Глава 6
Наверное, никто этого не знает, однако всю жизнь меня преследует чувство неукротимой любовной жажды.
Я сейчас говорю не о страсти, нет.
О почти детском, наивном желании: «Любите меня!» Возможно, именно ради этого я и потратил столько сил на победу над Волдемортом – чтобы потом заявить миру: «Смотрите, я Гарри, я хороший и сильный, любите меня, пожалуйста!» Но мне страшно об этом думать.
Моему стремлению к любви есть простое объяснение. Думаю, вы понимаете, о чём я: смерть родителей, воспитание у Дурслей, постоянная угроза, исходящая, к тому же, от самого опасного тёмного волшебника…
Долгие годы я хотел, чтобы меня любили, и никак не мог получить эту любовь. Ко мне хорошо относились, уважали, восхищались, и моё имя реяло над магическим миром, как знамя. А я хотел простой, человеческой привязанности.
Поэтому я так трепетно относился к Дамблдору, даже после того, как узнал, что он был не так и хорош, как казалось. Я готов был простить ему абсолютно всё за один только ласковый взгляд.
За это я столь безумно обожал Сириуса, и даже Ремуса вместе с семейством Уизли.
Поэтому я так отчаивался после гибели Снейпа – я вдруг подумал, что он был одним из тех людей, которые вполне могли бы меня любить, сложись всё иначе.
Со временем стремление к родительской, платонической любви сменилось иной любовью, взрослой, но ещё не осознанной – подростковое влечение к девушкам, однако, так и не заменило пустоту, вызванную смертью родителей.
Пока я не полюбил по-настоящему. К тому времени я уже был достаточно взрослым, чтобы понять: в этом далеко не идеальном мире никто не будет любить меня просто так, только за то, что я есть. Любовь нужно было завоёвывать, за неё нужно было воевать. Эта война была тяжелее и больнее, чем война с Волдемортом. Ведь речь уже шла не об абстрактном спасении мира или даже жизни, а о моём сердце, которое разрывалось от жажды и нежности.
Оно уже не было пустым, там жила прекрасная рыжеволосая девчонка. И сердце от её присутствия временами болело сильнее, чем шрам. Оно посылало столь же кошмарные видения: Джинни убита, Джинни влюбляется в другого…
Как плод в теле беременной женщины, любовь в моём сердце рвалась наружу, потому что созрела и готова была облечься в форму, видимую миру.
Джинни укладывала спать Альбуса.
Я подстерёг её, когда она выходила из комнаты, и попросил зайти в гостиную.
- Я знаю, раньше я говорил эти слова не очень часто, как и всякий мужчина – я считал это само собой разумеющимся…
- Что такое, Гарри? О чём…
- Умоляю, не перебивай! – Я поднял руки в жесте отчаяния. Говорить об этом вслух было невыносимо –
сейчас. Когда я мог уйти навсегда. – Я люблю тебя, Джинни. Сильно, сильнее всего, даже больше, чем я люблю детей, дом, работу, квиддич, кофе, друзей… Больше, чем самого себя. Ты равна жизни. Одно без другого просто не сможет быть. И… Просто помни это, даже если со мной что-нибудь случится. Знай, что никогда и никого я не смогу любить сильнее, чем тебя.
- Ты смотри у меня, - словно бы шутливо отозвалась Джинни, - если с тобой что-нибудь случится, летучемышиного сглаза тебе не избежать, честное слово!
Но в её глазах я видел тревогу.
Это было самое приятное и самое же страшное. Я видел, что она не сможет жить без меня. И при этом всё равно был готов рисковать.
И ещё я понял: пока она есть, пока она рядом – всё будет хорошо.
Всё будет хорошо, слышите, это говорю я, Гарри Поттер! Я всё равно вернусь, что бы ни произошло, потому что здесь – я люблю и любим! Это та сила, которая заставляет возвращаться, оживать, ползти вперёд, если нет сил идти, смеяться, если больно до слёз.
И я смеялся.
- Теперь моя очередь. Что ты задумал, Гарри? Ты давно уже сходишь с ума, но сейчас, кажется, переплюнул сам себя!
- Я ничего не задумал. Просто…
- Просто ты мне врёшь, я поняла. Ради всего святого, возьми отпуск, тебе следует отдохнуть, у тебя, кажется, кипит мозг! И учти вот ещё что: завтра я привяжу тебя к кровати, если это будет единственным способом заставить тебя не рисковать.
- Я не буду рисковать, - терпеливо ответил я.
Ну и что, если я вру? Она хотела героя – она получила его. Если я периодически не буду подтверждать свой статус – я превращусь в старого и полного джентльмена, такого себе банального обывателя, у которого есть дети, работа и дом. И которому больше ничего не нужно. И который не замечает, что с каждым днём его семейное благополучие становится всё более мнимым.
Мужчина, да что там, любой человек, должен не бояться рисковать – если знает, зачем, ради чего он это делает. Если твёрдо верит, что так будет правильно.
Я должен был выполнить обещание. Какой бы сильной ни была моя любовь к Джинни, я не мог всю жизнь оберегать себя для неё, боясь разбить сердце любимой женщины. В таком случае меня следовало бы запереть в сейф в Гринготтсе и периодически сметать пыль специальным веничком.
Разве это по мне? Разве и сама Джинни согласилась бы на нечто подобное?
Она любит меня именно таким, сильным и смелым. И когда я вернусь – я всё ей расскажу. Но не раньше. А Снейпа пусть уже хоть к дивану, хоть к люстре привязывает, как ей угодно…
~***~
Чтобы стать философом, достаточно несколько минут в день вдумчиво смотреть на небо. А лучше, конечно, несколько часов.
Тем, кто глядит на небо без безразличия, постепенно открываются секреты бытия.
Я пошел именно по этому пути.
Когда смотришь вверх, желательно при этом – с высоты, чтобы хоть немного понять небо – ощущаешь себя маленьким и беспомощным.
Я, в своей мантии главы Аврората, сильнейший волшебник Великобритании, смотрел на небо и ощущал себя даже не букашкой, а личинкой букашки. Я понимал, что если вдруг сделаю что-то не так, прогневаю небо – ему ничего не будет стоить меня раздавить.
Оно может долго прощать, но однажды, когда ты останешься с ним один на один… Мне не по себе, когда я об этом думаю. Страшно до дрожи. Я забываю о том, чего я достиг для себя, и я начинаю думать, что же я сделал для других? Что я скажу небу в своё оправдание?
Я – маленькая песчинка на гигантском пляже. Я – ядро атома в теле кита. Я – человек на огромной планете, человек на маленькой планете среди бесконечного космоса. Что я могу сделать, чтобы быть достойным чего-то большего, чем снисходительность?
Когда поднимаешь голову и видишь, что над ней нависает
вечность – рано или поздно начинаешь задумываться о таких вещах.
Сколько раз мне выпадал шанс сделать добро? Сколько раз я воспользовался таким шансом?
О да, я убил Волдеморта. Было ли это добром? Скорее всего. А что я сделал дальше? Передо мной расстилался великий путь, я мог бы совершить многое, а вместо этого отошел в сторону и позволил времени и забвению задвинуть меня на полку в хранилище истории.
Я мог бы погладить бездомную собаку. Бросить галлеон в чашку нищего в сквере. Я мог бы приютить сироту или нанять сиделку старику. Я мог бы посадить за решетку всех, поступающих не по совести. Пожертвовать жертвам землетрясения или наводнения. Перевести слепого через дорогу. Сказать ласковое слово пожилой вдове из дома напротив. Улыбнуться хмурому мальчишке, спешащему в школу.
Почему, почему я ничего этого не делаю?!
Я ведь не злой. Мне не чуждо ни страдание, ни сострадание. Ничто человеческое, ни пороки, ни добродетели, ничто мне не чуждо. Так почему, ради всего святого?!
Почему я так редко говорю Джинни, как сильно её люблю? Почему я так редко целую в щёчку Альбуса, когда он засыпает в своей кроватке? Почему так редко хвалю Джеймса и говорю ему, какой он славный парень?
Каждый раз я клянусь, что следующий день будет
правильным. Каждая ночь начинается с такой клятвы. И ничего не меняется.
Если мне будет суждено пережить… или дожить… Завтра всё изменится – но завтра ничего не меняется. Проходит ночь, наступает рассвет, и в круговороте ежедневных забот я как-то незаметно забываю, что хотел стать настоящим человеком. Я как кукла Пинокио, человеческая душа, навечно застрявшая в деревянном теле: оно двигается, говорит, мыслит, но чего-то ведь ему всё равно не хватает…
Я один на один с огромной бесконечностью – слова «огромный» и «бесконечность», кажется, противоречат друг другу, потому что у «огромного» есть конец, а у «бесконечного», конечно, нет. Но я всего лишь еле заметная фигурка на гребне крыши, я имею право не объять необъятное.
Небо раскинулось над головой, как гигантская шляпа. Я сейчас – центр своей личной вселенной, просто точка на карте мира. Вогнутая, как спутниковая тарелка, прозрачная, как марево, вывернутая наизнанку бездна, серо-чёрная в лаковых разводах облаков. Звёзд не найти, и хвала Мерлину, что хоть небо видно за этим извечным Лондонским смогом.
«Вот так становятся сумасшедшими», - думаю я.
До полуночи пять… четыре минуты.
«Давай, усыпляй меня, - зову я Снейпа. – Видишь, чёртов псих, я здесь, я твой… Надеюсь, когда я засну, мне не придётся скатиться с крыши на асфальт?»
Я почему-то хочу умереть (или как ещё назвать то, что сейчас должно произойти?) здесь, на крыше, чтобы небо было свидетелем моей бесконечной глупости и маленькой добродетели.
«Ты не умрёшь».
«Формально – нет. Разве это имеет значение?»
Капля добра в море моего равнодушия. Пусть хоть один день ознаменуется чем-нибудь хорошим и настоящим. Не ради Снейпа, ради себя – так будет правильно. Иначе я просто не смогу спать.
Не потому, что этот ублюдок мне всё время снится, нет. Не потому, что у меня регулярная бессонница на нервной почве, вот уж нет. Это всё ерунда по сравнению с тем, когда не можешь заснуть из-за того, что совесть шепчет на ушко: «Ты не сделал то, что должен был. Ты трус, Поттер. Снейп не боялся ради тебя каждый день идти на риск».
Три минуты.
Когда смотришь на небо, невозможно не верить в Создателя. Не зря раньше, в древности, слово «небо» считалось синонимом Бога. Но мне больше нравятся другие слова: «вечность» и «бесконечность». Из них появляется то, что называют «страхом Божьим», это то, чего я боюсь больше всего.
Больше смерти.
Говорят, что Бог – это любовь. Если вы когда-либо любили – умножьте это чувство на бесконечность, и вы будете иметь собственное представление о Боге.
Две минуты – и мои часы остановятся. Там, куда я иду, нет часов, Снейп говорил. Там нет часов, потому что нет времени. Наши две недели для меня превратятся в вечность. И я боюсь.
Конечно, мне есть, что сказать в своё оправдание. Можете и сами догадаться. Кто не испугается вежливой просьбы «две недельки погулять по тому свету?» Даже если обещается отличный сервис, полное отсутствие раскалённых сковородок и комфортабельное возвращение в собственное тело…
Минута.
«Где же ты, Снейп, чёрт бы тебя побрал?! Я же сейчас передумаю и убегу!»
Хотя нет, глупость. Разве от Снейпа убежишь?
Гляжу на небо, задрав голову чуть не до боли. Возможно, я вижу его в последний раз – отсюда. С этой стороны.
Если его изнанка заставляет так трепетать, то что же нас ждёт
с той стороны?
Обратный отсчёт.
Десять… Семь… Четыре… Два…
Я даже не заметил, как это произошло.