?! Авиация!
Гарри летал так, что у меня шея заболела следить. Это было не просто мастерство, это был инстинкт выживания. Он переиграл дракона на маневренности.
Когда он схватил яйцо, наш сектор взорвался. Не только потому, что Гриффиндор победил (ну, почти). А потому что наш «Тотализатор» сегодня вечером будет выплачивать огромные выигрыши. Коэффициент на «Поттер использует метлу» был 1 к 10.
Я смотрел на Гарри, который, шатаясь, уходил с поля. Он выглядел победителем. Но я чувствовал другое.
Пока все орали, мой амулет под курткой вибрировал в такт невидимым толчкам. Замок не просто дрожал от рева. Он резонировал. Будто огромный механизм пытался переварить этот всплеск дикой, древней магии, но шестеренки проскальзывали.
— Караван прошел, — прошептал я себе под нос. — Но мост под ним вот-вот рухнет.
Пора спускаться в подвал. Праздник праздником, а кто-то должен проверить фундамент
[Запись из дневника. 5 Декабря 1994 года. Подземелья.]
Пока вся школа обсуждает драконов и готовится к Балу, я живу двойной жизнью. Днем я примерный студент, а ночью — диггер, почти что Индиана Джонс, только без шляпы и хлыста.
Я использую свою карту. Она еще не завершена полностью, но чем больше я исследую замок и делаю зарисовок, тем быстрее она учится.
Амулет тянет меня вниз. Туда, где заканчиваются подземелья Слизерина и начинается древний фундамент.
Я нашел странную стену за гобеленом с изображением Варнавы Вздрюченного. Мой амулет нагревается, но прохода нет. Ни пароля, ни замочной скважины. Я там разве что головой не бился, но нажимал и тыкал палочкой во всё.
Я пробовал Алохомору, Редукто, даже пробовал вежливо постучать, да чего там — даже «Сим-сим, откройся» говорил. Тишина.
Но я слышу Гул. Он стал громче. Словно где-то в глубине огромная шестеренка проскальзывает и скрежещет. Замок словно «болеет». И судя по всему, лекарство находится за этой стеной.
Нужно искать другой подход. Может, дело не в заклинании, а в резонансе? Амулет ведь вибрирует… Если я смогу настроить частоту…
Придется пропустить пару уроков Истории Магии и посидеть в библиотеке. Мне нужны чертежи Основателей. Или хотя бы намек на то, как Ровена Когтевран проектировала «ядро» защиты.
[Запись из дневника. Декабрь 1994 года. Коридор возле статуи Ровены.]
Истерия по поводу Святочного бала достигла апогея.
Официально бал только для 4-го курса и старше. Но Дамблдор, в своей манере «давать всем шанс», объявил лотерею для третьекурсников — разыгрывалось 10 приглашений с правом взять пару.
И я выиграл. Честно, без магии (хотя Финнеган О’Рейли уверяет, что это его «Зелье Удачи» подействовало на всю комнату, хотя, честно говоря, вряд ли — мы с парнями ночью тайком подменили его варево на обычную воду).
Билет есть. Осталась проблема с дамой. Ой, может, мне не повезло выиграть всё же?
Девчонки сбиваются в стайки и хихикают, парни ходят с видом приговоренных к казни. Даже в нашей спальне разговоры только о том, кто с кем пойдет. Меня это утомляло. Я не хотел играть в эти брачные танцы павлинов. Я хотел просто пережить этот вечер без драм и с наименьшим ущербом для себя. Конечно, я ходил на танцы и дискотеки, но тут целый бал, с костюмами и этикетом.
Я, конечно, хотел пригласить Гермиону, но так сильно робел, что не смог. А когда уже было решился, то узнал от Джинни, что Гермиону кто-то уже пригласил. Я загрустил, но на что я надеялся?
Но затем встретил свою однокурсницу с нашего факультета Полумну Лавгуд у доски объявлений. Она была босиком — опять кто-то спрятал её обувь — и читала объявление вверх ногами. На ней было ожерелье из пробок от сливочного пива. Полумна была чудной даже для нашей когтевранской гостиной, многие крутили пальцем у виска, а мне она казалась самым нормальным и искренним человеком в этом дурдоме. Особенно я ценил то, что она часто помогала мне на первом курсе заходить в гостиную, решая загадки двери, когда я тупил.
— Привет, Луна, — сказал я. — Ищешь Нарглов?
— Нет, — она повернула голову, её глаза, как всегда, смотрели немного сквозь меня. — Ищу свои кеды. Но Нарглы тоже где-то здесь. В омеле.
— Слушай, — я прислонился к стене и зашептал. — Тут намечается этот Бал. Все сходят с ума, ищут пару, чтобы произвести впечатление. Мне некого впечатлять, и я не хочу танцевать вальс с кем-то, кто будет обсуждать мою мантию.
Она моргнула.
— Я тоже не люблю танцевать по правилам, — сказала она мечтательно. — Папа говорит, что ритм — это иллюзия.
— Вот именно. Мы оба не хотим выбирать кого-то «для галочки». Пойдем вместе? Как друзья, которым плевать на общественное мнение. Я помогу тебе найти кеды, а ты поможешь мне не уснуть от скуки.
Луна улыбнулась — светло и искренне.
— Это было бы очень мило. Я надену свое серебряное платье. Оно отпугивает мозгошмыгов.
— Договорились. А я надену парадную мантию и возьму с собой шоколад. Он отпугивает уныние.
[Запись из дневника. 25 Декабря 1994 года. Святочный Бал.]
Этот вечер начался с удара под дых.
Когда Гермиона спустилась по лестнице, я забыл, как дышать. Синяя мантия, выпрямленные волосы, улыбка… Я знал, что она красивая, но сегодня она была не просто красивой. Она была сияющей.
Рон стоял рядом с открытым ртом и выглядел как идиот. Я толкнул его локтем, чтобы он закрыл рот, но сам не мог отвести взгляд.
Виктор Крам вел её под руку.
— Он же враг! — зашипел Рон, когда они прошли мимо. — Враг! Использует её!
Я промолчал, но внимательно посмотрел на болгарина. У меня есть старая привычка, оставшаяся еще с первых уличных драк в Минске и секции дзюдо: я на автомате оцениваю любого крупного парня как противника. Сканирую слабые места.
Виктор шел тяжело, косолапил. Левое плечо зажато, центр тяжести смещен вперед — последствия полетов на метле. В воздухе он, может, и ас, но на земле…
Я с мрачным удовольствием представил, как провожу подсечку, перехватываю его руку и впечатываю «лучшего ловца мира» в паркет классическим броском через бедро. Три секунды. Никакая палочка не поможет.
— Если он её обидит, Рон, — тихо сказал я, не отрывая взгляда от затылка Крама, — то магия ему не понадобится. Ему понадобится травматолог.
Джинни, стоявшая рядом с Невиллом, услышала это. Она посмотрела на меня — сначала понимающе, с грустной полуулыбкой (она давно догадалась, почему я так смотрю на Гермиону), а потом в её глазах мелькнул испуг. Она поняла, что я не шучу. Что за этим спокойным тоном скрывается реальная готовность ломать кости.
Она легонько коснулась моего локтя, возвращая в реальность. Я выдохнул и заставил себя разжать кулаки. Не здесь. Не сейчас.
Луна пошла искать пудинг («у него аура радости»), а я увидел, что Крам отошел за напитками. Гермиона стояла одна, раскрасневшаяся и счастливая. Я решился.
Подошел к ней.
— Ты выглядишь потрясающе, Гермиона, — сказал я просто. — Виктор, кстати, тоже ничего.
Она улыбнулась, но в глазах мелькнула тревога.
— Рон в бешенстве, да?
— Рон ведет себя как Рон, — я протянул руку. — Не думай о нём. Можно украсть тебя на один танец, пока твой чемпион не вернулся?
Это был медленный вальс. Мы почти не говорили, но я чувствовал её руку в своей и запах её духов.
— Спасибо, что не ведешь себя как он, — шепнула она.
— Логика подсказывает, что портить тебе вечер — глупо, — ответил я, глядя ей в глаза. — Просто будь счастлива сегодня. Ты заслужила. Но если этот болгарин будет вести себя плохо… у меня есть Zippo.
Она рассмеялась.
— Ты хороший друг.
«Друг». Наверное, при других обстоятельствах мое сердце бы разбилось на части. Для парня услышать что-то похожее на «давай останемся друзьями» — это приговор. Это слово всегда немного горчит, но сейчас оно было теплым. И мне показалось, что она сказала то, что хотела сказать — без всяких скрытых намеков. Просто факт.
— Иди, — я отпустил её руку, когда музыка стихла и Крам вернулся с напитками. — Твой принц ждет. А меня ждет Луна и её борьба с наргломи.
