Наследие Пандоры. Часть 1Пожиратели Смерти.
Стадион Кубка Мира по квиддичу и окрестности. Лето перед 4м курсом
- Добрый вечер, мистер Малфой!
- Миссис Малфой, как вы прекрасны сегодня!
- О, мистер Малфой, такая честь для меня быть представленным вам…
- Вашего сына просто не узнать! Драко, вы стали просто вылитый отец…
- Люциус, дорогой друг, рад видеть тебя и твою семью в добром здравии!
- Мистер Малфой….
Подобные возгласы и приветствия сыпались на меня и моих родителей со всех сторон, пока мы шли к огромному золоченому стадиону, на котором вскоре должен был открыться финал Чемпионата Мира по квиддичу. Я уже успел привыкнуть к вниманию, оказываемому нашей семье при каждом появлении на людях, и, подобно родителям, отвечал подходившим к нам ничего не значащими любезными фразами. Гораздо больше меня заботило состояние мамы – с самого утра её мучила мигрень, но она категорически отказалась оставаться дома. Идя под руку с отцом, она держалась так, что практически никто не замечал её плохого самочувствия, но была слишком бледна, и иногда оступалась, не в силах совладать с головокружением. Я злился на осаждающих её знакомых, но поделать с ними ничего не мог.
Перед нами возникла журналистка Рита Скиттер, с которой мне уже доводилось встречаться. Однажды её принимали даже у нас дома – мисс Скиттер совала нос везде, где только возможно, но статьи её пользовались популярностью и влиянием на читателей, и отец, по его же собственным словам, такого полезного человека предпочитал держать на своей стороне.
Сейчас Рита воплощала собой образец бурной деятельности. Казалось, активностью наэлектризованы даже её пышные высветленные волосы. Поминутно поправляя сползающие на нос модные очки, и отдавая команды ярко-зелёному перу, которое самостоятельно что-то быстро записывало на парящем в воздухе пергаменте, журналистка осыпала отца вопросами:
- Мистер Малфой, какое, по-вашему, значение имеет итог финального матча для международных отношений? Удастся ли Болгарии впервые в истории завоевать Кубок Мира? Каков ваш прогноз результата соревнований?
Отец бросил короткий взгляд на маму, страдальчески поджавшую губы, и, обернувшись снова к Скиттер, недобро, но изящно улыбнулся:
- К моему великому сожалению, результат матча легко может зависеть от случайности, и пытаться рассчитывать его, исходя из логики, едва ли разумно. Ну а такая сфера магии, как предсказания, никогда не входила в круг моих интересов. Я бы рекомендовал вам обратиться к более сведущим в данной области специалистам. Например, к гадалкам.
Зелёное перо от изумления перестало строчить, а Рита воззрилась на отца, открыв рот, но так и не придумала, что ответить. Мы тем временем продолжили свой путь, оставив ошеломлённую журналистку далеко позади.
- Драко! – я оглянулся, и увидел бегущего к нам Теодора Нотта. Родители придержали шаг, дожидаясь, пока мой однокурсник нас догонит. – Добрый день, мистер Малфой… миссис Малфой… - запыхавшийся Теодор вежливо склонил голову в знак приветствия. – Привет, Драко. Ну что, ирландцы сегодня покажут болгарам, я уверен!
- Теодор!!! – я не успел даже начать отвечать приятелю, как появился отец последнего. Тирон Нотт только что не ревел от бешенства, подобно медведю, и лицо его побагровело: - Я велел тебе дожидаться меня, негодный щенок!
- Папа, но я… - испуганно залепетал Нотт-младший, но тут Тирон увидел нас. Опустив уже занесённый на Теодора кулак, он пробурчал себе под нос нечто вроде приветствия моим родителям.
- Здравствуй, Тирон, - с лёгкой иронией произнёс отец. - Рад бы сказать что-то другое, но выглядишь ты ужасно. Что случилось?
Нотт побагровел ещё сильнее, и сжал кулаки:
- Магглы! Люциус, это переходит все границы! Кто пустил это отребье на стадион?! Где это видано, чтобы меня, Тирона Нотта, смел останавливать ничтожный магглишко?! Я замахнулся было палочкой - но эти министерские служки.... – казалось, хозяин «Пещеры» сейчас задохнётся от бешенства.
Отец и бровью не повёл во время этого эмоционального высказывания:
- Неужели присутствие магглов в этой местности стало для тебя новостью? Да, мне самому это крайне неприятно. Но стоит быть сдержаннее, Тирон. Учти, что это может оказаться и проверкой: кто из магов нетерпим к магглам.
- Сдержаннее… они ещё узнают предел моей терпимости, - чуть только не прорычал Нотт. - Узнают… Вся ночь впереди….
- Желательно, чтобы не узнали те, кто этого действительно хочет, - приподнял бровь отец, не отводя холодного, но внимательного взгляда от Тирона. – А разве ночью что-то намечается? Я полагал, программа матча рассчитана только на дневное время….
- Можно подумать, ты не с нами! – вскинулся Нотт.
Я быстро посмотрел на маму, и заметил, что её рука сильнее сжала локоть отца.
- С вами – это с кем? – тихо спросила мама, нахмурившись.
- Он – знает, - буркнул Тирон. – Идём, Теодор, я согласился привезти тебя сюда не для того, чтобы ты опоздал на матч…
Отец не стал его удерживать. Он лишь сощурился, провожая стремительно убирающегося восвояси Нотта взглядом.
- Что за ужасный человек Тирон, - вздохнула мама. – Что он задумал?
Отец пожал плечами.
В министерской ложе нас ждал неприятный сюрприз. Парой рядов ниже расположилось неведомо как забравшиеся так во всех смыслах высоко семейство Уизли - во главе со своим недалёким, но настырным родителем и в компании вездесущего Гарри Поттера и грязнокровки Грэйнджер.
- Как давно не виделись…. – тихо фыркнул я, но в этот момент Министр нас заметил.
- Люциус, наконец-то и вы! Рад видеть….искренне рад….
Мне ещё не доводилось встречать Министра Магии лично, хотя я был весьма о нём наслышан. А уж прогуливаясь по парку Малфой-Мэнора, я и вовсе не мог отделаться от мыслей об этом человеке, каждый раз, когда под ноги подворачивались раздражающе неуклюжие белые павлины. Сам Министр в полной мере соответствовал своему подарку: при естественной для его возраста и положения представительности было в его облике, движениях и голосе что-то неловкое, как это бывает у людей изначально не очень сильных и уверенных в себе, но, тем не менее, чего-то в жизни добившихся. Пока Фадж приветствовал моих родителей, представлял им болгарского Министра Магии и, зачем-то, Артура Уизли, я не сводил взгляда со своего извечного школьного противника. Поттер выглядел настороженным, но вел себя на удивление прилично.
- Mon Dieu, Артур, - тихо произнёс отец, пока Фадж рассыпался в любезностях перед мамой. – Кто и за какие одолжения провёл тебя в Высшую Ложу? Твоего экхм… скромного капитала не хватило бы и на половину одного билета…
Мистер Уизли гневно воззрился на него, но, разумеется, не решился ответить в присутствии Министра. Вероятно, и побоялся - судя по тому, какими методами он добивался расположения вышестоящих два года назад, за нынешней ситуацией скрывались не менее неприглядные достижения.
Тем временем ничего не заметивший Фадж продолжал разглагольствовать:
- Артур, Люциус недавно сделал очень щедрое пожертвование в пользу больницы святого Мунго. Я счел своим долгом пригласить его в свою ложу….
Казалось, что он оправдывается перед Уизли. Мне стало совсем противно – Министр, кажется, разрывался между привычкой стелиться перед моим отцом, и попытками сохранить лицо.
- Как мило… - наконец, выдавил Артур Уизли. Губы отца презрительно скривились, и, не говоря более ни слова, он провёл маму к нашим местам в ложе. Я, напоследок одарив готовое броситься в бой гриффиндорское трио насмешливым взглядом, последовал за родителями.
Зрители продолжали занимать трибуны. Последним в нашу ложу пришёл круглолицый полноватый и очень громогласный маг в квиддичной форме старого образца, назвавшийся Людо Бэгмэном. Оказалось, что он будет комментировать матч.
Минут через пятнадцать объявили открытие. Стадион взорвался аплодисментами и приветственными криками, так громко, что у меня заложило уши. С тревогой я взглянул на маму:
- Как ты себя чувствуешь? Выдержишь?
- Всё в порядке, mon cher, - слабо улыбнулась она. – Не беспокойся, смотри матч.
- Команды приветствуют зрителей! – возвестил Бэгман, магически усиливший свой голос так, чтобы он перекрывал шум стадиона. – Выступает группа поддержки сборной Болгарии!
Вопли сменились общим восхищённым вздохом – на поле выпорхнули вейлы – одни из немногих близких к человеку магических существ. Эти создания были смертельно опасны в своём истинном облике – хищных птиц с огромными клювами и острейшими когтями, и столь же прекрасны в своей человеческой ипостаси, в которой пребывали и сейчас. Ни одна женщина не могла бы сравниться красотой и изяществом с вейлами, а их волосы цвета белого жемчуга, светившиеся от переполнявшей их магии, могли свести с ума кого угодно.
Вейлы начали танцевать, полностью завладев моим вниманием. Не знаю, играла ли музыка – я не слышал её. Плавные, гармоничные движения прекрасных хищниц не нуждались ни в каком сопровождении - я следил за танцем, будто растворившись в нём. Моё чувство эстетики пребывало в таком наслаждении, что я с трудом выдерживал это одновременно мучительное и упоительное ощущение.
- Дамы и господа! – голос комментатора прервал сладкое очарование. – Вас приветствует группа поддержки сборной Ирландии!
Когда вейлы перестали танцевать, отвести взгляд от них стало гораздо легче. Я осмотрелся. На трибунах творилось что-то странное. Отовсюду слышались возмущённые голоса. Около нас громче всех возмущался ряд, занятый Уизли и компанией. Я едва сдержал смех, поняв, что Поттера и собственного младшего сына Артур Уизли снимает с парапета – кажется, отважные гриффиндорцы намеревались спрыгнуть вниз, к вейлам.
Фадж вытирал платком выступивший на лбу пот, лицо болгарского министра практически сравнялось по цвету с бордовым бархатом, которым были обиты сидения в нашей ложе. Лишь отец снисходительно улыбался одними губами, будто вейлы на него и вовсе не произвели впечатления. Его не занятая тростью рука спокойно лежала на подлокотнике, слегка соприкасаясь с маминой.
Я перевёл взгляд на поле, где кружились, складывая в воздухе причудливые фигуры, представлявшие Ирландию лепреконы. Под конец они роем взмыли вверх, осыпав трибуны золотым дождём монет.
Я подставил руку и поймал галеон на ладонь.
- Золото лепреконов, - сказал отец. – Исчезнет через пару дней.
Я недоверчиво посмотрел на монетку – и запустил ею в спину Рона Уизли, заработав осуждающий взгляд отца.
Новый взрыв аплодисментов потряс воздух - наконец-то появились сами команды и игра началась.
Мастерство спортсменов мирового уровня не шло ни в какое сравнение с теми жалкими потугами изобразить игру в квиддич, которые я привык наблюдать в школе. Чего стоил один ловец болгарской команды – Виктор Крам. Такого виртуозного умения летать я, пожалуй, не видел почти ни у кого. Я старался запоминать его особенно удачные манёвры, но порой глаз просто не успевал за ними уследить. Специально купленный мной по такому поводу колдобинокль позволял сразу же пересмотреть любой момент игры, или включить режим замедленного показа событий – но это было чревато упущением остроты текущего момента. Как я жалел о том, что ещё не овладел умениями Салазара, и не могу замедлить время и наслаждаться, разглядывая детали и при этом ничего не пропуская!
Собственно, поначалу меня и интересовала в основном красота мастерства. Ни та, ни другая команда не были моими фаворитами, хотя я предпочёл бы выигрыш Ирландии. Тем не менее, атмосфера накалялась, игра шла всё ожесточеннее, и под конец азарт таки овладел мною. А уж то, что творилось на поле и трибунах, стоило видеть. Передрались даже группы поддержки команд, а правила игры, кажется, были напрочь забыты. Я усмехнулся, подумав о том, что это, всё же, не исключительно хогвартская беда.
Ирландия вела. Только чудо позволило бы болгарам её догнать – они играли на несколько порядков слабее. И вдруг… чудо случилось. Проделав очередной головокружительный манёвр, Виктор Крам взмыл в воздух, сжимая в руке снитч.
Над стадионом на мгновение повисла тишина – словно зрители были не в состоянии осознать, что игра закончилась так быстро и так внезапно. Я не сразу сообразил посмотреть на табло. И только когда эта светлая мысль, наконец, посетила мою голову, я понял, зачем Крам закончил уже явно проигранную болгарами игру именно сейчас. Ирландия победила – но отрыв счёта составил всего десять очков.
Палаточный городок, раскинувшийся вокруг стадиона, насколько хватало глаз, гудел и праздновал до самого вечера. Со стороны лагеря ирландцев доносился непрерывный шум.
Спокойнее всего было на поляне, где расположились мы. Здесь и количество палаток было гораздо меньшим, чем в других местах. Элита общества немногочисленна, и обычно не любит шуметь, а именно для неё отвели один из лучших участков пристадионной местности.
Палаткой наше временное жильё выглядело только с улицы – это диктовала необходимость сохранения тайны волшебного мира от магглов. Зато внутри расширенное магией пространство обстановкой походило скорее на небольшой загородный особняк.
Шум стадиона не прошёл бесследно для мамы. К концу матча ей стало намного хуже, и сразу по объявлении результатов финала мы втроем аппарировали в палатку. Теперь мама лежала в своей временной спальне, а мы с отцом сидели за столом, в обществе Министра Фаджа и мистера Бартемиуса Крауча – главы Департамента международного сотрудничества Министерства Магии, чопорного пожилого человека в идеально аккуратном, но скучном маггловском костюме.
Отец позволил мне присутствовать при этом разговоре, несмотря на то, что Крауч и Фадж осторожно высказали своё удивление данным обстоятельством. Впрочем, в течение последнего часа моё присутствие им почти не мешало – они даже начали обсуждать некоторые министерские дела.
Не имея повода вмешиваться в разговор, я, тем не менее, слушал его в оба уха. Главной новостью вечера для меня стало то, что оказывается в этом году в Хогвартсе возобновится традиция проведения Турнира Трёх Волшебников.
Это сложнейшее соревнование трёх магов от разных школ (обычно – британского Хогвартса, французского Бобатона и славянского Дурмстранга) не проводилось века с восемнадцатого – по причине того, что несло участникам не только славу, но и смертельную опасность. Теперь же Министерство Магии решило рискнуть, и возродить Турнир – с новыми мерами предосторожности.
Именно насчёт мер и спорили Фадж и Крауч, призывая моего отца в качестве независимого судьи.
- Если вы не усилите меры безопасности, вы не найдёте желающих участвовать в Турнире, – хмурился Крауч. Если бы он посмотрел в тот момент на меня, он бы понял, насколько ошибается. Не то, чтобы я уже твёрдо решил участвовать – надо ли мне это, стоило ещё обдумать, но, во всяком случае, идея с Турниром меня увлекла. Впрочем, Крауч и так засомневался в высказанной мысли, и поправился: - Или вам придётся набирать участников из сирот – ни один родитель в здравом уме не подвергнет ребёнка такой опасности. Мистер Малфой, что бы сказали вы, если бы ваш сын вздумал поместить своё имя в Кубок Огня?
- Едва ли подобная ситуация возможна. Возраст участников утверждён традициями, - отец пригубил бокал белого вина. Он не поддерживал ни одного из спорящих, не желал в это втягиваться. Мне вообще казалось, что он чего-то ждёт. Иногда я перехватывал его короткий взгляд, брошенный через плечо Крауча на входную дверь, и разговор он поддерживал ровно настолько, чтобы собеседники не заметили, что что-то не так – но не более.
- Поэтому я и настаиваю на усилении мер безопасности, - произнёс Крауч. – Не исключено, что найдутся ученики, которые попытаются нарушить традицию. Прошу меня простить, но вера во всеобщую честность мне, к счастью, не присуща.
Я усмехнулся одними губами. Да, пожалуй, рискнул бы даже я. Кубок Огня – магическая чаша, в которую претенденты на участие в Турнире кидают свои имена, и которая затем оставляет лишь три имени будущих чемпионов – выбирает лучших из лучших. Неплохо было бы так прославиться на всю школу.
- Дети из чистокровных магических семей достаточно знают о Турнире, чтобы не в слепую решать, подавать заявку на участие или нет, - неспешно произнёс отец. - Но в Хогвартсе, к примеру, чересчур много магглорожденных. Я не считаю правила Турнира излишне суровыми и не думаю, мистер Крауч, что общественность легко воспримет изменение традиций. Но, хоть я уже и не в Попечительском совете, забота об учениках для меня по прежнему не пустой звук. Важно, чтобы они знали, на что они идут. Увы, я совсем не уверен, что директор Дамблдор, с его любовью к недомолвкам и раздуванию тайн, справится с этой миссией.
- И всё же, Люциус, - вмешался Министр Магии, - я тоже хотел бы услышать твоё мнение. Допустим, возраст позволял бы Драко участвовать в Турнире. Каким было бы твоё решение?
Отец отставил бокал, и на мгновение посмотрел на меня.
- Я был бы против. Разумеется, как отец дорожащий здоровьем и жизнью своего сына. Только для Драко мое беспокойство было бы, конечно, недостаточной причиной, - он адресовал мне слегка лукавую улыбку. - Поэтому я объясню. Поверьте, господа, сознавая важность события, честь и ответственность для принимающей стороны, грандиозность зрелища, - я при этом не вижу смысла лично для участника.
- То есть как? – Фадж с Краучем недоумённо переглянулись. Отец сощурился и продолжил:
- Я поясню. Допустим, юный маг становится соискателем награды в поисках славы. Да, публичность будет ему обеспечена с того момента, как кубок выберет его имя. Это могло бы прельстить человека, у которого нет иного шанса сделать своё имя известным. Но, раз уж мы перешли на частности – магу из рода Малфоев это неинтересно. К тому же, слава, заработанная на Турнире, коротка. Для взрослого ученическая победа ценности уже не составляет, ему следует двигаться в магической науке намного дальше. Если же он будет все так же кичиться детским достижением - то превратится в посмешище. Так что... игра не стоит свеч. К чему совершать то, что не может принести во взрослой жизни никакой пользы, зато на данный момент в силу своей опасности может этой взрослой жизни и истинной славы лишить? Нет, определенно, Турнир того не стоит, - он снова отпил вина, и держа бокал в руке, поверх хрусталя посмотрел на меня. - Драко, я произнес то, что сказал бы тебе в этой предполагаемой ситуации. Интересно, чтобы ты ответил?
Я не ожидал вопроса и едва не вздрогнул. Казалось, отец прочитал мои мысли, в том числе о том, что если я захочу – никакие запреты меня не удержат. Вот только после его слов я был ещё менее уверен в том, что хочу участвовать в турнире.
Тем не менее, меня хватило на то, чтобы безразлично пожать плечами:
- Я совершенно согласен с твоими словами, отец. Пусть подобные развлечения остаются для тех, кому не хватает славы, - серьёзный тон я выдержал недолго, потому что мои же собственные последние слова кое-что мне напомнили. Я тихо хихикнул: - как, например, Поттеру.
Отец не оценил шутки. Губы его слегка скривились:
- Речь только о тебе и о твоих целях. К тому же, вообще сравнению подлежат только предметы, находящиеся в одной плоскости, сопоставимые по каким-либо характеристикам. Не думаю, мой мальчик, что тебе нужно сравниваться с Гарри Поттером.
- Pardonnes-moi, papa, - тихо сказал я. Ещё мгновение мне пришлось выдерживать пристальный взгляд серых глаз.
Вдруг дверь распахнулась, и в гостиную влетел запыхавшийся молодой человек в маггловском облачении, но сжимавший в руке волшебную палочку.
- Кто вы? Кто вас сюда впустил? – холодно бросил отец, переводя взгляд на пришельца.
- Люциус, не беспокойся, это мой юный помощник, Фрэнк Саммер. Я велел ему предупреждать меня обо всех срочных происшествиях, - поспешил вмешаться Фадж. – Что случилось, Фрэнк?
- Господин министр, там Пожиратели Смерти! – выпалил Саммер. Глаза его чуть только не вылезли из орбит от испуга.
В комнате повисла тишина. Затем её нарушил Фадж:
- Что ты имеешь ввиду, Фрэнк? – голос его вдруг стал строже и холоднее.
- Беспорядки, сэр, - помощник Министра всё ещё безуспешно пытался отдышаться. – Группа людей. В плащах и масках. Они нападают на магглов и грязнокровок. Их становится всё больше….
Фадж с Краучем одновременно вскочили на ноги.
- Люциус, сожалею, что приходится прервать наш чудесный вечер, но ты слышал, что сказал Саммер, - извиняющимся голосом заговорил Министр уже практически в дверях. – Мы должны разобраться. Не желаешь ли присоединиться к нам?
Отец тоже поднялся из-за стола, чтобы проводить гостей. Он отрицательно покачал головой:
- К несчастью, я не вполне располагаю собой на данный момент. Моя жена больна, и, если правда то, что нам сейчас сообщили, я должен сначала позаботиться о ней и сыне.
- Хорошо, - вздохнул Фадж. – Тогда, я очень надеюсь, ты освободишься чуть позже…. Твоя помощь была бы так полезна… да..
Он закашлялся, и вышел из палатки.
С момента появления Фрэнка Саммера я сидел, боясь шелохнуться, и переводил взгляд с Министра на Крауча, затем на отца и обратно на Фаджа, надеясь, что хоть кто-то даст внятные объяснения, что же именно случилось. Когда все ушли, я уже намеревался задать вопрос отцу, как вдруг меня опередил тихий голос:
- Люциус?... Что произошло?
Встревоженная шумом мама вышла из комнаты, и теперь стояла, придерживаясь рукой за косяк двери и ожидала ответа отца.
Отец отозвался не сразу. Он так и смотрел на закрывшуюся за Фаджем дверь, медленно поворачивая в руке рукоять трости.
- Пока не знаю, - наконец признался он. – Но догадываюсь, - голос его стал тише и раздражённее, - Что это может быть обещанное Тироном: «магглы еще узнают». Идиот! Так подставлять всех!
Словно ответом ему, с улицы донеслись отдалённые крики, имеющие весьма мало общего со звучавшими часом ранее праздничными возгласами.
- Помощник Фаджа упомянул Пожирателей. Это значит, Тирон не один, и они в плащах и масках, - продолжал отец. - Только так их могли узнать... Все-таки решили сделать из себя огородных пугал. Но не годится, чтобы этих идиотов ловили, они подставят всех.
Он снова перевёл взгляд на трость. Я не мог понять, говорит отец с нами, или просто рассуждает вслух.
Наконец, он быстро обернулся, подошёл к маме, осторожно подхватил её под локоть, и помог опуститься в кресло:
- Оставайтесь здесь. Нарцисса, тебе будет лучше снова прилечь. На самом деле, ничего серьезного, просто разбушевавшиеся дураки. Я скоро вернусь. Защитное поле вокруг палатки никто повредить не сможет, но, Драко, на всякий случай, прошу тебя, выйди на улицу и следи за происходящим. Если что – сразу же предупреди маму.
- Люциус! – воскликнула мама, вцепляясь в рукав отца. – Ты что, пойдёшь туда? Ты же не собираешься к ним присоединиться?
- Я присоединюсь к ним, чтобы не было последствий, - подтвердил отец, мягко высвобождая ткань из маминых рук. - Со мной их не поймают, и я прослежу, чтобы они не успели сильно навредить и быстрее рассеялись. Драко, идём со мной.
- Будь осторожен, - тихо сказала мама, всё же поднимаясь с кресла, и провожая нас с отцом до дверей.
- Буду, - отец обернулся к ней, и на мгновение её обнял. - Ничего страшного не случится. Береги себя, ты меня тревожишь намного больше.
Мы вышли на улицу, оставив маму внутри палатки. На выходе отец наколдовал себе чёрную мантию с острым капюшоном и маску.
- Драко, будь внимателен, - последний раз предупредил он, и аппарировал.
На поляне было тихо. Шум и голоса доносились откуда-то с запада, но увидеть, что происходит там, мне мешали деревья.
Я заглянул в палатку – мамы уже не было. Должно быть, она вернулась в свою комнату. Я снова вышел на улицу, и, сочтя, что здесь обстановка довольно безопасна, послушался своего любопытства и пошёл на шум.
Миновав деревья, я оказался на другой поляне, гораздо более широкой и набитой палатками, нежели наша. Здесь царил хаос - несколько палаток дымилось, их обитатели суетились, пытаясь унять огонь, валялись какие-то тряпки, обломки и прогоревшие факелы. На другом конце поляны я увидел удалявшуюся тёмную толпу, над которой то и дело вспыхивали отблески заклятий.
Стараясь держаться деревьев, я по краю поляны продолжил путь в ту сторону. Вскоре я различил, что центр толпы составляет группа людей в черных мантиях с остроконечными капюшонами, таких же, как наколдовал себе отец.
Я следовал за Пожирателями, наблюдая за тем, как разбегаются перед ними встреченные маги – но не все. Кто-то бежал прятаться в лес – часть же присоединялась к толпе, достав палочки.
- За чистую кровь! – скандировали идущие, сметая всё, что попадалось им на пути. Отчаянные крики вокруг становились всё громче.
На следующей поляне толпа снесла палатку магглов-смотрителей. И сразу же четыре человека, забавно барахтаясь, взлетели в воздух над головами Пожирателей и сочувствующих, сопровождаемые весёлым улюлюканием магов.
Я понял, что магглы не успели улизнуть от стремительной чёрной волны. Теперь толпа увлекала их за собой по воздуху, как безвольных марионеток, то переворачивая вверх тормашками, то посылая в них заклятия.
- Круши грязнокровок! – раздался чей-то истерический вопль, и одновременно с этим от ударивших заклинаний рвануло несколько палаток. Воздух наполнил едкий дым. Я потёр глаза, и нырнул за деревья, решив чуть обогнать толпу, и посмотреть, что делается дальше.
Я пробирался по самому краю редкого леса, стараясь не сталкиваться с теми, кто искал убежища за его листвой и стволами. Всё же один раз на меня налетела какая-то женщина. Заламывая руки, она причитала:
- Что же делается! Как же так можно! С живыми людьми…. Будто кровь у них и впрямь другая!
Я пожал плечами, и пошёл дальше. На мне сказалась всеобщая тревога, сердце колотилось, и столкнуться с обезумевшей толпой мне, естественно, не улыбалось. Но судьба магглов и грязнокровок меня совершенно не заботила – будь я там, среди людей в капюшонах и масках, я бы, наверное, от души повеселился вместе с ними.
Народу становилось всё больше, но и темнота сгущалась – освещённые факелами, кострами и отблесками пожаров участки остались позади. Среди деревьев мелькали какие-то тени, кто-то плакал. Вдруг шагах в десяти от себя я заметил знакомые силуэты.
- Рон, что случилось? - раздался голос, звук которого подтвердил, что я не обознался. – Люмос!
Огонёк, вспыхнувший на конце палочки Грэйнджер, осветил свою создательницу, а так же двух её неизменных спутников – Поттера и Рона Уизли. Последний поднимался на ноги, очевидно, после падения.
- Споткнулся о корень, - пожаловался рыжий, пытаясь отряхнуться.
- Запутался в собственных ногах? – громко спросил я, прислоняясь спиной к дереву и складывая руки на груди. Даже в нынешней обстановке я не мог отказать себе в удовольствии чуть-чуть поиздеваться над горячо любимыми гриффами. – Не удивительно.
Уизли, который и правда за лето отрастил длинные нескладные ноги, обернулся ко мне.
- Малфой! – воскликнул он со злостью. – Да иди ты….
Далее последовало длинное, витиеватое, но крайне неэстетичное выражение. Я усмехнулся:
- Фу, Уизли, что за выражения. Советую пойти тебе туда самому, прихватив своих приятелей, и как можно скорее – иначе рискуете не уберечь вашу драгоценную Грэйнджер.
- Что ты имеешь ввиду? – вскинулась грязнокровка.
- Если кто-то не понял, они охотятся за магглами, - охотно пояснил я, глядя, как трое гриффиндорцев в неровном свете волшебной палочки соревнуются в искусстве гневного сверкания глазами. – Впрочем, если ты жаждешь полетать вверх тормашками, тебе с удовольствием предоставят эту возможность. А я понаблюдаю.
- Гермиона колдунья! – взвизгнул Поттер. Я искренне расхохотался:
- Я, безусловно, рад за вас. Но ты правда считаешь, что взяв в руки палочку, она перестала быть грязнокровкой?
- Придержи язык! – взревел Уизли не хуже, чем это умел делать перебравший огневиски Тирон Нотт.
В этот момент за деревьями что-то громыхнуло – похоже, взорвали очередную палатку. Гриффиндорцы только что не прижались друг к другу, Грэйнджер испуганно пискнула.
Я мотнул головой, чтобы разложило уши.
- Страшно? – я подмигнул троице. Хотя мне и самому стало не по себе, бесить Поттера и компанию было непередаваемо приятно. – Не надо было уходить от папочки. Кстати, а где он сам? Прячется, или предпочёл спасть не вас, а магглов?
Прежде, чем Уизли успел в очередной раз кинуться на меня с кулаками, Поттер опередил его вопросом:
- А где твои родители, Малфой? В толпе под масками?
Я поймал злой взгляд зелёных глаз. И чуть прищурился:
- Даже если бы это было правдой, от меня бы ты, Поттер, едва ли узнал об этом, - произнёс я вслух, а про себя подумал, что если бы гриффам стали известны подробности, культурный шок был бы им обеспечен.
- Идём отсюда, - Грэйнджер потащила Поттера за рукав, с неприязнью косясь на меня. – Надо найти остальных.
- Голову ниже пригибай, шерсть над кустами торчит! – продолжал смеяться я, глядя им вслед. – Ну и цирк, - добавил я, уже обращаясь к самому себе.
Пока я отвлекался на гриффиндорское трио, шум и крики успели отдалиться. Я выскользнул из леса, поняв, что с этой поляны Пожиратели уже ушли.
Масштаб здешнего бедствия превосходил уже виденное мною на предыдущих стоянках. На этой почти не осталось целых палаток. Некоторые догорали, остальные были просто снесены и валялись бесформенными грудами брезента на вытоптанной траве.
Перепуганные хозяева, озираясь и трясясь, потихоньку выбирались из леса, чтобы посмотреть, что стало с их имуществом.
Я дошёл до края поляны, как вдруг небо над головой полыхнуло. Полился свет не ярче лунного, но мертвенно-зелёного оттенка.
Над лесом, чуть ниже облаков, плыл огромный мираж: светящийся зелёным череп, изо рта которого выползала сложенная из салатовых искр змея. Она извивалась, поднимала голову, и, кажется, была бесконечной длины – кончик её хвоста по-прежнему скрывался внутри черепа.
Мне было хорошо известно, что означает этот знак, но видеть его вживую не доводилось – после гибели Лорда оставшиеся его сторонники залегли на дно, и использованием Метки подставляться бы не стали.
До нынешней ночи. Теперь огромная эмблема Тёмного Лорда, уменьшенная копия которой отмечала левую руку каждого Пожирателя, плыла над лесом, увеличиваясь в размерах.
Вокруг всё мгновенно стихло. Я оглянулся: в одновременно зловещем и красивом зелёном свете изменили цвет даже огоньки пламени, а люди на поляне замерли, уставившись на небо.
Я вспомнил, что обычно Метку выпускали в воздух после того, как заканчивалась операция. Да и судя по мёртвой тишине вокруг, торжественное шествие в масках так или иначе завершилось.
Я оглянулся, прикидывая, насколько далеко нахожусь от своей поляны. Получалось, что далеко. Пора было возвращаться, чтобы отцу не пришлось меня искать неведомо где.
Когда я добрался домой, мама спала. Я тихо прикрыл дверь в её комнату, чтобы ненароком не потревожить столь необходимый после болезни сон, вернулся туда, где мы ужинали вечером с министерскими магами, удобно устроился в кресле, и стал ждать отца.
На улице рассвело. Когда, наконец, усталый и измотанный отец переступил порог нашего временного жилья, в открывшийся дверной проём хлынули первые лучи солнца.
Я мгновенно скинул с себя остатки дремоты, и поспешил навстречу.
- Comment tout a passé?* (Как всё прошло?) – спросил я, кивнув в направлении входной двери.
Отец стянул перчатки, подошёл к столу, и налил себе немного оставшегося с вечера вина.
- В лагере все успокаивается, - сказал он, осушив бокал. - Служащие Министерства убирают беспорядок и исправляют память магглам. Никто не пострадал. В том числе - те, кто был под капюшонами. Я уже уговорил их направиться к лесу, отпустить магглов и исчезнуть, когда кто-то со стороны выпустил в небо Метку Пожирателей. Ты видел её?
- Да, - признался я. – Я думал, это вы сами наколдовали.
- Нет, не мы, - покачал головой отец. И продолжил, задумчиво, глядя как бы сквозь меня, - Я бы очень хотел знать, кто. Мне казалось, я держал в поле зрения всех, кто мог бы это сделать. Но... с этим я разберусь позже. Как себя чувствует мама? – обратился он ко мне.
- Думаю, ей стало лучше. Она спит.
- Хорошо, - отец устало опустился в кресло. – Подождём, когда она проснётся. И сразу аппарируем в Мэнор.
Шкатулка
Район Косого переулка. Малфой-Мэнор. Лето перед 4м курсом
Трость отца равномерно постукивала о мостовую в такт его шагам. Мы шли по направлению лавки Борджина, на сегодня – последнего места, которое собирались посетить в городе.
Переулок кишел всяким сбродом, начиная со странных личностей и заканчивая глотами – длиннорукими гоблиноподобными созданиями, выпрашивающими подаяние, и при этом норовящими что-нибудь стянуть у сердобольных прохожих.
- Я не хотел лично совершать покупку, но мой посредник с этим не справился, - недовольно сказал отец, замахиваясь тростью на одного из глотов, вцепившегося в полу его мантии. – Пошёл вон!
Существо издало злобный возглас и метнулось в сторону. Я прикрыл нос рукой в перчатке: глот оставил за собой шлейф отвратительнейшей вони.
- Рара, под посредником ты имеешь ввиду мистера Нотта?
- Да, - кивнул головой отец. – Я и забыл, что ты слышал разговор.
Наконец, мы остановились перед дверью лавки Борджина.
- А беспорядки на матче устроил Нотт? – снова спросил я.
- Не только, - отец взялся за ручку двери. - И увы, подозревают теперь всех. К счастью, ни против кого нет улик. Я позаботился об этом. Проходи.
Звук дверного колокольчика возвестил хозяину магазина о нашем появлении.
- Драко, посмотри витрины, пока я закончу, - попросил отец. Сгорбленный, закутанный в потрёпанную мантию Борджин подобострастно раскланялся перед ним, оскалив гнилые зубы в попытке изобразить приветственную улыбку.
Я послушно отошёл к застеклённым полкам с товарами. Увы, ничего интересного мне на глаза не попадалось: сегодня в магазине вообще было на удивление пусто. Банки с заспиртованными уродцами, несколько проклятых свитков, пара знакомых мне малоинтересных магических предметов и толстенный слой пыли составляли весь ассортимент предлагаемого товара.
На месте Руки Славы, которую я таки выпросил себе в прошлом году в качестве подарка на день рождения, теперь стоял выкрашенный в черный цвет вороний скелет. Я заинтересовался, но приложенный к артефакту листок с пояснением лежал боком, вдобавок бликуя в пробивающихся с улицы лучах света. Я попытался заглянуть с другого края витрины, но для этого мне пришлось втиснуться в узкую щель между стеклом и старым, поломанным шкафом, который был выставлен на продажу в лавке ещё с тех пор, как я впервые побывал здесь вместе с отцом.
Стоило мне оказаться к шкафу спиной, как мне показалось, что из него доносятся приглушённые голоса. Я оглянулся – всё стихло. Вновь отвёл взгляд – голоса возобновились.
Всё это было более чем странно – сколько я помнил, шкаф всегда был пуст.
Отец всё ещё говорил с Борджином, а я стоял и прислушивался к звукам, доносящимся из-за моей спины. Я уже различил два голоса – мужской и женский, но не мог понять, на каком языке они говорят.
Я не был уверен, разговор ли это вообще. С такими певучими, ровными интонациями можно было бы, например, по очереди читать с листа строки стихотворения. Я не заметил момента, когда голоса из шкафа перекрыли все звуки лавки.
Я по-прежнему не понимал слов, но будто начал угадывать их значение. Меня звали. Подойти, посмотреть, присоединиться…..
- Драко! – отец схватил меня за плечо, но было поздно – я уже дёрнул дверь шкафа. Сразу же стало понятно, куда делась большая часть товара: свитки, коробки, и Лорд ведает что ещё посыпалось на меня сверху. Я отшатнулся сам, но инстинктивно протянул вперёд руки – и поймал небольшую шкатулку из коричневого дерева, без всяких украшений. К крышке шкатулки крепился пожелтевший пергамент.
- Не стоит касаться неизвестных магических предметов даже в перчатках, - строго сказал отец. Он протянул руку в требовательном жесте. Я с сомнением перевёл взгляд на него, потом на шкатулку – и вдруг неожиданно для себя обхватил её понадёжнее.
- Что с тобой? – отец удивлённо поднял бровь. – Отдай это мне.
Он попытался отобрать у меня вещицу, но я изо всех сил вцепился в неё. Во мне боролись два желания: послушаться здравого смысла и подчиниться отцу, и не отдавать непонятно чем прельстивший меня предмет во что бы то ни стало.
- Драко! Драко, очнись. Отпусти шкатулку. Отдай её мне, Драко, - повторял отец, глядя мне в глаза, и продолжая тянуть шкатулку к себе. – Слушай меня. Отпусти.
Наконец, это возымело эффект. Справившись с собой, я медленно разжал пальцы, позволяя отцу перехватить вещицу.
Затем мотнул головой, пытаясь прийти в себя.
- Драко, что заставило тебя открыть шкаф, хотя ты знаешь, что трогать в лавке ничего нельзя? – одновременно строго и обеспокоено спросил отец, отставляя шкатулку в сторону.
Я ответил не сразу, пытаясь собрать обрывки мыслей. Потом честно признался, что не знаю.
- Ладно, - протянул отец, последний раз кинув на меня тревожный взгляд перед тем, как обернуться к хозяину лавки. – Борджин, скажите, что это за вещь – она проклята?
- Нет, нет, мистер Малфой, - занервничал продавец, - Проклятий на ней нет. Это просто старый артефакт. Совершенно бесполезный, мистер Малфой.
- Вот как? – сложно было сказать, поверил ему отец или нет. - Жаль, что вещь бесполезная. Но она довольно приятная на вид, и могла бы понравиться моей жене. Я хочу купить у вас эту шкатулку.
- Как вам будет угодно, мистер Малфой, - поклонился Борджин. То, что речь зашла о торговле, похоже, сильно улучшило его настроение. – Но… До сих пор никто не сумел её открыть. Если вас не остановит это обстоятельство….
- О, тогда я тем более хочу приобрести эту шкатулку, - отец улыбнулся одними губами, доставая кошелёк. - Если на ней лежат какие-то интересные охранные чары, рассчитанные на одного владельца, - то я не прочь повозиться с головоломкой, а потом заново настроить их так, чтобы открыть могли только члены моей семьи.
- Как вам будет угодно, - повторил Борджин, заворачивая шкатулку в бумагу.
Когда мы покинули лавку, я осторожно поинтересовался, догадался ли отец, что попало нам в руки.
- Пока не знаю, мой мальчик, - признался отец, поглядывая по сторонам – на улице по-прежнему было полно глотов. - Но, безусловно, это не «просто бесполезный старый артефакт». Об этом говорит уже то, что ты с трудом отдал вещицу мне. От шкатулки исходит очень сильная магия, но судя по всему, не вполне обычного происхождения. После всего, что случилось, я не хочу упускать этот предмет, пока не разберусь в деталях.
Я предпочёл рассказать отцу о том, что предшествовало открытию шкафа.
- Голоса? - отец на мгновение задержал шаг, взглянув на меня с лёгким удивлением. - Такого я не предполагал. Их было много?
- Два. Мужской и женский. Так мне показалось, по крайней мере.
- И ты продолжал слышать их, поймав шкатулку?
Я отрицательно покачал головой:
- Нет, когда я открыл шкаф, всё прекратилось. Когда я не хотел отдавать шкатулку, я уже ничего не слышал – просто она… словно к рукам приросла.
- Я полагаю, всё это взаимосвязано, и голоса имеют отношение к шкатулке, - задумчиво сказал отец. - Ты знаешь принцип работы исчезательного шкафа или сундука?
Вопрос был неожиданным.
- Нет.
- Это как раз такой шкаф, как в лавке Борджина, - пояснил отец, заметив моё удивление. - Основная его функция - прятать содержимое так, чтобы всем, кроме владельца, шкаф казался пустым. Иногда подобные тайники ещё и связаны между собой, и могут служить порталами. Справиться с этими чарами можно, но на это требуется время и сочетание заклинаний, а ни того, ни другого у тебя не было.
- Рара, - чуть помедлив, я всё же задал тревожащий меня вопрос. – А что если Борджин соврал, и шкатулка всё же проклята? Быть может, просто заклятие не сразу действует?
- Обладая должными умениями, ложь можно улавливать, как и прочие ментальные проявления. Я не заметил, чтобы Борджин лгал. Но подробностей о шкатулке он действительно не знает. В любом случае, разобраться необходимо. Ты согласен со мной?
- Конечно. Тем более я… - я замялся на мгновение, стыдясь признаться. - …боюсь.
Отец остановился и обернулся ко мне:
- Было бы неестественным, если бы ты не испытывал страха в такой ситуации. – Он на мгновение приобнял меня. - Но я обещаю тебе, что буду со всем этим разбираться.
Я вздохнул. Мы продолжили путь.
Уже у самого поворота в Косой переулок я спросил, стоит ли рассказывать о случившемся маме. У нас с отцом существовало нечто вроде негласной договорённости: беречь маму от бессмысленного волнения до тех пор, пока сами не поймём всех аспектов проблемы и не наметим решение. Моя догадка полностью подтвердилась:
- Нет, Нарциссу пока нет причин тревожить. Попробуем справиться вдвоем, - улыбнулся отец.
…Прошло несколько недель. Тихим августовским вечером Люциус Малфой сидел за столом в своём кабинете, в который раз изучая злополучную шкатулку. Исследования, заклинания, проверки на взаимодействия с магическими артефактами не увенчались успехом - открыть шкатулку так и не удалось.
Люциус был уверен, что ключ к секрету вещицы содержится в манускрипте, прикрепленном к её крышке. Увы, известные расколдовывающие зелья не помогли снять с пергамента скрывающие чары – нужно было средство посильнее, возможно – модифицированный эликсир.
И здесь начиналось самое неприятное. Зельеварением Люциус владел на достаточно приличном уровне для того, чтобы готовить довольно сложные зелья – но на то, чтобы практически с нуля изобрести состав расколдовывающего конкретный манускрипт средства, и чтобы последнее ещё и не повредило пергаменту, требовались куда более специфичные знания и умения. Какими обладал лишь один из известных Малфою людей, и которого, помимо прочего, можно было в некоторой степени посвятить в тайну.
Люциус потянулся к мешочку со специальным порошком. Насыпав немного содержимого себе на ладонь, он кинул его в камин, от чего пламя тут же вспыхнуло зелёным, и чётким, негромким голосом позвал:
- Северус, есть разговор.
Пламя потемнело, складываясь в полупрозрачную фигуру в чёрных одеяниях.
- В чём дело, Люциус? – ответил чуть изменённый голос декана Слизерина.
- Не хотелось бы обсуждать дела через камин. Быть может, ты найдёшь время меня посетить?
- Возможно, - полыхнул огонь.
- Тогда жду в моём поместье, как только сможешь.
- Через два часа.
Фигура исчезла. Люциус стряхнул с рук остатки порошка, и удовлетворённо сощурился.
Удушливый летний вечер тянулся бесконечно долго. Сад насыщал неподвижный воздух ароматами цветов, совершенно дурманившими разум. Люциус прислонился к раме распахнутого высокого французского окна, в которое, при желании, мог шагнуть человек.
Наконец, в дверь робко поскрёбся домовый эльф.
- Мистер Малфой, к вам посетитель. Северус Снейп ждёт в холле.
- Передай, что я сейчас спущусь, - не оглядываясь, бросил Люциус. – И предупреди миссис Малфой и Драко.
- Bon soir, professeur* (Добрый вечер, профессор), - вежливо поздоровался я, войдя в гостиную, где эльфы уже успели накрыть чайный стол на четыре персоны.
- Добрый вечер, Драко, - кивнул крёстный, прервав беседу с моим отцом.
Через пару минут в комнату легко скользнула мама.
- Здравствуй, Северус. Безумно рада видеть тебя, - она протянула руку. Отец незаметно подтолкнул Снейпа к Нарциссе, и тот, наконец-то поняв, учтиво поцеловал запястье хозяйки. – Не далее, как вчера вечером, мне доставили парижский экстракт янтарной иглицы. Там есть немного и для тебя. Полагаю, это станет la trouvaille précieuse в твоих опытах, - мама светло улыбнулась.
- Благодарю, Нарцисса, - Снейп явно выглядел польщённым.
За непринуждённой беседой короткий ужин промелькнул вовсе незаметно. Допив чай, отец отставил чашку в сторону, и обратился к маме:
- Дорогая, мы с Северусом условились обсудить сегодня некоторые вопросы. Увы, мы вынуждены приступить к делам.
Мама поняла.
- В таком случае, я оставлю вас – здесь душно, я хочу насладиться воздухом сада, пока не село солнце. Драко, ты присоединишься ко мне?
- Чуть позже, - поспешно сказал отец, не дав мне открыть рот. – Драко нужен мне ненадолго. Я не задержу его – через полчаса или даже меньше он вернётся к тебе.
- Хорошо, - мама поднялась из-за стола. Отец, а вслед за ним я и Снейп, сделали то же самое.
- Драко, Северус, поднимемся в мой кабинет, - любезно, но повелительно произнёс отец.
- Итак, друг мой Люциус, я внимательно слушаю тебя, - сказал Снейп, опустившись в старинное резное кресло, специально пододвинутое эльфами к письменному столу. Затем коротко взглянул на меня: - Мы можем говорить открыто?
- Первая часть нашей беседы непосредственно касается Драко, - отец расправил манжеты. – Поэтому я пригласил и его.
- Вот как, - медленно сказал Снейп. – В таком случае, начнём её.
Отец заговорил о происшествии в лавке, периодически обращаясь ко мне с просьбой уточнить моменты, касающиеся моих ощущений, голосов в шкафу и так далее. Крёстный выслушал его внимательно, и под конец нахмурился ещё больше обычного:
- Итак, шкатулка находится в Мэноре, но ни вскрыть её, ни определить её свойства тебе не удалось.
Отец слегка кивнул, подтверждая правильность сказанного.
- И шкатулка, и манускрипт, - осторожно вмешался я. – Тот, что был закреплён на крышке.
- Могу я на него взглянуть? – обратился Снейп к отцу.
- Разумеется, - подтвердил тот, беря шкатулку со стола и передавая её вместе со свитком профессору.
Я проводил опасную вещицу взглядом. Боязнь снова попасть под её действие коснулась позвоночника неприятным холодком. Я не видел шкатулку и манускрипт с того самого дня, как они свалились мне в руки, и был не в том состоянии, чтобы отмечать детали их внешнего вида. Теперь же я смотрел внимательно, отметив, что сама шкатулка проста и незатейлива, хотя и довольно приятной формы, коричневое старинное дерево кое-где потускнело от времени, но ни трещин, ни иных повреждений, обычных для таких старых вещей, на нём не было. Самый же большой интерес представлял манускрипт. Пергамент был настолько стар, что, казалось, должен был рассыпаться при малейшем прикосновении. Однако мелкие волокна вековой древесины прочно удерживались вместе, возможно, благодаря той магией, которой были напитаны и свиток, и шкатулка.
- Сильная магия…. Не могу понять, какая преобладает. Слишком много примесей, - Снейп внимательно оглядел вещицу, затем взялся за манускрипт. – Люциус, ты уверен, что это не просто старый пергамент?
- Уверен. – Отец спокойно следил за тем, как крёстный изучает свиток.
- Значит, ты утверждаешь, что ни одно из открывающих тайные тексты заклятий и зелий не позволяют прочесть пергамент, - то ли вопросительно, то ли нет, произнёс профессор. Судя по тому, как внимательно он разглядывал манускрипт и шкатулку, их тайна вызвала его живейший интерес.
- Именно так. Но позволю себе уточнить: ни одно из известных зелий. Обнадёживает другое: один раз я уже было подумал, что достиг эффекта: очертания букв слегка проступили. Увы, прочесть я не смог – они были слишком размыты, и слишком быстро исчезли.
- Ты хочешь, чтобы я подобрал тебе зелье, которое поможет прочесть манускрипт, -интонация крёстного вновь могла быть истолкована по разному.
- Драко, - отец повернулся ко мне. – Мы очень задержали тебя, а ведь мама так хотела, чтобы ты сопровождал её во время её прогулки.
- Но… - вскинулся было я, не веря тому, что мне придётся уйти на самом интересном месте.
- S'il te plaîs, mon fils, - попросил отец, не спуская с меня пристального взгляда. - Tu apprends tout, quand le temps viendra*. (Ты всё узнаешь в свое время.)
- Oui, papa, - разочарованно вздохнул я, и поднялся. – До свидания, крёстный.
- Всего доброго, Драко, - ответил тот, по-прежнему уткнувшись в манускрипт.
Когда за сыном закрылись тяжёлые резные двери кабинета, Люциус обратился к старому другу:
- Итак, ты согласен помочь мне? Разумеется, я отблагодарю тебя. Я очень волнуюсь за Драко. Пока он чувствует себя великолепно, хотя прошло уже немало дней, и всё же я не успокоюсь, пока не буду наверняка убеждён в том, что ему ничего не грозит.
- Согласен, мой друг. Но мне придётся взять шкатулку и манускрипт с собой в лабораторию.
На мгновение прикрытые глаза Люциуса обозначили согласие.
- Это всё? – Снейп опёрся руками о подлокотники кресла, намереваясь встать.
- Нет, не всё. – медленно произнёс Малфой. Слизеринский декан откинулся на спинку кресла:
- Тогда продолжай.
- Метка проступила четко.
Чёрные глаза Снейпа на мгновение распахнулись шире.
- Да.
- Что ты намерен делать?
Снейп глухо не то кашлянул, не то усмехнулся:
- А ты?
Люциус медленно извлёк волшебную палочку из трости, и коснулся ею крышки стола. Один из боковых ящиков открылся, оттуда выскользнул дорогой серебряный портсигар, и услужливо распахнулся перед хозяином.
- Яблочный табак, - сказал Малфой, закуривая. – Иногда он становится для меня невыносимо привлекательным. Напоминает о чем-то, упорно от меня ускользающем. Не знаешь, где и когда я мог чувствовать его запах?
Снейп не ответил. Он опустил голову, так, что волосы почти скрыли его лицо, и исподлобья наблюдал за хозяином поместья. Пару раз вдохнув дым, Люциус затушил сигарету о донышко наколдованной хрустальной пепельницы:
- Ты спрашивал, что я буду делать, зная, что Лорд скоро вернётся. Пока – ждать. Затем – продолжать прерванное четырнадцать лет назад.
До окончания каникул оставался всего один день. Мы с отцом в очередной раз закрылись в зеркальном зале, предназначенном для занятий танцами и фехтованием, чтобы продолжить моё обучение анимагии.
Раз за разом пытался я перекидываться в звериный облик, и раз за разом терпел неудачи. Мне никак не удавалось преодолеть какой-то неведомый барьер, мешавший завершить превращение, я раздражался, и каждая последующая попытка от этого получалась лишь хуже предыдущей. Зеркала услужливо показывали мне уродливых созданий, которые лишь отчасти походили на вожделенного горностая, доводя меня то до нервного хохота, то до отчаяния по возвращении в человеческий вид.
Отец ни разу не улыбнулся, глядя на мои ошибки, и продолжал терпеливо подсказывать и ободрять.
- Посмотри еще раз, как перекинусь я, - сказал он после очередной неудачи. - На самом деле, на превращение мне требуется мгновение, но растяну момент, описывая тебе ощущения. Нужно почувствовать окружающую среду. Вот эту комнату. Не наделяя при этом предметы какими-либо смыслами. Видишь стену, но не позволяешь себе ассоциацию: белая она или зеркальная, украшена ли она, можно ли повесить на неё картину или придвинуть к ней мебель. Только внешний облик среды, без дополнительного ее осмысления и содержания, форма, цвет, фактура предметов. Меня сейчас несколько отвлекает необходимость произносить слова вслух, на самом же деле надо полностью отключиться от любых человеческих мыслей, - он закрыл глаза. - Теперь запахи. И так же не предметы, не оттенки запаха - а в целом запах комнаты. Свежий (это зелень за окном, но думать об этом уже нельзя, предметы ты откинул), терпкий (лак, которым покрыт пол – но и этого ты уже не знаешь), яркий сильный аромат (мой и твой парфюм), и даже солоноватый запах человеческой кожи - улавливаешь все это. Представляешь форму своего зверя, его перед собой. Очень близко. Он должен казаться материальным. Теперь сделав его чуть прозрачней, словно наложением совмещаешь свой собственный образ и образ животного. Твои глаза - это уже его глаза. Твои руки - его лапы. Кожа – шерсть, - отец говорил всё тише и медленнее, растягивая фразы. Затем на мгновение замолчал, напрягся, по его телу прошла несильная судорога – и вот уже передо мной оказался стройный и пушистый лис с серебристой шёрсткой и огромным хвостом.
Улыбнувшись, я наклонился к зверьку, и осторожно погладил его по голове.
- Тяф! – сказал лис, склоняя голову так, чтобы подставить ухо под мои пальцы. Затем зверь отступил назад, вздрогнул, и превратился в смеющегося Люциуса Малфоя. Он ласково потрепал меня рукой по волосам, а затем велел:
- Попробуй теперь сам.
Я вздохнул, и закрыл глаза. Вспоминая описание, я стал чётко выполнять всё то, что озвучил отец.
Первая часть мне удалась великолепно. Слух и обоняние обострились, так, что я даже стал различать малейшие оттенки запахов, доносившихся с улицы.
Представив себе горностая, я стал медленно «приближать» его к себе. Руки стали лапами, кожа покрылась шёрсткой.
Мне уже почти удалось перекинуться – на сей раз я продвинулся дальше, чем когда-либо – как вдруг что-то громыхнуло этажом ниже. Я вздрогнул, не успев закончить превращение – и вдруг всё тело свело невыносимой болью.
Я заверещал, скорчившись на полу – верхняя часть тела уже была полностью горностаевой.
- Спекуливерто! – воскликнул отец, моментально наставляя на меня палочку.
Заклинание окутало меня мягким теплом, приподняло, и опустило обратно уже в человеческом облике. Отец кинулся помогать мне встать.
- Драко! Ещё больно? – обеспокоено спросил он.
Я с трудом переводил дыхание, затем отрицательно мотнул головой:
- Нет... уже… в порядке.
- На сегодня хватит, - решительно произнёс отец. - Ты устал. Жаль, не успели закончить до твоего отъезда в Хогвартс. Будем продолжать занятия, когда будешь навещать Мэнор во время учебного года.
Я расстроено ахнул.
- Я мог бы перекинуть тебя заклинанием в анимагическую форму, чтобы ты сразу понял весь механизм, - сказал отец, глядя мне в глаза, - но это причиняет анимагу сильную боль и к тому же иногда потом сопровождается болезнью. Этого я с тобой сделать не могу. Научишься постепенно. И не пытайся перекидываться без меня – ты видел, чем это грозит. А сейчас - отдохни.
Мне ничего не оставалось, как вернуться в свою комнату.
За окном опускался вечер. Солнце уже село, и лечь спать надо было раньше – чтобы на следующий день не опоздать на вокзал. Я открыл окно, впуская свежий воздух из остывающего сада.
Через несколько минут я ощутил лёгкое, приятное касание на спине чуть пониже шеи, будто кошка дотронулась мягкой лапкой.
- Салазар, - улыбнулся я. – Сейчас буду.
Я вернулся к постели, разделся, и лёг под одеяло, устроившись так, как если бы собирался спать. Закрыл глаза. Касание «лапки» стало настойчивей, тепло разлилось по всему телу.
Я позволил тёплому потоку увлечь моё сознание прочь от Малфой-Мэнора, туда, где учитель держал на руках куклу с моей внешностью, вызывая меня на очередную ночную беседу.
Авроры не терпят пушных зверей
Хогвартс-Экспресс. Хогвартс. Начало осени, 4 курс
Проливной дождь и унылое серое утро первого сентября будто провели чёткую черту, завершающую лето и открывающую осень. Оказавшись на вокзале и наскоро попрощавшись с отцом, я поспешил в поезд, ёжась от противных холодных капель, падающих на лицо.
В коридоре вагона было не протиснуться из-за студентов, ищущих свободные купе, или прилипающих к окнам, чтобы последний раз помахать провожающим.
За одной из полупрозрачных дверей я увидел знакомую черноволосую фигурку. Сердце радостно забилось, и я моментально забыл сожаление о закончившихся каникулах.
- Тук-тук, - сказал я, заглядывая в купе. – Позволите ли нарушить ваше уединение, мисс Паркинсон?
- Дракоша! – она моментально вскочила на ноги, и уже через секунду повисла у меня на шее, расцеловывая в губы и щеки.
- Ммм, Пэнси, - почти не отрываясь от поцелуя, я слегка подтолкнул подругу в купе. – Давай всё же зайдём внутрь….
Она засмеялась, выпустила меня из объятий, и, поймав мое запястье, потянула за собой:
- Конечно, конечно, мистер Малфой, проходите, чувствуйте себя как дома, но не забудьте, что вы в гостях.
- Всё так же любезна, и столь же язвительна, - подмигнул ей я, скидывая промокшую мантию, устраиваясь на сиденье, и притягивая девушку к себе на колени.
- Всё, чтобы доставить вам удовольствие, - обворожительно улыбнулась она.
- Соскучилась? Или Австралия очаровала тебя настолько, что ты и не вспоминала о доме и обо мне? – спрашивал я, продолжая целовать Пэнси.
- Разве по мне не видно? – мечтательно протянула она. – А Австралия… Австралия была великолепна. И я столько всего оттуда привезла…. Но всё осталось в сундуке, так что хвастаться буду уже в Хогвартсе….
- Что ты делаешь?! – с притворным возмущением воскликнул я, когда рука Пэнси скользнула за воротник моей рубашки.
Дверь купе широко распахнулась, и на пороге возникли Крэбб с Гойлом. Они, кажется, собирались что-то сказать –но так и замерли с открытыми ртами, поражённо глядя на нас.
- Чтоб вас в Гриффиндор определили! Такой момент испортили…. – я сокрушённо покачал головой, когда смущённая Пэнси соскочила с моих колен. – Заходите уже. Чего в дверях встали….
Поезд медленно двинулся с места, и вскоре после того, как платформа осталась позади, в коридорах стало тихо: все разошлись по своим купе, а погода за окном отнюдь не настраивала на бурное веселье.
Вскоре заглянули Теодор и Милисента, и так с нами и остались, увлёкшись обсуждением предстоящего Трёхмагового турнира.
- Ого, так он длится дольше одного дня? – в какой-то момент «озарило» Крэбба. Мы как по команде изумлённо уставились на него, а я поперхнулся шоколадкой:
- Дольше, но совсем не намного – всего-то в полторы сотни раз.
Пэнси фыркнула, и все, кроме Крэбба, засмеялись вслед за ней. Винсент же недоумённо поскрёб себя по затылку огромной ручищей.
- Фестрал бы с ними, со сроками, - сказал я, одной рукой обнимая Пэнси, а другой дотягиваясь до следующей шоколадки, - но вообще-то год нам предстоит весёлый. В Хогвартс ведь приедут делегации из Дурмстранга и Бобатона.
- А это кто? – снова изумился Крэбб. Я повернулся к нему, на мгновение утомлённо закатив глаза:
- Крэбб, у тебя что-нибудь в голове откладывается, из того, что ты в жизни слышишь? Про Дурмстранг я рассказывал тебе лично. Школа это. Вроде Хогвартса. Там учится Виктор Крам, если ты, конечно, помнишь хотя бы его. Самый молодой Ловец в мире, такой мрачный худой болгарин, мы видели его на Кубке Мира по Квиддичу……
- Не надо говорить со мной, как с идиотом, - обиделся Крэбб. – Крама я помню. Теперь вспомнил и про Дурмстранг.
Я развёл руками.
- А правда, что ты мог оказаться в Дурмстранге? – спросила меня Пэнси.
Я кивнул:
- Мог. И может быть, ещё окажусь, - я перехватил встревоженный взгляд Паркинсон, и поспешил её утешить: - Шучу. Просто дома эти разговоры возобновляются каждый раз, когда наш разлюбезный директор что-нибудь откалывает. Вряд ли действительно дойдёт до перевода – мама категорически против, чтобы я уезжал так далеко от дома. А вообще… да, поначалу отец думал отдать меня в Дурмстранг. Хогвартс может и неплохая школа, но Дамблдор испоганил всё, что можно. Вот, к примеру, эта бестолковая Защита от Тёмных Искусств. Отец говорил, что в Дурмстранге изучают нормальную Чёрную магию, воспринимая её всего лишь как один из разделов волшебной науки. Не то, что у нас. А засилье грязнокровок в Хогвартсе? Ни Дурмстранг, ни Бобатон не позволили бы в своих стенах такого.
- Ладно, молодые люди, - Паркинсон высвободилась из моих объятий, и поднялась с сиденья. – Я хочу переодеться в форму, чего и вам советую.
- Хорошая мысль, - согласился я. – Но… мы тут все не развернёмся.
- И не надо, - Пэнси коварно сощурилась. – Сначала переодеваются девочки. И вообще-то это намёк.
- Я пойду к себе в купе, - сказал Нотт. – У меня все вещи там остались.
- Ладно. А мы с вами пойдём к фестралу, - вздохнул я, обращаясь к Крэббу и Гойлу. – То есть, в коридор! – последнюю фразу пришлось озвучить персонально для Крэбба, который видимо уже намеревался задать резонный вопрос, «где фестрал».
- Подглядим? – заговорщически усмехнулся Гойл, когда мы вышли из купе и закрыли за собой дверь.
- Только попробуй, - с угрозой пообещал я. – Превращу в жабу и подарю Лонгботтому, когда он в очередной раз упустит свою.
- Кстати, вот и он, - заявил Крэбб, указывая пальцем в сторону соседнего купе. Сквозь приоткрытые двери было видно Невилла, с открытым ртом слушавшего Рона Уизли, который увлеченно жестикулировал.
- Я лучше туда подгляжу, - сказал я, и чуть наклонился к щели, прислушиваясь к разговору гриффиндорцев. Моих двух приятелей явно надо было чем-то занять, и, кажется, подходящий вариант нашёлся.
- …Мы видели всё как на ладони, - восторженно говорил рыжий. – Мы ведь сидели в Верхней Ложе!
- Первый и последний раз в жизни, Уизли, - громко произнёс я, толкая дверь купе.
Несколько пар гриффиндорских глаз уставились на меня, в течение нескольких мгновений сменяя удивлённые взгляды на ненавидящие.
- Мы тебя не приглашали, Малфой, - с вызовом заявил Поттер. Но я проигнорировал его, оглядев сначала самих присутствующих, потом обстановку купе. За спиной у Уизли стояла клетка с маленькой совой, наполовину занавешенная какой-то мерзкой на вид линялой тканью с пожелтевшими кружавчиками и пятнами по всей поверхности. Приглядевшись пристальнее, я понял, что это, во-первых, мантия, причём лет сто назад возможно даже бывшая парадной, во-вторых, всё ещё используемая в качестве одежды – в ней болталась вешалка.
Заметив направление моего взгляда, Уизли метнулся, чтобы схватить мантию – но я опередил его, потянув за край двумя пальцами. Она соскользнула мне на руку, и тут я вдобавок почувствовал отчётливый запах гнили, исходящий от ткани.
- Какая пакость, - меня аж передёрнуло. – Уизли, это что, твоя бальная мантия? Сколько ей лет, скажи на милость?
- Чтоб тебе навозом подавиться, Малфой! – истерически воскликнул побагровевший Уизли, вцепляясь в мантию. Впрочем, я и не горел желанием удерживать подобную дрянь в руках, с удовольствием позволив рыжему отобрать у меня сей роскошный наряд.
- Слизняками ты мне уже желал подавиться, - ухмыльнулся я, подмигнув хохочущим Крэббу и Гойлу, и отметив про себя, что гриффиндорцы в своём репертуаре – если и вступаются за своих, то чрезвычайно долго. Посмей кто вот так вломиться в наше купе, да ещё с подобными разговорами – его бы уже отскребали со стенки, причем не только в физическом, но и в моральном плане.
– Итак, на бал вы собрались, это понятно. А участвовать в самом турнире будете? – я прекрасно помнил, что для чемпионов введено возрастное ограничение. Но гриффиндорская бравада, которую должен был спровоцировать этот вопрос, стоила того, чтобы наивно похлопать ресницами.
- Ты о чём? – Уизли изобразил искреннее непонимание. Или… правда не понял?
- Я спрашиваю, собираетесь ли вы участвовать в турнире, - медленно повторил я. – Что Поттер собирается, я даже не сомневаюсь. Ему всегда мало славы и внимания публики. А ты, Уизли? Не хочешь подзаработать денег и подкормить свою семейку?
Крэбб и Гойл покатывались со смеху, но я изо всех сил старался говорить серьёзным тоном.
- Либо объясни, что ты имеешь в виду, либо уходи, Малфой, - возникла до сих пор молчавшая Грэйнджер. Похоже, они и правда ни о чем не знали.
- То есть, вам ничего не известно, - констатировал я. – Ну ладно, остальные. Но ты, Уизли! У тебя же отец и брат в Министерстве работают! Впрочем… - я помедлил, и ядовито улыбнулся, - возможно, эта информация известна только высокопоставленным чиновникам. Мой отец-то в великолепных отношениях с Министром Магии, а вот твой…. Наверное, слишком мелкая сошка, которую ни во что не посвящают.
Уизли задохнулся от возмущения, и не смог ничего ответить, ловя ртом воздух. Приём действовал безотказно: младший из рыжих по-прежнему бурно реагировал на упоминания о бедности и бесправности семейства Уизли вне зависимости от того, были они обоснованы или нет.
Довольный своей выходкой, я снова оглядел купе. Другие присутствующие по-прежнему предпочитали не вмешиваться в разговор, и лишь гневно сверкали глазами.
- Пожалуй, тут больше нечего смотреть, - со скукой в голосе обратился я к Крэббу и Гойлу, и мы нарочито медленно и торжественно удалились. Гриффы так и не собрались с силами и мыслями, чтобы ответить нам хоть что-нибудь.
Зато, стоило нам пройти пару шагов по коридору, как вдруг в купе гриффиндорцев что-то оглушительно громыхнуло, и раздался звон осколков.
- До них дошло, - ухмыльнулся Гойл. Я прищурил глаза, выражая своё молчаливое согласие.
К вечеру ненастье переросло в настоящий ураган. Кареты, в которых нас везли до Хогвартса, едва не переворачивались под шквальными порывами ветра, и нам оставалось лишь вздрагивать и тихо сочувствовать первоклассникам, которым предстояло добираться до школы по озеру.
Выбравшись из карет, пригибаясь и кутаясь в мантии, студенты бегом бежали до ворот замка и ныряли под спасительную крышу.
Впрочем, кое-кого невыносимая погода лишь вдохновила на подвиги. В холле школы носился радостный полтергейст Пивз, распевая свежесочинённые оды непогоде и сшибая свечи со стенных подсвечников.
- Пойдём скорее отсюда, - предложил я друзьям. – Похоже, намечается веселье.
С опаской косясь на Пивза, мы пробежали по коридору, и направились в Большой зал.
Торжественный ужин проходил по обычному сценарию: церемония распределения, собственно, само застолье, и, наконец, традиционная речь директора. Последней на этот раз я ждал с интересом: новостей должно было быть много.
- Смотри, а чего это кресло преподавателя ЗОТИ пустует? – шепнула Пэнси, когда Дамблдор поднял руку, призывая собравшихся к тишине.
- Не знаю, - я пожал плечами. – Может, наконец, отменили эту пародию на науку?
Дамблдор, по обыкновению, начал речь с традиционных объявлений, которые мы прослушали вполуха. Зато нас огорошила первая же из новостей:
- Увы, вынужден огорчить игроков и любителей квиддича – матчей в этом году не будет.
- Что-о? – ахнул зал.
А вот я не знал, радоваться этому обстоятельству или огорчаться. С одной стороны, Маркус Флинт в прошлом году закончил Хогвартс, и я мог бы продолжать играть за сборную, не опасаясь предвзятого отношения ко мне со стороны капитана, кто бы ни стал им в итоге. С другой – азарт к квиддичу давно угас, и заниматься им всерьёз и постоянно уже не хотелось.
Тем временем, директор утихомирил поднявшееся возмущение, и поспешил объяснить причину отмены квиддича:
- Такое решение обусловлено тем, что, начиная с октября и до конца учебного года, в школе будет проводиться мероприятие, которое займёт всё время и внимание и учителей, и студентов. В этом году в Хогвартсе….
Громыхнул раскат грома.
- O, Лорд… кто это?! – Пэнси в ужасе закрыла рот ладонью, указывая в сторону дверей Большого зала.
Там, освещаемый мертвенным светом мелькающих над зачарованным потолком молний, появился человек, будто воплотившийся из кошмарного сна. Чёрно-серые волосы с проседью космами свисали ему на плечи, лицо испещрили бесчисленные шрамы, так что кожа напоминала своим видом кору старого дерева, один глаз незнакомцу заменял протез, искусственная радужка которого бешено вращалась.
Пришелец шёл по залу, провожаемый испуганными взглядами, и в наступившей тишине разносилось мерное глухое постукивание в такт шагам страшного человека. Судя по походке и тому, как тяжело незнакомец опирался на свой посох при ходьбе, у него для полного комплекта была ещё и искусственная нога.
- Наконец-то, Аластор! – вдруг просиял Дамблдор. – С огромным удовольствием представляю вам нашего нового преподавателя Защиты от Тёмных искусств – профессора Грюма.
Удовольствия директора не разделил никто, кроме лесничего Хагрида. Впрочем, профессора Грюма это не смутило: он благополучно доковылял до приготовленного ему кресла за преподавательским столом, тяжело плюхнулся в него, и извлёк из складок мантии флягу.
- Как я уже сказал, - нарушил тишину Дамблдор, - В ближайшие несколько месяцев в Хогвартсе пройдёт мероприятие…. Традиция проведения которого возобновляется после столетнего перерыва. В этом году в Хогвартсе состоится Турнир Трёх Волшебников!
- Не может быть! – воскликнул кто-то в зале.
- Может… - с улыбкой подтвердил Дамблдор.
Новость моментально завладела вниманием большинства студентов. Но мне и нескольким сидящим рядом со мной всё, что говорил директор, и так уже было известно. Гораздо больше нас заботил профессор Грюм, о котором все как-то сразу забыли.
- Год от года не лучше…. – едва слышно шепнула Пэнси. – Они решили взять Тёмные искусства на испуг? Где они откопали этого Грюма?
- Это Грозный Глаз, старый и некогда очень известный аврор, - вдруг сказал Забини.- Он помешан на своей работе… то есть, был – сейчас он уже отошёл от дел.
- Это Пожиратели Смерти так его изуродовали? – неприязненно процедил я, глядя на идеологического врага моего рода.
- Поверь, им от него тоже досталось, - усмехнулся Забини. - Говорят, руки у него по локоть в крови. Знаешь, как руководимые им авроры расправлялись со сторонниками Тёмного Лорда? Авада ведь запрещённое заклятие, неприемлемое для блюстителей правосудия. А вот всё то, что не убивает сразу, но наносит такие повреждения, что человек постепенно умирает от боли – самое подходящее средство. И вполне разрешённое.
- И что же, Министерство это позволяло? – глаза Пэнси широко распахнулись.
- Ну не то, чтобы совсем, - поморщился Забини. – В их рядах тоже был раскол. Грюм, который стоял во главе Аврората, настаивал на применении подобных средств. Но были и противники… правда, сопротивлялись слабо.
Я вздрогнул, когда до меня дошёл смысл сказанного. Забини широко улыбался, и меня это покоробило.
- Откуда это всё тебе-то известно? – раздражённо спросил я у Блейза.
- Мама мне много рассказывала о тех временах, - Забини сохранил невозмутимость. – Она ведь, ты знаешь, всегда была посвящена в дела Министерства…
- Драко, – не выдержала Пэнси, когда после ужина мы с ней в молчании покинули Большой зал. – ты сам не свой. Это из-за того, что сказал Забини?
- Да нет, всё в порядке, - вздохнул я. На самом деле, конечно, причину она угадала. Не то, чтобы слова Блейза стали для меня чем-то новым. Родители никогда не называли имён тех, с кем воевал отец и другие Пожиратели Смерти. Но с момента, как я начал считаться достаточно взрослым для того, чтобы не выбалтывать направо и налево всё известное мне о собственной семье, меня начали понемногу посвящать в «пожирательскую» часть её истории. И в этих рассказах слово Аврорат звучало неоднократно.
Хотя в своё время для всего общество было объявлено, что Абраксас Малфой скоропостижно скончался от тяжёлой формы драконьей оспы, истинная причина его смерти не была секретом для членов семьи. Моего деда авроры выследили и напали на него в ста ярдах от магической границы, защищающей родовой замок Малфоев от проникновения чужаков. А затем стояли и дожидались, пока он задохнётся от медленно парализующего лёгкие заклятия. Да, симптомы действия этого «гуманного» заклинания и правда напоминали драконью оспу.
Отца несколько раз приходилось вытаскивать буквально с того света после неудач в стычках Пожирателей и законников. И пусть это был их выбор – сторонниками Тёмного Лорда и тот, и другой стали по собственной воле, и пусть в войнах вина и правота распределяются между сторонами лишь в зависимости от того, где находишься лично ты – в данном случае в моих глазах безусловным злом был Аврорат, преследовавший моих родных.
Последний, самый ожесточенный период войны Тёмного Лорда пришёлся на первый год моей жизни. Разумеется, в младенчестве я не мог ни понимать, что творится вокруг, ни сохранить воспоминания о событиях того времени. Но дети очень восприимчивы к чувствам родителей. И постоянная, изматывающая тревога матери должно быть в полной мере передавалась мне. Во всяком случае, когда я пытался мысленно возвращаться в своё детство, мне казалось, что раньше всего было серое, давящее ощущение тяжести и страха, которое призраком возникало позади всех светлых образов.
Поэтому объяснения Забини были достаточным поводом для вспышки ненависти к Грюму. А улыбки самого Блейза – для желания раскатать однокурсника в тонкий блин по паркету не то за глупость, не то за насмешки над серьёзными и страшными вещами.
- В порядке? – Пэнси озабоченно смотрела мне в глаза. – На тебе лица нет.
Я не ответил на вопрос. Обсуждать тему мне не хотелось даже с лучшими друзьями. Я погладил девушку по руке, и постарался улыбнуться в подтверждение того, что со мной всё хорошо. Нас обгоняли другие студенты, а мы вдвоём медленно шли по коридору по направлению к ведущей в подземелья лестнице.
- По-моему, ты меня обманываешь, - укоризненно вздохнула Пэнси.
- Нет, честное слово, я просто устал, и задумался.
- Задумался о чём?
Я помедлил, подбирая ответ. Надо было срочно перевести разговор на любой другой предмет. Не найдя ничего лучше, я выпалил первое, что пришло мне в голову:
- Об анимагии.
- А что о ней думать? – удивилась Пэнси, которая не знала о моих занятиях. Впрочем, я всё равно собирался с ней делиться, правда, не думал, что сделаю это раньше, чем научусь перекидываться.
- Ну, я вообще-то уже год учусь на анимага.
Пэнси даже остановилась:
- Ух ты! Правда? А мне ты ничего не рассказывал…
- Ну вот, рассказываю, - виновато улыбнулся я. – Хотел сделать сюрприз.
- А показать можешь? – глаза девушки загорелись любопытством.
- Пока нет, - я вздохнул. – Не успел закончить обучение за лето. Мне, собственно, остался самый последний этап – практика анимагического превращения…
Внезапно из-за поворота коридора появился Грозный Глаз. И чуть было не споткнулся об отступившую в этот момент на шаг назад Пэнси.
- О… - чтобы удержать равновесие, Грюм вцепился в свой посох. – Осторожнее, девочка, я же не вижу, что ты здесь стоишь.
Он смерил меня взглядом. От вида странных, дёргающихся движений радужки искусственного глаза у меня моментально закружилась голова.
- Малфой, если я не ошибаюсь? – хрипло спросил Грюм. Я утвердительно кивнул, и вскинул голову, чтобы убрать упавшую на лоб чёлку. – Как поживает твой отец?
- Хорошо, - сквозь зубы произнёс я, прищуривая глаза.
- Я почему-то так и думал, - странно ответил аврор. – Вам следует поторопиться в спальни – иначе встретите отбой в коридоре, и я буду вынужден наказать вас за нарушение школьных правил.
- Да, конечно, - заторопился я, хватая Пэнси за руку. – Спокойной ночи, профессор Грюм.
- Спокойной ночи, - буркнул он.
- Merde, - выругался я, когда мы с Паркинсон стремительно сбежали вниз по лестнице. – Как думаешь, он слышал наш разговор?
- Не знаю. А что такого?
- Я не хотел регистрироваться, - мрачно ответил я. – Но если станет известно, что я анимаг, выбора мне не оставят.
Я проводил Пэнси до дверей её спальни, поцеловал её на прощание, и отправился к себе, жалея о том, что защитные чары не позволяют мне пройти в комнату девушек.
На следующий день начались занятия. За исключением того, что школа была занята обсуждением предстоящего Трёхмагового турнира, всё шло своим чередом. Преподаватели наскоро извещали студентов о намеченной на год программе занятий, после чего спешили перейти к объяснению нового материала. История магии была, как всегда, невыносимо скучна, на травологии пришлось возиться с бубонтюбами – мерзкими растениями, выделявшими вонючее и жгучее вещество, похожее на гной, а Хагрид и вовсе отличился в свойственном ему стиле. К счастью, вопреки моим опасениям, на урок он приволок не голодного детёныша выверны, а всего лишь пару ящиков, кишевших белёсыми, мягкотелыми созданиями, своим видом напоминающими бы сильно увеличенных опарышей, если бы не множество ног, неестественно раскиданных по их телам. Вдобавок существа то и дело плевались огненными искорками.
Хагрид воодушевлённо сообщил «радостную новость»: с соплохвостами (так, оказывается, назывались эти создания) нам предстояло возиться по меньшей мере всё первое полугодие. В процессе урока на практике выяснилось, что создания жалятся, кусаются, и сосут человеческую кровь. Когда после всех этих открытий я вежливо поинтересовался, какова Великая Вселенская Польза от этого ползучего ужаса, лесничей не нашёл ничего вразумительнее глубокомысленной фразы:
- Ммм…они…мммм…
- Полная гадость, - Пэнси брезгливо стянула с рук защитные перчатки, в которых пыталась кормить соплохвостов. – Я больше не полезу в этот ящик. Давай лучше покажу тебе кое-что интересное, Хагрид всё равно занят.
Она извлекла из-под мантии свёрнутую газету, и протянула её мне.
- Смотри. Статья на первой полосе, - она ткнула пальцем в чёрно-белую колдографию под заголовком текста.
- Это что, семейка Уизли? – на всякий случай уточнил я, хотя и так прекрасно видел несколько знакомых лиц. – Ну и мать у них….. Я такую тётку видел однажды в Хогсмиде. Она скандалила на всю улицу, что её курицу задрал соседский кот.
- Ты почитай. Посмеёшься, - посоветовала Пэнси.
«Последнее время общественность обеспокоена непрекращающимися проколами работников Министерства Магии, - гласила статья, подписанная знакомым мне именем Риты Скиттер. – Оказывается, из-под его контроля вышли не только серьёзные происшествия магического мира вроде недавних беспорядков во время финального матча Кубка мира по квиддичу, но и действия министерских сотрудников невысокого ранга. Мистер Арнольд Уизли из отдела Нелегального использования маггловских предметов быта вновь скомпрометировал своё учреждение. Напомню, что упомянутый господин уже обвинялся в пренебрежении законами, контроль за соблюдением которых входит в его непосредственные служебные обязанности. В прошлом году мистер Уизли чудом снял с себя подозрения в создании и эксплуатации заколдованного автомобиля, в этом снова оказался втянут в сомнительную историю – потасовку с представителями закона (полицейскими) магглов.
В связи с нынешними событиями следует упомянуть ещё одного господина, известного своей не самой лестной репутацией – мистера Аластора Грюма – в прошлом аврора, вышедшего в отставку по причине прогрессирующей мозговой болезни, развившей в нём гипертрофированную мнительность и манию преследования.
Мистер Грюм, известный своей неспособностью отличить вежливое рукопожатие от покушения на убийство, поднял тревогу из-за якобы заколдованных мусорных баков под окнами его дома. Арнольд Уизли прибыл на выручку мистеру Грюму, обнаружил, что тревога ложная, но вместо того, чтобы приложить все усилия для сокрытия следов применения магии от немагического населения, ввязался в скандал с полицейскими.
В настоящий момент Министерством предприняты необходимые меры по коррекции памяти магглам-свидетелям, расследование обстоятельств дела ведётся.
Мистер Уизли категорически отказался отвечать на вопросы нашего корреспондента, но тем не менее редакция «Ежедневного Пророка» искренне надеется, что в ближайшее время будет ясно, что подвигло служащего на столь недостойную и компрометирующую Министерство Магии выходку».
- Какая прелесть, - усмехнулся я, вновь изучая фотографию рыжей семейки. Теперь я разглядел за спинами Уизли не то дом, не то сарай с покосившейся крышей, судя по всему, служивший им жилищем.
- Ага. Бедный Уизли, - ядовито посочувствовала Паркинсон.
- Да ладно тебе, бедный, - отмахнулся я. – Как бы он от счастья не умер, что в газете наконец-то упомянули его фамилию, а не Поттера.
- Проверим. Я собираюсь зачитать эту статью Уизли. Вслух и при большом скоплении народа, - заявила Пэнси, забирая у меня «Ежедневный пророк».
- И чего ты этим добьёшься? – я с сомнением пожал плечами. - Заденешь его больное самолюбие. Он опять поднимет скандал. Ещё не дай Лорд с кулаками на тебя кинется – думаешь, для него есть разница, девушка или парень?
- Ну Драко! – губки Пэнси капризно скривились. – Тебе же самому нравится выводить гриффиндорцев из себя. Ну пожалуйста! Это было бы так забавно – позлить их этой статьёй…
- Ладно, так и быть, - немного подумав, произнёс я. – Повеселимся, но с одним условием. Читать статью буду я. А ты будешь стоять чуть в стороне. Не хочу, чтобы этот идиот случайно причинил тебе вред. К тому же меня он больше боится.
Вздохнув, Пэнси согласилась:
- Только тогда уж ты комментируй позлее!
- В этом можешь не сомневаться, - подмигнул я.
Мы подкараулили Уизли во время обеденного перерыва у входа в зал. Вокруг было полно народу, и я счёл, что момент самый что ни на есть подходящий для литературных чтений вслух. Я переглянулся со стоящей на некотором отдалении Паркинсон, и окликнул рыжего:
- Эй, Уизли!
- Что? – он оторвался от беседы с Поттером и Грэйнджер, и недоверчиво покосился на меня.
- Тут про твоего папу в газете пишут, - радостно сообщил я, разворачивая «Ежедневный пророк». Дальше я начал зачитывать вслух статью, сопровождая её комментариями к самым сенсационным местам текста.
- Интересно, почему они упорно называют его Арнольдом? – смеялся я, готовясь в очередной раз наступить уже начавшему беситься Уизли на больную мозоль. – Если бы это была опечатка, она бы не повторялась на протяжении всего текста. Но в принципе, не удивительно – если в Министерстве он ноль без палочки, то никому нет дела, Арнольд при этом или Артур….
Все, кто находились в вестибюле, уже прекратили свои разговоры, и внимательно следили за происходящим. Хихикание вокруг становилось всё громче, а Уизли – сначала краснее, затем бледнее от охватывающей его ярости. Я внимательно наблюдал за его реакцией, готовый в один прыжок оказаться за спинами у предупреждённых заранее Крэбба и Гойла, как только рыжий созреет на то, чтобы попытаться подрать меня на лоскутья вместе с газетой.
- Заткнись, Малфой, - рыкнул Поттер свою оригинальную фразу, однако не раньше, чем текст был озвучен полностью.
- Да ладно тебе, Поттер, - отмахнулся я. – Я же из лучших побуждений. Видишь, про твоих друзей может быть первый и последний раз в жизни написали в газете. Это событие достойно огласки! Правда, на месте Уизли я бы не стал фотографироваться на фоне сарая – а то складывается впечатление, что они там живут. Или… - я округлил глаза в притворном ужасе, - это и правда служит им домом?!
Гневное сопение было мне ответом. Грэйнджер и Поттер подхватили под руки потрясавшего кулаками Уизли, очень кстати удерживая его на месте, и позволяя тем самым мне продолжить веселье. Паркинсон, которую я видел краем глаза, вытирала с глаз слёзы, выступившие от смеха. Кажется, она своего добилась, и была весьма довольна. Я улыбнулся ей, и решил добавить к картине последний штрих, отпустив едкое замечание про мать рыжего семейства.
- А у твоей мамаши такое выражение лица, словно у неё под носом навоз! - заорал Поттер.
Улыбка моментально сошла с моего лица, а палочка выскользнула из рукава в ладонь даже раньше, чем я осознал, что шутки кончились, и меня накрывает ледяное бешенство.
- Не смей. Оскорблять. Мою. Мать. – чеканя каждое слово, произнёс я.
Мой голос стал тише. Но Поттер не настолько хорошо знал меня, чтобы понять, что это замирание змеи перед броском.
- Тогда держи свой подлый язык за зубами, - фыркнул он и легкомысленно повернулся ко мне спиной….
Зато Пэнси прекрасно поняла, что со мной случилось, и что меня в такой ситуации не смутит ни присутствие свидетелей, ни вероятность наказания от учителей.
- Дифиндо! –бросил я, замахиваясь палочкой, и в тот же самый момент Пэнси закричала. От неожиданности в последний миг у меня дрогнула рука, и заклинание ушло чуть в сторону, краем скользнув по щеке Поттера. Тот резко обернулся, пытаясь достать собственную палочку, запутавшуюся где-то в мантии, а моя рука взметнулась вверх во второй раз, как вдруг…
- Аниверто!
В одну секунду все мои чувства обострились настолько, что я чуть не оглох, не задохнулся от голосов и запахов толпы, и не ослеп от внезапно ставшего невыносимо ярким света. Последнее, что я видел перед тем, как зажмуриться – ещё более уродливое, чем обычно, от исказившей его гримасы лицо Аластора Грюма. Затем я провалился в темноту, и увидел стремительно несущееся ко мне белое пятно. Оно столкнулось со мной с оглушительным грохотом…
- Ну уж нет, парень! – резкий, каркающий голос Грюма вывел меня из оцепенения. Непроизвольно сотрясаясь всем телом, я открыл глаза…. И в первое мгновение не сообразил, что произошло. Вокруг меня были только огромные ботинки. Я не сразу понял, что Грюм не увеличил всех присутствующих до размера великанов, а уменьшил меня.
Меня подташнивало, трясло, и к тому же до сих пор мучили излишне восприимчивые слух, зрение и обоняние. Я перевёл глаза на свои руки…. И отпрыгнул назад, оттолкнувшись сразу четырьмя лапами – я был горностаем! Старый мерзавец всё-таки слышал наш разговор с Пэнси, и перекинул меня в анимагическую форму! Да ещё на глазах у всех….
- Отставить! – прикрикнул Грюм на ошарашенного Крэбба, пытавшегося зачем-то взять меня на руки. Я ощетинился и вжался в ступеньку, на которую меня отбросило во время превращения – палочка аврора всё ещё была наставлена на меня.
«Бежать, - вихрем пронеслась в голове мысль. – Бежать куда-нибудь, и перекинуться в обратный облик там, чтобы никто не видел. Бежать, пока этому маньяку не пришло в голову применить на мне что-нибудь из своего противопожирательского арсенала».
Борясь с плохо слушающимся меня телом, я метнулся в сторону от ступенек.
- Не выйдет! – раздался рёв Грюма, и меня резко дёрнуло вверх, подняло над землёй не меньше, чем на десяток футов, со всей силы швырнуло об пол, и распластало на холодном камне.
Мне показалось, что что-то внутри меня раскололось на несколько частей. Я заверещал, не будучи в состоянии издавать человеческие звуки, но слышал сам себя будто издалека.
Меня кидало вверх и вниз снова и снова, каждый раз оглушая ударом об пол.
«Больше не могу, - подумал я и почти потерял сознание, как вдруг очередное падение разделило меня и горностая, и через мгновение я уже лежал на полу в своем человеческом облике.
- Что вы делаете, профессор Грюм?! – кричала непонятно откуда взявшаяся профессор Макгонагалл. – Это запрещено! За провинности мы снимаем с учеников баллы и налагаем взыскания, но не наказываем их превращениями!
«Встать…. Драко, надо встать… - убеждал я сам себя. – На глазах у всей школы… не смей показывать слабость..»
Не чувствуя собственного тела, борясь с подступающей тошнотой и смутно видя что-либо сквозь влажную пелену, застилающую глаза, я всё же ухитрился подняться на ноги и прошипеть:
- Отец…вам…этого… не простит…
- Отец? – насмешливо переспросил Грозный Глаз, ковыляя ко мне. – Старый знакомый… что ж, передай ему, что профессор Грюм следит за его сыночком. Так же пристально, как некогда за ним самим. Передай именно так… Так, а кто же твой декан? Снейп, если не ошибаюсь?
- Да… - выдавил из себя я, проглатывая неприятно давящий горло комок. Только не сейчас. Только не при злорадствующих гриффиндорцах и издевающемся Грюме.
У меня потемнело в глазах, и я чуть было не упал. Грюм подхватил меня под руку:
- Ещё один старый друг. С удовольствием побеседую с Северусом Снейпом. Идём.
Мне показалось, что нас провожал хохот гриффиндорцев.
Крёстный в своём кабинете беседовал с Мариусом Розиром – старостой нашего факультета. Когда Грюм втащил почти бесчувственного меня в комнату, Снейп велел Розиру подождать его за дверью, и кинулся ко мне:
- Что случилось?!
- Не думаю, Северус, что ты учишь своих студентов нападать со спины на безоружных, - прохрипел Грюм, и пустился в пересказ событий, сильно преувеличивая мои прегрешения. Впрочем, мне в тот момент было всё равно, что он говорит. Меня всё же вывернуло прямо на пол, я едва успел отвернуться в сторону от обоих преподавателей.
- Я понял вас, мистер Грюм, - поспешно сказал Снейп, дослушав объяснения Грюма. – Я разберусь с обстоятельствами этого дела. Но сейчас моему студенту требуется врачебная помощь, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы позволили мне ему её оказать.
- Да, разумеется, Северус, - усмехнулся Грюм. – Не буду вам мешать.
Он заковылял прочь, оставив меня на попечение крёстного.
- Драко, как это всё понимать? - строго спросил Снейп, прикладывая мне ко лбу смоченный в холодной воде платок и давая выпить какое-то очень кислое на вкус зелье. – Допивай до конца, - велел он, видя, что я морщусь. – У тебя сотрясение мозга, а это единственное лекарство, которое поставит тебя на ноги к вечеру. И я очень хочу услышать от тебя объяснения, почему ты позволяешь себе провоцировать драки в коридорах школы и применять на других учениках боевые заклятия.
- Поттер оскорблял мою мать, - слабо, но зло ответил я. – Я ему ещё покажу…. Я его размажу….
- Похвально, что ты вступаешься за родителей, - сказал крёстный, помогая мне очистить одежду заклинаниями. – Но благоразумие ещё никому не вредило. Ты понимаешь, что я не наказываю тебя лишь потому, что тебе и так более чем досталось от профессора Грюма?
Я кивнул, и сразу пожалел, что сделал это – меня опять начало мутить.
- Мы вернёмся к этому разговору, когда тебе станет легче, - продолжил Снейп. - А сейчас я отведу тебя к мадам Помфри, она закончит лечение.
Леона де ла Сона
Хогсмид. Хогвартс. Малфой-Мэнор. Осень, 4 курс
Я едва удержался от того, чтобы не кинуться Салазару на шею:
- Учитель, как я рад вас видеть!
- И я рад, Драко, - тепло улыбнулся он, на мгновение меня обняв. – Рад наконец-то видеть вас самого. А вы изменились за лето. Стали выше, красивее.
- Merci, je suis flatté*, (Благодарю, я польщен) - я по-прежнему не мог отделаться от привычки периодически переходить на французский, хотя на самом деле это хорошо воспринималось только в кругу семьи. Для меня, мамы и отца разговоры друг с другом на этом языке были одним из семейных таинств, чем-то, что сразу создавало ощущение тепла и единства с родными людьми. К тому же, звуки французской речи бальзамом лились на наш слух, столь же избалованный эстетикой, как и зрение.
Вне Малфой-Мэнора я встречал не много людей, разделявших такое пристрастие. Большинство же и вовсе просили перевода моих слов.
Салазар меня понимал. Хотя и признался, что сам способен воспроизвести по-французски лишь несколько фраз, зато вполне воспринимает язык на слух и любит его звучание.
Мы аппарировали в дом Салазара, так же, как делали весь прошлый год.
Здесь мало что изменилось со времени моего последнего визита. Разве что комната выглядела более ухоженной, и на стене сбоку от камина появилась огромная картина, завешенная чёрной тканью так, что невозможно было разглядеть, что же на ней изображено. Из-под плотного материала выглядывал лишь уголок посеребренной рамы.
Устроившись в кресле, я огляделся, и осторожно спросил:
- Салазар, вы ведь летом вызывали меня не в этот дом?
- Нет, - он по своему обыкновению наколдовал нам чая, и достал свои неизменные мундштук и сигареты. – В последние месяцы дела заставляли меня постоянно переезжать с места на место. Сюда я возвращаюсь лишь иногда, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. Ну что же, юноша, пейте чай, и рассказывайте мне, что у вас нового. А потом перейдём к нашим занятиям. Начался ли уже Трёхмаговый турнир?
Я с благодарностью принял чашку:
- Нет. Делегации Бобатона и Дурмстранга прибудут только в конце октября, а турнир, наверное, стартует ещё позже. А нового… Учеба, как всегда. Да, кстати! Я ведь теперь анимаг.
- Вот как? – Салазар стряхнул пепел. – Тогда поздравляю с успешным окончанием обучения. – Его взгляд скользнул по мне, и учитель нахмурился: - Я смотрю, что-то пошло не так с превращением?
- Да уж… не так… Я несколько иначе представлял себе финал моих занятий. – Я вздохнул, и рассказал Салазару историю с Грюмом.
- И вы молчите об этом целый месяц? – огромные серо-синие глаза внимательно наблюдали за мной.
- Да. Я и крёстного уговорил не писать отцу. Дело не в том, что я боюсь наказания – отец, конечно, недоволен тем, что я связываюсь с гриффами, но в самом худшем случае просто отчитает меня за неосмотрительность. Но этот Грюм – старый аврор, и абсолютно сумасшедший. Знаете, как он ведёт уроки? Хватается за палочку, чтобы демонстрировать нам Непростительные так, словно это ложка, которой он собрался есть самый восхитительный десерт. И не прощает малейшей провинности. У нас многие боятся не так вздохнуть – кажется, что следующее заклятие в этом случае полетит в провинившегося. Накладывал на нас Империо, заставлял сопротивляться…. А поскольку большинству это не удалось, издевался над всеми, как мог, заставляя вытворять Лорд знает что на глазах у всего класса. Ему, по-моему, просто доставляют удовольствие чужие унижение и мучения. И, главное, никто ему слова поперёк не говорит. Даже крёстный его опасается, - я поёжился. – Поэтому я и молчу. Отцу и так последнее время хватает проблем, а Грозный Глаз наверняка способен сильно увеличить их количество. И все эти грюмовские странные намёки насчёт моих родителей… Боюсь даже думать, что будет, если всплывёт история с моим наказанием. Отец ведь наверняка этого так не оставит.
- Аластор Грюм, - задумчиво повторил Салазар. – Жаль, но утешить мне вас нечем. Лучший способ сосуществования с бывшим главой Аврората Аластором Грюмом – жить с ним на разных континентах. А лучше, в непересекающихся мирах.
- Вы знаете его?
- Весьма наслышан, - нерадостно усмехнулся учитель. – И вы верно подметили, что удовольствие от издевательств он получает. Как и от жестоких убийств. Знаете, это ведь он изобретатель ряда чудесных заклинаний из арсенала старого Аврората. Например, вам о чем-нибудь говорит название «Внутренний огонь»?
Я отрицательно помотал головой. Тогда Салазар пояснил:
- Один из «законных» аналогов Авады.
- Да, я слышал о таких, - подтвердил я. – Как оно действует?
- Сначала вроде бы просто сбивает человека с ног, иногда оглушает, - Салазар задумчиво провожал взглядом вьющийся к потолку дымок сигареты. – А когда жертва приходит в себя, её начинает сжигать болью. Ощущения сродни тому, как если поджаривать человека заживо на медленном огне, только сразу и кожу, и все внутренние органы. «Огонь» постепенно усиливается, и человек умирает, не выдержав острой боли. Принято считать, что самое мучительное действие у Круцио. Но даже оно не убивает – оно предназначено не для этого. В отличие от «Внутреннего огня» - Ферворемы - и ему подобных «гуманных» средств Авроров.
- Зачем им нужны были такие сложности? – спросил я. – Разве обычной Авады не достаточно? Если уж всё равно они взялись убивать…
- Вы не понимаете, - покачал головой Салазар. – Авада – это ведь Непростительное заклятие. Его, видите ли, запрещено применять правилами. Оно сразу убивает, и защиты от него нет. А «Внутренний огонь» вообще просто оглушает. Остальное это так, побочный эффект. К тому же его действие и вылечить можно. Теоретически. Практически – никто не способен выдерживать такую боль столько времени, чтобы его хватило для излечения.
- А вы, Салазар? Вы можете его вылечить? Вы ведь умеете останавливать время.
Салазар на мгновение прикрыл глаза рукой.
- Не всё так просто, мой мальчик. Да, я могу остановить время для тела жертвы. Но тогда остановятся и все процессы, происходящие с организмом. В том числе – процесс восстановления и выздоровления. Так что это, к сожалению, бессмысленно. Я знаю только один способ лечения «Внутреннего огня», но он безумно сложен и опасен для самого колдомедика. – Он достал палочку, и притянул к себе тёплый плед. А затем накинул его себе на плечи и пояснил: - Я стал сильно мёрзнуть в последнее время. Иногда даже в жару. Кстати, тема очень кстати коснулась времени. Поскольку мы уже допили чай, предлагаю перейти к практическим занятиям. Покажете мне, чему удалось вам научиться за лето по моим устным объяснениям?
Салазар устроил мне небольшой экзамен, оставшись весьма довольным его результатом. Затем предложил мне переместиться на улицу.
- Хочу, наконец, продемонстрировать то, о чём не раз рассказывал, и чему вам только предстоит научиться, - пояснил он, скидывая верхнюю мантию, и оставаясь в более тонкой атласной, приталенной и с очень узкими рукавами. Вдобавок он наколдовал себе две белые ленты, и обмотал ими запястья: - Запоминайте, вам это пригодится. Поскольку колдовать приходится руками, ничто не должно мешать, даже рукава. Эти ленты сделаны из специального магического материала. В них тоже концентрируется сила, и таким образом увеличивается поверхность, от которой она будет исходить. Теперь – первое. В своё время основное внимание я уделял развитию своих уникальных способностей, и достиг в них высочайшего уровня. Но, увы, при этом пострадало моё обучение обычной магии. Поэтому для получения эффектов многих известных простому волшебнику заклятий мне пришлось искать свои аналоги. К примеру, невидимость…
Салазар взмахнул рукой – и мгновенно исчез. Затем до меня словно из-за какой-то преграды донёсся его голос:
- Попробуйте увидеть меня. Воспоминание пятичасовой давности.
Я понял, что имеется ввиду. Сконцентрировавшись, и дождавшись появления призрачной дымки, возвестившей о том, что открылся коридор, позволяющий увидеть прошлое, я начал искать нужное воспоминание места, листая слои прошлого, будто страницы тетради.
Перед моими глазами мелькали тени, призраки проходивших здесь животных и пролетавших птиц, менялось освещение, возвращаясь к тому, которое было на поляне пять часов назад. Наконец, за призрачной дымкой возник размытый силуэт Салазара. Поняв, что я смотрю на него, учитель сделал шаг вперёд, становясь чётче. Затем все тени пропали, и остались только мы с Салазаром и привычный видимый мир.
- Великолепно, - похвалил учитель. – Теперь попытайтесь объяснить, что видели вы, и что сделал я.
- Мм.. – я замялся, не вполне уверенный в том, что собираюсь сказать. – Вы спрятались в прошлом?
- Нет, - поправил Салазар. - Я просто закрыл часть пространства, на котором находился сам, воспоминанием места о том, что было здесь несколько часов назад. В результате любой смотрящий увидел бы не то, что происходит в этой точке сию секунду, а то, что случилось в прошлом. Поэтому я для него остался бы невидимым. Сейчас я стоял на месте, и вышел из-за «стены», сделав шаг. Но если создать из воспоминаний не заграждение, а целый коридор, то внутри него можно перемещаться. Здесь есть свои сложности. Во-первых, обычная магия не способна преодолеть завесу времени. С одной стороны, это защитит вас от враждебных заклинаний, пока вы внутри коридора, но с другой – не даст колдовать и вам, пока вы из него не выйдете. Во-вторых, очень тяжело единовременно удерживать весь коридор, особенно, в начале практики. Поэтому проще и удобнее держать под контролем тот небольшой участок, на котором вы непосредственно находитесь, и тот, на который собираетесь шагнуть в следующее мгновение. То есть, вы каждую секунду создаете себе небольшой кусочек коридора, убирая тот, что остался за спиной. Сложным это кажется лишь поначалу: затем вы будете делать это уже на автоматизме, даже не задумываясь. Ну, а кроме того, вам надо ещё и подбирать воспоминания, чтобы ненароком не показать окружающим того, чему неоткуда было взяться в их времени. Например, если на улице полдень, не стоит создавать коридор из воспоминаний полночи. Представляете, как привлечёт внимание окружающих непонятно с чего потемневший кусочек пространства?
Я усмехнулся.
- Теперь смотрите, - сказал Салазар.
Он снова исчез, но я довольно быстро смог найти нужное воспоминание, и увидеть его внутри временного коридора.
Зрелище было захватывающе красивым. Тонкие руки Салазара будто перелистывали страницы невидимой книги перед каждым его следующим шагом. Вокруг учителя клубилась дымка, становясь всё плотнее, закручиваясь в воронку, по которой он передвигался. Под конец стало казаться, что он идёт в туннеле, проложенном прямо посреди необычно прозрачного грозового облака.
- И я смогу делать так же? – восхищённо спросил я, когда Салазар вернулся.
- Да, разумеется, - улыбнулся он, явно пребывая в прекрасном настроении от произведённого на меня впечатления. – И вы будете скользить по временным коридорам, и даже отчасти заходить внутрь воспоминаний, оказываясь на грани между прошлым и будущим - если, к примеру, не захотите, чтобы вас можно было обнаружить с помощью прощупывающих невидимость заклинаний. А теперь – последняя на сегодня демонстрация, не связанная с коридорами. Вы ведь учились Непростительным заклятиям?
- Да, - не сразу ответил я, сомневаясь, стоит ли произносить вслух то, что в общем-то само собой разумелось, но обычно никогда не озвучивалось.
- Великолепно, - Салазар подхватил волшебную палочку, которая на время беспалочкового колдовства цеплялась к специальному браслету на его руке, и притянул к себе мундштук и сигарету из кармана скинутой верхней мантии. – Попробуйте наложить на меня Аваду.
- Что?! – воскликнул я, чуть только не подпрыгнув от такой просьбы. – Но это же… от неё же нет защиты!
Салазар разулыбался:
- Это вы так думаете. Попробуйте.
Под взглядом его огромных глаз я нехотя потянулся за палочкой.
- Я никогда не колдовал её на людей.
- Не сомневаюсь, - кивнул Салазар. – Смелее. Силу вы не растеряете.
Я поднял палочку. Мгновение – новый взгляд в глаза Салазара. Рука дрогнула.
- Учитель…я не могу…
- Драко. Всё будет хорошо, я вам обещаю, - мягко сказал он. – Не бойтесь. Давайте.
- Не могу…
- Можете. Вы ведь хотите узнать, как от неё спасаться? Однажды это знание может сохранить вам жизнь. И, вот ещё что, - он прервал меня раньше, чем я возразил, - никаких «потом». Не сделаете сейчас – не сделаете никогда. Да и я «потом» ничего показывать не буду.
Я отступил на шаг, и сжал палочку сильнее. Значит, сейчас или никогда. Надеюсь, учитель, вы знаете, что делаете.
Три круга над головой. Резкий зигзагообразный выпад.
- Авада Кедавра!
Глаз не успел схватить то, что случилось дальше. Мне показалось, что зелёный луч прошёл сквозь Салазара, не причинив ему вреда, и растворившись у него за спиной.
Я стоял, опустив руку с палочкой, чувствуя слабость лишь от пережитого шока – обычного физического опустошения, как всегда после убивающего проклятия, на сей раз не было.
- Понравилось? – в глазах Салазара мелькали лукавые огоньки. Он откровенно наслаждался происходящим. – А теперь ещё раз, только показываю медленно.
- Авада Кедавра! – уже куда решительнее замахнулся я.
Мне показалось, будто меня опустили в стоячую воду. Затем вода исчезла, и я увидел, как от кончика моей палочки медленно отрывается зелёный шар и плывёт в сторону к Салазару, выставившему перед собой ладонь так, словно собирается схватить заклятие.
Когда Авада практически достигла цели, учитель сделал элементарную вещь: он попросту шагнул в сторону, пропуская шар мимо себя, а затем снова встал на то же самое место. И сразу же заклинание за его спиной превратилось в луч, погасший через мгновение.
- Вот так, Драко, - сказал Салазар. – Ни один ловкач в мире не может двигаться быстрее пущенной в упор в него Авады. Если, конечно, не умеет замедлить её саму. Так что остановка времени годится не только на то, чтобы продлить наши с вами беседы.
Он засмеялся.
Время в обществе Салазара, как всегда, промелькнуло незаметно. Я едва не опоздал к возвращению в Хогвартс, хотя учитель с определённого момента усиленно намекал на то, что бесконечно растягивать минуты даже ему не под силу.
А вечером мне предстояло проверить одно своё предположение.
Грозный Глаз, сам того не планируя, сделал для меня доброе дело. Едва только я оправился от устроенных им сотрясения мозга и ушибов, как вспомнил последнее занятие по анимагии с отцом. И понял, что теперь, наконец, прочувствовал механизм превращения до конца. Поначалу я всё равно боялся проверять, насколько удачно получится перейти в анимагическую форму, но тут судьба подкинула мне повод.
Пэнси и другие девушки раздобыли в Хогсмиде домашнее вино, по их собственным уверениям, чрезвычайно вкусное и душистое. Поскольку школьные правила строжайшим образом запрещали распитие подобных напитков студентами, то дегустировать приобретение однокурсницы собрались глубокой ночью в своей спальне. Ехидная Паркинсон притворно заламывала руки и изображала жесточайшие переживания на тему того, что я не смогу разделить с ней удовольствие, так как меня не пропустит защита на дверях девичьих помещений.
Дождавшись отбоя и последнего вечернего обхода спален деканом, я осторожно выбрался из постели, оставив под одеялом вместо себя диванный валик, специально позаимствованный из гостиной и обёрнутый мантией. На цыпочках проскользнув мимо спящих соседей по комнате, я прикрыл за собой дверь спальни, и перекинулся.
Как и говорил отец, после одного насильственного превращения переход в горностая дался мне элементарно. Правда, лапки мои слегка дрожали – и от не оправдавшегося опасения перед возможной неудачей, и от страха попасться декану в таком виде.
Теперь оставалось преодолеть последнее препятствие. Я не то от кого-то слышал, не то читал, что защитная магия от людей зачастую не действует на животных. И теперь намеревался узнать это наверняка.
Подобравшись к дверям одной из девичьих спален, и действительно не будучи отброшен защитой, я осторожно поскрёбся в них.
В комнате среагировали моментально. За дверью послышалась возня – должно быть, прятали вино. Затем дверь открыла показательно зевающая Милисента.
- Кто здесь? – она вытаращила глаза на полутёмную гостиную, не увидев перед дверью ни декана, ни старосту, ни вообще кого-нибудь. Я за это время проскользнул в спальню, и спрятался под одной из кроватей.
Я торжествовал. Задумка удалась. Теперь, пожалуй, многие защиты Хогвартса перестанут быть для меня преградами.
- Никого нет, - Милисента, пожимая плечами, вернулась к перепуганным подругам, заперев входную дверь на крючок. – Продолжаем отдыхать.
Моментально зажёгся свет, Пэнси, Дафна и её младшая сестра Астория повылезали из постелей (причём Паркинсон под своим одеялом прятала и пузатую бутылку с вином), наколдовали бокалы, и продолжили очевидно прерванный странными звуками под дверью разговор, на пятой минуте которого у меня зачесались уши.
- Всё-таки Пэнси, тебе повезло, - говорила Дафна, потягивая вино. – Ты посмотри, какие юноши у нас нерешительные. Вот Брендон краснеет даже когда просто меня о чем-нибудь спрашивает. А уж чтобы цветы подарить, или пригласить на танец – он наверное просто бы умер от страха. Я думаю, всё-таки не буду с ним встречаться, даже если он наконец признается мне в своих чувствах. Он, конечно, симпатичный – но весь какой-то напуганный, да к тому же ещё полукровка… меня дома убьют, если узнают.
- Нерешительный – это полбеды, - мрачно возразила Милисента. – Хуже, если тугодум. Я как-то в Винсенте сильно разочаровалась, когда он за полгода так и не понял, что я с ним гуляю не для того, чтобы обсуждать великолепного Драко.
Девушки захихикали.
- Драко? Может, Крэбб просто в него влюблён, а не в тебя? – съехидничала Дафна.
- Что за глупости! – обиделась Милисента.
- Даже если так, ему ничего не светит, - пропела Паркинсон.
- Но Драко…. – Дафна прикрыла глаза. – Нет, я тебе решительно завидую.
- Знаешь, цветы цветами, - разулыбалась польщённая Пэнси, - но характер-то у него не подарок.
- Он может себе позволить, - не сдавалась Дафна. – Внешность, манеры, эта его очаровательная язвительность…. Да ещё и фамилия… Знаешь, правильные мальчики скучны.
- Да ты никак в него влюблена, - Пэнси недовольно подняла бровь.
- Я не буду мешать подруге! – воскликнула Дафна. – А то бы ни за что не пропустила этого белокурого стервеца… Ну ничего. Скоро приедут бобатонцы – может, найду себе похожего француза…
- По-моему, Малфой просто не в меру избалован и самовлюблён, - заметила Милисента, испортив мне всё удовольствие. – Хотя если не показывать ему излишнюю заинтересованность, общаться с ним вполне приятно.
- Это точно, - усмехнулась Пэнси. – Ты поаккуратнее, Дафна. А то нарвёшься – заставит в свою честь на зельеварении Поттеру с Уизли в котлы соплохвостов подкидывать.
- Ой, хорёк! – взвизгнула Астория, потому что я, наконец, выбрался из-под кровати.
- Драко, я тебя ненавижу! – подскочила Пэнси, моментально поняв, что к чему.
Я перекинулся в человеческий облик, и заявил:
- Во-первых, не хорёк, а горностай. Во-вторых, спасибо за идею с соплохвостами – обязательно её использую.
Дафна залилась краской, уронила бокал, и что-то несвязно залепетала, пытаясь оправдаться. Я уселся на край кровати:
- Пэнси, ты, кажется, очень сетовала на то, что я не могу к вам присоединиться. Я нашёл способ, и я с вами. Где обещанное вино?
…Сладкий пьянящий напиток вскружил головы пятерым слизеринцам, заставив их забыть всякую осторожность. Внимание профессора Снейпа, несомненно, привлекли бы голоса и смех, доносящиеся из одной из спален, особенно с учётом, что одному из говоривших явно полагалось в это время находиться совершенно в другом месте.
Но, к счастью для студентов, декан Слизерина был полностью поглощен работой в лаборатории.
Вернувшись в конце августа в Хогвартс вместе с загадочной шкатулкой, Снейп не сомневался в том, что ему удастся разгадать её секрет. Однако на деле всё оказалось куда сложнее.
Дни шли за днями, а тайна всё не давалась в руки. Закончилось лето, начался учебный год. В школу приехали ученики, и с того момента в коридорах замка с утра до вечера стоял гам, который профессор так и не научился выносить спокойно. Снова и снова тянулась одинаковая рутина – лекции утром и днём, бесконечные хлопоты в связи с предстоящим Турниром, да ещё ученики как с цепи сорвались. Где только и с чем только не отлавливал своих подопечных вконец замучавшийся декан Слизерина. И только глубокой ночью, через пару-тройку часов после отбоя, Снейп наконец-то мог заняться столь увлёкшим его делом – изучением малфоевских находок.
Иногда профессору казалось, что он уже в двух шагах от разгадки – но она снова ускользала сквозь пальцы.
Снейп задумчиво разглядывал пробирку с тёмно-фиолетовой жидкостью внутри. Та ли это формула? По расчетам, всё сходится. Но всё же, риск велик.
Капля раствора скатилась на край манускрипта. Секунды превратились в часы. Прошла минута….. и вдруг по старинной, пожелтевшей от времени бумаге пробежала радуга, а затем на мгновение проступили буквы. Правда, они тут же исчезли – но торжеству Снейпа не было предела. Ещё несколько ночей – и манускрипт будет прочтён…
…Говорят, что самый короткий месяц в году – февраль. Оспорить этот факт по календарю не представляется возможным. Зато по личным ощущениям – запросто. Мне, к примеру, всегда казалось, что сентябрь длится в лучшем случае неделю, и что вообще логично было бы соединить его с августом. При хорошей погоде наступление осени в эти дни вовсе не чувствуется.
А вот октябрь уже с летом не перепутаешь. Золотой и серый, блестящий дождями, укрытый рано наступающими ночами, с пронзительно терпким воздухом, с пугающими рваными тучами в чёрном небе, стремительно несущимися с севера.
Месяц, в котором магическая сила, кажется, струится сквозь пальцы, и всё равно не иссякает. Месяц, заканчивающийся Самайном – ночью, когда распахиваются ворота между мирами. Впрочем, мне кажется, что открываются они гораздо раньше тридцатого числа. Потому что часто именно в октябре появлялись существа и события, которым в моей жизни взяться было, казалось бы, неоткуда.
Но я отвлёкся. Итак, октябрь.
Однажды утром я, как обычно, неторопливо завтракал в Большом зале, слушая разговоры моих однокурсников, и не сильно радуясь предстоящим урокам.
- Молодой человек, вы не могли бы передать мне сахарницу, пожалуйста? – попросил незнакомый, красивый, грудной женский голос. Я оторвался от созерцания собственной тарелки, и поднял взгляд на его обладательницу.
Она сидела напротив меня. Шикарные тяжёлые чёрные волосы были перевиты зелёной лентой, и уложены тугим круговым валиком на затылке. Одна прядка, наискосок прикрывающая лоб, закреплялась чуть выше виска серебряной заколкой в виде речной раковины. Карие глаза, аккуратно подведённые черным, таили в себе огненную искру. У девушки была непривычно смуглая кожа, а черты лица…. Пожалуй, напоминали испанские. Как, впрочем, и остальной облик. Если бы на незнакомке была не слизеринская школьная форма, а, скажем, алое платье с юбкой из многих-многих оборок, я бы наверняка сказал, что передо мной жительница юга Европы.
Она была безумно красива. Я не понимал, как ухитрился её не заметить, садясь за стол. Кроме того, терялся в догадках, кто она вообще – даже притом, что девушка почти наверняка была старшекурсницей, не могло быть, чтобы я ни разу её не видел за все три года в Хогвартсе.
Она загадочно улыбнулась алыми губами, забирая у меня сахарницу:
- Благодарю. Меня зовут Элеонора де ла Сона, можно просто Леона. Мы с мамой недавно переехали в Англию, и теперь я буду учиться в Хогвартсе. Профессор Северус Снейп был настолько любезен, что согласился взять меня на свой факультет. А как ваше имя?
- Малфой… Драко, - ответил я, не сводя с неё глаз. В голове сразу возникло множество вопросов. Судя по имени, действительно, испанка. Но говорит на чистейшем английском, без акцента. На какой курс её приняли? Шестой, седьмой? Едва ли меньше, выглядит она довольно взросло. Снейп взял её на Слизерин…. Стоп. Разве такие вещи решает не Дамблдор? А распределяет на факультет не шляпа?
- Очень приятно, Драко, - улыбнулась она. Звук её голоса продолжал меня зачаровывать. Кажется, Пэнси перестала болтать с Милисентой, и теперь пристально смотрела на меня, будто ей и вовсе не был интересен новый человек.
Мне безумно захотелось познакомиться с Леоной поближе. Кстати, я был почти уверен, что кровь у неё чистая – такие благородные черты лица не присущи всякому сброду.
- Не за что…. – я ответил далеко не сразу, словно кто-то, как Салазар, замедлил течение времени. «Что это я, в самом деле, - мысленно отругал я себя. - Надо взять себя в руки, я же, в конце концов, Малфой».
- Приятного аппетита, - любезно пожелала Леона, грациозно поднимаясь из-за стола. – До встречи, Драко.
Я проводил её взглядом, пока она не вышла из зала.
- Что это с тобой? – Пэнси явно не была довольна происходящим. - Кто это такая? Я её не видела раньше.
- Не знаю, - я пожал плечами. – Сказала, что новенькая. Зовут Леона де ла Сона.
- Ах вот как, - Паркинсон приложила к губам салфетку. – Какая вульгарная особа. И похоже, огромного о себе мнения.
- А по-моему, красивая… - зачарованно протянул Гойл.
Я промолчал, забыв про остывающий завтрак.
…Тем временем, в комнату хозяина Малфой-Мэнора поскрёбся эльф:
- Мистер Малфой, к вам посетитель. Северус Снейп.
- Северус? – Люциус даже вопреки обыкновению обернулся к домовику. Визита слизеринского декана он ждал, но в любом случае, не так быстро, и не без предварительного предупреждения. – Проводи его сюда.
Когда появился Снейп, они с Малфоем едва успели поприветствовать друг друга, как декан перешёл непосредственно к цели визита:
- Я нашёл подходящее зелье и прочёл манускрипт. Во-первых, спешу тебя успокоить – шкатулка не проклята, и в этом я абсолютно уверен. Драко ничего не грозит. Во-вторых, предлагаю тебе самому взглянуть на пергамент.
Люциус взял из рук профессора манускрипт, осторожно развернул его на столе, разгладил рукой, и начал читать. В какое-то мгновение брови его поползли вверх от удивления.
Наконец, Малфой дошёл до последней строки, после чего обернулся к Снейпу:
- Что ты думаешь обо всём этом?
- Если всё так, как написано, это мощнейшее оружие в руках своего обладателя, - Снейп скептично скривился, и поставил шкатулку, которую до сих пор держал в руках, на стол перед Люциусом. - Но не слишком ли хороши обещания и просты указания? В любом случае, полагаю, следует сначала открыть шкатулку и взглянуть на её содержимое.
Малфой, однако, спрятал вещицу в ящик стола.
- Ты прав, звучит слишком шикарно. Поэтому я не стану открывать шкатулку в кабинете, - пояснил он в ответ на невысказанный вопрос Снейпа. - Если действительно ее содержимое столь могущественно, то тревожить его лучше в подземелье Мэнора. Причем в той его части, где действуют специальные родовые заклятия, которые в случае чего защитят моих домочадцев.
Снейп отступил на шаг назад, поняв, что последует за этим. И Люциус действительно с, казалось бы, нескрываемым сожалением развёл руками:
- Увы, спуститься туда может только владелец Мэнора, и я не могу пригласить тебя с собой. Но непременно буду держать тебя в курсе всего, что происходит. Я очень благодарен тебе за проделанную работу. Известие о том, что мой сын с проклятьем не столкнулся, бесценно. Что я мог бы сделать для тебя?
Всё больше и больше нового
Малфой-Мэнор. Хогвартс. Осень, 4 курс
Через час, проводив гостя до самых ворот Мэнора, Люциус Малфой вернулся в свой кабинет. Шкатулка, запертая в ящике стола, а вернее, те возможности, которые она несла своему владельцу, манила его ничуть не слабее, чем Драко – загадочные голоса.
Сын. Сначала необходимо написать ему. Сообщить, что поводов для беспокойства из-за возможного вреда, причиненного шкатулкой, нет. И, кстати, что вещица оказалась интереснее, чем можно было ожидать, и что разбираться с её свойствами Люциус продолжит.
Стоит подготовиться к тому, что, возможно, Драко придётся посвятить в тайну шкатулки. Многие магические предметы в полной мере подчиняются лишь людям, создавшим их, владевшим ими, или тем, кому попадают в руки по, казалось бы, чистой случайности.
Лишь после того, как сова с письмом скрылась из виду, растаяв в мутном тумане осенних сумерек, Люциус достал из ящика шкатулку.
Вместе с ней он спустился в подземелье, и там, прежде всего, внимательно перечёл манускрипт.
Старый пергамент хранил в себе целых два текста. Первый, написанный на латыни, был, судя по всему, столь же стар, как и сам свиток, и сообщал ряд несложных действий, позволяющих открыть шкатулку. Второй был занесён на пергамент гораздо позже – и он-то и представлял основной интерес.
Это было послание некоего русского мага своему сыну, жившему в Англии – судя по всему, именно поэтому оно, к счастью, было написано по-английски.
«Любезный сын мой Алексей, - говорилось в письме, - в числе прочих вещей, которые мой посланник привезёт тебе в Лондон, будет и эта шкатулка, доставшаяся мне от прадеда, и лишь недавно, наконец, раскрывшая мне тайну своего назначения. Полагаю, ты почувствуешь силу, заключенную в ней, и рано или поздно сможешь прочесть манускрипт. Возможно, когда это случится, мои глаза уже закроются навсегда, и тогда единственным указанием на то, что старинная реликвия по сей день ещё не превратилась в изящное, но бесполезное напоминание о прошлом, и ждёт часа, когда сильный маг сможет подчинить сокрытое в ней своей воле, будет это письмо. Льщу себя надеждой, что ты простишь меня за то, что я не нахожу способа известить тебя о значении передаваемого в твои руки предмета, и уповаю лишь на твой пытливый ум и страсть к исследованиям магических древностей.
Я и так пошёл на огромный риск, доверившись посланнику. Увы, годы не позволяют мне принять твоё приглашение и покинуть пределы страны, а хаос, постепенно охватывающий магическую Россию вслед за Россией маггловской, заставляет меня быть предельно осторожным и сделать всё возможное, чтобы тайна шкатулки не стала достоянием тех, кто не является членами нашей фамилии.
Впрочем, в детали нынешней обстановки и причин моего отказа тебя, я полагаю, посвятит посланник. Я же теперь перехожу непосредственно к рассказу о попадающей тебе в руки шкатулке.
След её ведёт на Пиренейский полуостров, а история происхождения теряется в веках. Не знаю, является ли она творением рук человеческих, и вовсе ли принадлежит нашему миру, но кое-что о ней мне всё же удалось узнать.
Первое упоминание о шкатулке связано с именем Магона Карфагенского, основателя магического рода, негласно правившего Карфагеном вплоть до поражения в войне с римлянами в 210м году до нашей эры. От отца к сыну передавали Магоны шкатулку, дающую им власть призывать себе на помощь духов и демонов. По легенде, именно помощи потустороннего воинства был обязан своим успехом главнокомандующий карфагенскими войсками Ганнибал.
Но Магоны переоценили свои силы. Последний владелец шкатулки из их рода призвал больше сущностей, чем мог держать под контролем, и покончил с собой, поддавшись влиянию стремящихся освободиться демонов. В итоге Карфаген пал, а шкатулка досталась римским магам.
Я не стану вдаваться в подробности истории Священной Римской Империи – она хорошо известна тебе. Так же, как известно, почему многими веками позже маги отказались поддерживать маггловских правителей, и чем это обернулось для последних, привыкших к собственной непобедимости.
В Россию шкатулка попала в начале XIX века. На тот момент секрет её уже был утерян, и осталось лишь предание о том, что она даёт власть над какими-то особенными силами. Тогда наследники некогда великой Священной Римской Империи помогали Франции в войне против России, и, очевидно, рассчитывали на то, что смогут, подобно карфагенянам и, впоследствии, римлянам, привлечь на свою сторону древние силы.
Успех сопутствовал захватчикам лишь до определённого момента, затем же они были выдворены за пределы нашей страны. А шкатулка осталась в России, брошенная во время бегства врагов из охваченной пожаром Москвы. Её случайно обнаружил Николай Озерский, и с тех пор, как я уже сказал, она принадлежит нашей семье.
Мне не известно, пытались ли мои отец и дед разгадать тайну шкатулки, я же заинтересовался ею, как только вещица попала в мои руки. И, как видишь, узнав её историю, получил достаточное количество зацепок для дальнейших исследований.
Долгие годы ушли на то, чтобы восстановить растраченное в веках знание. Однако к настоящему моменту я уверен, что знаю правду о шкатулке, хотя попытаться использовать своё знание до начала смуты я не успел, а теперь, верно, и не придётся. Поэтому передаю всё, что мне известно, тебе, и верю, что ты сумеешь распорядиться силой, которая тебе достанется, если завершишь начатое мной.
Если ты читаешь это письмо, значит, ты уже видел текст на латыни, предписывающий способ открытия шкатулки. Манускрипт, разумеется, значительно моложе самой вещицы, поэтому он не содержит сведений о её назначении и использовании.
Внутри шкатулки ты найдёшь два небольших флакона: один светящийся, второй – мутный, наполненный чёрным дымом.
Не спеши их открывать.
Ты знаешь, что слова Свет, Тьма, или же Добро и Зло считаются лишь некими идеальными понятиями. Тем не менее, эти явления реально существуют в мире, и окружают нас повсеместно. Всё, что есть на свете, и не является осязаемой материей, образовано их переплетениями. Чистых источников той и другой силы слишком мало, да и найти их весьма непросто.
Во флаконах же, как нетрудно догадаться после всего вышесказанного, содержится понемногу чистого Света и чистой Тьмы.
Какая от этого польза, и как это связано с легендой о призвании духов? – спросишь ты. Ответ прост. Так же, как впервые почувствовав магию в самом себе, ты начинаешь управлять её проявлениями, так и ощутив однажды Свет и Тьму, ты можешь заставить их подчиняться тебе везде, где они присутствуют.
Это огромная власть, Алёша. Ниточки, тянущиеся от того, что заключено в этой шкатулке, тянутся по всему миру, оплетают всё существующее в нём. Они даже выходят за пределы нашей реальности. Дёргая за них, ты можешь влиять на всё, через что они проходят, полностью подчинять себе сущности, созданные из одной и другой силы, те, которые принято называть ангелами и демонами, и даже создавать новые переплетения.
Но будь осторожен. Силы эти обладают собственными разумом и волей, и они постоянно будут стремиться освободиться от твоей власти. Не дай им взять верх над тобой. И помни – власть, о которой я говорю, даёт только владение обоими силами. Не пытайся открывать флаконы по отдельности – велик риск бесполезно растратить их содержимое….»
Далее шло описание ритуала, позволяющего подчинить себе субстанции, содержащиеся во флаконах. Письмо завершало предупреждение, что автору известны далеко не все тонкости и возможные опасности попытки осуществить предписанные действия, и просьба тщательно разобраться в предмете до того, как эту попытку предпринять. Внизу манускрипта стояла подпись «Князь Александр Озерский», и дата – 24 декабря 1918 года.
Отложив манускрипт, Люциус некоторое время помедлил, раздумывая. История со шкатулкой выглядела столь же убедительной, сколь и неправдоподобной. Свиток и письмо подлинные – иначе исследовавший манускрипт вдоль и поперёк Снейп обнаружил бы подделку, и упомянул об этом. Фамилия Озерский не говорила ни о чём. Впрочем, если адресат письма, Алексей, действительно жил в Англии, то сведения о нём можно было бы найти. Обоснование значимости вещицы, рассказ о Свете и Тьме перекликался с некоторыми вполне достоверными сведениями о природе магических сил.
Люциус извлёк из трости волшебную палочку, и произнёс несколько защитных заклинаний. Судя по тому, что писал Озерский, открытие шкатулки само по себе опасности не несло. Но осторожность ещё никому не повредила.
Затем, по возможности обезопасив себя, Малфой начал выполнять указания латинской части манускрипта. В принципе, ничего особо сложного там не было: пара замысловатых заклинаний на каждый из углов шкатулки, капля снимающего магию эликсира на защёлку, и громко произнесённая вслух фраза-пароль, приказывающая замку впредь открываться по слову его нового хозяина, Люциуса Малфоя.
Что-то щёлкнуло внутри шкатулки, словно отзываясь на человеческий голос, и крышка чуть-чуть приоткрылась.
Люциус осторожно, не снимая перчаток, приподнял её кончиками пальцев. И тут же тихо, сквозь зубы, помянул дьявола.
Внутри шкатулки, не очень надёжно держащиеся в небольших углублениях мягкого дна, действительно лежали два флакона. Содержимое одного из них светилось, словно луну уменьшили во много раз и спрятали в этот маленький сосуд. Второй же, к разочарованию и ярости Люциуса, оказался повреждён. По хрустальной поверхности шла трещина, будто пробку в горлышко флакона заткнули с излишней силой, а остатки содержимого – и правда, похожие на клубящийся чёрный дымок, оказались лишь на самом дне.
- Северус, - глаза Малфоя превратились в узкие щели. – Кем ты считаешь меня, полагая, что я поверю, будто вещь, остававшаяся в сохранности веками, была повреждена случайно?
Отставив шкатулку, Люциус поднял трость так, чтобы серебряная голова змеи оказалась на уровне его глаз, и начал слегка поворачивать её, по привычке ловя момент, когда блеснут изумруды. За этим несложным занятием рассуждать было приятнее.
По правде говоря, Люциус предполагал, что старый друг едва ли удержится от искушения заглянуть в шкатулку (как, кстати говоря, сделал бы и он сам в подобной ситуации), если сочтёт её содержимое действительно стоящим внимания. На тот момент Малфоя безопасность сына занимала в разы больше, нежели ценность артефакта. Сейчас же его злило не столько то, что хогвартский профессор поддался вполне понятному искушению, сколько то, что тот совершал явный подлог – и надеялся, что это останется незамеченным. Люциус ещё мог бы простить сам факт открытия шкатулки без его участия в случае последующего честного признания – но не столь бездарный обман. С другой стороны… не слишком ли дешев трюк для самого Снейпа? Или, быть может, он и рассчитывал на то, что наивность выходки заставит усомниться в его к ней причастности, или…. Здесь и правда нет его вины?
Оставался ещё вариант, что то, что Снейп получил в итоге, было столь важно, что ради этого профессор открыто пошёл против Малфоя. Но в таком случае он вряд ли стал бы вообще возвращать шкатулку владельцу…
Люциус опустил трость. В любом случае, доказательств ни одной из версий на данный момент у него не было. Задавать Снейпу прямой вопрос бесполезно – разве что под Веритасерумом. Что ж, пожалуй, стоило написать другу нейтральное письмо, сообщить, что игрушка оказалась сломанной, выразить сожаление, что ценность шкатулки утрачена, и ещё раз поблагодарить за Драко. Возможно, реакция слизеринского декана дала бы косвенные ответы на некоторые вопросы, а кроме того, после этого пропала бы необходимость давать Снейпу какой-либо отчёт в дальнейших действиях, связанных с вещицей.
В том, что действия последуют, Люциус не сомневался. Он закрыл шкатулку, и медленно провёл рукой по её крышке. Заманчивые обещания, которыми изобиловало письмо Озерского, могли оказаться чем угодно: от поистине бесценных сведений до бреда безумного старика. И всё же, идя в магазин Борджина вместе с Драко, и ещё понятия не имея о существовании шкатулки и её содержимого, Малфой-старший собирал информацию именно о подобных по действию артефактах. И отнюдь не из праздного интереса…
Перспектива скорого возобновления войны стала очевидной с того момента, как на предплечьи бывшего Упивающегося Смертью вновь чётко проступила пожирательская метка. Тёмный Лорд готовился к возвращению, но каким образом, и, главное, когда следовало его ожидать, узнать не представлялось возможным. Все те, кто некогда входил в Ближний круг, и до сих пор оставался на свободе, пребывали в том же неведении, что и сам Люциус. Заключенным в Азкабане тем более было невдомёк – в этом Малфой не сомневался, даже не предпринимая попыток с ними побеседовать.
С уверенностью можно было утверждать лишь одно: возвращение Лорда – вопрос времени.
«Он вернётся, и война вспыхнет с новой силой, - думал Люциус. – Что тогда ждёт меня и мою семью? Министр Магии Великобритании мне практически подчиняется. С прочими значимыми чиновниками я поддерживаю дружеские или деловые связи. Ну, или шантажирую - что прочнее всего.
Семья Малфоев блистает в обществе. Нашему благосостоянию завидуют почти все. А в случае войны… Снова бессонные ночи для Нарциссы. Уже из-за обоих: и мужа, и сына.
Драко надо подготовить. Но чего можно ожидать от подростка, при всем своем уме беспечного и взбалмошного? Что он в одночасье повзрослеет настолько, чтобы в полной мере осознать все тонкости и подводные камни происходящего?
Когда Драко был младенцем, мы оба тревожились за его будущее, но у Нарциссы было ощущение, что она защищает его от всего мира, когда он был у нее на руках. Наш сын больше не ребенок, находиться возле матери постоянно он не может. В Хогвартсе безопасность более чем относительная.
Не участвовать в войне? Конечно. И дать Лорду повод убить нас всех сразу».
Люциус продолжал изучать тёмно-коричневую крышку шкатулки. Пару лет назад он ещё держал в руках возможность ускорить возвращение бывшего господина, но, тем не менее, как и десятилетие до этого, не спешил её использовать. Он даже испытал облегчение, когда хоркрукс оказался уничтожен – ставить под угрозу стабильную, благополучную жизнь едва ли хотелось.
Но теперь, когда эта угроза оказалась неотвратимой, стоило вспомнить об обратной стороне медали.
По сути, за прошедшие годы ничто не изменилось. К примеру, цель избавить общество от грязнокровок и, тем самым, раз и навсегда прекратить вырождение магической крови, была всё так же привлекательна, и по-прежнему ещё не достигнута.
Что же касается Малфоев…да, они были благополучны. Как благополучны любые влиятельные богатые аристократы. В то время как победа Упивающихся Смертью дала бы им настоящую власть.
Уголок рта Люциуса едва заметно скривился в усмешке. Сколько бы Малфой не рассуждал, ответ был известен и очевиден. Отказываться от однажды сделанного выбора могут лишь люди, не определившиеся со своими взглядами и принципами. Или – в минуту подчинения иллюзиям. У Люциуса были такие мгновения, когда приходила мысль, что возможно, начав сначала, он всё бы переиграл. Но…
В окончательном ответе он был уверен. Он знал, что вновь присоединится к Лорду. И не потому, что нет иных вариантов – а потому, что он не жалел о своём выборе.
Если бы в тот момент в подземелье находился кто-нибудь ещё, он бы увидел, как серые глаза блеснули ничуть не хуже изумрудов на трости. Блеснули азартом, предвкушением, нетерпением.
Люциус прогнал от себя всколыхнувшееся волнение. Не стоит торопить события.
Он уже думал о том, как примет его вернувшийся Лорд. История подсказывала, что и самые мудрые правители бывают падки на милость к фанатикам, претерпевшим за них. А сам Люциус за последние тринадцать лет для самого извращённого воображения не смог бы сойти за страдальца.
Те, кто изломал свою жизнь во имя повелителя, кто многие годы в кошмаре Азкабана жил одной верностью ему, безусловно, будут вознаграждены. Отрекшиеся же – наказаны. И перспектива оказаться в числе последних Люциуса категорически не устраивала. Он не стал предателем – но не стал и гибнущим за идею вдохновенным слугой.
Взамен верности он решил предложить Лорду кое-что иное. А именно – то, что способно было в короткий срок возродить былую мощь Круга Пожирателей, и, возможно, даже увеличить её. И хорошо бы, чтобы эта сила была сосредоточена в руках Малфоев – это обезопасило бы их окончательно.
Неожиданно попавшая к Люциусу шкатулка явно могла бы послужить таким целям. «В особенности, если бы содержимое её осталось целым, - зло подумал Малфой. – Впрочем… Манускрипт гласит, что сильнее всего было бы слияние двух компонентов. Но это не значит, что оставшийся флакон бесполезен. Я не открою его сейчас, хоть и любопытно было бы до крайности. Предстоит заняться сбором информации, чтобы не повторить ошибку Северуса, или кого-то другого, кто лишился содержимого флакона».
Пальцы сильнее сжались на рукояти трости.
…С начала октября Хогвартских четверокурсников завалили учебой и домашними заданиями. Учителя объясняли это грядущими в следующем году экзаменами на Самый Обычный Волшебный Уровень (или попросту СОВУ) – они почему-то считали, что одного года подготовки будет недостаточно. Но, пока мои однокурсники постанывали под грузом навалившейся работы, я ухитрялся почти не замечать неудобств от возросших учебных усилий. Мои мысли были заняты даже не приближавшимся Турниром Трёх Волшебников, который уверенно сохранял за собой второе место после СОВ по жару обсуждений.
Часто, сидя в кресле с очередным учебником, я переставал понимать смысл того, что читаю, едва в гостиной появлялась Леона де ла Сона.
Она вела себя очень тихо. Изящно проскользив по комнате, занимала место чуть в стороне от остальных, доставала тетрадь без обложки, плотные желтоватые листы которой связывала лента, и начинала что-то писать, иногда сверяясь с принесёнными книгами. Леона не делала ничего, что могло бы привлечь к ней всеобщее внимание – и всё же становилась его негласным центром. К ней часто подходили и обращались – казалось бы, по мелким поводам, и всё было бы ничего, если бы поводы эти не находились у одних и тех же молодых людей по нескольку раз за вечер.
Девушки тоже интересовались новенькой, но гораздо в меньшем количестве.
Что же касается самой Леоны – она со всеми была вежлива, любезна, охотно отвечала на вопросы, и живо поддерживала беседу. Но никогда не начинала разговоров первая, и одинаково спокойно, хотя и доброжелательно, реагировала на абсолютно любого, кто подходил к ней.
Я же поглядывал на всё это поверх раскрытой книги, каждый раз удовлетворённо отмечая для себя, что очередной соискатель внимания испанки слегка разочарованно убрался восвояси – придумывать новый предлог.
Признаться, я влюбился в неё с первого взгляда, и довольно быстро это понял. К счастью, предлогов для общения изобретать мне не пришлось. Всё сложилось само собой: через день или два после первого появления Леоны в школе мы пересеклись с ней в той же самой общей гостиной. У неё было окно в занятиях, а я ушёл с урока чар раньше остальных, успешно справшись с небольшой контрольной меньше чем за половину отведённого на неё времени. Леона что-то спросила меня о Хогвартсе, я ответил, в итоге мы проболтали весь остаток урока, перерыв и следующее занятие, которым, к счастью, был не слишком уважаемый мною уход за магическими существами.
Я не сомневался, что де ла Сона не менее заинтересована во мне, чем я – в ней. Общаться мы стали часто, лукавые взгляды и обворожительные улыбки, адресованные мне, я ловил постоянно, да и сам не упускал ни одной возможности полюбезничать с очаровавшей меня девушкой.
Вот только афишировать зарождающие отношения я не торопился. Пэнси и так невзлюбила Леону с самого первого дня, и, пожалуй, не простила бы мне даже невинного разговора с новенькой. Мне же рвать с Паркинсон не хотелось. С ней, подругой детства, почти сестрой, а теперь ещё и любовницей, меня связывало слишком много нежных чувств, которые не исчезли, а лишь притупились на фоне нового, яркого и острого интереса к неразгаданной пока Леоне. Пэнси казалась чем-то таким, что в моей жизни всегда было и всегда будет, тёплым, домашним и родным. Де ла Сона вызывала вихрь сильных до болезненности эмоций, но мне оставалось только гадать, во что это может вылиться. Поэтому я интуитивно стремился не упустить ни старого, ни нового, и уделял внимание Леоне не на глазах у Пэнси. К счастью, испанку это вполне устраивало.
Имея в рукаве козырь в виде согласия Леоны на приятный тет-а-тет в каком-нибудь уютном кафе во время ближайшего похода в Хогсмид, я мог позволить себе посмеиваться над Забини, который последние вечера особенно активно крутился вокруг де ла Соны, и, кажется, уже начинал изрядно раздражать последнюю. Наконец она не выдержала, и очень вежливо попросила Блейза не отвлекать её от написания эссе по зельеварению, которое надо было сдавать уже утром следующего дня.
Я, не сдержав злорадства, довольно громко усмехнулся, и, пока Забини не успел заметить, что смеются именно над ним, поспешно вновь уткнулся в учебник.
В этом году мною почему-то очень заинтересовалась преподавательница предсказаний профессор Сибилла Трелони. То, что её предмет по большому счёту совершенно бесполезен, стало очевидно ещё в прошлом году, Салазар же своими рассказами о природе и сути времени окончательно уничтожил остатки моего уважения к предсказаниям. Однако от занятий я не отказался, оставив их больше для веселья: по факту, на них можно было упражняться в фантазии и красноречии, не прикладывая усилий для настоящего погружения в науку.
«Предсказания», которые я выдавал Трелони в прошлом году, моментально сделали меня её любимчиком. Кажется, слушала она их примерно с тем же интересом и так же затаив дыхание, как если бы читала увлекательный приключенческий роман.
Но теперь предсказательнице вздумалось пророчествовать про меня уже самой.
Потеря авторитета, благополучия, удачи, нервные срывы, один из которых доведёт меня до самого порога смерти (который я, правда, не перешагну – но в грядущих обстоятельствах я об этом, скорее всего, пожалею), провал ужасно ответственной и важной миссии, преступление и тюрьма (не то для меня самого, не то просто как-то тесно со мной связанные), разлука с родителями, смерть близких людей, торжество моего врага – далеко не полный список потрясений, которые она пообещала мне, страдальчески заламывая руки и причитая.
Когда прозвенел звонок, я вылетел из класса Трелони быстрее, чем Непростительное срывается с волшебной палочки. Не то, чтобы я поверил предсказательнице, но что-то в её словах задело меня и оставило неприятно пульсирующий холодок в груди, такой, как бывает, когда ждёшь удара в спину, но не знаешь, откуда он придёт. Я упорно гнал это ощущение, мысленно ругаясь последними словами и напоминая самому себе, кто такая Трелони и чего стоят её «пророчества».
Зато история неожиданно развеселила Крэбба с Гойлом. Пожалуй, впервые за школьную жизнь я созерцал небывалую картину: Винса и Грега, мало того, что занятых выполнением домашнего задания на перемене, так ещё и подошедших к этому делу с неподдельным азартом!
Правда, кажется, они не совсем верно поняли, что именно хотела от студентов профессор Трелони, и вместо составления своих гороскопов на ближайший месяц трудились над созданием моей альтернативной биографии.
Я задумчиво покрутил в руках палочку, решая, стоит ли заклясть их чем-нибудь подходящим к случаю, но в итоге плюнул на эту идею и отправился прогуляться по школе.
В холле столпилось огромное количество народу. Протиснувшись сквозь толпу, я, наконец, увидел, что привлекло всеобщее внимание. У подножия мраморной лестницы появилась огромная вывеска, гласившая:
«Внимание!! Турнир Трёх Волшебников всё ближе!! Хогвартс встречает гостей!!
Делегации представителей школ-участниц турнира Бобатон и Дурмстранг прибудут в пятницу 30 октября. Занятия в этот день будут сокращены на полчаса.
К шести вечера все учащиеся должны оставить портфели и учебники в помещениях своих факультетов, и собраться перед замком для встречи гостей.
В честь приезда делегаций в тот же вечер в Большом зале состоится торжественный ужин».
Через неделю все, как и было обещано, стояли перед воротами Хогвартса, ожидая появления иностранных гостей.
Волнение, кажется, охватило всех без исключения. Преподаватели суетились, постоянно делая замечания студентам, ученики переговаривались излишне громкими голосами. Девушки без умолку обсуждали свой внешний вид – многие и правда превзошли сами себя в стремлении выглядеть соответственно случаю – при том, что творить свой облик им предстояло на основе обязательной школьной формы. Выглядело это, надо сказать, весьма забавно.
- Делегация Бобатона! – объявил Дамблдор, и сразу же толпа затихла, стараясь разглядеть в темноте осеннего вечера то, что дало директору основание говорить, что первая группа гостей близко.
- Летят по воздуху, - сказала Пэнси, указывая на растущее в размерах пятнышко, появившееся в небе. Она пробралась вперёд, стараясь разглядеть, чем же на самом деле это пятнышко является.
Я остался стоять, кутаясь в мантию. В другое время я бы уже махнул на всё рукой, и вернулся в гостиную – отогреваться горячим чаем, но посмотреть на бобатонцев, а, особенно, на дурмстранговцев стоило того, чтобы немного подрожать от холода.
Пятнышко постепенно расплылось, потом стало чётче, увеличилось, и превратилось в карету, влекомую двенадцатью крылатыми лошадьми.
Кони были огромными. Когда они попали в лучи света, льющиеся из окон замка, их шкуры и гривы сверкнули золотом.
- Какие красавцы! – раздался негромкий голос у меня за плечом. Я оглянулся: там стояла Леона. Ветер, создаваемой стремительно летящей каретой, скинул капюшон с головы испанки, и её шикарные чёрные прямые волосы дождём хлынули ей на плечи. – Правда, я предпочитаю вороную масть, - улыбнулась де ла Сона, чуть касаясь моего локтя.
Копыта лошадей и колёса кареты, тем временем, коснулись земли. Дверца, украшенная по-французски изящным гербом – две перекрещенные золотые волшебные палочки, испускающие искры, на голубом фоне – распахнулась, на землю легко спрыгнул юноша в шёлковой лазурной мантии, и наколдовал золотую лесенку.
Затем из кареты вышла женщина, которую я сразу узнал, хотя мне ни разу не доводилось её видеть. Как-то раз я с родителями гостил у наших французских родственников. Дочь последних, лишь недавно закончившая Бобатон, рассказывала, что директором школы стала сущая великанша. Так что женщина эта не могла быть никем иным, кроме как мадам Максим – главой Бобатона. Эту мою догадку тут же подтвердило приветствие Дамблдора, обращённое к гостье.
Вслед за своим директором из кареты начали выбираться студенты Бобатона. Я одновременно залюбовался их изящными манерами, а с другой пожалел – едва оказавшись на улице, большинство их начало дрожать в своей несомненно красивой, но тонкой шёлковой школьной форме. Впрочем, будучи одет гораздо теплее, в замерзании я был в полной мере с ними солидарен….
Бобатонцы, возглавляемые мадам Максим, спешили укрыться от ветра за стенами замка. Нам же предстояло дожидаться вторую делегацию – дурмстранговцев.
Огромный, чёрный корабль медленно и торжественно поднялся из тёмной воды озера. Выглянувшая из-за туч луна посеребрила капли воды, оставшиеся на его мачтах.
- А что ты скажешь об этом, Леона? – подмигнул я испанке, пользуясь тем, что вернувшаяся было ко мне Пэнси снова убежала вперёд – разглядывать следующих гостей.
- Скажу, что славяне благоразумнее французов, - улыбнулась она, и я не мог с ней не согласиться: корабль подплыл к берегу, и с него начали спускаться люди, с ног до головы укутанные в меха.
- Крам… там Виктор Крам… - пробежало вдруг по рядам хогвартсцев.
Однако больше, чем болгарский ловец, меня интересовал директор Дурмстранга. Игорь Каркаров приветствовал Дамблдора раньше, чем подошёл к нему, издалека закричав, сколь рад видеть руководителя Хогвартса.
- Странно, - сказал я Леоне. – Отец всегда благосклонно отзывался о Дурмстранге. Но что-то этот Каркаров уж больно любезничает с Дамблдором, словно тот ему родственник. Кстати, они и внешне похожи…
Про себя я подумал ещё о том, что, насколько я помнил, Каркаров был раскаявшимся Пожирателем Смерти. Не то, чтобы таких было мало – «раскаявшимися» числились и профессор Снейп, и тот же Тирон Нотт, а мой отец и вовсе был «пострадавшим от наложенного Тем-кого-нельзя-называть заклятия Подвластья». Но говорили, что горестно стенающий над своей ошибкой Каркаров заодно указал аврорам достаточное количество других магов, с которых, по его мнению, следовало потребовать осознания вины. Впрочем, чего ещё можно было ожидать от человека с внешностью Дамблдора?
- Возможно, он просто предусмотрителен, - сказала Леона. – А что твоего отца так привлекает в Дурмстранге? Пока мне доводилось слышать лишь отрицательные отзывы о той школе. Говорят, там упор делается на Тёмную магию…
Я скривил губы:
- Готов поспорить, что ты это слышала не от слизеринцев.
- Да, именно так, - в её глазах мелькнули озорные огненные искры. – Но меня интересует твоё мнение. И ты не ответил на мой вопрос.
- Да, отец, и я тоже, не видим ничего ужасного в том, чтобы изучать Тёмную магию, - сказал я. – Это ведь просто одна из сфер волшебной науки.
- Я думаю так же, - согласилась Леона. – Знаешь, я вот, к примеру, очень интересуюсь предметами Тёмной магии. Ну, знаешь, всякими там заколдованными артефактами…лучше – старинными…
- Возвращаемся в школу! – профессор Снейп принялся строить слизеринцев, чтобы отвести их на пир в честь приезда делегаций.
- Позже поговорим, - улыбнулся я Леоне, и, чтобы она не обиделась, быстро поцеловал ей руку.
- Как вы учтивы, мистер Малфой, - девушке явно понравилось такое обхождение. Но я не успел ответить – подошёл Снейп, и Леоне пришлось идти к своим пятикурсникам.
Гостей в итоге оказалось не так уж и много – от силы по десять-пятнадцать студентов от каждой школы, плюс их директора. Продрогшие бобатонцы, ёжась от холода, побыстрее проскользнули по залу, и расположились за столом Равенкло.
Дурмстранговцы шли медленно, оглядывая зал и его убранство. Они скинули шубы, оставшись в алых мантиях из плотной ткани.
Шепоток «Крам, Крам» продолжал разноситься по рядам, пока Виктор шёл по залу. Гриффиндорцы, кажется, готовы были выпрыгнуть из штанов, чтобы только заполучить дурмстранговцев к себе. Интересно, куда только подевалась праведная ненависть к приверженцам Тёмной науки? Но те, боязливо покосившись на проявляющих такую бурную заинтересованность в их персонах, предпочли принять вежливое приглашение Мариуса Розира и ещё нескольких старшекурсников, и оказались за столом Слизерина.
Виктор Крам расположился прямо напротив меня. Я с интересом скользнул по нему взглядом, к сожалению, понимая, что откровенное разглядывание будет весьма невежливым.
Болгарский ловец был угрюм, несколько нескладен – глядя на него на земле, сложно было поверить в то, что он способен выделывать в воздухе, - и, вдобавок, явно простужен. Я не был его горячим почитателем, но случай подкидывал мне возможность оценить, чего стоит мировая знаменитость.
- Будьте здоровы, - пожелал я, когда болгарин со страдальческим выражением лица переводил дыхание после охватившего его чиха.
- Благодарю, - ответил он со странным, грубоватым акцентом.
- Моё имя Малфой. Драко Малфой, - представился я. – Я видел вашу последнюю игру на Чемпионате Мира по квиддичу. Кажется, вы превзошли сами себя. Знаете, я всегда очень внимательно слежу за техникой ваших полётов – я ведь и сам играю в одной из четырёх хогвартских сборных…
- Рад знакомству, Драко, - охрипшим голосом, слегка растеряно ответил Крам. – Так значит, вы Ловец?
- Да, - с улыбкой подтвердил я.
- А где вы тренируетесь? – вот теперь Виктор однозначно заинтересовался. – В Хогвартсе есть стадион?
- Разумеется, - краем глаза я с наслаждением наблюдал за Крэббом и Гойлом, раскрывшими рты от удивления, что я так запросто болтаю с Крамом. – Но, к сожалению, соревнования по квиддичу в этом году в Хогвартсе отменили из-за Турнира….надеюсь, это не сократит количество тренировок – ведь так не хочется терять навык.
- Да, вы правы, нельзя прерывать тренировки, - серьёзно согласился Виктор. – Это сразу сказывается на качестве игры. Я сам не очень рад, что с нами не поехал мой тренер по квиддичу, но вы сообщили мне хорошую новость, что в Хогвартсе есть, где заниматься. Вы можете потом показать мне стадион?
- Обязательно покажу, - мне, в общем-то, того и надо было – если бы Виктор стал тренироваться вместе со слизеринской командой (что я ему тут же и предложил), я смог бы у него кое-чему научиться. Вдобавок, это бы так взбесило гриффиндорцев…
Пока мы говорили с Крамом, в зале появились двое уже знакомых мне представителей Министерства Магии – Бартемиус Крауч и Людо Бэгмэн.
Когда ужин закончился, и угощение исчезло со столов, Дамблдор поднялся со своего места, и объявил, что с сегодняшнего дня Турнир Трёх Волшебников объявляется открытым.
То, что он говорил, было мне в общем-то уже известно и от отца, и после летних разговоров за ужином с Краучем и Фаджем.
Сообщив о возрастном ограничении (по которому участвовать в турнире могли только наши шести- и семикурсники), Дамблдор достал, наконец, Кубок Огня – простую, деревянную чашу, в которой плясали язычки магического белого пламени:
- В этот Кубок тот, кто желает стать чемпионом Турнира, должен кинуть листок пергамента с написанным на нём именем и названием школы претендента. На раздумья вам даётся двадцать четыре часа. Завтра вечером, во время пира в честь Хэлуина, Кубок выдаст три имени тех, кто примет участие в состязании. И помните – после того, как эти имена будут названы, чемпионы уже не смогут изменить своё решение и отказаться от участия в Турнире. Сегодня же Кубок будет установлен в холле Хогвартса, в свободном доступе для всех желающих, кто уже достиг семнадцати лет. Чтобы другие не поддались искушению кинуть в Кубок своё имя, я проведу Возрастную Черту. Теперь я объявляю торжественный ужин закрытым, и жду нашей завтрашней встречи.
- Драко, слушай, а что это за значок на мантии у Грэйнджер? – хихикнула Пэнси, когда мы выходили из зала, и грязнокровка прошмыгнула мимо.
Я пригляделся и захохотал:
- З.А.Д. Интересно, оно обозначает то, что написано, или всё же Заучка Абсолютнейшая Доказано?
- И то, и другое. Ну что, будешь пытаться кинуть в кубок своё имя?
- Зачем? – я пожал плечами. – Не вижу смысла.
- А Забини собирается, - шепнула Паркинсон.
- Вот как?
- Да. Он, между прочим, расхвастался твоей Леоне, что Кубок его выберет.
- С каких это пор она стала моей? – фыркнул я. Мы дошли до слизеринской гостиной.
- Спокойной ночи, Драко, - Пэнси привстала на мысочки, чтобы меня поцеловать. Но позади неё я увидел Леону у дверей женской спальни, помахавшую мне рукой. В последний момент я чуть наклонил голову, и поцелуй Пэнси, скользнув мимо моих губ, коснулся лишь моей щеки.
Жертвы любви и справедливости
Хогвартс. Осень, 4 курс
Даже если бы впоследствии я так и не узнал, каким образом имя Гарри Поттера попало в Кубок огня, сам факт, что наша во всех отношениях непревзойдённая достопримечательность стала участником Турнира Трёх Волшебников, едва ли мог удивить.
Сказать, что избрание Поттера многих взбесило, означало бы непростительно погрешить против истины. Гриффиндорского выскочку единовременно возненавидела вся школа, за исключением, разве что, его сокурсников, а за компанию иностранные гости.
Он стал четвёртым участником Турнира, указав в заявке несуществующую школу (чтобы оказаться от неё единственным претендентом, которого и выбрал Кубок за отсутствием других вариантов), и все сочли, что очкарик зарвался окончательно. По общему мнению, ему была невыносима мысль, что кто-то хоть в чём-то его обойдёт, и он сразу же исключил возможность поражения, наплевав на очевидность и топорность своего обмана и воспользовавшись тем, что оспорить выбор Кубка Огня нельзя.
Школа бурлила от праведного гнева, а я готов был ходить на ушах от злорадства. Мой враг рыл себе могилу, все вокруг с удовольствием ему в этом помогали, а мне для этого не пришлось даже пальцем шевельнуть.
Однако я не мог удержаться и не подлить маслица в огонь. Я понимал, что сейчас попытку куснуть Поттера подхватят все, в особенности, если замаскировать её под справедливое возмездие. Воспоминание о странном значке на мантии Грэйнджер навели меня на весёлую мысль…которую, впрочем, надо было предварительно обсудить с изобретательной Пэнси.
С этой мыслью я вернулся в слизеринскую гостиную вечером воскресенья, когда вдруг увидел, что нас посетили гости. Точнее, одна гостья.
Незнакомая мне девушка в бобатонской шёлковой мантии мило беседовала с Пэнси и Милисентой на ломаном английском. У француженки были пушистые русые волосы до плеч, серо-зелёные глаза, симпатичные округлые черты лица и несколько мальчишеская фигура.
Я подошёл и прислушался. Судя по всему, Паркинсон уже успела посвятить гостью в подробности школьной биографии Поттера.
- Ваш Поттер… я только третий день в Огвартсе, а он уше успель стать мне противень! – сетовала бобатонка. – Как только ви терпеть его….
- Bon soir, - поприветствовал я гостью, подходя к девушкам. - Je suis très content de vous voir. Je m’appelle Draco. Et vous??* (Я очень рад видеть вас. Моё имя Драко. А как зовут вас?)
- Enchanté, Draco*, (Очень приятно, Драко) - ответила она. – Ви можеть говорить по-английски, я бы хотель..хотела улучшить своё умение разговаривать по-вашему. Меня зовуть Шанталь Себир. Я не могла би участвовать в Турнире, мне ещё неть семнадцать, но я возмущен… возмущена виходкой вашего Поттера.
- Шанталь приехала вместе со своим старшим братом, - вмешалась Пэнси. – Он подавал заявку, но выбрали не его, а Флёр де Лакур – она лучшая ученица Бобатона. Шанталь говорит, они хотели даже уехать домой, посчитав, что в Хогвартсе их оскорбили, но остались поддерживать Флёр.
- Я считаю, что Поттер оскорбил Ховартс в не меньшей степени, - заявил я, устраиваясь в свободном кресле. – Но раз учителя не могут навести порядок из-за магических свойств Кубка, никто ведь не мешает нам самим проучить выскочку?
- Драко, - усмехнулась Пэнси, - Пафос твоей речи явно указывает на то, что ты задумал что-то нехорошее.
- Почему же нехорошее? – искренне удивился я, насмешив подругу ещё больше. Шанталь слушала меня внимательно, в отличие от Пэнси не подозревая об истинных мотивах моего намерения. – Я всего лишь считаю, что надо активнее поддерживать настоящих чемпионов. Хогвартсу – Седрика Диггори, Бобатону – Флёр де Лакур, а Дурмстрангу – Виктора Крама….
- Крама и Хогвартс поддержит, - хихикнула Пэнси.
- Флёр де Лакур тоже, - подмигнул я ей, вспоминая красивую чемпионку, поначалу принятую мной за вейлу. Паркинсон ревниво поморщилась, а я продолжил: - Так вот, у меня, к примеру, родилась идея сделать плакаты, а лучше – значки, с пожеланиями победы чемпионам и протестом против выходки Поттера.
- Значки? – Пэнси насмешливо приподняла тонкие брови. – Не у Грэйнджер ли ты идею позаимствовал?
- У неё, - кивнул я. – А что, идея неплоха. Можно написать на них что-нибудь вроде: «Желаем Седрику победы, а Поттер….» - я запнулся, не придумав подходящей рифмы. Но девушки и так меня поняли.
- Мне тоше нравится этот идея, - одобрила Шанталь, недобро сузив глаза. – Я посоветую её моему брату…. Если будете делать значки, дайте и нам несколько, только с именемь Флёр.
Я довольно расправил манжеты рубашки, выбивающиеся из-под рукавов мантии. В гостиную стремительно вошёл Забини – и сразу как-то сник, постаравшись как можно быстрее пройти мимо нас в спальню. Видимо, после неудачи с Кубком Огня растаял его последний шанс произвести впечатление на Леону де ла Сону.
Последующие две недели я от всей души наслаждался мучениями знаменитого Поттера. Совместными усилиями с Паркинсон мы утвердили форму и текстовое содержание значков, наколдовали один в качестве образца, и теперь ждали, пока он размножится в специальном растворе. Но даже держа в рукаве такой козырь, я не мог удержаться от колкостей в адрес гриффиндорца – тем более, что моё красноречие как никогда пользовалось успехом со стороны окружающих. Крэбб, Гойл, а вслед за ними и некоторые другие слизеринцы с моей лёгкой руки обзавелись красно-жёлтыми блокнотиками и такими же карандашами, и теперь, при приближении недочемпиона выхватывали их и начинали требовать у него автограф. Если рядом находилась Пэнси, она вежливо уточняла, что автограф требуется срочно, так как после первого испытания будет затруднительно получить его у безвременно почившей знаменитости.
Мы разошлись не на шутку, чуть ли не впервые чувствуя несомненную поддержку со стороны студентов не только своего, но и других факультетов. Особенный цирк начинался на уроках Хагрида (где вообще никто не собирался заниматься делом) и зельеварении (где профессор Снейп абсолютно не возражал против воспитательных санкций слизеринцев в адрес Поттера, при условии соблюдения нами тишины в классе).
Дело кончилось тем, что мы украли у лесничего одного из соплохвостов (к счастью, горе-преподаватель успел просветить нас на тему, за какое именно место цеплять их на поводок), и уже собирались сотворить с его помощью что-нибудь особенно выдающееся – но тут, наконец, подоспели значки.
- Прелесть, неправда ли? – спросил я у Пэнси, любовно полируя свой новенький значок кусочком бархата. На гладкой поверхности значка горели изящные, но чёткие буквы: «Победы мы Седрику будем желать!»
- Очаровательно, - хихикнула она, и слегка коснулась края значка. Красные буквы сменились зелёными: «А Поттер умеет только вонять». Надпись была весьма грубой, но когда мы раздали значки желающим, последние пришли в неописуемый восторг. Шанталь, как и хотела, забрала десяток значков для бобатонцев, переколдовав имя Седрика на имя Флёр.
Теперь оставалось главное: проверить нашу задумку в действии.
В пятницу на сдвоенные занятия по зельеварению четвёртый курс Слизерина явился со значками на мантиях. Поттер и Грэйнджер, подойдя к нам настолько, что смогли прочитать надписи, встали, как вкопанные и вытаращили глаза.
- Нравится? – почти ласково улыбнулся я, наслаждаясь видом их шока. – А это ещё не всё. Можно ещё вот так…. – я нажал на край значка, и включил вторую надпись.
- Как смешно, - фыркнула наконец очнувшаяся Грэйнджер. – Просто на редкость остроумно.
- Благодарю, - ничуть не смутился я, и извлёк из-под мантии второй значок. – Могу тебе дать такой же, у нас их много…. Ой, - я демонстративно сморщился и брезгливо отдёрнул руку, - только меня не касайся. Я недавно мыл руки, не хочу испачкаться о грязнокровку.
Пэнси покатилась со смеху, а Грэйнджер вспыхнула до корней волос.
- Мерзкий хорёк! – заорал Поттер, выхватывая палочку. В отличие от его драгоценной заучки, гриффиндорец был бледен, как полотно.
Я сделал предупреждающий знак рукой Крэббу и Гойлу, и показательно неторопливо извлёк свою палочку:
- Во-первых, горностай. Уроки Хагрида явно не идут тебе на пользу, Поттер: различать животных ты так и не научился. Во-вторых, с удовольствием проверю, на что ты способен, когда рядом нет твоего одноглазого защитничка.
Поттер среагировал выпадом палочки:
- Фурункулус!
- Дантисимус! – моментально отпарировал я, уклонившись от летящего в меня заклятия.
Но героический Поттер успел спрятаться за спину грязнокровки – луч моего заклинания ударил в неё. Где-то позади меня взвыл Гойл – очевидно, предназначавшийся мне Фурункулус достался ему.
- Что здесь происходит? – тихий, но не сулящий ничего хорошего голос Снейпа заставил нас с Поттером моментально спрятать палочки. Мои однокурсники расступились, пропуская декана вперёд, после чего принялись наперебой объяснять ему, что знаменитость со шрамом взбесилась и кидается на людей.
- Мистер Малфой, объясните, что произошло, - велел крёстный, резким жестом приказывая остальным замолчать.
- Поттер напал на меня, сэр, - честно ответил я. – Мне пришлось защищаться.
- Неправда! Мы атаковали друг друга одновременно! – воскликнул Поттер. Разумеется, Снейп и не подумал его слушать:
- Продолжайте, Драко.
- Я увернулся от его заклятия, но оно попало в Гойла, - сообщил я, с беспокойством поглядывая на друга. На лицо Грегори уже было страшно смотреть – оно покрылось волдырями и нарывами. Профессор бегло взглянул на пострадавшего, и сразу же велел ему идти к мадам Помфри, а затем снова обернулся ко мне, чтобы что-то сказать. Но тут его за рукав дёрнул непонятно откуда взявшийся Рон Уизли:
- А Малфой попал в Гермиону! Посмотрите на неё!
Я слегка заволновался – это было правдой. Уизли подтащил грязнокровку к Снейпу, и заставил её убрать от лица руки. Я восхищённо ахнул, а за спиной у меня раздалось тщательно сдавливаемое хихикание: заклятие роста зубов удалось на славу – огромным, за считанные минуты отросшим до самого воротника резцам Грэйнджер позавидовал бы самый матёрый бобр.
Пару мгновений Снейп смотрел на гриффиндорку, а потом, будто ничего не случилось, пожал плечами и выдал:
- Не вижу ничего необычного.
Боюсь, что в такой ситуации не хватило бы выдержки даже у моего отца. Я захохотал в голос, боясь, что иначе лопну от рвущегося наружу смеха. Грэйнджер стремительно развернулась, и унеслась прочь от кабинета зельеварения. Поттер с Уизли накинулись на Снейпа, пытаясь что-то ему доказать, но тот холодно осадил их, оштрафовал Гриффиндор на пятьдесят баллов, и пригрозил обоим недельными взысканиями.
Постанывая, так как хохотать уже не было сил, я всё же сумел нажать на значок, и перед тем, как зайти в класс, ещё раз продемонстрировал Поттеру надпись в его честь.
- Драко! Это просто великолепно! – восклицала Паркинсон по дороге в общую гостиную после занятий.
- Снейп великолепен, - улыбался я. – Не, ну это же надо… не моргнув глазом! «Не вижу ничего необычного…»
- Он бы ещё попросил объяснить, что именно изменилось во внешности Грэйнджер!
- Он практически это и сделал. Жаль, самолюбие Поттера сейчас будет восстановлено – представляешь, его даже сняли с урока ради того, чтобы он дал интервью прессе…
В этот момент Пэнси увидела направляющуюся к нам Шанталь:
- Bon jour!
- Bon jour, - улыбнулась француженка, подходя к нам. На её мантии светился значок в честь Флёр. Буквы бобатонцы переколдовали на голубые, и добавили миниатюрное изображение своей чемпионки. – Как ваши дела, друзья? Я раздаль…раздала значки. Всем ошень понравилось. Надо ещё поговорить с теми, кто приехаль из Дурмстранга. Будет хорошо, если нас поддержит Викторь Крам и остальные.
- А у нас сейчас такое веселье было, - Пэнси принялась рассказывать о происшествии с Грэйнджер. Но Шанталь не засмеялась. Вместо этого она с возмущением обратилась ко мне:
- Драко Малфой! Ты просто… - она замялась, подбирая английские слова, но потом сдалась и сказала по-французски: - un petit salaud* (Маленький негодяй)! Это нехорошо! Что тебе сделаль девушка, и вашему профессору Снейпу! Если би ви сотвориль это с Поттером, я бы смея..лась, но так…
- Шанталь, ладно тебе, - примирительно заговорил я. – Я и целился в Поттера, кто же знал, что он отскочит за спину подруги.
- Ах, вот какь, - кажется, эта фраза подействовала на бобатонку. – Но ваш профессор…. Это просто подло, какой бы ни была Гермийона…
- По-твоему, было бы лучше, если бы он встал на сторону наших врагов, и наказал собственный факультет? – я изобразил искреннее недоумение. – Из-за какой-то грязнокровки?
Пэнси вдруг дёрнула меня за рукав, но прежде, чем я успел понять, в чем дело, Себир притихла:
- Я не говориль…не говорила, что надо наказать факультет… Я говориль, что нельзя унижать девушку, которой и так било плохо…
- Её не унижали, - я пожал плечами. – Это была просто шутка.
- Ничего себе шутка…
- С Грэйнджер всё будет в порядке, - я уже начал раздражаться. – Уберут ей зубы.
Шанталь быстро взглянула на меня – и вдруг улыбнулась:
- Что, все?
Моё раздражение моментально прошло. Я кивнул, а Шанталь слегка коснулась моей руки:
- Не обижайся. Я это говориль просто из женской солидарность.
- Поосторожнее с солидарностью, - предупредил я. – Ничего. Всё в порядке, я не обижен.
Пэнси, стоявшая рядом, облегченно вздохнула:
- Шанталь, пойдём лучше в гостиную. В коридоре разговаривать не удобно.
Последующие за этим случаем две недели прошли не менее весело. В «Ежедневном пророке» вышло то самое интервью, которое Поттер давал Рите Скиттер во время урока зельеварения. Сочинением скандально известной журналистки Хогвартс просто зачитывался и цитировал наизусть особенно яркие пассажи вроде «Гарри признался, что до сих пор плачет по ночам о своей нелёгкой судьбе» и «Гермиона Грэйнджер, одна из самых привлекательных девушек Хогвартса, вскружила голову юному чемпиону Турнира Трёх Волшебников». Последняя фраза особенно впечатлила Паркинсон, которая, прочтя интервью, резонно заметила, что «девушек Хогвартса» следовало заменить на «бурундуков из окружающих Хогвартс лесов».
Таким образом, возрождение уязвлённой слизеринскими значками гордыни Поттера явно откладывалось. Появляясь на людях, уже-пожалевший-что-вообще-выжил мальчик начал сутулиться, съёживаться и стремиться как можно скорее нырнуть в какой-нибудь немноголюдный и плохо освещаемый закоулок.
Между тем приближалось первое соревнование. Любопытство так и подмывало меня узнать, что же приготовили для чемпионов. В один прекрасный момент я не выдержал, и наведался через слизеринский камин в Малфой-Мэнор, чтобы попытаться выспросить у отца интересующие меня подробности. В итоге, правда, добился лишь пространного рассуждения о том, что хотя Поттер по всем отзывам ученик слабый и мало что смыслит в магии, но если «хотя бы Хагрид обучил его уходу за «милыми» домашними животными, такими, как, например, драконы….то кое с чем он имеет шанс справиться».
Из всего этого я сделал вывод, что драконы на турнире будут. Правда, в каком качестве и количестве пока было не понятно. На всякий случай, не желая разбалтывать всем и каждому полученную от отца информацию, я мысленно желал огнедышащим ящеркам приятного аппетита.
За несколько дней до первого испытания Турнира Трёх Волшебников назначили поход в Хогсмид. Я ликовал. Поттер, драконы и всё прочее мгновенно перестали существовать, как только я осознал, что наконец-то дождался прогулки с Леоной, и только с ней, нескольких часов вдвоем, во время которых нам никто не помешает и ни от кого не придётся прятаться.
Впервые за время знакомства с Салазаром я не предупредил его о своем появлении в Хогсмиде. Я знал, что учитель, по своему обыкновению, не задержит меня дольше обычных двух часов, но даже на это недолгое время мне было жаль сокращать долгожданное свидание.
До Хогсмида мы с Леоной добирались по отдельности: она – со своими пятикурсниками, я – с Пэнси, Крэббом и Гойлом. Отделаться от друзей было не сложно: они уже привыкли к моим отлучкам во время подобных прогулок. Куда труднее было заставить себя сохранять обычную спокойную непринуждённость, в то время как хотелось сорваться с места и чуть ли не бегом бежать к месту назначенной встречи.
С Леоной мы встретились на одной из окраинных улочек, где вероятность столкнуться с кем-то, кроме местных жителей, была мала.
Испанка шла по тонкому первому снегу, и её алые сапожки на каблуке ярко выделялись на фоне стремительно тускнеющей белизны. Искорки снежинок падали на ухоженные черные волосы и изящный алый цветок, которым Леона, по своему обыкновению, подколола одну прядь, а в глазах, особенно ярких из-за смуглости кожи, как никогда чётко был виден огненный отсвет.
Девушка была так хороша, что я любовался бы ею бесконечно – если бы мог позволить себе забыть, что я сейчас далеко не сторонний наблюдатель. Присутствие Леоны каждый раз заставляло меня вспоминать все манеры и привычки, к которым меня настойчиво приучали с самого детства, и которые были востребованы в светской жизни – но обычно забывались за ненадобностью в жизни школьной.
Я поцеловал ей руку, затянутую в тонкую перчатку, а потом так и не смог её отпустить. Леона улыбнулась, и спросила, куда мы пойдём.
Через полчаса мы уже сидели в небольшой приятной чайной, наполненной душистыми ароматами, и тихо беседовали о чем-то даже весьма интересном, но этот разговор вспоминается мне лишь обрывками. Я утонул в огненном взгляде Леоны, и через собственное головокружение с трудом заставлял себя сохранять непринужденность и расслабленность любезного дружеского разговора. Мой взгляд невольно соскальзывал то на алые губы собеседницы, то ниже, в небольшой вырез её кружевной рубашки, края которого волнующе трепетали в такт её дыханию. Если бы в кафе мы были не одни, я бы уже потерял контроль над собой.
Это были совершенно новые для меня ощущения. Я помнил мгновения, когда близость Пэнси переставала позволять мне не касаться любимой девушки, когда первый же поцелуй становился настолько сладким, что прервать его отказался бы только безумец – но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что я сейчас чувствовал к Леоне. К Леоне, сидящей по другую сторону небольшого столика, позволявшей пока что лишь продолжать держать её изящную руку с длинными тонкими пальцами в своей.
- Я хотела спросить тебя, Драко, - произнесла Леона, чуть склоняясь ко мне.
- Спрашивай, - заворожено ответил я, делая над собой немалое усилие, чтобы наконец-то перевести взгляд с манящего меня кружевного выреза, приоткрывающего небольшой участок золотистой кожи, хотя бы на лицо испанки.
- Ты помнишь, я говорила тебе, что очень интересуюсь магическими древностями. Нас тогда прервали, и я не успела закончить, - Леона даже эти слова произносила так, что меня они сводили с ума сильнее, чем иное признание в любви, сказанное другим голосом. – Ты ведь происходишь из очень старинного рода. Наверняка, в вашей семье хранятся реликвии, и магические предметы из прошлых эпох? Быть может, ты мог бы рассказать мне о некоторых из них? Мне это было бы весьма любопытно.
- Да, хранятся… - я помнил, что в Малфой-Мэноре и ныне не обжитом родовом замке и правда было очень много вещей, о которых спрашивала Леона, но мысли упорно отказывались подкинуть мне образ хотя бы одной из них. Им гораздо больше нравилось вертеться вокруг собеседницы, и представлять её в иной обстановке, нежели теперешняя: например, в том самом старинном замке, на постели, среди белого шёлка и кружев….. Я встряхнул головой, удивляясь сам себе. Вспомнил о найденной в конце лета шкатулке из лавки Борджина, и, чтобы хоть как-то отвлечь себя от непрошенных мечтаний, и не дать догадаться о них Леоне, заговорил о находке.
К сожалению, знал я о ней ничтожно мало. Но де ла Сону это вполне устроило.
- Действительно, удивительный случай, - Леона слегка погладила меня по руке. – Было бы интересно взглянуть на шкатулку…но наверное, твой отец не разрешит, поэтому не буду просить. А ещё что-нибудь?
- Ещё есть проклятые вещи. Статуэтки, украшения, милые безделушки… - ободрённый леониным интересом, я стал легче вспоминать мельком попадавшиеся мне на глаза ценности. – К ним нельзя прикасаться. Пока я был маленький, меня не пускали в те комнаты, где они хранились. Впрочем, многие из них отец и сейчас держит под замком – коснёшься такой «безделушки» - и сойдёшь с ума, или начнёшь гнить заживо. А не коснуться очень трудно – многие из них источают привлекающие чары…. Есть, правда, у меня и свой собственный темномагический артефакт.
- Вот как? – Леона подалась вперёд, и случайно зацепила рукой собственную палочку, лежащую на столе. Палочка покатилась, и свалилась мне под ноги. – Ой! Драко, передай мне её, пожалуйста, - попросила расстроенная собственной неловкостью девушка.
- Да, конечно, - я быстро наклонился за палочкой, поднял её и отдал хозяйке. И тут почувствовал странное ощущение на кончиках пальцев. – Что это? Испачкался в каком-то золотом порошке….- я пожал плечами, и вытер руку салфеткой.
- Так какой же артефакт? – спросила уже вновь улыбающаяся Леона.
- Рука Славы….
Со старинных вещичек разговор перешёл на семейные традиции, которых, как оказалось, было в достатке и у Малфоев, и у де ла Сона. Мы сравнивали их, удивлялись – уж слишком не совпадали взгляды испанских и английских магических родов. Заговорили о фехтовании, которое для магов давно потеряло смысл как боевая наука, но продолжало оставаться уважаемым искусством. Оказалось, что и Леона, и я испытываем определённую страсть к холодному оружию, и оба немного учились навыкам обращения с ним.
А затем… мы вдруг оба умолкли. Недопитый фруктовый чай остывал в чашках, а мы смотрели глаза в глаза, не испытывая ни малейшего неудобства от наступившей тишины.
- Драко… - почти прошептала Леона. – Я никогда не думала, что найду за пределами дома кого-то, с кем будет так легко и тепло, как с тобой… Я не хочу, чтобы этот день когда-нибудь кончался….
- Я тоже… - только и смог ответить я. От этих слов и этого голоса в глазах темнело. Я, не осознавая, что делаю, наклонился к Леоне – и лишь через несколько мгновений осознал, что целую её, вдыхая мятный аромат, оставшийся на её губах от недавно выпитого зелёного чая.
Не знаю, сколько это длилась, но в конце концов Леона мягко отстранилась от меня. Словно сквозь плотную завесу тумана, до меня донеслись её слова:
- Нам пора идти.
Ещё не вполне очнувшись, я машинально расплатился с хозяйкой заведения за угощение, помог Леоне одеть уличную мантию, подал ей руку, когда мы спускались по ступенькам, выходя из чайной.
Холодный ноябрьский воздух немного отрезвил меня. Подошло время расходиться – увы, но совместное с де ла Соной возвращение в Хогвартс было чревато вполне оправданным возмущением Пэнси. Впрочем…. Теперь я уже не был уверен, что меня действительно заботит, сохранятся ли отношения с Паркинсон.
Мы с Леоной разошлись, не прощаясь. Я остался стоять посреди улицы, испытывая одновременно восторг и слабость, огорчение и желание вернуть испанку к себе сейчас же, сию секунду….
Странно, но в тот день Леону я уже не видел. Испанка не вышла, по своему обыкновению, в общую гостиную, не попалась мне в коридоре. Я даже начал волноваться, и подумывал уже наведаться в женскую спальню пятикурсниц, чтобы проверить, всё ли в порядке с де ла Соной, как вдруг появился розовый мотылёк.
Насекомое покружилось по гостиной, и устремилось ко мне, затем упало передо мной на стол, рассыпавшись золотистой пыльцой. Пыльца на мгновение сложилась в буквы, которые исчезли, стоило мне прочитать послание:
«Приходи завтра ночью ко мне. Леона»
- Что там у тебя? – будто почувствовав что-то неладное, Пэнси отвлеклась от изучаемого конспекта, и пристально посмотрела на меня.
- Письмо, кажется, - голос Забини раздался прямо у меня над ухом, заставив меня вздрогнуть: я не слышал, как однокурсник ко мне подошёл. Оставалось только надеяться, что он послания не прочитал.
- Да, - я недобро взглянул на него. – Короткие однострочные записки проще и удобнее передавать так, чем гонять сов. Это напоминание об одном важном деле из дома.
- Ах вот как, - с непонятной интонацией изрек Забини. – Да, дела из дома – это очень важно….
Он развернулся на каблуках, и ушёл в спальню. Пэнси тревожно смотрела на меня. Не выдержав, я отвёл взгляд.
Все уже давно спали, а я, не в силах сомкнуть глаз от собственного сладкого и одновременно изматывающего сердцебиения, сидел на подоконнике, закутавшись в мантию, и бесконечно долго пытался разглядеть в непроглядной тьме за окном хоть что-нибудь.
Так я и встретил рассвет.
Удивительно, но после бессонной ночи спать мне по-прежнему не хотелось. Время тянулось невыносимо медленно, день казался убийственно скучным. Я не мог сосредоточиться не то, что на занятиях, но даже на обычных коротких разговорах с однокурсниками, не замечал заплаканной Пэнси, которая почему-то сторонилась меня. Час отбоя я встретил, как глоток родниковой воды после долгого пребывания в жаре. А дальше считал минуты до момента, когда заснут мои соседи по комнате, и уже подумывал о том, чтобы применить на них усыпляющее заклинание – Забини, к примеру, ворочался до самого позднего времени.
Наконец, всё стихло. На всякий случай я выждал ещё полчаса, после чего осторожно, почти не дыша, выбрался из постели.
Перекинувшись в анимагическую форму, на полусогнутых лапках, прижимая уши и поминутно озираясь, я крался по гостиной в сторону девичьих спален. Не знаю, почему, но сегодня я особенно боялся попасться во время ночной вылазки.
К счастью, Леона оставила дверь приоткрытой. Испытывая немалое облегчение, я проскользнул внутрь… и уже через две минуты свернулся на коленях у испанки, с наслаждением подставляя ухо под её ласковые, ловкие пальцы.
- Какой милый зверёк, - сдерживая улыбку, говорила она. – Драко, Драко, но не желаешь ли ты наконец стать самим собой?
Слегка разочарованный, я спрыгнул на пол, и превратился в человека.
Леона сидела на постели, одетая лишь в тонкую ночную рубашку на бретельках, изящно закинув ногу на ногу. Плечи её скрывались под распущенными блестящими волосами, а загорелая кожа действительно отливала золотом. Я посмотрел на себя – золотистый порошок остался и на моих руках и одежде.
- Что это, Леона? – спросил я на всякий случай.
- Просто пудра, - она пожала плечами. – Не стой, присаживайся.
Я, смущаясь, осторожно опустился на самый край постели. Леона моментально придвинулась ко мне, и обвила меня руками за плечи.
- Здесь достаточно тепло, не стоит сидеть в одежде, - с этими словами она расстегнула застёжку, скрепляющую мою мантию у горла.
Мне и правда стало безумно жарко. Я снял мантию, и остался в одной рубашке. На ней рука Леоны, удержать которую я не решался, расстегнула несколько верхних пуговиц.
- Зачем?... – тихо спросил я, не понимая, что так сковывает меня, что я решительно ничего не соображаю, и не могу понять, что должен делать и что говорить.
- Так намного привлекательнее, - загадочно улыбнулась она. – Белая рубашка с расстёгнутым воротом, тонкий красивый юноша…. Это способно свести с ума любую женщину…. – последние слова она прошептала мне на ухо, слегка касаясь его влажными губами.
Пытаясь собрать последние остатки самоконтроля, я нашёл в себе силы задать вопрос:
- А… как ты узнала, что я могу прийти…. Я не говорил тебе, что я анимаг…
- Милый Драко, - она тихо засмеялась. – О твоих визитах к Пэнси болтают все девушки Слизерина… Но… не будем об этом…
Её рука гладила меня через тонкую ткань по груди, по животу, а затем, почти незаметно для меня, соскользнула вниз по рубашке, и вдруг нырнула за ремень брюк.
Я задохнулся. От прикосновения Леоны по телу прошла дрожь, а в глазах потемнело.
- Ты свёл меня с ума, Драко…. – шептала соблазнительница, совершенно лишая меня воли. – Теперь я хочу сделать то же самое с тобой….
Она попыталась расстегнуть мой ремень второй рукой. Я торопливо, неловкими пальцами стал ей помогать, стремясь освободиться от начавшей сильно мешаться одежды.
«Ну что же я… - стучало у меня в голове. – Очнись же… Нельзя так…. Надо ответить ей, она ведь этого ждёт…»
Справившись с головокружением и бессилием, я резко развернулся, ловя Леону в объятия, и вынуждая её лечь на спину. Её ногти несильно вцепились в мои плечи, и это прикосновение сквозь ткань было приятным.
Впрочем, через мгновение рубашка, брюки, и, наконец, Леонина сорочка полетели на пол. Каждый поцелуй девушки обжигал, каждое движение её рук вызывало острую судорогу, сводящую моё тело.
На краю сознания мелькали мысли, как восхитителен золотистый оттенок нежной кожи Леоны, как безупречны линии её фигуры……потом и они исчезли, оставив лишь желание, силы которого в другое время я бы испугался.
- Не могу больше….- как-то хрипло простонал я. Огненные глаза мягко улыбнулись, и я посчитал это разрешением.
Я не обратил внимания, что в этот момент за моей спиной скрипнула дверь. Только Леона подо мной вдруг замерла, глаза её сузились, словно от злости, и взгляд их устремился на что-то за моим плечом.
Холодный ужас нахлынул сразу. Я резко оглянулся.... и отпрянул от Леоны, не удержавшись, свалился с постели, к счастью, на мягкий ковёр, покрывающий пол спальни.
В лицо мне полетела моя мантия.
- Быстро одевайтесь. И чтобы через минуту духа вашего здесь не было.
Если бы крёстный кричал, ругал меня – я бы, наверное, быстрее бы пришёл в себя, и начал изобретать оправдания. Но сложно было в тот момент придумать что-то страшнее холодного голоса, чеканящего слова-приказания.
Дрожащими руками я натянул мантию, и схватил остальную свою одежду.
- Вон отсюда, – велел Снейп, указывая на дверь.
Я кинул быстрый взгляд на Леону – и даже остановился. Ни тени испуга или смущения не было на её лице. Напротив, она смотрела на профессора, улыбаясь загадочной и немного лукавой улыбкой, а одеяло, которым девушка лишь слегка прикрылась, медленно сползало под её рукой.
Снейп не дал мне опомниться. Впившись пальцами в моё плечо, он с силой вытолкнул меня из спальни.
Кошмары Драко
Дом Алексея Озерского в Лондоне. Хогвартс. Осень-зима, 4 курс
Ист-Энд. Некогда беднейший район Лондона, на протяжении долгих лет пользовавшийся исключительно дурной славой, бывший пристанищем для нищеты, иммигрантов, преступников, и Лорд знает какого ещё сброда. О здешних трущобах и невыносимых условиях для жизни ходили легенды.
Однако нынешние улицы и дома Ист-Энда не так уж разительно отличались от того, что можно было увидеть в иных, не самых престижных местах Лондона. Вот разве что мусор, гонимый ветром по мостовой, стены подворотен, разукрашенные надписями и рисунками особо неудовлетворённых жизнью уличных деятелей, и ещё то, что среди встреченных прохожих европейцы явно были в меньшинстве, усиливало и без того неприятное ощущение от пребывания в маггловском квартале как таковом.
Нет, всё же, уважающие себя волшебники даже в силу обстоятельств не согласятся поселиться здесь. Но чего можно ждать от мага, которому было угодно отказаться от преимуществ, даваемых его происхождением и способностями, и не создающего видимость маггловского существования, а действительно его ведущего? Порой просто не хватает зла: мало того, что безродные набрались таких власти и наглости, что указать им их место, не нарушив закон, уже нереально – так ещё и иные чистокровные настолько сходят с ума, что становятся хуже первых.
Впрочем, в данном случае речь идёт об иностранце, а их - Лорд разберёт. Сейчас, коли господину Озерскому угодно играть в магглов, придётся принять его правила.
Проходя мимо одной из огромных луж, коих на этой улице было в изобилии, Люциус Малфой мельком бросил взгляд на своё смутное в ней отражение. Слишком размытое, чтобы можно было различить что-то, кроме очертаний силуэта. Но Люциус и так знал, насколько он сейчас неузнаваем в облике молодого маггловского служащего, с невзрачным, не запоминающимся лицом, облаченного в скучный коричневый деловой костюм, и со старательно прилизанными короткими каштановыми волосами.
Маскарад был прост, но полезен. Во-первых, появление столь заметной во всех отношениях персоны, как Люциус, в совершенно нехарактерном для неё месте едва ли могло не привлечь внимания как магов, так и магглов. Во-вторых, самому Озерскому совершенно необязательно знать, кто на самом деле им заинтересовался. В-третьих, Малфой навел справки, и узнал о законном владельце шкатулки всё, что мог: старик как чумы боялся магов, зато с магглами поддерживал контакты, и с большей вероятностью пустит в дом одного из них. Чтобы обман не был раскрыт сразу же, помимо оборотного зелья Люциус выпил эликсир, маскирующий волшебные способности человека, и на время подправил собственные воспоминания, которые, в случае попытки Озерского применить легиллименцию, услужливо подтвердили бы нужную Малфою легенду. А уж после того, как последний пересечёт порог жилища русского волшебника, тому будет гораздо сложнее уйти от ответа. Под Веритасерумом выдавали свои секреты и более серьёзные личности, нежели выживший на старости лет из ума Алексей Озерский. Кстати, если бы зелье правды было распространено несколько больше, и Министерство не так открещивалось от его использования, интересуясь не столько деньгами, сколько истиной - многое могло бы пойти иначе, в том числе, в жизни самого Люциуса…. Впрочем, это сейчас лишние мысли.
Озерский жил в одном из немногих сохранившихся в Ист-Энде небольших георгианских домов. Судя по всему, хозяина не очень заботили условия и вид его обители: внешняя стена дома облупилась, по её левой стороне шла трещина, окна были наглухо занавешены изнутри плотной тканью.
Люциус подошёл к двери и позвонил в колокольчик. Ему пришлось повторить это ещё раз, так как дом отвечал по-прежнему мёртвой тишиной. Уже скривившись от неприятной мысли, что хозяин отсутствует, и время потрачено зря, Малфой собрался уходить – и тут услышал едва различимые шаркающие шаги, приближающиеся к двери с другой стороны. Потом заскрипела несмазанная петля, и на двери приоткрылось небольшое окошко.
- Кто здесь? – спросил каркающий старческий голос.
- Моё имя Джон Уиллет, - намерено торопливо, подражая манере неуверенных в себе, но тщательно желающих это скрыть юношей, представился Люциус. – Я корреспондент газеты «Лондонский курьер», но прибыл по частному вопросу. Могу я поговорить с мистером Озерским?
Последовало длительное молчание. Немного подождав, Малфой повторил вопрос.
- Озерский вас слушает. Изложите суть вопроса, - с недоверием ответили из-за двери.
Люциус сдержал удовлетворённую улыбку.
- Дело в том, что нашей газетой запланирован цикл статей о жизни русских иммигрантов в Великобритании. Очевидцев событий начала столетия осталось не много, но мне так повезло, что удалось найти вас… Если бы вы были столь любезны, что согласились бы побеседовать со мной и поделиться своими воспоминаниями!
Человек за дверью снова не ответил. Но и окошка не закрывал. Чувствовалось, что он сомневается, и Люциус пустил в ход безотказный козырь:
- Я мог бы посвятить вашим воспоминаниям отдельную статью. Осветить проблемы, которые, возможно, вы и ваши соотечественники, живущие в Лондоне, всё ещё продолжаете испытывать в связи с родиной. Наша газета организует сбор средств на поездку в Россию, или на улучшение условий жизни для вас.
Окошко закрылось, зато заскрипел отпираемый засов. Люциус отступил на шаг, позволяя двери открыться.
- Проходите, - сказал Озерский, разглядеть которого в темноте коридора пока не удавалось.
Люциус чуть сильнее сжал палочку, хитрым образом закреплённую в рукаве так, чтобы ею можно было колдовать, прикрывая кончик ладонью. Разумеется, слишком узнаваемая голова змеи, служившая одновременно и набалдашником трости, была предусмотрительно с палочки снята и оставлена в поместье. Дверь за спиной Малфоя медленно закрылась, когда тот прошёл внутрь дома, а замок звякнул, запираясь.
«А вы не настолько отказались от магии, как болтают, господин Озерский,» - отметил про себя Люциус.
Хозяин зажёг тусклую лампу, осветившую пыльный коридор, забитый какими-то шкафами и старой одеждой. Запах в доме был соответствующий – будто в сундуке старьевщика.
Наконец, Озерский повернулся к посетителю лицом. Возможно, когда-то русский маг был красив и представителен, но старость взяла своё. Сохранились осанка и правильные черты лица, но морщины, старческая измождённость, трясущиеся руки, редкие седые волосы, вдобавок спутанные и смятые, будто их обладатель только что встал с постели, вызывали желание назвать это всё одним точным словом «дряхлость». Вдобавок взгляд Озерского – беспокойный, бегающий, даже безумный, и одежда, столь же древняя и потёртая, как и её хозяин, завершали общее печальное впечатление.
- Так, значит, как называется ваша газета? – спросил хозяин, беспокойно оглядывая гостя. Люциус повторил название. И сразу же почувствовал, что Озерский пытается прощупать его мысли. Ну что же, мистер иммигрант, вот вам заготовленная пачка воспоминаний – наслаждайтесь. Нравится? Великолепно. О, пытаетесь копнуть глубже… не хочется вас огорчать, но в иные времена это и Тёмному Лорду в большинстве случаев не удавалось.
Кажется, Озерский остался удовлетворён результатом. Во всяком случае, он, наконец, предложил гостю проследовать за ним в комнату.
Гостиная выглядела ничуть не лучше прихожей. Дышать в ней было абсолютно нечем. Вдобавок, старьё, покрытое пылью и паутиной, доисторическая шкура волка на полу, полусьеденная молью, или просто уже истлевшая….отвратительно. Господин Озерский, ведь вы же князь, аристократ, чистокровный маг, в конце концов – как же вы до такого докатились?
- Присядьте, молодой человек, - велел Озерский, указывая на дряхлое кресло, которого и касаться-то было страшно. – Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной чаю прежде, чем мы перейдём к делу. Я одинокий старик, ко мне редко заходит даже почтальон, приносящий свежие газеты, не говоря уже о людях, с которыми можно завести приятную беседу…
Люциус, подавив отвращение, очень осторожно опустился в кресло. Дьявол с ним, всё равно этот костюм был заведён исключительно для нынешнего маскарада. По возвращении из дома Озерского можно будет приказать эльфам его сжечь. Где-нибудь подальше от поместья.
Едва только на столе появились две чашки чая, как вдруг Люциус ощутил неприятное, тянущее чувство опасности.
Озерский изобразил довольно жуткий желтозубый оскал, под которым, очевидно, подразумевалась любезная улыбка. Малфой поднёс к губам чашку… и сразу понял, что так насторожило его.
Как бездарно, господин Озерский. Простейшее отравляющее зелье, сладковатый запах которого распознает любой мало-мальски соображающий ученик Хогвартса после второго года обучения. Кого вы желаете отравить? Вы столь низкого мнения о современных магах? Или всё же поверили легенде, и зачем-то жаждете смерти ни в чем не повинного юноши-журналиста? Скорее, второе. Вот только какого фестрала вам это понадобилось, не ясно, разве что вы правда вовсе выжили из ума, и забыли, что если бы всё было так, как вам рассказал бедный Джон Уиллет, его начали бы искать сначала коллеги, а затем и маггловская полиция. Что бы вы тогда стали делать? Отбиваться магией, нарушая общепринятое соглашение о секретности? На оказание иного отпора ваших физических сил явно не хватит. Ну что же, вот теперь пора действовать.
Люциус сделал вид, что глотнул чая, и поставил чашку на столик. Белёсые глаза старика внимательно следили за лицом гостя. Но уже в следующее мгновение выражение предвкушения сменилось сначала изумлением, а затем паникой.
Несколько коротких взмахов рукой и привычная комбинация заклятий, спокойным, четким голосом:
- Силентио. Инкарцеро. Империо. Успокойтесь. Вы у себя дома. Я ваш друг, журналист, и вы рады дать мне интервью, и готовы отвечать на любые мои вопросы. Меньше всего на свете вы хотите причинить мне вред. Фините Инкарцеро. Молчите, пока я не задам вам первый вопрос. Фините Силентио. Сядьте в кресло. Возьмите чашку чая. Добавьте туда это, - Люциус протянул Озерскому флакон с Веритасерумом. – Пейте.
Дождавшись, пока появятся признаки того, что зелье правды сработало, Люциус начал задавать вопросы. Озерский отвечал не сразу – видно было, что какая-то часть его сознания отчаянно сопротивляется. Но Первое Непростительное в сочетании с Веритасерумом делали своё дело, превращая любые попытки освободиться в просто более медленную манеру разговора.
- Вы помните шкатулку и манускрипт, дающие власть над силами Света и Тьмы, которые вам прислал из России ваш отец?
- …Да.
- Написанное в манускрипте – правда?
- …Да.
- Вы пытались овладеть заключенной в шкатулке силой?
- …Да.
Люциус чуть склонил голову набок – дальнейший разговор обещал быть интересным.
- Удалось ли вам сделать это?
- Нет, - на сей раз Озерский ответил без паузы.
- Расскажите мне о причинах вашей неудачи, - Люциус про себя отметил, что предоставляется возможность узнать, виноват ли Снейп в повреждении содержимого шкатулки.
Молчание затянулось. Затем старик затрясся, будто от страха, но всё же начал рассказывать:
- Причина – моя собственная ошибка при проведении ритуала…
- В чём она заключалась и что произошло из-за неё?
- В чем – не знаю, - Озерский закашлялся. – Но одна из чистых сущностей вырвалась на свободу…..
- Что такое чистые сущности? – прервал Люциус.
- Духи… демоны… создания, полностью принадлежащие либо Свету, либо Тьме. Двое из них заключены в шкатулке.
Малфой кивнул:
- Хорошо. Итак, что же произошло, когда дух вырвался?
- Он… не причинил мне вреда…но он открыл мне глаза на правду. Помог всё переосмыслить. Он заставлял меня вспоминать всю мою жизнь. Все мои ошибки и прегрешения. Я понял, сколько зла я принёс в мир… сколько мы все приносим….
- Мы – это кто?
- Маги… Это всё неправильно. Мы вмешиваемся в природу, в судьбу. Мы ломаем естественный ход вещей. Мы обрекаем на гибель всё, к чему прикасаемся…. – старик пустился в долгие излияния и сожаления о судьбах мира и несовершенстве человеческой природы.
- Что было дальше? – Люциусу не хотелось выслушивать бесполезные философствования разочаровавшегося в жизни безумного старика.
- Я не хотел жить… Но я был слаб. Я не был способен ни умереть, ни исправить принесенное мною зло… И ещё я… испугался. Страх заставил меня довести ритуал до конца. Но не для того, чтобы получить власть. Я понял, что не достоин её. Я просто заключил духа обратно в шкатулку, желая спрятаться от собственной совести… я был малодушен…. Затем я избавился от шкатулки. Продал её. Потом я отрёкся от магии.. кроме тех случаев, когда не мог обойтись без неё – я ведь был слишком слаб, чтобы противостоять искушению… и я очень боялся, что возмездие меня настигнет. Боюсь до сих пор…я чувствую, что другие духи могут всё ещё прийти за мной….или люди, ведомые ими…
- Кому вы её продали?
- Какому-то лондонскому торговцу артефактами… не помню фамилию… не то Торжин… или Боркин…
- Борджин, - подсказал Люциус.
- Да.
Малфой на некоторое время задумался. Значит, шкатулка попала к Борджину сразу от Озерского. Весь бред о духах, преследующих владельца вещицы, можно было отметать сразу – хозяин темномагической лавки прожил всю жизнь, не гнушаясь ни магией, ни сомнительными делишками, но при этом, судя по всему, чувствовал себя превосходно.
Кроме того, к счастью, превосходно чувствовали себя и сам Люциус, и, что не могло не радовать, Драко, которого угораздило первым поймать шкатулку в свои руки. Страданий от действий духов за сыном явно не наблюдалось, а исходя из известий о его последних школьных подвигах, страданий не наблюдалось вообще никаких. Разве что от переизбытка жизненной энергии.
Люциус невольно улыбнулся, вспоминая недавний разговор со Снейпом. Декан Слизерина соизволил лично нанести визит в Малфой-Мэнор, чтобы поставить родителей в известность о «вопиющей выходке» их чада. Пока профессор Хогвартса едва сдерживал гнев, рассказывая о ночном визите Драко к какой-то старшекурснице, Люциус с трудом заставлял себя не уточнять, что девицу не обесчестили, а, напротив, оказали ей честь, и думал лишь о том, что сын, к сожалению, в очередной раз оказался крайне беспечен и неосторожен.
Отложив мысли о Драко до более подходящего для них момента, старший Малфой вернулся к рассуждениям о шкатулке.
Поскольку Борджин пока ещё не стал властителем мира, шкатулку он не открывал. И не читал манускрипт – иначе бы не устоял перед соблазном заполучить в свои руки такой подарок. И уж точно не стал бы его выставлять на продажу.
Скорее всего, духи-преследователи или появлялись только в случае неправильного проведения ритуала, или, за исключением самого первого из них, вовсе были фантазией старика, в которую он сам свято уверовал. Паранойей Озерский явно страдает, судя по его гостеприимству.
Слова старого мага позволяли сделать ещё несколько выводов. Во-первых, ритуал, описанный в манускрипте, был верным – раз Озерский сумел довести его до конца, и совладать с духом. Во-вторых, верными по крайней мере отчасти оказались и обещания, сообщавшиеся в послании: если Люциус понял всё верно, дух, вырвавшийся из шкатулки, каким-то образом изменил сознание незадачливого мага, усилив в нём «светлые» проявления – совестливость, стремление к созиданию, отрицание собственного права причинять вред кому бы то ни было… В-третьих, при достаточно внимательном и аккуратном отношении к делу, открывающему шкатулку ничего не грозило. Озерский, видимо, и до своего помешательства выдающимися умственными способностями не отличался, раз не смог с первого раза верно выполнить прописанные на бумаге указания.
Люциус презрительно скривился.
В-четвёртых, возможно, Озерский и повредил флакон, запечатывая в него духа.
- Вы знаете о том, что один из сосудов разбит, и содержимое его улетучилось? – уточнил Малфой.
- …Не-ет… - Озерского снова что-то останавливало. – Когда я передавал шкатулку торговцу, и она, и её содержимое, были в полной сохранности.
Значит, всё же Снейп. Или флакон разбился при падении шкатулки, что менее вероятно. Что ж, следует всерьёз задуматься о мотивах старого друга.
- И всё же, он разбит. Знаете ли вы, можно ли восстановить его содержимое? И если да, то как?
- Н-не знаю… - Озерский тяжело дышал. Действие Веритасерума подходило к концу, надо было торопиться. – Но… отец много занимался исследованиями…. И всегда вел дневники… возможно, там есть сведения о шкатулке.
- Вот как? – заинтересовался Люциус. – И где же можно найти эти записи?
- Наш дом в России сохранился… возможно, там…
- Знаете ли вы о шкатулке и касающихся ее темах что-то, помимо сказанного в манускрипте и письме вашего отца? Расскажите подробно, - велел Люциус, поднимая руку с палочкой.
- Шкатулка – величайшее из зол…..
- А что-нибудь более полезное? – не выдержал уже порядком раздражённый бреднями Малфой.
- Нет… - старик вдруг как-то обмяк и замолчал. Его бесцветные глаза рассеяно смотрели куда-то мимо Люциуса. Действие Веритасерума закончилось, но Малфой уже успел узнать всё, что его интересовало.
- Обливиэйт, - произнёс он, стирая у Озерского все лишние воспоминания. – Итак, вы дали мне интервью. Рассказали о своей молодости, но только то, что можно знать посторонним людям. Мы очень приятно провели время, но нам пора прощаться. Сейчас, когда я освобожу вас от желания выполнять мои указания, вы скажете, что устали, и проводите меня до дверей. Потом мы попрощаемся, и вы не будете в мыслях возвращаться к нашей встрече. Фините империо.
Озерский тряхнул головой. Затем удивлённо взглянул на гостя… и с лёгким недоумением произнёс:
- Ну что же, молодой человек. Приятно было с вами побеседовать. Надеюсь, статья ваша будет пользоваться успехом. А теперь позвольте мне проводить вас – я стар, и долгие разговоры, пусть даже столь увлекательные, меня утомляют…
- Конечно, мистер Озерский, - любезно согласился Люциус. – Ни в коем случае не желаю быть вам в тягость…. Благодарю вас за рассказ и чай.
Озерский проводил гостя до дверей, пожелал ему всяческих успехов, и, счастливо улыбаясь, запер за ним замок.
На улице было свежо. Но Люциуса по-прежнему преследовал запах пыли и старья, который, кажется, въелся в одежду. Брезгливо морщась, Малфой заставил себя дотерпеть до того момента, пока отошёл подальше от дома Озерского, и только тогда аппарировал.
…Я шёл по едва освещённому коридору, вздрагивая от звука собственных шагов. Откуда-то издалека доносились приглушённые крики, какой-то грохот, топот множества ног. И всё равно – свои шаги казались громче всего, хотя я прикладывал все силы, чтобы ступать как можно мягче.
Наконец, я достиг первой ступеньки винтовой лестницы, ведущей в башню. Я начал подниматься, и с каждой секундой мне всё больше казалось, что и без того узкое пространство между стенами сжимается, свивается всё в более тугую спираль, сдавливая воздух.
Стало нечем дышать. Рука немела от силы, с которой сжимала палочку. Нервы натянулись, будто струны. Я знал, что от цели меня отделяет ещё десять ступеней и один шаг. Один шаг – и конец всему. Один шаг, и я смогу вздохнуть.
Вот только… что же это за цель, к которой я так стремлюсь, и которой, одновременно, боюсь до отчаяния? От чего так колотится сердце? Почему я не могу повернуть назад, и избежать встречи со своим страхом?
Девять… восемь… семь…. Замираю. Перевожу дух, и снова продолжаю кажущийся бесконечным путь. Три…две….одна… всё. Упираюсь в дверь.
Распахиваю её, стремительно преодолеваю последний шаг, кидаясь вперёд и выкрикивая заклинание…..
Я резко сел на постели, выбросив вперёд руку с палочкой. Заклинание – Лорд знает, какое, я не помнил, что именно произнёс – заметалось по комнате, срикошетив от противоположной стены.
- Малфой, ты чего?! – жалобно воскликнул Гойл, натягивая на голову одеяло, и пригибаясь, пока заклятие пронеслось над его головой, а затем будто магнитом притянулось обратно ко мне и исчезло, всосавшись в мою палочку. – С ума сошёл?...
Я отстранённо смотрел на собственную руку. Невыносимая, давящая атмосфера сна ещё владела моими чувствами в полной мере. Я тряхнул головой.
Кошмар немного отступил, позволив, наконец, понять, что я нахожусь в школьной спальне, в своей собственной постели, и мне не надо врываться ни в какие двери и сталкиваться с прячущимися за ними ужасами.
Не отвечая Гойлу, и не видя, кто ещё проснулся и изумлённо смотрит на меня, я снова лёг.
Дожил. Говорят, Поттер имеет обыкновение вскакивать среди ночи с испуганными воплями. Неужели это заразно и передаётся по воздуху?! Тогда скоро вся школа сойдёт с ума, затем – Бобатон и Дурмстранг, которые рано или поздно завезут инфекцию в родные страны, и тут-то и придёт бесславный конец волшебному миру…
Впрочем, откинув издевательские мысли, я легко нашёл объяснение происходящему. Последние дни сильно меня вымотали. После того, как свидание с Леоной было прервано в самый неподходящий момент, какой только можно было выбрать, Снейп не давал мне свободно вздохнуть. После крайне резкого и жёсткого выговора декан наколдовал магический глаз, который сиреневым шариком висел в воздухе, и следовал за мной везде, куда бы я ни пошёл, в течение всей первой недели после происшествия, исчезая лишь на время уроков. Кроме того, Снейп запретил мне всё, кроме посещения Большого зала на завтрак, обед и ужин, лекций по расписанию, и занятий домашними заданиями в помещениях Слизерина. Ещё, как ни странно, разрешалось дышать и спать ночью. Одному и в своей постели, как злобно уточнил любезный крёстный.
Сиреневый шар отцепился от меня и на время первого испытания Турнира Трёх Волшебников – чтобы, как и всегда, происшествия внутри Слизерина не стали известны за стенами факультета.
Но легче от этого не стало. Леона, которой, к счастью, было запрещено ко мне подходить, бросала на меня обжигающие взгляды, вызывавшие во мне смешанные чувства. С одной стороны, после ночного происшествия моя влюблённость в испанку растворилась быстрее, чем ложка сахара в стакане горячей воды. Зато вернулось тёплое отношение к Пэнси – вот только та не желала ничего слушать, а я слишком плохо себя чувствовал для разведения долгих и красноречивых убеждений в раскаянии и преданности. Вот и сейчас игнорирующая меня Паркинсон демонстративно села вместе с Забини, и они о чем-то оживлённо, но тихо проболтали всё время испытания, заставив меня против собственной воли изрядно понервничать.
С другой – взгляды Леоны напоминали о так и не случившемся той ночью. Я много бы дал за то, чтобы избавиться от этих воспоминаний – они были неприятны. А сейчас каждая встреча с огненными глазами заставляла меня окунаться в те недолгие минуты, снова едва только не ощущать руки девушки на своей коже и её поцелуи на своих губах. И понимать, что я в тот момент не решал ровным счётом ничего…
Состязание четырёх чемпионов я смотрел вполглаза. Хотя оно стоило куда более пристального внимания: не каждый день выпадает возможность созерцать драконов и магов, проявляющих чудеса изобретательности, чтобы украсть у этих огнедышащих тварей охраняемые ими яйца. И всё же уйти с головой в азартный просмотр не удавалось: едва только моим интересом завладевала очередная головокружительная выходка чемпионов, как либо Пэнси особенно громко ахала: «О нет! У Флёр вспыхнула мантия» Блейз, я не выдержу, это ужасно…», либо краем глаза я замечал, что Леона снова смотрит на меня.
Увлечься происходящим внизу удалось только на последнем этапе соревнований – когда навстречу очередному дракону вышел Поттер.
Конечно позже, обсуждая события Турнира, злые языки (включая меня) не удержались от того, чтобы высказать сомнения относительно правомерности способа, найденного гриффиндорцем. Если все предыдущие чемпионы пользовались магией, чтобы отвлечь драконов, то этот с помощью простейшего заклинания Акцио призвал свою метлу, и выхватил яйцо из лап ящера в полете. Говорили мы так же о том, что до решения Поттер дошёл не своим умом (по школе прошёл слух, что чемпионов предупредили о драконах заранее – так что время подготовиться у них было), и что, конечно же, у нашей не вполне чистокровной знаменитости не могло хватить колдовских умений и способностей на такой сложный случай…. Но, честно говоря, я понятия не имел, что бы делал сам на месте столь нелюбимого мною очкарика. А в смелости и ловкости на сей раз последнего не укорил бы самый яростный недоброжелатель. На какой-то момент я почти забыл, кто именно носится над полем на Фаерболте, и вздрогнул, когда шипастый хвост венгерской хвостороги едва не прикончил младшего из чемпионов своим тяжёлым ударом. В тот момент, когда Поттер, схватив золотое яйцо, понёсся прочь от разъяренного дракона, я чуть ли не впервые задумался, что мой враг не такое уж и ничтожество, как я привык считать. Правда, эта светлая мысль столь же быстро меня и покинула, сменившись отступившими было личными переживаниями о Пэнси, Леоне и моей дальнейшей судьбе.
Поттер разделил победу в первом соревновании с Виктором Крамом, а я сразу же по выходе с трибун был пойман уже опостылевшим мне сиреневым глазом. Пэнси с Блэйзом обогнали меня, причём Забини оглянулся через плечо, и гаденько усмехнулся, затем мимо проскользнула Леона – такая же спокойная и самодостаточная, как и всегда. Я, от души пожелав надоесть профессору Снейпу так же, как он мне, обреченно поплёлся в факультетскую гостиную, намеренно сдерживая шаг, чтобы никто не пристал ко мне с надоедливыми разговорами. Благо остальные, вдохновенные только что увиденным, передвигались со скоростью полета не самой слабой метлы.
В последующие дни бедный Найт едва не лишился крыльев, замучившись носить письма из Мэнора и обратно. Вопреки обещаниям Снейпа, отец, правда, не придал особого значения происшествию с Леоной, и лишь поинтересовался, стоила ли девушка моего внимания. Но это он сделал уже после того, как прислал мне крайне неприятное и задевшее меня послание, в котором в доступной форме объяснил, кем я являюсь после того, как додумался известить всю школу о своих анимагических достижениях. Возразить на это мне было ровным счетом нечего: сказать, что школа узнала обо всем гораздо раньше стараниями Грюма, означало втянуть отца в конфликт со старым аврором. Да и, честно говоря, в происшествии с Грозным Глазом моя вина тоже была: доведением гриффиндорского трио если и надо было заниматься вообще, то, во всяком случае, не там, где существовал риск попасться преподавателям.
Пришлось признавать свою вину и извиняться перед отцом, зная, что последнее, во-первых, бессмысленно, во-вторых, не входит в число моих умений, и в-третьих, чуть ли не хуже, чем просто молчание.
Зато мама обратила внимание не на анимагию, а именно на происшествие с Леоной. И её письма, ледяные по тону, не смотря на неизменную приписку «любящая тебя мама», резали сильнее, чем безжалостные слова отца и крёстного. Нарцисса Малфой считала позорной любую связь с «женщиной подобного сорта».
Всего этого было более чем достаточно, чтобы вылиться в ночные кошмары.
Поначалу я надеялся, что всё закончится, едва я немного приду в себя. Но дни шли, а легче не становилось. Стоило мне сомкнуть глаза, как пугающие видения и гнетущие ощущения возвращались. Я просыпался иногда с криком, иногда просто в холодном поту, пугая соседей по комнате, и чувствуя, будто каждый последующий кошмар вытягивает из меня силы.
Чем тяжелее были мои ночные метания, тем слабее я чувствовал себя днём. Я едва заставлял себя утром оторвать голову от подушки.
Однажды после одной особенно мучительной ночи, я проспал зельеварение. Разумеется, Снейп не оставил это незамеченным, и поймал меня в коридоре, когда я всё же выполз на следующие уроки. Декан было потребовал от меня незамедлительных объяснений, но моментально сменил гнев на беспокойство, когда я вместо ответа покачнулся, и вцепился рукой в профессорскую мантию, с трудом заставляя себя остаться в сознании.
Помфри, к которой меня моментально доставили, определила всё происходящее как крайнее нервное истощение, и снабдила меня какими-то успокаивающими зельями, под угрозой больницы запретив волноваться.
Лекарства не помогли. Сны продолжались, но слабость видимо достигла крайней степени, и больше не усиливалась. Я даже как-то приучился с ней справляться, и теперь делал всё, чтобы не показывать, что со мной что-то не в порядке. В больницу мне не хотелось, показывать окружающим, что у меня расшатаны нервы, не хотелось тем более, поэтому я стал всеми силами скрывать происходящее, отмахиваяcь от любых вопросов и стараясь вести себя как обычно.
Как обычно получалось не вполне. Даже мои шутки над Поттером стали однообразны, и по большей части повторяли старые – чего за мной прежде никогда не водилось.
Если раньше кошмары были разными, то постепенно из них выделился один, самый неприятный из всех. Он возвращался снова и снова, каждый раз становясь всё отчетливее, включая в себя все больше деталей и обретая пугающую реалистичность.
Мне снилось зеркало. Большое тёмное стекло, в отражающей поверхности которого я смутно различал собственные черты, и неясную фигуру за своим плечом.
Затем зеркало взрывалось. Множество осколков впивались в мои лицо и грудь, я падал на колени, поднимая руки к глазам – и видел, как с кружева манжетов, ставшего алым из белоснежного, падают капли пропитавшей его крови. Моей крови.
- Mon Dieu, да что же со мной! – воскликнул я, в отчаянии вырываясь из овладевшего мною кошмара. Темнота комнаты нахлынула, будто поток тёплой воды. Я смотрел в потолок, и вдруг ощутил на своих глазах слёзы. Боль от осколков медленно растворялась.
Чья-то рука мягко коснулась моей.
- Тише, Драко. Всё хорошо.
- Леона… что ты здесь делаешь? – я готов был сквозь землю провалиться от стыда, потому что пару раз до появления испанки успел всхлипнуть, и она наверняка это слышала.
Она приложила палец к губам.
- Мне сказали, что ты кричишь по ночам. Я знаю, тебя мучают сны. Не отрицай, я только что видела, что это правда. Я принесла тебе лекарство.
- Благодарю, конечно, но у меня хватает лекарств, - воспротивился я.
- Это особое зелье, - покачала головой Леона. – Попробуй. Я сама его приготовила, по старинному рецепту, доставшемуся мне от матери.
Она протянула мне коробочку, в которой оказался золотой порошок.
- Пудра? – не выдержал я.
- Нет, конечно, - она разулыбалась. – Просто похоже. Попробуй, он сладкий.
Она буквально заставила меня развести немного порошка в воде и выпить получившийся эликсир. В другое время я бы категорически отказался принимать неизвестное мне вещество, но Леона едва ли желала причинить мне вред, а я больше всего на свете мечтал избавиться от кошмаров.
Эликсир моментально приятным теплом разлился под кожей. Меня потянуло в сон.
- Я пойду, - вновь улыбнулась Леона. – Спокойной ночи, Драко.
- Леона… - с трудом борясь с обволакивающей дремотой, произнёс я.
- Что? – она оглянулась. Я уже не мог разглядеть её лица – лишь силуэт.
- Спасибо тебе… но… между нами больше ничего не будет.
- Я понимаю, - медленно ответила она. – Но позволишь мне хотя бы остаться твоим другом?
- Да. – сказал я, и заснул.
На сей раз меня действительно не тревожили сны.
По следу шкатулки
Москва. Хогвартс. Мещера. Зима, 4 курс
Короткий некролог в газете сообщал, что 2 декабря 1994 года в Лондоне скончался русский маг Алексей Озерский. Скорее всего, покончил с собой.
Само по себе известие мало что значило. От сумасшедшего старика можно было ожидать чего-то подобного, хотя, вероятно, он не выдержал Империо – в период, пока человек отходит от действия заклятия, бывают и нервные срывы, и кратковременные помешательства, в зависимости от силы мага, управлявшего Непростительным. Так или иначе, Озерский был мёртв, и уже не сказал бы больше, чем успел узнать Люциус. След шкатулки вёл в Россию, и теперь уже только там имело смысл продолжать поиски и исследования.
Уже через неделю Люциус шёл по ледяным, но чистым от снега булыжникам Красной площади, безнадежно кутаясь от пронзительного холода в дорогой мех зимней мантии.
Английский декабрь был серым. Российский – тёмным. В невыносимо высоком небе мерцали морозные звёзды, а ночь… о, в ней бы черпать магические силы! Не просто пустая чернота времени, заботливо отведённая природой на сон людям, а ощутимая, живая, наполненная своим смыслом и существованием тьма. И живущие здесь, кстати, чувствовали это в полной мере: несмотря на поздний час, улица была наполнена далёкими от ночного покоя прохожими. Голоса и смех доносились со всех сторон, молодые пары прогуливались, взявшись за руки – словно в воскресный полдень в каком-нибудь многолюдном городском парке.
Разумеется, оценить в полной мере то, что витало в воздухе, магглы были не в состоянии. Они не обращали внимания и на куда более заметные и понятные для них вещи.
Россия…. Одна из самых магических стран. Правда, нахождение тут странно влияет на сознание. В этот раз Люциусу повезло на пробуждение воспоминаний. Стоило ему вернуться в гостиничный номер, как перед мысленным взором вставали до нереальности четкие картины прошлых лет, словно времени, отделяющего эти события от настоящего, прошло всего ничего.
Не то, чтобы это было мучительно. Но от насущных дел отвлекало довольно сильно, чего Люциус сейчас никак не мог допустить. Поэтому разговор со своим московским поверенным Веналием Черниговым он предпочел совместить с прогулкой по городу.
- Добрый вечер, мистер Малфой, - невзрачный, незаметный, обладающий совершенно непримечательной внешностью Чернигов славился своим умением появляться словно из ниоткуда и передвигаться абсолютно бесшумно. Вот и сейчас Люциус заметил его лишь в тот момент, когда он вышел из-за спин очередной влюблённой парочки, и открыто направился к англичанину.
- Добрый вечер, господин Чернигов, - в тон ему ответил Люциус, и сразу перешёл к делу. – Вам удалось узнать то, о чем я просил?
- Да, - Веналий достал из внутреннего кармана пиджака небольшой свернутый пергамент. – Здесь адрес и информация о нынешних владельцах. Вам повезло, мистер Малфой. Имущество должно быть в целости. Кстати, я завел с хозяевами разговор о продаже ими дома. Так что, если вы пожелаете, перекупить его проблемой не будет.
- Благодарю вас, - Люциус развернул пергамент и бегло его просмотрел.
- Что-нибудь ещё будет угодно? – слегка склонив голову, поинтересовался поверенный.
- Пока нет, - небрежно бросил Малфой. – Я свяжусь с вами, если что-то понадобится.
- В таком случае, желаю вам приятного вечера, - Чернигов отступил на шаг назад, дождался ответного прощания, после чего мгновенно растворился среди немногочисленных прохожих, как, пожалуй, только он и умел.
Метель налетела внезапно. Сложно было поверить, что всего час назад идеальная чистота неба не предвещала появления ни единой снежинки. Теперь же стена снегопада мешала разглядеть что-либо на расстоянии нескольких шагов, пропуская лишь смутные, расплывчатые огни уличных фонарей и витрин магазинов. Ледяной ветер постоянно менял направления, поднимал и закручивал белоснежные вихри, напоминающие порой причудливые силуэты, навевавшие странные образы – и вновь будящие неуместные, никак не связанные с настоящими временем и обстановкой воспоминания.
Люциус поспешно аппарировал, будто надеясь, что вместе с метелью за ним не смогут последовать и неугодные мысли. Но они всё равно оказались проворнее. Они проникли следом вместе с оставшимися на мантии капельками воды от недавно растаявшего снега, проскользнули в незаметные оконные щели вместе со струйками ледяного воздуха, и теперь прятались в тяжёлых занавесках окон, в тёмных углах комнаты, светились сквозь строки письма, которое Малфой попытался писать Нарциссе.
Воспоминания о детстве, об отце, попытки анализировать и высчитывать, какие нити, начатые тогда, протянулись в дальнейшую жизнь, что было взято и что упущено – зачем они сейчас? Что сделано, то сделано, там уже ничего не исправить и не наверстать. Отец умер много лет назад, и события того дня давно не вызывали никакого отклика в душе, за годы превратившись в сухие, безэмоциональные факты. Да, впрочем, Люциус никогда и не испытывал к родителям каких-либо чувств, кроме естественного сыновнего долга, и едва ли в этом была лишь его вина – отношения в семье изначально были поставлены так.
Всё, хватит. Прогнать от себя ненужные мысли. Сосредоточиться. Сначала – на письме. Нарцисса в очередной раз заслуживает безмерной благодарности за умение понимать и не задавать лишних вопросов. Она не знает ни о шкатулке, ни о связанных с ней делах, ни о том, где именно сейчас находится её муж – но, по крайней мере, имеет право быть в курсе того, что с ним всё в порядке, и беспокоиться ей не о чем.
Дальше – архивы князя Озерского. За ними стоит отправиться как можно быстрее, лучше всего – уже завтра. Старинный дом во Владимирской области, возможно, и представляет историческую и эстетическую ценность, но Люциусу абсолютно не нужен. Что же касается хранящегося в нём – архивы надо заполучить любым способом. Купить, выкрасть, забрать силой – но, разумеется, без малейшего шума. Когда они будут в руках, сколько времени потребуется на то, чтобы изучить их? Об этом пока рано думать. Сначала стоит оценить масштаб предстоящих усилий, увидев объём записей Озерского-старшего, и его манеру конспектировать свои исследования.
Боковое зрение уловило какое-то движение слева от окна. Люциус в мгновение ока обернулся туда, успев выхватить палочку из трости быстрее, чем понял, что именно привлекло его внимание.
- Кто здесь?
Занавесь чуть колыхалась, словно и впрямь кто-то выскользнул из-за неё. Вдруг с совершенно противоположной стороны пришло ощущение пристального взгляда.
Быстрое движение руки. Мысленное обездвиживающее заклятие.
Люциусу на мгновение показалось, что по стене, ускользая от луча заклинания, метнулся туманный силуэт. Белый на тёмном, словно тень наоборот.
Обман зрения?
Обнаруживающие чары результата не дали. Кроме самого Люциуса, живых существ в номере не было.
Ну что же, и к дьяволу. Бояться неведомо чего и бежать от него неведомо куда и неведомо каким способом, бессмысленно. Если даже это духи господина Озерского-младшего, пусть для начала проявят себя. Люциус усмехнулся этой мысли, и тому, что даже почувствовал некий азарт, но на всякий случай наколдовал дополнительную защиту комнаты. Озерский говорил, что духи эти влияют на разум… ну что же, пусть попытаются проникнуть в мысли Малфоя. Если случится чудо и им это и удастся, ещё не известно, кто испытает большее потрясение.
На сегодня достаточно тумана и бездействия. Итак – к письму. Но что это? За окном уже светает?....
Прошло около недели после ночного визита Леоны. Хогвартс охватила предрождественская лихорадка. Комнаты и коридоры сверкали от праздничных украшений, в Большом зале освободили место для огромной ели, от и без того небольшого количества свободного времени учеников половину отняли уроки ускоренного обучения бальным танцам, которые, впрочем, я пропускал с чистой совестью за ненадобностью. Впрочем, несколько выигранных таким образом часов мало меня спасали – учебная нагрузка не ослабевала, а оставшаяся слабость после болезни лишь усиливала ощущение тяжести и усталости. К тому же, если раньше влюблённость и приподнятое настроение поддерживали меня настолько, что проблем я не замечал, то теперь и душевное состояние оставляло желать лучшего. Оставалось только считать дни до Рождества, и надеяться на отдых в Мэноре во время каникул.
Мои сокурсники, напротив, воспряли духом. По количеству романтических переживаний и разговоров можно было подумать, что началась весна. Девушки хихикали, но ускоряли шаг, оказываясь рядом с молодыми людьми, а те по большей части бледнели и только что не падали в обморок при мысли о том, что скоро придётся искать спутницу для Рождественского бала.
Я снисходительно поглядывал на всеобщую романтическую возню, только иногда огрызаясь на слишком бурное проявление эмоций окружающими. Например, когда Крэбб попытался пригласить на бал Шанталь, получил отказ, и решил красиво страдать, что он ничем не хуже Мариуса Розира (в которого, по слухам, была безответно влюблена француженка – и именно поэтому не отходила от слизеринцев), выбрав сочувствующим меня. Оказалось, что слушатель я неблагодарный, а утешитель невыносимый, после чего, к счастью, меня оставили в покое.
У меня всё было понятнее. Дафна и Астория дружно заливались румянцем, завидев меня, иногда я неожиданно перехватывал полные почти щенячьей надежды взгляды некоторых других девушек, вдобавок мне пришла пара анонимных писем с предложением пригласить на бал их авторш – раскрыть инкогнито которых, видимо, предстояло самостоятельно – и, разумеется, я не собирался морочиться такими глупостями. Я намеревался пойти на бал с Пэнси, вот только заводить с ней об этом разговор было рано..
Радовало то, что за время нашей ссоры она не сблизилась и с Забини. Паркинсон ходила грустная, необычно для себя тихая, и украдкой плакала по ночам . Об этом я узнал, в очередной раз прокравшись в женскую спальню в облике горностая. Правда, обнаруживать своё присутствие не стал, рассудив, что в данной ситуации это чревато мгновенной смертью для наследника Малфоев. Там же я подслушал разговор Пэнси и Милисенты, о том, что Паркинсон заметила, что я перестал общаться с Леоной, но простить меня ей мешала гордость. Сочтя, что долго так подруга не выдержит, я стал ждать удобного случая для налаживания отношений.
Боггарты четверокурсников Хогвартса обретали всё больше шансов принять облик соплохвостов Хагрида. Самые сильные из взрывоопасных тварей сожрали своих более слабых сородичей, вымахали до сумасшедших размеров, обзавелись панцирями и клешнями наподобие крабьих, и наводили тихий ужас на несчастных учеников. Лесничий же ничего не замечал, и продолжал восторгаться и умиляться на «подросших зверушек».
Что стоит делать со «зверушками» ему и самому было невдомёк – изучать их он предоставлял нам, причем методом эксперимента.. Как справедливо подметила Милисента, странно, что ему до сих пор не пришло в голову проверить, не является ли излюбленным соплохвостьим деликатесом свежее мясо учеников. Впрочем, не будь Хагрид Хагридом, я бы предположил, что именно это он и выясняет, сочиняя другие поводы исследований для оправдания.
- Сейчас мы попробуем устроить наших питомцев на зиму, - радостно сообщил горе-профессор на очередном уроке, демонстрируя нам десяток фанерных ящиков, в каждом из которых лежала подушка и мягкое одеяло, размером как раз для соплохвоста. – Я, правда, не знаю, спят ли маленькие зимой… но думаю, им понравится в мягком. Укладывайте их на подушке, только одеяла подоткните как следует – чтобы им тепло было…
- А пустышки в пасть, тёплого молока и сказки на ночь им не надо? – издевательски поинтересовался я, но, разумеется, это не избавило меня от необходимости возиться со злосчастными «маленькими питомцами».
Выяснилось, что соплохвосты в спячку не впадают, а мягкое постельное бельё от души ненавидят. И ещё страдают боязнью замкнутых пространств.
- Осторожнее! – крикнул я, когда панцирная извивающаяся тварь вырвалась из рук Крэбба и Гойла, пытавшихся уложить её в ящик, выстрелила огнём, разнеся в щепки и обгоревшие перья несостоявшуюся постель, и рванулась под ноги Пэнси. – Сейчас я тебе покажу! – я выхватил палочку и запустил в соплохвоста оглушающее заклятье.
- Не применяйте магию! – замахал руками Хагрид. – Осторожнее, не покалечьте их!
Но покалеченными скорее рисковали остаться люди. Соплохвосты будто взбесились, и теперь носились за лишёнными права обороняться учениками, постоянно взрываясь огнём.
- В хижину! – крикнул кто-то, и большая часть присутствующих со всех ног бросилась к дому лесничего.
- Нет, надо помочь Хагриду! – гриффиндорцы как всегда решили погеройствовать.
- Драко, куда? – растерялись Крэбб с Гойлом.
- В укрытие, конечно! – разозлился я. – Пусть он со своими «милыми зверушками» сам справляется….
Мы побежали к хижине. Пэнси сильно хромала – соплохвост прожёг ей сапог, и видимо зацепил ногу. Я подхватил подругу под локоть, надеясь, что благоразумие сейчас возьмёт верх над гордостью, и дотащил её до домика лесничего.
- Забаррикадируйте чем-нибудь дверь!. Желательно тем, что не горит! – крикнул я последним вбегающим, и пока они кинулись воплощать эту светлую идею, обратился к Паркинсон: - Что с ногой? Позволишь посмотреть?
- Просто ожог, - Пэнси села на какой-то сундук, и вытянула ногу, морщась от боли.
- Выглядит неважно, - покачала головой подошедшая Милисента, глядя на прожженную в сапоге Паркинсон дыру, через которую было видно воспалённую, покрывшуюся болезненными волдырями кожу.
- К Помфри бы тебе, - высказал я очевидное, - Причём скорее. Тео, что там творится?
Нотт, прилипший к оконному стеклу, на мгновение оглянулся:
- Гриффиндорцы пытаются ловить соплехвостов….
- Ничего себе у них сопли, - мрачно успехнулась Милисента, помогая Пэнси снять сапог. – Ох… Драко прав, тебе срочно надо в больницу…. Мало ли, вдруг эти твари ещё и ядовиты…
- Вы не пройдёте, - снова сказал Нотт. – Придётся ждать.
- Сейчас, - я достал палочку, и наколдовал несложное обезболивающее заклятие, которое уже не раз спасало меня самого во время квиддичных соревнований. – Так ты по крайней мере дотерпишь до больницы.
- Спасибо, - устало вздохнула Пэнси и впервые за всё время взглянула мне в глаза. У меня на душе моментально потеплело, но, не желая спугнуть удачу, я предпочёл присоединиться к Нотту, и другим, смотревшим в окно.
А там было что наблюдать. Доблестные гриффиндорцы таки изловили девятерых из десяти соплохвостов, и теперь дружно гонялись за последним.
Но на сцене появилось новое действующее лицо.
- Кто это? – спросил Нотт.
- Рита Скиттер, из «Ежедневного пророка». Та самая, которая писала замечательные статьи про Уизли и чемпионов, - отозвался я, наблюдая за тем, как скандально известная журналистка любезно улыбается Хагриду. То есть, на самом деле, улыбку её я на таком расстоянии разглядеть не мог, но вполне себе представлял.
К разговаривающему с Ритой Хагриду тут же присоединилась группа поддержки в виде гриффиндорского трио.
- Ей ведь запретили появляться в Хогвартсе, - вспомнила Дафна.
- Когда это в Хогвартсе были правила, на которые кто-то обращал внимание? – усмехнулся я. В самом деле, не рассказывать же было при всех, что Рита – анимаг, принимающий форму небольшого жука, и благодаря этой способности и тому, что её удавалось держать втайне от недоброжелателей, для Скиттер никакие запреты, двери и замки преградами не были. Именно так она добывала самую скандальную и тайную информацию для своих статей.
- А что ей здесь надо? – спросил Гойл.
- Надеюсь, что нашего экстравагантного педагога, - сощурился я. – Скиттер никогда просто так не появляется. Слушайте, у меня есть идея. Она наверняка собирается писать о Хагриде. Статья в «Ежедневном пророке» будет пользоваться успехом… может, добавим рассказов очевидцев?
- Зачем? – не поняла Милисента.
- Чтобы донести до общественности те беспорядки, которые замалчивает Дамблдор, - я почти процитировал фразу из одной из старых Ритиных статей.
- Да кто ей поверит, - пожала плечами Дафна, - Все же знают, как Скиттер перевирает факты….
- Не скажи, - возразил я. – «Ежедневный пророк» пользуется огромным уважением. А мисс Скиттер уже спровоцировала своим творчеством ряд громких скандалов. Если всё представить в нужном свете (а Рита это умеет), то читатели газеты завалят Дамблдора и Попечительский совет школы гневными письмами. Не думаю, что лесничему это добавит успеха в жизни.
Крэбб и Гойл захихикали, потирая руки.
- Я с вами, - вдруг сказала Пэнси. – Мне тоже порядком надоел Хагрид и тот маразм, который творится на его уроках.
Я отвернулся, пряча улыбку. Пока всё шло совсем неплохо.
Пэнси решительно натянула дырявый сапог.
- Уверена, что можешь идти?
- Абсолютно, - кивнула она. – Надо поторопиться, а то упустим Скиттер.
- Нет, - возразил я. – Тебе сейчас не до Риты. Ты отправляйся в больницу, Крэбб и Гойл пусть тебе помогут, а с журналисткой я сам поговорю.
Пэнси вздохнула.
Вечером в гостиной я, воодушевлённый совершившимся перемирием с Паркинсон, радостно рассказывал о своей беседе со Скиттер.
- Я остановил её за мгновение до аппарирования. И предложил поведать интересную информацию. Она, разумеется, согласилась. Кстати, я угадал – она и правда собралась писать о Хагриде. Ещё чая, Пэнси?
- Нет, спасибо, - улыбнулась она. – Продолжай лучше.
Я кивнул и опустил чайник на стол.
- Я даже ничего особенно не приврал. Рассказал, как было, о гиппогрифе. О соплохвостах – в подробностях.
- А о моей ноге рассказал? – строго поинтересовалась Паркинсон, ожог которой оказался вовсе неопасным, и стараниями Помфри сошёл за пару часов.
- Ага, - подтвердил я. – Я, правда, сказал, что ногу тебе оторвало.
- Да ну тебя! – Пэнси запустила в меня печеньем.
- Не переживай, я ещё и о Крэббовой руке рассказал, - подмигнул я, увернувшись от «снаряда».
- О какой ещё руке? – изумился Крэбб.
- О левой, - я отправил в рот мармеладину. – Пострадавшей в неравной схватке с флоббер-червем.
- Что?! Мне руку тоже оторвали? – от изумления Крэбб чуть было не выронил чашку.
- Нет, что ты, - успокоил я его. – Это было бы повтором. Тебе её просто сильно пожевали….
Пэнси засмеялась. И тут очень некстати я заметил над её головой уже знакомого мне розового мотылька.
- Что дальше, Драко? – поторопила меня Паркинсон, ещё не видящая посланца Леоны.
- Всё. Дальше я пообещал Рите давать ей интервью каждый раз, как она этого захочет, - я следил взглядом за мотыльком, и когда он подлетел ближе, поднял палочку, и взорвал записку в воздухе прежде, чем она успела развернуться.
- Что это? – вздрогнула Пэнси.
- Леона, - честно ответил я. – Всё никак не успокоится. Не желаю даже знать, что ей опять от меня понадобилось.
Паркинсон удовлетворённо улыбнулась.
Боясь возвращения кошмаров, я продолжал принимать принесённое Леоной лекарство. Сны пропали вообще, за исключением одного: последнее время я постоянно видел огромного вороного коня, гарцующего в свете луны у самого края какого-то лесного озера. Тем не менее, на следующее утро после истории с соплохвостами я вновь проснулся совершенно разбитым, хотя был уверен, что ночь прошла спокойно.
Промучившись полдня от головной боли и физической слабости, я всё же заставил себя дойти до больничного крыла и выпросить у Помфри лечебный эликсир. Затем вернулся в гостиную, сел в кресло, выпил лекарство, и стал ждать, пока оно подействует.
… И снова белое кружево покрылось алыми пятнами. Они темнели, расползались, белую рубашку вновь заливала моя кровь. Я поднял липкие, залитые кровью ладони… Oh, mon Dieu… как же больно…. Как же кружится голова… в висках стучит, и тело охватывает жар…
Всё вокруг рассыпалось искрами, земля ускользала из-под ног. Я пытался схватиться за растворяющиеся осколки реальности, но руки скользили, и я не мог уцепиться. Внизу разверзлась страшная бездна, из которой шёл леденящий холод. Мне было страшно. «Мама, папа, Пэнси, где же вы?! Дайте руку, помогите мне……» - пытался кричать я, но голос мой срывался и становился всё тише.
- Драко… проснись, Драко!
Я вцепился в руку будящего меня прежде, чем сумел разлепить тяжёлые веки. И только потом понял, что рядом со мной Пэнси.
- Что с тобой? – она была весьма взволнована, а губы её дрожали, словно девушка вот-вот собиралась расплакаться.
- Я, кажется, задремал… - я протёр глаза. – Голова болит.
Пэнси всхлипнула, и вдруг кинулась мне на шею:
- Ты дрожал.. и звал на помощь.. я боюсь за тебя. Что с тобой происходит? Опять сны?
- Откуда ты знаешь?... – тихо спросил я, не рискуя освободиться от объятий тёплой, живой и реальной Пэнси.
- Я всё знаю… Мне рассказывали. Тебе надо к врачу, у тебя лихорадка.
- Я уже был у Помфри, и она дала мне лекарства.
- Они, кажется, не помогают.. Может, стоит написать родителям? – Пэнси отстранилась от меня.
- Да ну, - я отмахнулся. – Что я им скажу? Что снятся страшные сны? Это всё усталость. На каникулах отосплюсь, и всё пройдёт. Впрочем, спасибо что беспокоишься, солнце.
Пэнси хлюпнула носом, а я улыбнулся.
- Ты меня совсем оглушиль, Драко Малфой, - раздался голос Шанталь. Она спускалась по лестнице от дверей мужских спален, что немало меня удивило. – Не пей вино, раз не знаешь свой мера.
- Какое, к дьяволу, вино?! – я разозлился. – А что ты делаешь в мужской спальне чужой школы в учебное время? Не прогуливай занятия, не будешь слышать моих криков!
- Я… - Шанталь вдруг залилась краской. – Не твой дело!
Пэнси успокаивающе погладила меня по плечу. Но я не унимался:
- Это становится интересно, - я коварно улыбнулся француженке. – Что вас так смутило, мадемуазель Себир?
- Драко, я не буду говорить, когда ты не в духе, - Шанталь поджала губы. – Лучше б ти послушаль совета Пэнси, и спросиль врача, что происходить…
Я отмахнулся:
- Это просто сон.
- Но что тебе снится? – спросила Пэнси.
Я медлил с ответом. Самолюбие противилось тому, чтобы выкладывать свои переживания. Но с другой стороны, сколько бы я ни храбрился, происходящее меня пугало, и сильно измучило. Наконец я решился, и заговорил, наплевав на присутствие Шанталь:
- Снится мне разное…но в основном, один сон. Я пытаюсь выполнить какое-то поручение. Не знаю какое, чьё и почему я не могу от него отказаться, но я до смерти боюсь провала. Каждый раз я не успеваю дойти до конца - я натыкаюсь на зеркало, вижу в нём отражение кого-то, кто стоит у меня за спиной, оборачиваюсь - и мне в лицо летят осколки, ранят, я падаю... Я вижу кровь на своей рубашке и на руках. Больно практически как в жизни. Но страшнее всего не это - страшно то, что ускользает сознание, и я боюсь....просто исчезнуть. Это сложно объяснить словами. Я хочу удержаться, хочу найти хоть кого-то, кто подаст мне руку и удержит меня... ты слушаешь, Леона?
Произнеся последние слова, я вздрогнул, поняв, что ошибся. Пэнси закрыла рот рукой, и отскочила от меня. Слёзы всё-таки хлынули из её глаз. Она стояла, рыдала чуть ли не в голос, но не двигалась с места.
- Пэнси, успокойся! – Шанталь подошла к ней, и обняла её за плечи, бросая на меня гневные взгляды. – Слезы тебе не помогать. Я не знаю, что происходить с Драко. Он сам не свой, это увидит даже слепой. Я бы написаль его родителям, если он не может сделать это сам….
- Даже не пытайтесь! – огрызнулся я. – Ещё не хватало впутывать моих родителей! Пэнси, это не то, что ты подумала! Леона действительно не идёт у меня из головы, но потому, что от неё слишком много проблем, а не потому, что она что-то для меня значит! И вообще, если хочешь знать, у меня ничего с ней не было! Снейп помешал! А теперь уже не будет, потому что я не желаю иметь с ней дела!
Пэнси высвободилась из объятий Шанталь, и вытерла слёзы:
- Хорошо. Я поверю тебе сейчас. Потому что не могу бросить тебя в таком состоянии. Только… прости, мне нужно в свою комнату. Не бойся, я тебя не оставлю.
Она развернулась на каблуках, и убежала. Шанталь покачала головой, но промолчала.
…Люциус Малфой уже довольно долго беседовал с нынешней владелицей усадьбы Озерских, изображая живейший интерес ко всему, что она говорила. На сей раз он играл роль французского богача, от скуки праздной жизни путешествующего по России, и интересующегося историческими местами и дорогими древностями. К счастью, русская провинциалка едва ли имела представление о том, как выглядит Малфой, если вообще когда-нибудь слышала это имя. Спектакль выходил убедительным, а недалёкая наследница старого князя загорелась идеей нажиться на продаже не интересующего её дома, набитого антиквариатом, которому она не могла придумать полезного применения. Теперь она проявляла чудеса красноречия, расхваливая выгоды, которые получит новый владелец от покупки имения. Основными среди них, правда, были не исторические ценности, а расположение усадьбы и окружающие её места. Складывалось ощущение, что хозяйка не вполне представляет себе, чем именно владеет.
- Ах, господин Жанвье, - говорила она, разводя руками. – Всё это досталось нам от старого родственника. Не знаю, почему до сих пор имущество не пошло с молотка – моя мать до последнего лелеяла мечту сделать из усадьбы музей. Мне же совершенно некогда этим заниматься. Если бы не вы, я едва ли вообще появилась здесь в ближайшие годы. Жизнь стремительно идёт вперёд, дом ветшает… Нет, нет, вы не подумайте, - вдруг испугалась она, - здесь всё в хорошем состоянии, вы же видите. Мама постаралась привести усадьбу в порядок… увы, она умерла, не успев закончить задуманное…
- Вы ничего не продавали из дома? – сразу спросил Люциус.
- Нет, я же говорю, мне было совершенно не до этого, к тому же я мало смыслю в антиквариате, пришлось бы нанимать поверенных, а это такой расход времени и средств…
- Ну что же, - Люциус специально поигрывал дорогими золотыми часами на цепочке, цену которых, несомненно, хозяйка прикинула моментально. – Возможно, я и решился бы купить этот дом. Но вы же понимаете, родовая усадьба… особенности магии… вы ведь, насколько я понимаю, не являетесь прямым потомком князей Озерских?
- Нет, - она испуганно замотала головой. – Но… Ведь последний Озерский умер полторы недели назад, а дом уже давно принадлежит нам по завещанию его отца…. И… до сих пор мы не замечали здесь враждебной магии.
- И всё же, я хотел бы убедиться в том, что дом не принесёт мне неприятных сюрпризов. Или, по крайней мере, быть подготовленным к ним.
- Понимаю….
- Скажите, - Люциус перешёл к собственно цели своего визита, и теперь главное было не сорвать достигнутый успех какой-нибудь глупой неосторожностью, - быть может, от старого хозяина остались какие-либо записи? Я мог бы исследовать их, там наверняка содержатся интересующие меня сведения.
- Кажется… - ведьма нахмурилась, вспоминая, - Здесь были дневники….
- О, великолепно, - любезно улыбнулся Малфой. – В таком случае, я купил бы для начала их. Цену назначу высокую – ведь они тоже представляют собой историческую ценность.
Женщина просияла:
- Я непременно найду их для вас.
- Буду вам премного благодарен, - Люциус слегка поклонился.
Договорившись с наследницей Озерского о следующей встрече, к которой та обещала предоставить все имеющиеся рукописи, и распрощавшись, Люциус вышел на улицу.
Ведьма, увлеченно щебетавшая о местных красотах, не солгала: дом Озерских находился в весьма живописной части Мещерских лесов. Сложно было не залюбоваться хоть на мгновение теплыми, янтарно-красными в лучах садящегося солнца стволами корабельных сосен, окружавших старинную усадьбу и переходивших в посадки соснового бора. Темно-зеленые, почти черные кроны под ослепительно белым снегом не были сплетены друг с другом, и пропускали солнечные лучи. Никакой тяжести старых разлапистых ельников или смешанных лесов, в которых темно и в самый яркий день, а человек ощущает давление чего-то враждебного, даже если тому нет реальных причин, здесь не было и в помине.
Было забавно, что именно этот приветливый прозрачный бор окружали множество устрашающих легенд, с трепетом передаваемых в домах магглов. Некоторые рассказы пугали даже волшебников, которые тоже могли объяснить далеко не всё, происходившее в этих краях.
Люциус чувствовал, что где-то поблизости находится источник очень сильной природной магии. Но ни искривленных стволов, ни еще какого-то видимого уродства природы, отвечающего уродству внутреннему - нарушениям течения энергии в этом месте, - не было. Была только исключительная красота. Прозрачность и чистота воздуха казалась осязаемой. И в тишине уснувшего зимнего леса раздавался звон сосен, словно натянутые струны играли странно-приятную мелодию.
Впрочем, Малфой знал, что красота нередко сопутствует опасности. А может быть, только такая красота и бывает поистине великолепна. Люциус усмехнулся, вспомнив, как однажды ему довелось удивить Темного Лорда рассуждением о том, насколько эстетично исполнение заклятья Авада Кедавра. Сам жест, творимый магом, изумрудно-зеленая вспышка, мгновенный эффект. Миг, или менее того - и то, что только что жило и было наполнено силой, лишается всего, переходит в неживую материю. Люциуса всегда прельщали моменты перехода, рубежа. Столкновение дня и ночи, света и тени... жизни и смерти. Он догадывался, что, скорее всего, лишь он один настолько уверен в запредельной эстетике смертельного заклятья. Но что другие красоты не видят совсем, что ее не увидит Лорд, а лишь решит, что юный Упивающийся предельно жесток, - этого он не ждал.
Снова мысли о прошлом. Нет, не сейчас. Лучше отметить то, что ощущение присутствия природной магии навело на интересную мысль. Во флаконах из шкатулки ведь были заключены две изначальные силы, которые, по утверждению обоих Озерских, пронизывали всё сущее. Нельзя ли восстановить содержимое повреждённого сосуда, воспользовавшись энергией так называемого Места Силы, близкое расположение которого и порождает странности леса и нынешние чувства самого Люциуса? Будет любопытно проверить догадку. Конечно, Малфой не задавался целью обрести предмет своих поисков сегодня. Но в преддверии утомительной работы с пыльными рукописями прогулка по Мещере была слишком заманчива.
Держа перед собой палочку, которая протапливала тропу в глубоком снегу, Люциус направился туда, откуда, как ему казалось, ощущался самый сильный магический след.
Таким образом, вскоре интуиция вывела его на берег лесного озера.
Огромная, ледяная равнина, в тёплое время года бывшая водной гладью, раскинулась насколько хватало глаз. Лишь кое-где темнели островки деревьев, и явно рукотворные кресты.
Люциус прищурился. Должно быть, немало жизней унесли плавучие обманки, на первый взгляд казавшиеся сушей, а на деле бывшие лишь переплетением корней и сучьев, недостаточно плотным, чтобы выдержать человеческий вес. Впрочем, сейчас коварное озеро было совершенно безопасным – оно заледенело вместе со всеми своими ловушками.
Однако…. Только ли в этом заключалась опасность?
Солнце по-прежнему выглядывало сквозь лес, окрашивая снег в сиренево-алые закатные тона. От ледяной равнины поднималась морозная дымка, похожая на обычный летний туман.
Источник природной магии находился прямо в озере. С той стороны ощущался такой поток силы, что палочка Люциуса начала светиться слабым зеленоватым светом от соприкосновения с чужим колдовством. Но…это были не все ощущения.
Люциус резко развернулся – и, наконец, увидел. Высокая белая фигура на фоне чернеющего леса, сотканная из той самой снежной дымки.
Она не двигалась, не нападая и не убегая. Будто ждала чего-то.
«Ну что же, - подумал Люциус, вспомнивший недавние события в гостинице, и сложивший ещё кое-какие факты в единую логическую цепочку. – Не скажу, что рад видеть вас, мистер Дух-который-свел-с-ума-последнего-Озерского. Но если вы желаете поиграть – я к вашим услугам».
Внезапный порыв ветра поднял круговой снежный вихрь. Блеснули изумрудные глаза серебряной змеи, когда рука стремительно подняла палочку в воздух. Сверкнуло заклятие, фигура духа чуть покачнулась…. Время остановилось. Игра началась.
