Глава 5Хогвартс больше не успокаивался. Случилось еще одно нападение, жертвой стал Джимми Пратт, ученик второго класса, Нападающий Гриффиндора.
( Увлекся, слишком увлекся. Больше нельзя. Месть магглам – замечательно, но к чему лишняя паника?)
Жертвы, разумеется, были возвращены к жизни, но какая-то пружинка повреждена. Бракованные куклы, они молчали о том, кто виновен в их поломке. Все нитки – у того, что за ширмой.
И Том прятал ухмылку. «Получите, магглы!»
(Он сам пойман в ловушку?!)
Но на Рождественских каникулах битва и ненависть стушевались, он почти потерял интерес к Бесконечной Войне. Она свернулась в тонкий свиток, запечатана и заброшена за шкаф вместе с учебником по Преобразованию.
Его крылья гибели стали метеоритно-опаловым дождем ласки – для нее.
Рождество 1942-43 года, метель на улице и обрюзглый мрак недовольно застилает окрестности Хогвартса. Почти все разъехались по домам, а Том и Симона – почти постоянно вместе. Симона взахлеб делится впечатлениями о первых экзаменах (представляешь, чуть не провалила Алхимию!). Пересказывает сплетни (а Рубеус, оказывается, щенка оборотня под кроватью выращивал… ха-ха!), смеется над язвительными (Рубеус Хагрид – оборотничья мамка – неплохо!) комментариями Тома.
Сколько радости – получить настоящий рождественский подарок – серебряное кольцо с аметистом. Комплектом к браслету. Она не спрашивала о деньгах, не желая обидеть Тома. Правда, чуть усмехнулась уголком рта, подумав о символике презента.
(Спасибо, Том…)
Сама она подарила хрустальную статуэтку русалки – самодельную, следствие успехов в Преобразовании. И с захлестывающей горечью Том отметил: это ПЕРВЫЙ в моей жизни настоящий – не подачка бедненькому сироте - рождественский подарок!..
(Спасибо, Симона…)
Это в те полуирреальные дни их, дурачась, обозвали женихом и невестой, и губы Тома не искривились в оскале кобры в ответ на подшучивание. Странно затуманились его глаза, горячий сладковатый сироп разлился под кожей. Маленькая ладошка Симоны – магический артефакт, дарящий успокоение уставшим.
По кромке пропасти – танцы с вырванными сердцами.
Дозволь отдохнуть и перевернуть страницу. Хотя бы на час потушить факел.
Жестокость – оковы, борьба за власть – самый страшный плен. Она освобождала его тогда. Симона давала ему силы, но в это Рождество сила – не оружие.
И Симона вновь отдалилась от компании Тины Уисли: Том заменил ей всех, и он лучше кого-либо еще.
Это в те мрачновато-чарующие вечера они много беседовали, затаившись у камина. Он выстраивал для нее фигурки из огня – драконы и принцессы розовато-оранжевого жара разыгрывали Симоне таинственные легенды. И сама она – сказочная леди, а Том – ее рыцарь в темных доспехах. Если воин не рубит головы – он угождает его даме.
И он приглушенно рассказывал истории из древних фолиантов – о непобедимых героях, о великих магах, захватывающих целые страны, о царях, одним словом вершивших судьбы народов. Бесстрашны, всесильны – владыки судеб. И у каждого была
(фиалково-нежная, травинка под северным сиянием, омут обостренных чувств и секретов)
невеста.
Вспыхивали иллюзорно, разноцветно ненужные дрова в камине. Отстранены и соединены двое в гостиной Слизерина.
Каникулы стали вечной мечтой для обоих: прекрасной… и несбыточной.
Учеба вернулась озлоблением, невысыпанием за учебниками и зомбированно-нудными уроками. Том поставил себе целью собрать все очки для Слизерина, и теперь выглядел настоящей мумией – худой до прозрачности с огромными синяками под глазами, беспрестанно заучивающий заклинания или формулы. За спиной над ним посмеивались: «Совсем у нашего префекта-заучки крыша-то поехала!» Для самого Тома полубезумное бдение над запыленными фолиантами из библиотеки – бегство от реальности. От ЕГО реальности, что - бред паранойи.
(Ты не скроешься в устричной створке… Хочешь снова – потерять? Хочешь, чтобы ОНИ командовали, помыкали тобою?)
Перемирие с вселенной завершено. Да продолжится поединок.
Но странно: совсем нет желания Призывать, и не так уж заострена пика антимаггловского протеста. Да, черный клинок рассечет плоть… но чуть позже. Не теперь.
(Это Симона - анютины глазки и плюшевые лепестки)
Неприкасаемый, как насчет революции?
Не сегодня.
Солнце взойдет и опалит, но он насладится последними секундами сумерек.
Симона тоже грустила,
(Чудесные каникулы умирают, Том, увядание – не оборвать. Самые красивые цветы вянут под росой, а ангелы падают первыми…)
тоскуя по ушедшей рождественской неделе. Прежде ее Рождество знаменовалось самоистязанием, постом и молитвами, а не вкусной едой и чудными сказками Тома…Еще хоть одни сумерки с камином и рыжими фигурками - с Томом – заменил бы целую жизнь.
Впрочем, вскоре обоюдная невысказанная депрессия свернулась сереньким клубочком, и все стало по-прежнему. Встряхнули результаты учительского расследования: информация о Тайной Комнате и неком Монстре сработала наподобие динамита.
Том встрепенулся, точно ошпаренный, стряхнул (слабость!) хандру, и приготовился к дальнейшим тактическим приемам. Симона обсуждала новости с Тиной и Рубеусом (Инга и Лукас отделились от них), причем чуткая Симона уловила беспокойство третьекурсника.
-Что такое, Рубеус? – открыто спросила она. Тот замялся, и она не продолжила допрос. После печального изгнания щенка оборотня, Рубеус осторожничал распространяться о подопечных.
А Том получил тревожный сигнал.
Как-то после урока Преобразования он, довольный высшим баллом за контрольную, собирал учебники в огромную довольно-таки потрепанную сумку. Книг было много, он возился дольше других.
-Том, - внезапно произнес Дамблдор.
-Да, профессор? – сама-учтивость
-У тебя все в порядке, Том? – вкрадчивый вопрос заставил Реддла обратиться колючей проволокой. Догадывается?!
-Конечно, профессор… - он тщательно сымитировал изумление.
В лицо смотрит. Выдержать – дуэль. Зрачки Тома сузились по-змеиному, но он хранил изумленно-непринужденное выражение.
-В порядке, значит, - отвернулся Дамблдор. – Ну иди, иди, Том…
(Я победил, слышишь, старый болван?!)
-Да, профессор.
Вышел за дверь. Облегченно вздохнул, недобро радуясь победе.
Но от подозрений не избавиться – и нечего строить иллюзий. Том и не строил.
Намеками весны расцветилась земля. Снег еще лежал и злился, явно не собираясь таять, но солнце все настойчивее разбрасывало свет по Хогвартсу. У Симоны, обожающей весну,
(мое пробуждение – не молитва, не красносвечевый приказ Ричарда стиснуть себя в тиски)
настроение сделалось хронически великолепным. Том поначалу объявил, что ему нет дела до времен года, поскольку на носу очередные зачеты, но Симона не без помощи плавленого золота в окнах сумела расшевелить и его. Коэффициент его улыбок повысился процентов на десять, что для Тома являлось рекордом. Симона полагала: Вселенная наслаждается, и никто не горюет в марте. Поэтому, услышав однажды тихий плач под лестницей, она немедленно отправилась выяснять причину.
Причина – невысокая плотная девочка в очках. Из-под толстых стекол стекают слезы, напоминающие талый снег.
-Ох, что с тобой? – выдохнула Симона. Она смутно знала эту девочку: Миртл из Хаффлпаффа. – Почему ты плачешь?
-Достали они меня, - хмуро отозвалась Миртл. – Все!.. Все достали!..
-Кто? – Симона подсела к плачущей.
-Оливия, Фрэнк… Все! – буркнула Миртл, протирая запотевшие линзы. – Они смеются надо мной… На каждом шагу мучат меня! – всхлип.
Симона растерялась. Что делать? Тома попросить помочь? Можно, но…
(Не стоит… ранящий не будет целителем… возьми это на себя).
-Послушай, Миртл, не надо плакать! Взгляни – весна, - довольно глупо проговорила Симона. – Пошли лучше на улицу, а?
Миртл покачала головой. Обида и недоверие. Чем эта нахальная слизеринка лучше остальных? Не смешите.
-Ну пошли, - Симона потянула плачущую за руку. – Там так здорово! Знаешь чего?
-Чего? – пауза в рыданиях.
-Нужно уметь быть сильной! Сильные правят миром, нужно только научиться показывать клыки, - она безотчетно повторила любимую фразочку Тома.
-Какие еще клыки?
-В смысле, драться за себя! – Симона снова потянула Миртл за рукав мантии. Ей меньше всего сейчас хочется рассказывать философию Реддла - они еще недостаточно знакомы с Миртл, да и мудрость Тома – чересчур горько-соленая сталь, заржавевшая от крови, своей и чужой.
-Я не умею – драться, - сумрачно заявила Миртл, поняв буквально. – Я ж не мальчишка!..
(Драться – совсем другое, не кулаки… хочешь, Том поведает тебе это?)
-А хочешь со мной дружить? Тогда ты не будешь одна, верно?
-Хочу… - неуверенность с зачатками радости – вьюга перед оттепелью. Она поднялась с пола, почти улыбаясь, кивнула Симоне: Хочу!..
Они вместе выбежали на улицу.
Тающие хлопья белой снежной ваты облепили их, а радостный диск в голубом небе одаривал лаской. Что может быть лучше?..
Итак, Миртл по прозвищу «Плакса» наконец-то обрела друга. Не подозревая, что косвенно cей друг послужит причиной ее смерти.
Дружбу Симоны с Миртл не понял никто. Тина Уисли пожала плечами: «Зачем тебе эта зануда?», даже не вникающий в интриги Рубеус, похоже, согласился с Тиной.
Симона отшучивалась от них.
С Томом такое не пройдет, и неизбежный разговор явился грозой после заката.
-Симона, - Том изучал пейзаж за окном. Плохо, подумала Симона. Невозмутимость – чехол молнии. – Почему ты… избегаешь меня?
-Я?! – искренне изумилась Симона. – Том, сходи к миссис Линнен, у тебя температура…
-Нет, - обернулся. Кисти рук сжаты в кулаки. – Я – в порядке. А ты, видно, находишь общество Плаксы Миртл интересней моего!
-Том, ерунды не пори!
-Ерунды? Вся школа смеется над тобой! Ты выбрала эту…
(магглокровку)
-Кого? – Симона прищурилась. Если оскорбит Миртл – она нагрубит ему. Вторая серьезная ссора за год, что ж, бывает и так…
-Дуру! – выплюнул Том. – Она – лучше меня, а?! Тупая Миртл куда замечательней Тома Реддла, так, Симона?! И потом, я учил тебя: держись сильных, забыла? Твоя Миртл – из отверженных… В Индии тот, кто коснулся Неприкасаемых – сам становится Неприкасаемым, и это правило – повсеместно!..
Симона сжалась. Том воздвигся, словно пик черной крепости, и грозовая туча – в устах его, он – разгневанный идол древних, не сокроешься…
Испуг завладел ею на какую-то долю секунды – и растворился. Тома бояться – что может быть глупее? Для нее.
(Просто Ричард выглянул из-за его спины…)
-Ну Том, ну что за чушь… - фыркнула Симона. – Какая разница, Миртл или кто-то еще?
-Такая! – злоба сменилась обидой. Уселся в одно из кресел, уткнувшись в склеенный магической лентой учебник Заклинаний.
(Ревнуешь, Томми? Праведный гнев – только ревность подростка…)
-Том, - Симона, пользуясь отсутствием лишних глаз в общей гостиной Слизерина, обняла его обеими руками.
(Ее прикосновение – травяной дурман, забвение шелка. В тебе даже фальшь прекрасна, фея летних цветов… но ты – не подделка, ты – искренность невинности… бриллиантовый кол неплохо заменяет осину, а?)
-Том, ну ты-то у меня один! Миртл же _девочка_ ! Не надо обижаться, хорошо?
-Ладно, - буркнул Том.
(Невинность растворяет скорлупу… кого ты пытаешься обмануть, «Загадка»?)
Трепещущая ладонь спутала его иссиня-черные волосы. Прижалась к его щеке.
Обжигающее, диссонирующее упоение вселилось в него.
(Просто сдайся и никогда не задумывайся вновь…)
Он отстранился:
-Извини. Мне надо делать уроки.
Дни уже теплые, да и камин погас недавно, но его знобит. Полнолуние надменно и самодовольно щерится в оконной раме. Ночь – тягучая липкая смола.
Не уснуть.
Он завернулся в одеяло с головой, с раздражением прислушиваясь к сонному сопению мирно спящих пятиклассников Слизерина. Тянуться за палочкой, шептать «Люмос» - однозначно неохота. Совсем.
Мысли толкутся орущей толпой, наступают на ноги одна другой.
И, совершив круг почета – Ненависть-Война-Я-Должен-Победить, нестройно мечутся к Симоне.
(И ее этой… Миртл…)
Рыжую нахалку Уисли и слоноподобного болвана Рубеуса в качестве компании Симоны он стерпел, разве нет? Скрежетнув зубами, смирился. Почему такой протест против очкастой плаксы?
(Маленький мальчик с лохматыми черными волосами – всегда один, он размазывает по лицу кровь и слезы… Одет хуже всех в сиротском приюте, отвечает невпопад… Томми-тупица. Кровоподтеки на худом теле и кислая отрава отчаяния – в душе…)
Том застонал. Он так усиленно прятал от себя эти воспоминания. Но…
Префект Слизерина, главный префект Хогвартса…
И…
«Томми-тупица, объект насмешек и издевательств. Не-такой-как-все. Вечный изгой. Оторванный от мира, заторможенный ребенок со странными мечтами. Недошитые заплатки на одежде – но истыканное чужой жестокостью сердце на залатаешь.
-Эй, Томми-шизик, а ну иди сюда, - подзывает местный главарь. Он подходит. Он не ощущает страха, только – покорность и каменистый прибой безнадежности. Обречен. – Эй, Томми, а ну-ка, скажи – кто твоя мамаша?
Это святое. Он знает, что последует, но упрямый отверженный хранит жалкие останки гордости:
-Моя мать – ведьма! – сутуленная фигурка распрямляется. В хризолитовых глазах – отблеск почти царского величия.
Хохот сбивает его с ног.
-Чокнутый Тупица Томми! – провозглашает главарь, и увенчивает приговор подзатыльником. Маленькие сероватые, мерзкие слезы стекают по щекам мальчика, он ненавидит себя за эти слезы, ненавидит мучителей, ненавидит все на свете…
(За что? Отец, почему ты бросил меня? Почему?)
Нет ответа. Плевок довершает церемонию.
Его травили как умели. Все. Холодными зимами вытаскивали на мороз в одной драной пижаме. Он научился быть чутким и просыпаться прежде, чем кто-либо прикоснется. Он вечно голоден: более сильные отбирают паек. Он научился утаскивать кусок хлеба в закоулки и озираясь, будто дикий зверек, съедать их. Его жалкие вещи – испорчены, каждый норовит поглумиться над шизиком-Томми. Он прячет пожитки.
Том – козел отпущения и для взрослых: за проступки сирот отвечает он. Мальчик для битья, он оказывался только там, где не следовало бы, и когда не стоит. Кары взрослых тянулись за ним веревкой с жестянкой. Кому-то ж надо играть роль мучимого кота.
Научился отключать себя от ощущений – иначе погиб бы от болевого шока, например, когда Дэн в исследовательском анатомическом порыве ткнул Тома вилкой в ключицу, и ярко-красная жидкость заливала его, испуганного иррациональной болью, а теплое и алое все хлестало, и он думал, что умирает, и жалел единственную белую рубашку… кто-то кричал: «Дэн, ты ж убил его!.. У него повреждена сонная артерия!», а Том медленно опускался на колени, коловерть боли – терминал, он считал до ста…
Он выжил только благодаря собственным магическим способностям. Но шрам остался. И тогда впервые зародилась мысль: «Я проживу вечно. Я отомщу всем». Тогда – только легкое крыло. Черная птица вернулась гораздо позже.
(Почему, почему? За что они мучат меня?)
Не-Такой-Как-Все. Смертельный приговор магглов волшебнику.
Магглы унизили его до предела, растерли его в прах под ногами. Но не сломили гордость Наследника Слизерина».
…Он сдавил зубами край одеяла. Незажившие шрамы прошлого вскрылись и гноились. Миртл – имя его зараженной памяти. Миртл – слишком похожа на…
(Нет! Я – сильный, я справился, я…)
А Хогвартс? Одиннадцатилетка Том Реддл прыгал от счастья, направляясь в Школу Чародейства. Но здесь царили правила лишь немного более мягкие, чем в «родном» приюте. Его не били – да. Но общество заносчивых слизеринцев не принимало полукровку-сироту, одновременно вбив мальчику в голову, что они, чистокровные маги – избранные! Ларс Нотт по шесть раз на день рассказывал историю своего древнего рода, ведущего генеалогическое древо чуть не от Мерлина.
Система очков и соперничества остервенила Тома на борьбу, подобную серфингу в десятибалльный шторм. Он привык к одиночеству и не тяготился им, но теперь направлял его. Стать. Лидером. Выбиться.
Но волшебники тоже неохотно принимали его. Оскорбительная пощечина «магглокров» не раз и не два хлестнула по Тому.
…Количество переходит в качество.
Хризолитово-чистые мечты ребенка-мага мутировали в пыточные грезы чужого распятья. Так сладко – вонзать гвозди в податливое тело врага. Страх другого – амброзия, поклонение – одуряющий нектар.
(Что если магглы, а не я – корчатся в силках мук, что если Нотт лижет мне пятки? Недурно…)
Однажды тихий и забитый Том Реддл устал бояться и покоряться, зачеркнул себя и имя свое. А Волдеморт, потомок Салазара Слизерина, объявил войну.
Бесконечную Войну…
(А Миртл?)
Плакса Миртл – это мальчик в углу, мальчик с синяком под глазом. Он всхлипывает, а класс дразнит его, кидается жеваной бумагой и камнями. Кусочек стекла рассек губу, он глотает собственную кровь вместе со слезами.
Лимит унижения и слабости.
Такова – Миртл, таковы все отверженные. Таков…
Вычеркни свою память, Загадка. Даже в самой тайной комнате есть замочная скважина, чтобы подглядывать.
(Я – это Миртл. Она – я…)
Том накрылся подушкой. Но от себя не спрячешься.
(Неприкасаемому не быть Лордом?!)
Миртл, уходи от меня. Я ненавижу тебя, впрочем, я ненавижу почти всех… кроме Симоны, а ее ты отбираешь у меня. И меня самого. Я сжег себя-прошлого, не возвращай меня туда.
Убирайся, Миртл!..
(Чувствующая опекает изгоев, но мальчик превращается в Мастера, и Чувствующей нет дела до Сильных и Мастеров, она – утешитель…)
-Нет, - точно в лихорадке прошептал Том. – Я спас ее! Я – ее хранитель! Я…
(назови!)
…Люблю ее!
Он зажал себе рот одеялом. Не заплакать – вновь. Много лет – ни намека слезинку в ледяных изумрудах… Миртл, будь ты проклята, что расковыриваешь мою душу.
Спазматические рыдания дергались в горле цепными псами грызли его. Утро сероватыми лучами прохлады остужало сны, пробегало по спящим физиономиям слизеринцев. И по сжатому в клубок Тому.
(Я люблю Симону, Чувствующая принадлежит Лорду…)
И будь ты проклята – Миртл!..
Слишком похожая на него самого.
Судьба Кубка Хогвартса по квиддитчу решалась третьего числа зеленеющего месяца апрель. За первенство боролись Слизерин и Гриффиндор. Народ беспрестанно теребил Найджела Полларда и Гортара Аурэна – Ловцов команд, пичкая бесплатными советами и малопригодными указаниями. В результате, капитаны чуть не подрались с чересчур активными поклонниками.
От Кубка зависело первенство по школе.
Тома Реддла сама идея квиддитча приводила в бешенство отчаяния. Он, отличник, бьется рыбой об лед – ради каждого очка своему факультету, а «дерганье метел за хвост» приносит урожай не в пример богаче. Основную часть едких гадостей в адрес квиддитча, Гриффиндора, Диппета и Дамблдора пришлось выслушать Симоне. Она тихонько соглашалась, и незаметно переводила тему. Действовало – Том Агрессивный трансформировался в Тома-Симониного, и она нежилась в спектре его лучей: так, он продемонстрировал свои способности Змееуста (Том, ты мне с зимы обещаешь!) на аквариумных гюрзах и кобрах. Девочка высказывала пожелания, Том переводил на змеиный язык, рептилии беспрекословно подчинялись Змееусту. Симона восторженно хлопала в ладоши.
Ближе к дате матча, Слизеринский префект пригрозил удушить Гортара, если тот упустит Снитч. Все, кроме Даймонда Малфоя, ухмыльнулись, Малфой же побледнел: а вдруг Лорд Волдеморт не шутит?
Плакса Миртл по-прежнему таскалась за Симоной. Симона еще и помогала хаффлпаффке с домашними заданиями. Том пару раз съязвил, еще пару – огрызнулся…
(Ненавижу…)
И умолк. На матч они пошли втроем, хоть Тому и мечталось провалиться сквозь землю от общества Миртл.
(Или закопать ее – оптимальный вариант?)
Утешало – взаимно. Дружба с слизеринкой-Симоной не мешала Миртл недолюбливать префекта данного факультета. История драки с Шоном свежа.
(Как и слухи о Монстре?.. Слизерин играет в молчанку сплетен, но память – гора в пустыне: как далеко ни отойди, а видно).
Директор Диппет традиционно произнес весьма скучную речь. Хвалил за успехи, упомянул, мол, печальные события с Окаменением прекращены благодаря…
(Тут Том осклабился, и вынужден изобразить кашель. Одна Миртл уголком подслеповатого глаза уловила демоническую гримасу торжества).
-Симона, - шепнула она подружке.
Та отмахнулась, завороженная торжественной обстановкой накала.
(или Чувствующая отключена – для кого-то?)
…Рванулись из цепей Бланджеры, крохотным золотистым комочком метнулся Снитч. Хэйкан, преподаватель Полетов, подбросил Кваффл.
Игра началась.
…Первые же десять минут матча – гибель любой надежды. Гриффиндор вел со счетом 40:0, в Тома ввинчивалась ослепляющая ярость.
(Мы – обязаны – выиграть!)
Мечущиеся на метлах игроки – росчерк в небесах. Приговор подписан, и ярко-алые мантии гриффиндора – палящее пламя победы.
Их победы.
Том ожесточенно кусал губы. Заставил себя прекратить. Рассеивающая беспомощность – кандалы на запястьях…
Ловец Гортар растерянно завис вопросительным знаком. Найтжел Поллард болтался неподалеку.
-Смотри, Снитч! – шепнула Симона, активно болевшая за свою команду. Том проследил за указательным пальцем девочки – действительно, неподалеку от дубины-Гортара мило вертелся блестящий орешек. Он будто ехидно подмигнул Тому: «Ну что, префект, контроль не всегда у тебя?!»
(Кукловод правит марионетками…)
Если бы он сумел стать кукловодом – на несколько минут. Дырочки в ленточке – сотки своей ниточкой…
Симона от избытка чувств выбежала поближе к полю. Том сдерживался. Миртл недовольно озиралась на малоприятное общество - противного пятиклассника-слизеринца. У Миртл мнение о Томе благодаря Шону держалось на уровне абсолютного нуля. И чего только Симона в нем нашла?
Снитч вильнул под носом обоих Ловцов, Поллард уверенно устремился к шарику… Гортар неуклюже повернулся, погнал метлу вслед за соперником. Он не видит Снитч, понял Том, не отрываясь от золотого пятна.
(Будь я там…)
Неловкий взмах метлой. Гортар снова ошибся. Поллард в дюйме от Снитча – только шальной Бланджер отпихнул гриффиндоского Ловца. Айа Гринтейн, Охотник Слизерина выручила. А Гриффиндор в седьмой раз закинул Кваффл в кольца, заставил Симону захныкать, а Тома – до боли стиснуть челюсти.
(Управляй я Гортаром, игра была бы наша…)
Управляй. Я. Им. Мы. Бы. Выиграли.
(Не рискуй… Еще рано демонстрировать им Силу… товар не так значим, как высока – плата…)
Грузный кивок древком. Поллард торжествует, пальцы тянутся к Снитчу…
Трава почернела пред Томом, а палящее тепло накатило грызущим морозом. Безотчетная ярость.
…наносекунда - удар Айи спас Слизерин, но Поражение - стереометрия позора. Неудачник, сказал себе Том. Проигрывает команда твоего факультета, значит, ты – неудачник…
(Неудачник. Ничтожество!)
Я-Должен-Быть-Первым.
(нет, не я – мы, правда, Симона, «невеста дьявола» – вроде, так обозвал тебя брат?)
Любой ценой, и цель оправдывает средства…
(Симона… ты отворачиваешься от изнанки меня, ибо швы мои залатаны бечевой ада, но я лишь строю будущее нам с тобой… Мы-Должны-Победить. Команда – только кирпичик, но без него крепость падет… Я подарю тебе Вселенную, но прежде я должен воцариться в ней…)
Мы-Лидеры. Никогда-не-проигрывать.
Ало-зеленые рваные полосы в воздухе – игрушки Лорда Волдеморта?
Он втянул кислород в легкие:
-Империо! – багровый луч вырвался из палочки, незамеченный окружающими. Том проследил за свидетелями – их нет. Они увлечены матчем, кому какое дело до него?
Он ощутил податливый разум другого. Мягкий, распластанный – жидкое желе, месиво. Приторное с кислинкой осознание всесилия – экстаз подобен восхождению в рай. Кто говорил, что боги чисты, а назначенное насилие не великолепно?
В гибких пальцах Лорда – марионетка. Но не намеченный Гортар, а - Найджел…
(все мои враги – пыль у сапог, эй, я – Властитель твоей судьбы)
Задержка выставляет его тупым, выставляет его ничем, покорность – восхитительная дань, он – оболочка, вместилище моей воли… Симона, если бы я мог объяснить тебе – что это прекрасно…
Гриффиндор изумленно взирал на только что изворотливого Ловца – тот безнадежно отстал, беспомощно болтался в воздухе. Неумело скроенная подделка.
Том, давно державший в поле зрения Снитч, направил Полларда туда: дабы указать путь Гортару. И вновь ошеломлены гриффиндорцы: что случилось с неуловимым Поллардом, почему он подыгрывает слизеринцу?..
-Эй, чего он тормозит? – возмущенно гаркнул Рубеус, замахнувшись кулаком на Найджела.
Шум прокатился по толпе: Ловец Гриффиндора коснулся Снитча рукавом…
-Давай же, Найджел, давай!!!
…и направил прямо в объятия одуревшего от чокнутой пародийности происходящего Гортара.
Так был завершен матч за кубок по квиддитчу – победой Слизерина.
Имитация и Непрощаемое Заклятие – козырная карта, удобное оружие. Том отметил сие себе. Все прошло гладко, даже слишком.
Вот только тяжелый блеск за квадратными очками – всматривался не в Полларда в решающий момент
