ВоскресеньеПрошу прощение за долгое отсутствие. Спасибо тем, кто ждал эту главу. Она получилась просто до неприличия огромной :)
Ранним воскресным утром Рональд Уизли второй раз в жизни порезался во время бритья. Вероятность повреждений кожи при использовании бритвенных заклинаний, конечно, существовала, но была минимальной – при условии душевного спокойствия бреющегося.
В первый раз Рон порезался утром перед свадьбой.
В остальном воскресенье шло как обычно. В магазине проблем не было, Гермиона прислала с совой сообщение: долетели нормально, остановились у родителей, собираемся в поход по достопримечательностям, обнимаем, целуем, будь умницей. В общем-то, ожидаемо.
Панси предлагала встретиться в семь у «Дырявого котла» и там уже определиться с местом ужина. Рон не имел ничего против, хотя и опасался, что аристократическое воспитание Паркинсон и герцогские замашки заставят ее выбрать фешенебельный ресторан с изысканно-омерзительной кухней из моллюсков, соловьиных язычков и лягушачьих лапок. Впрочем, соловьиные язычки – это, скорее, ингредиент для особо страшного зелья…
Рон давно уже не боялся высокомерной вежливости официантов и заоблачных счетов – просто за приятным разговором с герцогиней Персефоной он думал еще и вкусно покушать, поскольку готовить не хотелось. И, разумеется, платить, невзирая на то, что приглашает она, собирался он – без всякой задней мысли, ничего не доказывая и не хвастаясь, просто –
так положено.
Воскресенье оказалось еще жарче субботы. Вязкое, липкое и текучее, оно еще не доползло и до полудня, когда Рон начал готовиться к вечеру.
Пригодились и чистые рубашки, и заклинание глажения, заботливо оставленное Гермионой на зеркале в ванной. Казалось, именно этого дня ждали и дорогущая туалетная вода, подаренная Джинни ему на день рождения, и новые, стильные, остроносые ботинки, пошитые на заказ по совету и под чутким контролем Джорджа, известного щеголя.
К пяти Рон был абсолютно готов. Минутная стрелка ползла катастрофически медленно.
***
Честно говоря, в свой первый за пятнадцать лет приезд на родину Панси не собиралась ходить по ресторанам – по той простой причине, что не представляла, с кем. Ужин у родителей она предполагала: еще бы, ведь ее дети – их единственные внуки – уже сейчас являются богатейшими наследниками в Скандинавии и уж точно в первой десятке по всей Европе, а сама она в перспективе может стать главой финансово-промышленной империи свёкра. Подумав об этом, Панси криво улыбнулась. Если бы отец знал, что она уже – в обход законного и вполне здорового физически прямого наследника – по завещанию Ульриха имеет доверенность на управление имуществом Линдештернов, они бы носили ее на руках – и ни в коем случае не позволили уехать из родного дома в гостиницу, а значит и воскресный ужин с Уизли не состоялся бы. Ну нет. Она слишком давно не получала от жизни ничего, кроме булавок и щипков, чтобы так просто отказаться от вечера, который непременно удастся, она это чувствовала.
Но за готовность возиться с Дитрихом она родителям была благодарна. Как, впрочем, иногда и за само замужество. Ее брак принес ей такой клубок разнообразных переживаний, что она подчас не знала, кого винить, а кого благодарить, кто предал ее, а кто дал возможность получить величайший подарок. Да, ее выдали замуж за психа из рода кровосмесителей – но шансов на нормальное супружество пятнадцать лет назад у нее просто не было. Как и на работу… Панси слишком хорошо помнила случай, после которого ее забрали из Хогвартса на домашнее обучение.
В самом начале сентября девяносто восьмого, в тот год, который с чьей-то легкой руки был назван «восьмым курсом», группа из гриффиндорцев и хаффлпаффцев на год-два младше подкараулила Панси в одном из пустых коридоров Хогвартса, где она планировала скоротать время до ужина. Боевых заклинаний они не применяли, они просто исподтишка обездвижили девушку и спустили с трех лестничных пролетов. Увидев кровь, хаффлпаффцы испугались, гриффиндорцы же – о, она всегда знала, что они склонны к театральным эффектам не менее слизеринцев – пафосно сказали: «Это тебе за Гарри, змея!» Причем тут Поттер, живой, здоровый и уж ни в коем случае не бедствующий, Панси спросить не успела: при падении сильно стукнувшись головой, соображала она плохо.
На ужине она не появилась, но никто не обратил внимания. Когда она не пришла ночевать, староста – по иронии судьбы, в тот непростой год старостой поставили Драко – обеспокоился и предложил Слизнорту поискать ее, на что тот посоветовал подождать утра, потому что «и я был молодым, юноша, и я…»
Панси нашли на следующий день перед обедом. Помимо сотрясения мозга, после ночи, проведенной на каменном полу Хогвартса, у нее началось воспаление легких. Родители под предлогом слабого здоровья забрали дочь в имение.
Расследования случившегося не было. Подвернула ногу, упала, ударилась головой. Такая версия всех устраивала, а саму Панси о случившемся никто не спрашивал, хотя в глазах Малфоя она и видела понимание. Ему наверняка было еще тяжелее, хотя должность старосты и давала некоторую защиту.
Панси часто думала о прошлом, особенно теперь, в стране, где прошло ее детство и юность. Иногда она верила, что была бы здесь счастливее. А иногда до слез была благодарна родителям, что они, продав и предав единственную дочь, все-таки дали ей тем самым шанс на обычное женское счастье. Ведь они не знали, о чем на самом деле думал фантастически красивый юноша с колдографии, показанной герцогом Ульрихом, приехавшим сватать «юную Персефону»…
Мысли опять пошли по кругу. Панси любила вспоминать, любила думать, анализировать, и ей совсем немногого – всего лишь веры в неизбежное торжество разума – не хватило для того, чтобы Шляпа предложила ей Равенкло. Но об этом Панси никогда не узнала.
С воспоминаний о школе и размышлений о родителях, муже и детях – всех тех, кого принято называть семьей, но которых Панси никогда так не называла, - мысли переключились на более насущные проблемы: к ужину в ресторане Панси нужно было платье. Причем такое, которое скроет и шрамы, почти не заметные, относящиеся к первым годам супружества, и огромные ожоги на руках и у левой ключицы – милая шутка дорогого муженька с какой-то маггловской жидкостью, последствия которой не сводили мощнейшие заклинания и зелья.
Презрев магазин мадам Малкин, Панси вызвала такси и отправилась по маггловским магазинам.
***
Рон аппарировал к «Дырявому котлу» в четверть седьмого – уж слишком невыносимым стало ожидание дома, - устроился на летней веранде кафе напротив и заказал себе чай со льдом: ни о каком другом напитке в такую погоду он думать не мог, хотя жара медленно шла на убыль. Он не боялся, что его узнают, а тем более узнают его спутницу: ему регулярно приходилось ужинать как с клиентами магазина, так и с поставщиками товаров и ингредиентов, а Паркинсон настолько изменилась, что ее можно будет назвать кем угодно.
Рон был готов к тому, что Панси, как всякая уважающая себя девушка, опоздает минимум на полчаса. «Хм, девушка, мать двоих детей, двенадцать лет замужем…» Но назвать ее – невысокую, хрупкую, бледную, с тонкими запястьями и маленькими руками –
женщиной у Рона язык не поворачивался. Тем более что ее юность прошла мимо него – и думать об этом почему-то не хотелось.
Однако Панси появилась вовремя, даже чуть раньше назначенного. И, с поистине аристократичной небрежностью, достала из сумочки что-то, в чем Рон с удивлением узнал сотовый телефон – вещь, с помощью которой Гермиона периодически общалась с родителями. Штука презанятная, но для использования в магическом мире бесполезная: магия создает помехи на линии и быстро разряжает аккумулятор, на что Гермиона постоянно жаловалась…
Рон не ожидал от герцогини Линдештерн, урожденной Паркинсон, такого уважения к последним техническим достижениям маггловской научной мысли. Впрочем, он многого от нее не ожидал.
Например, такой внезапной ошеломляющей красоты.
Панси была одета в струящееся платье чуть ниже колена, с рукавами до локтей, асимметричным воротом и открытой до лопаток спиной. Короткие темные волосы были уложены в нарочито простую прическу, а у правого ушка с маленькой жемчужинкой Рон заметил кокетливый локон, спускавшийся на шею. У него перехватило дыхание, правда ненадолго, но она заметила его как раз в этот не совсем подходящий момент. И засмеялась.
Рон тоже улыбнулся и встал ей навстречу.
- Герцогиня, вы прекрасны!
Поймать нужный тон разговора ему было непросто, но Панси выручила его, начав говорить сама. Она вообще была на редкость многословна, особенно если принять во внимание тот факт, что в школе они вряд ли мирно перемолвились хотя бы двумя словами. С другой стороны, Рон прекрасно понимал ее желание поговорить на родном языке с человеком из юности, далекой, невозвратной и поэтому кажущейся гораздо привлекательней действительности.
Панси на его вопрос о Дитрихе вскользь упомянула об ужине с родителями, а затем, заметив его интерес к телефону, начала пространно рассказывать об этом чуде техники. Она не сыпала научными терминами, как Гермиона, не пыталась что-то ему объяснить, она просто говорила, что лично она делает с этой штуковиной. Оказалось, в первую очередь звонит подругам.
И тут Рон понял, что же насторожило его в ее рассказе.
- Прости, Пар… Панси, но я думал, магия мешает пользоваться маггловской техникой, тогда как же ты?...
Панси криво улыбнулась:
- Ты, наверное, убежден, что я в своей Дании – это же наверняка на краю света! – сижу в высокой-высокой башне за пяльцами, учу детей этикету и понятия не имею об окружающем мире. – Рон заметно смутился. Почти так – во многом соглашаясь с Гермионой – он и представлял себе жизнь настоящей герцогини. – Уверяю тебя, дорогой, это не так. Чаще всего я общаюсь с магглорожденными. На континенте с чистокровностью вообще проще: после Гриндельвальда и Мировой войны, которая почти не затронула Британию, а разрушений принесла гораздо больше пяти Вольдемортов, за статус крови стали держаться только фанатики вроде дражайшего свёкра. Он, кстати, поэтому женился почти в шестьдесят: ждал, пока подрастет племянница…
- Ты не рассказывала…
- Это, знаешь ли, не слишком приятная тема. – Панси повела плечами, как будто ей внезапно стало холодно, затем продолжила: - Деловые партнеры Линдештернов, во всяком случае наиболее важные, - почти все полукровки и магглорожденные. Ну или чистокровные последние пятьдесят лет. Есть даже магглы, но с ними мы непосредственно ведем только финансовые дела.
Панси не заметила, как переключилась на деловой тон – тон управляющей громадной империи, призванной сохранить и преумножить имущество для детей.
- Приятнее всего иметь дело с полукровками. Они всегда точно знают, что им нужно, они прекрасно разбираются в обеих сферах. Среди магглорожденных встречаются пренеприятные типы, отчаянно пытающиеся казаться везде своими, порой это смешно, но чаще раздражает. А магглы – они просто другие, у них мозги устроены иначе…
«Когда-то вы за это убивали», - чуть было не ляпнул Рон, но вовремя прикусил язык. Вместо этого он решил сменить тему:
- А чем именно занимаются Линдештерны… то есть их корпорация?
- Волшебные палочки Скандинавии. Древесина, металл, магическая сущность. Сами мы палочки не производим, но являемся крупнейшим поставщиком металла и вторым – волшебной древесины. Отходы магического производства… Ты знал, что из одного дерева может быть только одна палочка? Я вот нет. …Отходы идут, как ни банально, на мебель. А первый по величине поставщик, кстати, - маггл. У него очень приятная дочь-полукровка, можно сказать, что мы дружим.
Именно Сигрид – изумительно непосредственная норвежка – смогла как-то скрасить все годы замужества Панси. Она была дочерью богатейшего магната, с которым Линдештерны делили рынок волшебной древесины, а значит – достойной подругой для «этой странной англичанки», как про себя называл невестку Ульрих. Сигрид научила герцогиню Персефону пользоваться телефоном и интернетом, ходить по маггловским магазинам, снимать деньги с карточки и летать самолетом. После рождения Дитриха, наследника древнего рода, свёкор стал снисходительнее относиться к маггловским увлечениям Панси, а последние месяцы она была практически свободна… если бы не постоянный и безотчетный страх перед мужем.
- Куда пойдем? – непринужденный и такой своевременный вопрос Уизли вернул ее к реальности. И действительно, стоять посреди раскаленной улицы, на закатном, но от этого не менее припекающем солнце уже становилось глупо. Но Панси не могла вспомнить ни одно место, куда бы ей по-настоящему хотелось пойти.
- Выбирай, Рональд! Дама в замешательстве, - усмехнулась Панси и пожала плечами. Платье чуть сползло и обнажило край ужасного шрама, но Рон этого не заметил. Он вспоминал роскошный ресторан, где они как-то отмечали свадьбу одного из товарищей по команде. Невеста была магглорожденной, и ресторан поэтому выбрали маггловский, но по-королевски роскошный. Пригласив Панси туда, можно было убить двух… даже трех зайцев: обезопасить себя и ее от ненужных встреч, удовлетворить взыскательный герцогский вкус и вкусно поесть самому – в Rules* подавали изумительно вкусную еду, чем-то напоминающую праздничные трапезы Хогвартса. Поэтому-то Рон нет-нет да и заглядывал туда, чаще всего в одиночестве.
***
Ресторан Панси понравился. По душе пришлась и уютная, хоть и несколько вычурная обстановка, и атмосфера, прямо-таки дышащая историей (ресторан насчитывал больше двухсот лет), и традиционная английская кухня.
Когда принесли жаркое, Рон доверительным полушепотом поделился с ней мыслью, что в этом ресторане он всегда вспоминает первое сентября в Хогвартсе, только вот тарелки не золотые. Панси заливисто рассмеялась и заказала еще коньяка.
Сначала они пили вино – легкое, терпкое и прохладное. Но Панси честно призналась, что предпочла бы более крепкие напитки.
Она удивляла Рона все больше и больше. То она, перебивая сама себя и чуть не заговариваясь, рассказывала о детях, то криво улыбалась и говорила пару слов о муже и родителях. То вспоминала забавный случай из школьной жизни: как Снейп ловил Крэбба с огневиски или как на третьем курсе ее боггарт превратился в огромную бабочку, и все потом долго над ней подсмеивались… а потом она понимала, что многих героев ее рассказов уже нет в живых, замолкала и наливала еще коньяк.
Рон вступал в разговор редко, ограничиваясь вопросами и короткими замечаниями. Да и пил он в разы меньше: сказывалась спортивная привычка.
К десерту Панси приступила с третьей бутылкой коньяка, кстати двадцатилетнего. Темы разговоров – точнее, пока еще почти связных монологов Панси - становились все более личными.
- …Знаешь, я Кристиана впервые увидела на венчании. Сначала, дура, даже обрадовалась, думала, красавец какой, как мне повезло… А потом он в первую брачную ночь пропал, я так и просидела одна в этой парадной спальне, чтоб ее… В углах паутина, наверняка плесень за портьерами, но спальня парадная, в ней положено класть новобрачных! А Ульриху было не до внешнего комфорта, ему наследников подавай. Хотя какие там наследники, Кристиан же не мог никогда толком…
Рон вряд ли хотел слышать об интимных возможностях мужа Панси, но вежливо кивал.
- …Мы так больше года прожили, виделись только на ужинах. Я тогда еще не понимала, что он сумасшедший, даже думала, что я ему просто не нравлюсь… А потом – и смех, и грех! – ко мне в спальню заявился Ульрих под оборотным, чтобы, так сказать, супружеский долг исполнить. Я даже не знаю, как догадалась, что это не Кристиан… Просто начала время тянуть, а он все на часы смотрел. Ну и через час почти убежал, чуть …эээ… развращаться не начал обратно.
- Ужас, - с чувством сказал Рон, который тоже начал отдавать должное коньяку. Панси же, глядя ему прямо в глаза, сосредоточенно съела виноградину, помолчала и продолжила:
- Ты вот, Уизли, наверное, думаешь, откуда же у меня дети…
- Откуда – я знаю, не мальчик, - возразил Рон.
- Отнюдь, - согласилась Панси, недвусмысленно покосившись куда-то в область его колен. Она, конечно, не собиралась так напиваться, но – ее давно не слушали так внимательно. И она еще никому этого не рассказывала. И без алкоголя говорить было бы в разы сложнее.
- А у Кристиана фетиш был: немецкие фройляйн… Гретхен, Марта, Фанни. Чтобы косы и бюст помассивнее. И свекор не постыдился, целый спектакль ставил… получается, что со мной в главной роли.
Панси глотнула еще коньяка и зачастила:
- А я его ненавидела, тогда уже ненавидела, вот оба раза я его убить была готова… Я ведь так радовалась, что все сразу получилось, что Хильдегард родилась, у них же девочка может наследовать титул, думаю, вот вам новая герцогиня… А Ульрих твердил, что нужен сын, чтобы унаследовать предприятие, девочка по каким-то законам не может этим заниматься. И я опять эти мерзости терпела, он и кусался, и царапал меня, ногти длинные, острые, до сих пор шрамы, - Панси чуть подняла рукав, показав три шрама в форме полумесяца чуть выше локтя – как если бы ее кто-то схватил и долго не отпускал. И Рон ужаснулся такой жестокости, но еще больше ужаснулся тому, как эти грубые полумесяцы портят молочную кожу плеча… и какая она нежная и… влекущая, наконец-то правильное слово. – А уж как я наряжалась для него, чтобы он… смог, парик светлый, косы почти до пояса… Оборотное нельзя было, он бы за час не справился…
Рон последние пятнадцать минут хотел прервать Панси, успокоить, погладить по волосам, прижать к груди, сказать, что это все в прошлом, что это страшный сон, но понимал: ей следует выговориться. А он – он потерпит.
А Панси между тем в деталях описывала свой "маскарадный костюм" и поражалась пошлости мужа:
- …Я тогда раза в два шире была, да и достоинствами, - она выразительно округлила кисти на уровне плеч, - не обделена. А приходилось какой-то кошмар напяливать, чтобы еще больше, вот так… - Панси широко взмахнула руками, описав в сторону Рона широкую дугу. Асимметричный воротник платья спустился с левого плеча, обнажив огромные малиновые пятна ожога.
Они замолчали. Через некоторое время Рон, отводя глаза, спросил:
- Это… тоже он?
И Панси, не глядя на него, выдохнула:
- Да.
И тогда Рон просто пересел на ее диванчик, прижал ее к себе и начал убаюкивать, приговаривая ничего не значащие слова, чувствуя, что вот перед ним несчастная девушка, выпившая лишнего и открывшая перед ним всю душу. Тот ли он человек? Не навредит ли он ей? Рон забыл про все разногласия, он видел всего лишь еще одну жертва той войны, говорившую и делавшую тогда
не то - а можно ли делать
то в семнадцать лет? Он и сам не был святым, он тоже предал Гарри, и не на словах, как она: он бросил их с Гермионой на произвол судьбы, и его предательство было серьезнее: он предавал лучшего друга, а она - практически врага, ведь это и не предательство уже…
- Пойдем домой, девочка. Пойдем… - Рон расплатился, под руки бережно вывел Панси из ресторана и вызвал такси.
Название отеля Панси сказала ему еще в начале вечера. Всю дорогу Панси бессвязно бормотала о том, как страшно жить в мире, где все ненастоящее, и даже звезды – липовые…
***
Доставив Паркинсон в отель и убедившись, что она добралась до номера, Рон аппарировал к себе. Он выпил вдвое меньше Панси и, побывав на свежем воздухе, чувствовал себя неплохо, хотя было уже за полночь. Рон кинул в стирку рубашку, на рукаве которой обнаружил едва заметный след помады, снял надоевшие за вечер остроносые модные туфли и сел на веранде с чашкой чая, с наслаждением вытянув длинные ноги. Спать не хотелось. Мысли текли ровно и свободно.
Рон Уизли думал о слизеринках – тех, кто учился с ним в Хогвартсе в одно время.
Чаще всего они, конечно, сталкивались с Паркинсон, бывшей одно время этакой тенью Малфоя. Но… вдруг они и вправду дружили? Панси тогда была шире и плотнее, черные волосы доходили до лопаток. Кажется, она рассказывала, что похудела и постриглась после рождения сына.
Еще была Миллисента, в которую когда-то давно хотела превратиться Гермиона. Угрюмая и неразговорчивая, она, как истинная ведьма, любила кошек и имела странное для слизеринки увлечение – гербологию. Рон узнал об этом чисто случайно, от Невилла, который на этой почве (Рон улыбнулся неуклюжему каламбуру) с ней даже общался. Правда, недолго, в самом конце шестого курса.
Трейси Девис. Худая, остроносая, с тонкими губами. Очень ухоженная, это каким-то шестым чувством становилось понятно: долгие часы перед зеркалом, косметические чары, модные журналы. И всегда каблуки, дробный перестук по каменным плитам Хогвартса, резкий, тонкий, неприятный звук…
Также Рон помнил бледную и невыразительную особу с фамилией на «Г», в паре с которой часто сдавала экзамены Гермиона. Ходили слухи, что она полукровка… Гринграсс, точно, на ее сестре еще женат Малфой.
Воспоминания о слизеринском хорьке, вопреки обыкновению, не вызвали теперь даже глухого раздражения. Рон, конечно, уже давно не винил Малфоя во всех смертных грехах и кое-какие из его поступков был способен по-человечески понять («А если бы моей семье грозила опасность – не далекая и перманентная, к которой привыкаешь и потом уже не обращаешь внимания, а близкая, обитающая в моем собственном доме?» Думать о таком было очень страшно).
Мысли Рона снова и снова возвращались к тем, кого он когда-то – пятнадцать лет назад, Мерлин, целая жизнь прошла! – даже не считал за людей. Рептилии, пресмыкающиеся, змеи. А ведь у них была своя жизнь. У них была дружба, возможно любовь, были увлечения, были, черт подери, каблуки! А вот чешуи и вертикальных зрачков у них не было. Ни у кого.
Рональд Уизли впервые подумал, что когда-то Панси Паркинсон была юной девушкой – девушкой, которую он не желал в ней видеть тогда и которая теперь так настойчиво кидалась ему в глаза: тонкими запястьями, молочной кожей и шелковистыми волосами, до которых он сегодня украдкой дотронулся. Они оказались такими, как он их себе и представлял: скользкими, тонкими и очень легкими – и Рон, поколебавшись мгновение, все-таки пропустил их сквозь пальцы. Именно так, как он себе и представлял.
* Ресторан Rules, основанный в 1798 году, подает традиционную британскую пищу, классическую дичь, устрицы, пироги и пудинги.
