Глава 6. Жить…
Часть I. …долго.
Привычно ярко-зеленый сад покрылся пожухлой травой, темные, резко очерченные в своей наготе деревья качались на слабом ветру, цветы почти сплошным коричневым месивом лежали на клумбе. Билл так долго не выходил из дома, что пропустил момент, когда настала осень. Хотя она, конечно же, опустилась не сразу, а постепенно затемнила одни, размыла другие и обесцветила третьи краски, мутной пленкой подернула небо, заставила воздух пахнуть землей и сыростью.
Билл осторожно спустился с крыльца, в лесу вдалеке недовольно кричал грач, трескучее карканье эхом разносилось по долине.
Порыв ветра хлестнул по лицу и заставил поднять воротник рубашки.
В углу гостиной скопилась стопка Ежедневного Пророка, а в душе Билла – беспросветное, сдавливающее, тянущее куда-то вниз – в чертову преисподнюю, отчаяние.
Флёр все время ходит по дому, в котором обычно тихо, но бывает, когда мужчина сидит в своем любимом кресле в гостиной, сзади могут скрипнуть половицы, значит Флёр стоит за его спиной и смотрит пустыми глазами в затылок. Теперь скрип вызывает у Билла дрожь и волны ужаса.
Ужас – это чувство, предшествующее языку. Оно слишком глубоко, чтобы было просто поднять его на поверхность своего сознания. Это не испуг или даже животный страх, которые грубо наваливаются, на время заглушая другие чувства, такой же волной они исчезают, уступая место рациональности и инстинкту самосохранения.
Ужас нетороплив, он постепенно, будто нарочито медленно, заполняет своей удушливой волной, проникая куда-то глубже нервных окончаний, нейронов мозга и даже подсознания. Он топит в своей неумолимости, медленно и глубоко заполняя человеческую душу. Ужас перекрывает себе пути к отступлению, наглухо запаивая себя в глубинах личности.
И липкое, удушливое чувство ужаса постепенно поселяется в человеке, а потом осторожно дает о себе знать…
Сегодня с утра круглое в мыльных потеках зеркало в ванной показало Биллу его первый в жизни седой волос возле левого виска. Абсолютно белый, будто алебастровый, он слишком явно выделялся среди темно-рыжих волос мужчины. Билл вырвал его и, выйдя во двор, выпустил из руки. Легче не стало, не получилось выбросить, выкинуть, избавится от тягостного чувства внутри. И седых волос скоро станет еще больше.
Билл стоял и ежился на ветру, но этот холод давал почувствовать себя живым, чувствующим. Не таким, как Флёр. Скрипнули доски крыльца – жена стояла в белой ночной сорочке, которую нещадно трепал ветер, и невидяще смотрела на Билла. Он точно знал, что на него.
- Пойдем, - мужчина завел ее в дом, оставил дверь приоткрытой, раскрыл все окна.
Ему казалось, что в доме теперь всегда душно, поэтому и распахивал двери и окна. Все равно никто не придет – он отгородился даже от родных, и не выйдет – Флёр ходит за ним по пятам.
Единственными нитями, связывающими Билла с внешним миром, были заказываемая по почте еда и «Ежедневный Пророк». В «Пророке» громкие статьи и разоблачения сменяли друг друга, как стеклышки в калейдоскопе. Страницы пестрели разномастными сенсационными заголовками: «Гарри Потере не вернулся в Хогвартс», «Официальное заявление министра магии: Все под контролем», «Пропал отряд авроров», «Разоблачены трое работников Министерства», «Новые факты в деле об ограблении Гринготса»…
Билл перестал читать «Пророк»( «Серия шокирующих убийств», «Дементоры покинули Азкабан. Арестован директор Азкабана Смакус Дирн, обвиняемый в пособничестве Тому-кого-нельзя-называть», «Новые факты в деле об исчезновении Авроров»)), только складывал газеты в угол, потом обнимал жену и шептал:
- Я люблю тебя. Всегда буду с тобой. Мы будем жить долго и…
Но ничего не менялось, и мужчина еще крепче прижал к себе девушку.
И так день за днем.
У Флёр все те же идеальные черты: капризный рот, огромные голубые глаза, гладкая кожа.
Она все так же прекрасна. Чего же не хватает Биллу?
Часть II. …прошлым.
Флёр стояла в до боли знакомой комнате и, обняв руками плечи, смотрела на медленно приближающуюся к ней тень. Шелест плаща, свистящие хриплое дыхание. Тонкая рука, покрытая гниющей кожей, тянется к ней. Из ниш выплывают другие тени и тоже медленно движутся к застывшей Флёр. Билл хочет крикнуть, остановить их, но он не владеет собой и просто смотрит, как порождения тьмы откидывают капюшоны, обнажая лысые, покрытые слизью и язвами безглазые головы. Трупно-серые распухшие губы открываются и…
Свист ветра и хрипы. Мертвецы приближаются, хотят поглотить, сожрать…
Билл чувствует, как что-то черное, бездонное засасывает его, глубже, глубже…
Ужас сковывает, парализует сознание.
Умереть во сне было бы проще, но мужчина вскакивает на постели. Все тело покрыто липким потом, руки дрожат, страшная боль раскалывает голову. Рядом с ним стоит Флёр и пялится на него пустыми глазами.
Сердце сжимается в груди и какое-то время не бьется, а потом резким толчком выбрасывает кровь в мозг. После нескольких секунд оцепенения тело кажется ватным.
Билл смотрит на девушку с идеальным лицом, но не видит Флёр. Он видит Ничто.
«Кого я любил? Флёр? Или ее красоту? Я любил человека, поэтому стало так пусто внутри, когда я увидел… увидел…
Ничто… Где моя,
моя Флёр, которая не умела готовить, обожала ходить по магазинам, стеснялась своих маленьких ушей, посапывала во сне и так трогательно целовала мои закрытые глаза по утрам, шептала, немного картавя: «Билль, Билль, любимый», смеялась чуть-чуть пронзительно…»
В груди сжался тугой комок. Через сдавленное отчаяньем горло стало сложно дышать. Хрипы. В последнее время его дыхание стало тяжелым, сиплым, сел голос. Он редко разговаривал, в основном сам с собой, наверное, скоро совсем разучится...
- Надо посмотреть альбом. Вспомнить. Поговорить с Флёр, - Билл откинул одеяло, без тапочек, босиком, поспешно ушел в соседнюю комнату, закрыл дверь.
Флёр махала рукой и улыбалась. На фотографии девушка была такой счастливой, веселой, живой.
- Знаешь, мне становится тяжело…
Он помолчал, разглядывая снимок.
- Любимая, родная...
Почему-то он перестал шептать «красавица», «моя прекрасная вейла»… Эти слова перестали быть важными, они потеряли прежний смысл.
Билл листал альбом и вспоминал.
Большая групповая фотография. Орден Феникса. Он с Флёр во втором ряду. Девушка высоко подняла голову, а он сам на фотографии постоянно оглядывается на нее. А ведь поссорились буквально за несколько минут до снимка. Из-за глупости…
***
Затягивая галстук, Билл высказывал свое возмущение:
- Нет, это совершенно непонятно! Почему мы стоим во втором ряду? Не смотря на то, что ты недавно вступила в Орден, я-то здесь намного дольше!
- Два с половиной года, это не так уж много, Билль, Кингсли стоит во втор’ом, а здесь уже…
- Зато сколько я успел сделать! Предложенные мной египетские заклятья...
- Билль, я чер’ез неделю уезжаю во Фр’анцию, а ты…
- Я считал, что Хмури меня ценит! Он сам говорил!
- Ты меня вообще слушаешь?
- Второй ряд… Видимо, как ты меня! Почему бы не высказываться по очереди!
- О, да! Тепер’ь ты можешь себе позволить все, ведь Дамблдор’ сказал тебе большое спасибо за обезвоживающее заклятье!
Билл вспыхнул.
***
Незадолго до убийства Дамблдора Билл приезжал в Хогвартс, чтобы поделиться с великим волшебником идеями насчет применения древней египетской магии в борьбе с Темным Лордом. Он сам видел мощь заклятий, наложенных жрецами на пирамиды, и некоторые из них могли бы помочь.
После того, как Билл закончил свой страстный, ни раз обдуманный монолог, старый волшебник улыбнулся, похвалил его и сказал, что прямо сейчас воспользуется Обезвоживающим заклинанием Рамзеса I, а то туалет на третьем этаже часто затапливается. Остальные следует доработать – в них слишком большая доля темной магии. Потом Дамблдор поинтересовался, как живется Биллу.
- Все хорошо. Только после повышения стало не так интересно, работать заместителем начальника отдела по набору персонала для ликвидации заклятий скучновато. Чего-то не хватает.
- Приключений? А зачем тогда ты согласился на эту должность?
Билл удивился:
- Так рабочий день короче, зарплата выше.
- А чем тогда ты не доволен?
Мужчина даже растерялся:
- Приключений маловато…
- Следует выбрать, что важнее.
- Даже не знаю, хочется, чтобы было все…
Дамблдор внимательно посмотрел на молодого собеседника:
- Билл, цени, что имеешь. Всего ведь раз живем.
***
На кухне в бывшем особняке Блэков уютно булькал на плите суп, а мистер Уизли сидел за столом внимательно рассматривая фотографию Ордена.
- Кингсли так… огромно смотрится на фоне Нимфадоры, а Билл-то какой высокий, Наземникус перед ним едва до его плеча достает! Никого не закрыли, всех видно. Хмури отлично расположил всех на снимке, правда, Молли?
- Угу, - женщина зачерпнула ложку супа и, подув на нее, поднесла к губам мужа. – Попробуй.
-
пфф, в самый раз.
- Может еще посолить?
- Нет, не стоит. Одна Тонкс любит посолонее. Наверняка уже пуд соли…
- Артур, я так волнуюсь за бедную девочку. Из-за этих непоняток, она не знает куда деваться. Метет все соленое, говорит, что это у нее так остаточная депрессия проявляется из-за относительно неопределенных отношений с Ремусом.
- Так ли они относительны, что ее тянет на соленое? – усмехнулся мистер Уизли.
Молли всплеснула руками, попутно забрызгав супом из ложки фартук:
- Как я сама не догадалась! Ну, Люпин, - миссис Уизли грозно потрясла многострадальной ложкой в воздухе.
- Молли, кхм, ты бы помягче, а то может быть они тоже на семь детей настроились?
***
Флёр обожала грецкие орехи, особенно с медом. Как только они не портили ее идеальную фигуру? Билл прекрасно помнил, как она брала небольшую вазочку, с верхом накладывала орехов и поливала густым золотистым медом, а потом ела, аппетитно причмокивая губами. Вазочка до сих пор стоит на кухне в шкафу справа.
Флёр ведь прекрасно пела. Подумаешь, не как все. Это было так забавно. Когда Билл заходит в ванную, ему иногда кажется, что вот-вот из-за цветастой занавески донесется «Лааа-ла-лаааа-ааа».
Она постоянно теряла кольца – они незаметно соскальзывали с ее хрупких, тонких пальцев. Флёр очень сокрушалась, ей так нравились украшения. Билл находил ее колечки повсюду: за шкафом, под ковром и диваном, под лестницей, один раз даже в пудинге.
Если засыпали поздно, то Флёр просыпалась в дурном настроении, и лучше было ее не трогать.
Она всегда заботилась о Билле. И так искренне нуждалась в нем…
Картины из прошлой жизни медленно всплывали в памяти Билла. Он улыбался им и плакал.
