Глава 6Остаток дня мы провели, играя в «Правда или Ложь». Китнисс усердно пыталась восстановить проблески моей памяти, хотя некоторые вопросы заставляли ее краснеть.
- Тебе нравилось со мной целоваться. Правда или ложь?
- Правда, - ее лицо залил румянец, взгляд опустился. – А тебе?
Мне бы и хотелось ответить «правда», но это было бы нечестно по отношению к ней. А врать я ей не собирался.
- Я не помню, как это и что я чувствовал.
Она кивнула, обдумывая это.
Вот в такой форме мы исчерпали наше время, иногда прерываясь на прием пищи и помощь Сальной Сэй на кухне.
Однако, днем я вызвался испечь лимонник. Надо было наблюдать за поведением Китнисс и ее выражением лица, когда она помогала мне. Она полностью ушла в работу. Рецепт довольно прост, по крайней мере, для меня, но Китнисс так внимательно слушала мои наставления по приготовлению пирога и так сосредоточенно работала, что порой казалось - она не здесь и не с нами. Иногда, когда она особенно была увлечена процессом, то высовывала язычок. Совместными усилиями на ужин у нас появился весьма вкусный и аппетитный лимонник. Никто не смог обойтись одним кусочком. По правде, я уже и забыл, как это может быть – сидеть за столом, есть пирог, болтать беззаботно и смеяться над шутками друг друга. Со мной так было, только когда я оставался на приемы питания у Китнисс. В моей семье таких посиделок никогда не было.
Вполне возможно, именно семья Китнисс была для меня настоящей семьей, а не семейство Мелларк. Потому что столько тепла, сколько я получил в этом доме за столь короткий промежуток времени, я не получал в доме Мелларков за всю свою жизнь.
После ужина Сальная Сэй с внучкой ушли домой. Мы с Китнисс остались одни, поэтому решили из кухни переместиться в гостиную. Она уселась по-турецки на диван, я рядом с ней на пол.
- Пит?
- Что?
- Расскажи мне о своей семье.
Мы никогда прежде не разговаривали с ней на эту тему. Наверное, события утра не выходили у нее из головы.
- Что ты хочешь знать?
- Эм… - да, журналистом ей не быть, - ну, расскажи мне об отце. Какой он был?
- Ты же его знала.
- Как покупателя свежей дичи и как пекаря. Но не как человека или твоего отца.
- Ну, папа был единственный в нашей семье, для кого я был дорог. С ним я провел свое детство, стоя за печкой, разрисовывая глазурью и кремом торты, печенья и прочие сласти. Мать меня строго наказывала, если видела, что я беру в рот хотя бы кусочек того, что предназначалось для продажи. Но когда ее не было рядом, отец давал мне то печенье, то булочку. Я очень его любил и… до сих пор люблю. Он научил меня - что бы ни произошло, нельзя сдаваться и нужно бороться до последнего. Что мечты – это не сказки и не облака с кренделями. Это то, что должно осуществиться в будущем. Хотя с желаниями надо быть осторожней. Они имеют особенность сбываться.
- Я тебя не понимаю.
- Ну, смотри, я хотел с тобой познакомиться – я познакомился. Благодаря Голодным Играм. Я хотел, чтобы ты меня поцеловала – ты поцеловала. Чтобы заставить меня поесть, тем самым не дать умереть. Я хотел сделать тебе предложение – я сделал. Чтобы успокоить беснующиеся Дистрикты и Сноу. Когда понял, что мне придется делить тебя с Гейлом, я решил уступить, потому что его ты любила, а меня… Если у тебя и было какое-то чувство, то не столь сильное. Я надеялся, что смогу тебя разлюбить – я разлюбил. Под пыткой Капитолия. Все эти пожелания сбылись, но не так, как я бы хотел.
У нее было такое лицо, словно я лимон заставляю съесть ее разом… Черт! Идиот! Я опять сделал ей больно! Я только что сказал, что больше не люблю ее. И лишь я знал, что на данный момент ситуация резко, я бы сказал, кардинально, изменилась. Но признаться в этом я не мог. Пока…
- Так вот, - все что мне оставалось, так это продолжить рассказ о моей семье, - отец научил меня возможности мечтать. Я научился мечтать правильно. Мечты – это, конечно, хорошо, но была еще мрачная и серая реальность. Я помогал отцу на кухне, месил тесто, передвигал стеллажи с изделиями, таскал мешки с мукой…
- Поэтому у тебя руки такие сильные, - в следующую секунду у нее расширились глаза. Стало понятно, что с ее языка сорвались мысли, не предназначенные для моих ушей. Китнисс стеснялась, когда ей делали комплименты, поэтому и сама не умела их делать. Оттого, не любила это занятие.
Я попытался разрядить обстановку:
- Вероятно. Но даже в этом труде, который производился в свободное от школы время, я находил частичку просвета. Знаешь, с отцом было легко. Он понимал меня как никто. Это ведь от него я глаза унаследовал.
- А цвет волос от кого? Насколько я помню, не в родителей.
- Да нет. Если верить отцу, то в дедушку. У него они тоже были пепельные.
- А братья?
- А что братья? У них были другие интересы. Ремесло пекаря их не привлекало. Мне кажется, их вообще ничего не привлекало. Знаю точно, мы никогда не находили общего языка и не искали взаимопонимания. В своей речи всегда были немногословны. Если их можно назвать братьями между собой, то я на них совсем не похож, как внешне, так и внутренне.
- Хм, а я ведь с ними даже не была знакома.
- По сути дела, я тоже, - я потер уголки глаз большим и указательным пальцами.
- Пит, а твоя мама?
- Мама… Знаю, что скажу сейчас ужасную вещь, но мамы, как таковой, у меня не было. Ни разу в жизни я не удостоился от нее ласкового слова, прикосновения, поцелуя в щеку, прижимания к груди, совета. Ни разу! Все что связывало меня с ней – это пощечина или любое другой телесное наказание. Я все делал для того, чтобы добиться ее уважения и похвалы, чтобы она гордилась мной. Зато мне не приходилось трудиться, чтобы заработать оплеуху. Китнисс, пойми, когда она узнала, что беременна мной, то хотела избавиться от меня. Впервые в жизни отец запретил ей что-то делать, пошел против нее. Я не знаю, что он сделал или сказал, но я все же появился на свет спустя несколько месяцев, - Китнисс накрыла своей рукой мое плечо. – Да уж… В нашей семье царил матриархат.
- То, что ты мне рассказываешь, для меня совсем чуждо. У нас никогда не царил матриархат, но и патриархата я не припомню. Мне кажется, мои родители так любили друг друга, что были равны в своих обязанностях. Всегда относились с уважением к мнению каждого, умели слушать друг друга и принимать компромиссное решение. В основе нашей семьи лежала любовь.
- Китнисс, я не уверен, что мои родители вообще любили друг друга. За все свое детство я не заметил ни одного проявления любви, ну, или хотя бы уважения между ними.
- Тогда почему они состояли в браке? Почему поженились? И не развелись потом, если не любили друг друга?
- Я не знаю, Китнисс. Всегда задавал себе эти вопросы и не понимал. Отцу я не мог их задать. Понимал, что все не так просто, так зачем нагнетать ситуацию.
- Зачем же мучить себя, если брак не по любви?
- Китнисс, да ты же не маленький ребенок! Ты должна понимать, что далеко не все браки по любви. Ты сама ведь чуть не вышла за меня, потому что так надо было, а вовсе не потому, что любила меня нежно и преданно.
Она напряглась.
- Это совсем другое, Пит. Меня никто не спрашивал, меня принуждали. А в Двенадцатом люди вольны сами выбирать, с кем им связать судьбу.
- Но если бы спрашивали, ты бы со мной ее не связала, не так ли?
- Да я бы не с кем ее не связала, пока жили Голодные Игры.
- Это не ответ.
- Да? А ты ответь мне всего на один вопрос. Только честно. Если бы мы все же поженились тогда, ты бы когда-нибудь смог быть уверен, что я вышла за тебя по любви, а не по принуждению?
Она права. Каждый день, живя с ней, я бы мучил себя вопросом «По любви ли наш брак?». И я бы никогда не поверил до конца в положительный ответ. Мы бы прожили вместе всю жизнь, родили бы детишек, а потом до конца их совершеннолетия боялись слов «Жатва» и «Голодные Игры». Даже если бы их миновала эта кара, даже если бы я просыпался каждое утро, видя перед собой ее улыбку, чувствуя ее руку в своей руке, я бы никогда не был уверен в искренности ее чувств, и всю жизнь бы корил себя в том, что испортил ей жизнь.
- Нет.
- Тогда как можешь ты меня просить об уверенности в выборе спутника жизни, причем касательно прошлого?
- Ты просто увиливаешь от ответа.
На этом разговор прекратился. Мы направили наши взгляды в разные стороны.
Краем глаза, я взглянул на нее. Она хмурилась и злилась. Как всегда, она не собиралась признавать, что не права. И я прекрасно понимал, почему она увиливала от ответа. Она не собиралась бросать мне в лицо, что выбрала бы Гейла. Мне кажется, она себе-то в этом признаться не может. Хотел бы я знать, что ошибаюсь. Но она молчит. А значит, я все же прав.
За что боролся, на то и напоролся. Не надо было так с ней. Я не могу обвинять ее в том, что она любит и его тоже.
- Ты его любишь, Китнисс. Ты любишь Гейла. Не пытайся этого отрицать.
- Пит, конечно, люблю. Но не той любовью, про которую ты думаешь, - сказала она устало.
Я ничего не ответил. Она снова пытается оправдаться и убедить саму себя.
- Я люблю его, но по-другому. Он мне как брат, как напарник, как тот, на кого я могу положиться. Кому я могу доверять. Скажем так, он удачная находка. Цинично, знаю, но как-то так.
- Китнисс, себе не лги. С «братьями» так не целуются.
- Пит, я может что-то к нему и чувствовала, но это было как-то неестественно. И это уже в прошлом, - она поймала мой взгляд, прочитав мои мысли. – И не надо на меня так смотреть. Если бы он был здесь, в Двенадцатом, это бы ничего не изменило. Он очень близкий мне человек. Но не тот, с кем я сейчас решила бы связать судьбу, как ты выразился.
Я молчал. Я не знал, что ответить.
- Ну, что доволен? Я не обидела твое мужское самолюбие?
Она приступила к атаке. Теперь резала без ножа. Роль лица восстания не пошла ей на пользу. Китнисс начала бросаться громкими словами.
- Что, не вяжется, да Пит? Китнисс Эвердин не выбрала того, без кого не смогла бы выжить? – последнее слова она скорее выплюнула мне в лицо, чем произнесла.
Передо мной встала картина нашего с Гейлом разговора: «Как ты думаешь, от чего будет зависеть ее выбор?» – «Ооо… это я знаю наверняка. Китнисс выберет того, без кого она не сможет выжить». И я согласился с ним в тот день. Выходит, я ошибался в Китнисс. Она не столь бесчувственна, как мне казалось. Более того, она слышала наш разговор той ночью. И фраза Гейла задела ее.
- Не надо судить о том, о чем и понятия не имеешь, - она была жестока, произнося это. Проговаривала каждое слово, будто пробуя на вкус. Вкус оказался горьким.
Я чувствовал, что надо просить прощения. А вот за что, не совсем.
- Прости.
- За что, Пит? Ты не в чем не виноват, - она опустилась рядом со мной на колени. – Просто не надо считать меня тварью бесчувственной и расчетливой.
- Я и не считал так. Но ты всегда полагалась на разум и логику, нежели на свои собственные переживания и чувства. Поэтому в ту ночь я согласился с Гейлом. Теперь вижу, что был не прав.
- Хорошо, - она выдавила из себя подобие улыбки. – Считай, что ты прощен.
Она протянула мне правую руку, как знак примирения. Я ее пожал. Она не расцепляла рукопожатия. Кажется, она собиралась что-то сказать, но никак не могла решиться.
- Китнисс?
- Не уходи сегодня, пожалуйста, - я смотрел на нее, не моргая. Она решила объяснить сей порыв. – Просто у меня такое ощущение, что если ты сейчас уйдешь, то уже не вернешься.
- "А если ты уйдешь, то я не смогу заснуть без тебя"? – я хотел подыграть ей и помочь.
- Тоже верно. Я жуткая эгоистка.
- Брось ты это самобичевание. Как будто я без тебя смогу уснуть сегодня.
Она робко улыбнулась мне.
- Ты ляжешь со мной на кровать?
- Лучше постели мне рядом на полу.
Она поднялась и удалилась в свою комнату. А последовал за ней. Помог расстелить матрас, заправил подушку, пока она расстилала простыню, после чего достала из шкафа одеяло.
Спустя час мы лежали каждый на своем месте.
- Спокойной ночи, Пит.
- Спокойной ночи, Китнисс.
В ее присутствии мне действительно легче было заснуть. Но сон был недолгим. Через пару часов я проснулся от криков Китнисс. Ей снился кошмар. Одеяло свалилось, простыни помялись. Я разбудил ее. Держа за плечи стал успокаивать, смотря прямо в глаза. Она выглядела такой бедной, такой беззащитной. Это было бы высшей жестокостью по отношению к ней, если бы я ушел. Она с надеждой посмотрела на меня. Как будто после этого взгляда я мог сдерживать себя. Взяв свою подушку, я лег рядом с ней в кровать. Она только этого и ждала. Как только мои руки обвили ее спину, она тут же прижалась ко мне всем телом, положив голову мне на грудь. Мы снова сплели наши тела руками и ногами, как раньше, защищая друг друга от любых невзгод. В этом не было чего-то аморального, наоборот это был так естественно для двух людей, которые нуждаются друг в друге.
Вскоре мы вместе заснули.
