Глава 6По здравому размышлению Маделейн оценила советы Беатрисы как здравые – заслужить благосклонность первых лиц Винетты было делом первостепенной важности. Обдумав свое положение, она пришла к выводу, что ее шансы отнюдь не плохи. Всего лишь на прошлой неделе на верховой прогулке графиня почтила ее личной беседой, пусть и короткой, но само по себе это говорило о том, что ее заметили, – спутников Милада выбирала более чем тщательно, ее окружали отпрыски лучших семейств Винетты, не уступающие ей самой в родовитости и внешней привлекательности. Сблизиться с ней не составит труда, у них много общего. Хотя… Маделейн не могла не сравнивать, и пока что сравнение было не в ее пользу. Даже внешне Милада превосходила ее, но этой юной цветущей красоте, выгодно оттененной умопомрачительными нарядами, мало что можно было противопоставить. И поскольку в будущем им предстояло стать едва ли не рядом в иерархии винеттского общества, Маделейн присматривалась ко всем деталям, чтобы, не дай Бог, не уступить. Графиня была превосходным образцом для подражания. Все в ней было гармонично: красота дополнялась безупречными манерами и одновременно той своенравностью, перед которой невозможно устоять, Милада с явным удовольствием балансировала на грани приличий. Еще вчера она могла чуть ли не стать героиней скандала, а завтра все это уже было бы забыто. Да и кто бы смог всерьез вменить ей в вину желание развлечься?
В комнату без стука заглянул Максимилиан, и добродушно провозгласил:
– Тяжкие раздумья, дорогая?
– Где-то так.
– Я могу помочь? – он ногой подтащил к себе стул и уселся задом наперед, облокотившись о спинку.
– Даже не знаю… Ты умеешь давать советы?
– Зачем тебе советы? – поразился он. – Мне казалось, женская интуиция заменяет недостаток опыта. Ну да ладно. Предлагаю тебе развеяться – кабачок в самой что ни на есть плебейской части города, идет? Отменное меню. Не хмурься.
– А что скажет Бетти? – коварно поинтересовалась она.
– Разрешение получено, – подмигнул Максимилиан. – Так что оставь сомнения.
Заглянув, на всякий случай, к портнихе и убедившись, что платье будет отвечать не только вкусам Беатрисы, а и ее собственным, Маделейн все же решилась довериться выбору кузена. И он таки привел ее в «кабачок», роскошный ресторан в модном «народном» стиле, чем в самом деле несколько ее развлек. Но оглядевшись и пролистав меню, Маделейн решила, что настало самое подходящее время высказать свои претензии, а их за последние несколько дней накопилось немало.
– Как давно вы с Бетти догадались о моих планах? – издалека начала она.
– Что-то устрицы подорожали… Не иначе как раскрытие заговора грозит инфляцией… Что, Мади? Да уж давненько. Я – во всяком случае.
– Так я и думала. А еще третьего дня ты любезничал с леди Донован у ювелира. В моем присутствии!
Максимилиан подождал, пока официант расставит тарелки, и спокойно, даже можно сказать, успокаивающе ответил:
– Мади, радость моя, на каком, собственно, основании ты решила, что можешь диктовать мне манеру поведения? И с какой такой стати я должен игнорировать «в твоем присутствии» своих друзей? Мои догадки относительно твоих нежных чувств отнюдь не подразумевают, что близкие мне много лет люди перестали быть таковыми, – отпив глоток сока, он улыбнулся ей поверх бокала.
– Вот, значит, как, – ехидно протянула она. – Ты на чьей стороне?
– Сохраняю благоразумный нейтралитет. Суп стынет, дорогая.
Отведав супа и оценив мастерство здешней кухни, Маделейн вдруг задумчиво поинтересовалась:
– Макс, а столько лет вы знакомы?
– Мы?
– Ты и Беатриса с леди Донован.
– Дай-ка подумать… Я лет четырнадцать. А Бетти сидела с ней за одной партой.
– Как? – от неожиданности Маделейн чуть не поперхнулась. – Беатриса ведь училась в закрытом пансионе для благородных девиц, – возразила она, лихорадочно вспоминая биографию кузины.
– Ну, не таком уж и закрытом… Дело-то, как всегда, было в деньгах, а семья Киры отнюдь не бедствовала. А мы уж с ней в университете познакомились… хорошее было время.
– Но… почему же тогда Беатриса взялась мне помогать? – аппетит у Маделейн пропал начисто, чего никак нельзя было сказать о Максимилиане.
– Бетти, как ни странно, искренне полагает, что Крэг для Киры неподходящая партия, такой вот парадокс. Не сомневаюсь, у нее и список кандидатов давно составлен. Так что, если ты сможешь добиться их развода – она будет счастлива.
– Так это все ради нее? – оскорбление было так велико, что Маделейн едва могла говорить.
– А что, для тебя это имеет столь принципиальное значение? – Максимилиан, казалось, забавлялся. – Люди корыстны, знаешь ли, и Бетти наглядный тому пример. Но, смею надеяться, твое семейное счастье, добытое с помощью таких аморальных личностей, не будет от этого меньшим.
– И ты? – тихо спросила она.
– Я?
– Ты тоже корыстен?
– Да, – весело признался он.
Несколько минут они сидели практически молча, Максимилиан с явным удовольствием смаковал десерт, а Маделейн глубоко ушла в малоприятные мысли.
– А мне казалось, – вдруг сказала она, – что Беатрисе нравится Крэг.
– Конечно. Он же ее лучший друг… вернее, они с Рендольфом ее лучшие друзья. Но он ей нравится именно как Крэг, а не как муж Киры Эрраи. И если бы ты, Мади, – я тебя не упрекаю, просто обращаю твое внимание, – присматривалась не только к кавалерам, а и к родственникам, ты бы давно это заметила.
После еще одной тягостной паузы Маделейн выдала очередной вопрос:
– А почему Цирцея оставила девичью фамилию? Точнее, наполовину оставила… В нашем кругу это не принято.
– Она бы и совсем не брала фамилию мужа, да Рендольф настоял, умолял прямо, чтобы скандал был меньшим. Так Крэг в ответ тоже свою изменил, шутник, – об этом мало кто знает, но он ведь уже тоже не просто Донован, а Донован-Эрраи.
– Все равно я не понимаю…
– Знаешь, мне кажется, взаимопонимания Донованам хватает настолько, что понимание окружающими их поведения их мало заботит. Ты совсем не притронулась к десерту, милая, а зря.
В ответ она вяло поковыряла ложечкой в тарелке.
– А тебе она нравится, Макс? – немного нерешительно спросила Маделейн. – Как женщина?
– Вообще-то я женат, – усмехнулся он. – Но, могу сказать тебе по секрету, Кира по-своему очень привлекательна. Своеобразна, конечно, но и в этом что-то есть… Надо же, и вино выросло в цене, – хмыкнул он, заглядывая в счет. – Представляю, что после этого усложнившегося заговора творится на бирже.
– Какого заговора? – рассеяно переспросила Маделейн.
***
После ухода Беатрисы Рендольф словно впал в оцепенение. Непривычно и как-то жалко ссутулившись, он сидел в своем удобном и модном вращающемся кресле, напряженно курил (оскорбленный до глубины души секретарь лично сбегал за сигаретами) и смотрел на чуть-чуть танцующие от ветра портьеры.
Отношение Рендольфа к Крэгу Доновану с самого детства было двойственным. Они были друзьями, да, даже братьями, но что там говорит психология про младших и старших детей в семье?.. Про лидерство?.. Граф отнюдь не всегда был легкомысленным и порой умел заставить себя анализировать проблему, хотя чего он не мог терпеть, так это «рефлексии». Бездарная трата времени. Человек непознаваем.
«Позволь мне заблуждаться. Имей снисхождение».
Бетти, Бетти… За эту неделю Рендольф передумал столько, что уже просто не мог заблуждаться. И все-таки догадывался, зачем Крэгу и Кире понадобилось вмешиваться в эту… интригу. Он был уверен, что Кира не могла не знать. У них с Крэгом не было секретов друг от друга. Когда-то граф даже слегка завидовал их взаимной откровенности, ревновал, как ревнуют друзей, имеющих тайны у тебя за спиной, но после их свадьбы притих. У него больше не было морального права. Как же это вчера сказал Крэг?.. «Какая разница, с кем из нас разговаривать?..»
Так что – Кира знает.
Другое дело, как ко всему этому теперь относиться.
Рендольф приоткрыл окно, в кабинете было уже так накурено, что у него слезились глаза.
Всю эту изнуряющую неделю он продолжал цепляться за иллюзии, за то привычное благоденствие и спокойствие, которые считал нормой. Разговор с Беатрисой все расставил по местам. Обсуждать весь этот кошмар с Мортимером – это одно, и Рендольфа никак не покидало чувство, что это то ли розыгрыш, то ли бездарный спектакль… в котором он играл свою роль, но неправдоподобие ситуации хранило его от настоящего осознания всего случившегося… Бетти же была своя и говорила именно то, что должна была сказать. И после этого разговора граф наконец ощутил себя в этой новой реальности полностью.
Друзья, входившие в тесный «семейный» круг, были столь же привычны для него, как он сам, часто он вообще не отделял их от себя. Будь это кто-либо иной, его бы это так не задело… Но с другой стороны, кому другому это могло придти в голову?
И ведь Кира тоже… Один случай может быть именно случаем, два – уже закономерность.
Это вызывало даже не раздражение – злость.
Крэг и Кира умные взрослые люди, понимающие, чем это может кончиться. И граф голову бы дал на отсечение, что Крэг и шага не сделает по столь скользкой дорожке без тщательного взвешивания последствий. Им было что терять – положение, имя, средства, жизнь… Все, что досталось от рождения и что они создали сами.
И потому граф был уверен, что его предположения верны. Крэг не мог не понимать, что подобный бунт обречен. Это были совсем не те союзники. Десяток влиятельных людей не мог совершить настоящий переворот, а ведь остальные были шушерой.
Хоть бы Кира догадалась получше спрятать концы в воду… Он и так много лет чувствовал себя перед ней виноватым.
Граф повернулся так, что скрипнуло кресло. Да, он знал, что непопулярен среди «серьезной» винеттской аристократии, особенно старшего поколения. Он не вступал в альянсы, не плел интриги, ни к чему в политике не стремился и вообще мало интересовался даже столицей. Он покровительствовал отдельным любимцам и холил фавориток… Но в конце концов, он имел на то право. Он раздавал должности знакомым, а не «нужным людям», и считал, что это закономерно. Он не избавился от тех, кто служил еще при его отце, и полагался на них, как на самого себя.
И он бы еще понял, если бы против него выступили те, кто остался им недоволен. Но Крэг! Какое у него было право?!
Друзья жили так же, как он. Та же Беатриса была его двойником, вся ее жизнь – в кипении светских гейзеров… Правда, у нее был Макс, Макс – умевший вовремя заставить ее остановиться. Макс, чья холодная рассудочность порой пугала. Крэг говаривал в шутку, что Беатриса перед Максом сущее дитя, и она с простодушным удовольствием соглашалась.
Но ведь у него были десятки других «двойников»…
Донованы отдавались светской жизни, так же самозабвенно, как и все остальные. Рендольфа только порой бесило, насколько все «светское» было в них напоказ, они смеялись над высшим обществом, воплощая в себе все милейшие черты его идеала. Много ли нужно для успеха? Бойкий язык, обаяние, вкус, распущенность для мужчины, недоступность для женщины… Донованы – это айсберг, как ни банально это сравнение, и то, что над водой, отнюдь не главное. Но Рендольф отчетливо понял это только в последнюю неделю. Конечно, он сознавал, что их манера вести себя – это именно манера, они не добились бы столького вне привычного элитного круга, если бы не владели некой внутренней… дисциплиной, что ли? Но просто тот мир, где они вели себя по-иному, был от графа настолько далек, что он часто забывал о его существовании… Порой, правда, можно было славно пошутить над Кириным увлечением благотворительностью, так же как и над ее работами по истории, над предприятиями Крэга, вообще над современной наукой…
И вот теперь… В конце концов он дал Донованам почти целые сутки, чтобы, как говорится, прийти с повинной. С той минуты, как о выявлении заговора было объявлено официально, он ждал. Но они не пришли.
Рендольф поднялся и пододвинул к себе присланные из тайной полиции бумаги. И в этот момент его впервые пронзила жестокая мысль – как хорошо все было еще вчера, хотя ему казалось, что плохо… Недосягаемый вчерашний день на глазах превращался в утопию.
…Вчера после обеда в ожидании гостей Рендольф пригрелся в своем кресле, предавшись преступной дремоте. Предыдущая ночь выдалась бессонной, а наступающая обещала быть еще более беспокойной. Но позволить себе расслабиться он не мог. Не сейчас, не перед этими людьми.
– Леди Ирвин! – почтительно провозгласили где-то вдалеке, и почти сразу ему в ухо ехидно мурлыкнули:
– Ренф, ты никак спать собрался? А ведь сегодня еще прием.
– Прием? – зевнул он. – Ах да.
– Ты же не вздумал о нем забыть? Это обернулось бы невиданными доселе неприятностями во внешней политике.
Следующий день и так обещал быть достаточно неприятным, и граф покорно кивнул.
– У меня же есть секретари. Внимательные друзья. Жена, в конце концов. Тут просто так ни о чем не забудешь. Чаю, моя дорогая?
– Неужели сам нальешь? – фыркнула Беатриса. – Хоть глаза открой.
– Открою, – пообещал ей Рендольф. – Еще минута – и открою.
Приятный шелест платья возвестил, что Беатриса поднялась, и граф едва удержался, чтобы не чертыхнуться. Зря это он, ой зря.
– В чем дело, Ренф? Ты чем-то расстроен?
Даже сквозь закрытые веки он чувствовал ее внимательный, встревоженный взгляд. Нужно было что-то отвечать, что-то достаточно неприятное и правдоподобное.
– Ну кто бы спрашивал, Бетти?
– Что, опять она? – с недоверием спросила леди Ирвин. Беатриса была единственной из его близких друзей, кто не питал к Миладе особой симпатии. В свое время они даже спорили с Кирой по этому поводу.
– О, все уже в сборе? – от дверей раздался веселый голос Крэга, и Рендольф внутренне собрался: «вести себя как всегда». Остался всего один день. Нет, уже меньше.
– Бетти, – он поцеловал ее в щеку, – как поживает Макс?
– Кошмар, – прокомментировала она. – После стольких лет это все, что ты можешь у меня спросить?
– Думаю, да. Макс – это то, что я меньше всего в тебе знаю. А что с нашим сиятельством?
Усилием воли Рендольф заставил себя открыть наконец глаза и протянуть раздраженно:
– Китеж. Высокая дипломатия… Ненавижу.
– Да ну? – весело усомнился Крэг, опускаясь в кресло напротив. – А мне показалось, что негативное отношение к столь дружественному нам государству, как Китеж, и… если не ошибаюсь, к его полномочному послу у тебя появилось после того, как ты заметил, какими взглядами обменивались этот самый полномочный посол и ее сиятельство графиня Милада.
Беатриса усмехнулась, Рендольф выразил свое отношение неприязненным взглядом. Благодатная тема, что и говорить. Достаточно неприятная, чтобы обойти еще более неприятную. И Крэг сам ее поддержал.
Лорд Донован в ответ лишь дружелюбно усмехнулся.
– Помолчал бы ты, а? – неудовольствие в голосе графа было почти искренним.
– Что я слышу? Неужели на десятом году супружеской жизни в тебе проснулась ревность?
Рендольф замкнулся в угрюмом молчании. Его друг детства поднял брови, словно не желая верить в свое же предположение.
– Пожалуй, чай все же разолью я, – ни к кому не обращаясь заявила леди Ирвин. – Крэг, тебе с молоком?
– Да, благодарю… Осторожнее! Бетти, поставь молочник, умоляю. Я сам… Признаться, не ожидал от тебя, – с прежней интонацией, обращаясь к Рендольфу, продолжил Крэг. – Ревновать Миладу… Насколько я помню, все прошедшие годы это прелестное дитя не слишком занимало твои мысли. Хотя мне всегда подобное отношение казалось несколько несправедливым. Девочке нужны внимание и забота.
– Нет, ну кто бы говорил, – отчетливым шепотом сказала Беатриса.
– Лада давно не девочка, – бросил Рендольф.
– А-а, заметил! – лорд Донован удобнее устроился в кресле. – Удивляюсь, как она раньше тебе не изменила. Я уж думал – не посоветовать ли?..
– Надеюсь, – зло заметил граф, – что когда-нибудь увижу, как и ты корчишься в припадке ревности.
Он начинал жалеть, что они обсуждают возможные измены Милады, а не уже имевшую место государственную измену лорда Донована.
Крэг почти ласково улыбнулся.
– Вряд ли ты доживешь до того дня, Ренф.
– Кстати, Бетти, – Рендольф повернулся к леди Ирвин, – я наконец присмотрелся к твоей… воспитаннице?..
– Подопечной, – милостиво подсказала Беатриса. – Леди Медоуз?
– Да-да. Вот уж поистине «прелестное дитя». Само очарование юности…
– Ты бы еще добавил «… и невинности», – хмыкнула она. – Ренф, ты порой бываешь таким забавным.
– Мне она показалась интересной. Чем-то похожа на тебя…
– Да уж, фамильного тщеславия у нее достаточно. Но в связи с чем ты завел об этом разговор? Не заставляй меня думать, что…
Она переводила взгляд с одного на другого. Граф Алмонд ждал реакции друга, а лорд Донован спокойно пил свой чай, словно не замечая повисшей в комнате паузы.
– Ладно, – первым, как всегда, сдался Рендольф. – Я всего лишь хотел одобрить ваш… твой выбор. Ты нашла себе замечательную протеже.
– Спасибо, – дипломатично отозвалась леди Ирвин.
Крэг отставил чашку.
– Не смотри на меня таким взглядом, Бетти. Когда уже ты устанешь подсылать мне любовниц?.. Хотя, должен признать, ты достаточно хорошо изучила мой вкус.
– Ну знаешь ли! – придя в себя от возмущения, искреннего или притворного, сказала Беатриса. – О чем вообще разговор?
– Ты не в курсе? Тогда вернемся от одной девочки к другой, куда более заслуживающей внимания. Ренф, у тебя это чувство собственника или нечто иное?
– Братишка…
– Да?
– Мне очень хочется сказать тебе нечто нелицеприятное, а потом позвонить Кире. Ее бы я выслушал с удовольствием.
– Не сомневаюсь. Но муж и жена – одна сатана, знаешь ли. Какая разница, с кем разговаривать? Так вот. Какие можно сделать выводы после последних десяти лет? Ваши с Миладой роли несколько переменились. Раньше ей следовало ревновать тебя денно и нощно – чем она и занималась – теперь же… вероятно, это придется делать вам обоим.
– Неужели?
– Не хотелось бы озвучивать очевидные вещи, – вмешалась Беатриса, – но ты всегда вел себя с ней по-свински, Ренф. Я, конечно, тебя не осуждаю, Милада никогда мне не нравилась, но иногда девочку было искренне жаль. Неужели ты не мог быть более приветливым, даже если она для тебя была обузой? Ее романтическая влюбленность в тебя кончилась раньше, чем ваш медовый месяц. Чего же ты ждал?
– Ждал? Ничего. Наследника, может быть. У Крэга, по крайней мере, есть дочь, а у меня ни одного законного ребенка.
Этим он заставил умолкнуть леди Ирвин, которая тоже все никак не могла в череде неотложных дел найти время произвести на свет продолжателя родов Ирвинов и Латимеров.
– Позволь мне озвучить одно предположение, Ренф, – спокойно сказал Крэг, кладя руку на плечо Беатрисы. – Ты упустил тот краткий момент, когда Милада перестала считать тебя идеалом. Теперь же… бывший кумир не самая завидная участь. Зато она многому у тебя… у нас научилась. В том числе и пренебрежению супружеской верностью.
– Ты ее оправдываешь? – возмутился граф.
– Разве?
– Наверное, мне следовало жениться на Кире, – устало заметил Рендольф, закрывая глаза. – Идеальная жена. Каким я был идиотом. Династические интересы, политика. Как тогда я был смешон в роли жениха, так теперь – в роли мужа. И мне ведь нечего вам возразить. Но, знаете, я не чувствую себя виноватым, Милада доставила мне не меньше неудобств, чем я ей. Только у женщин, заметьте, рога не растут.
– Мне кажется, – задумчиво сказала Беатриса, – стоит выяснить, что на самом деле происходит. Милада действительно влюбилась или просто решилась, скажем так, пойти тебе наперекор. Но в любом случае, она имеет право на маленькие женские радости.
– Выяснить? – пожал плечами Крэг. – Каким образом, сестрица? Спросить Киру? Мне кажется, мы должны в любом случае судить не по намерениям, а по действиям.
– Судить? – протянула Беатриса. – «А судьи кто?», друзья мои?
– Перестань, Бетти. И положи пирожное, ты на диете, насколько я знаю. Макс мне давно жалуется.
– Я дома на диете. Или ты решил на мне сэкономить? Профицит бюджета создать? – леди Ирвин демонстративно откусила кусочек.
– А ведь сегодня еще прием, – жалобно протянул граф, радуясь, что время заканчивается.
…Но больше у него уже не будет подобных бесед…
***
Ее сиятельство Милада узнала новость дня, уже успев не только совершить условно утренний туалет, но и написать пару записок. Краем сознания она отмечала странные косые взгляды горничной, но обращать внимания на причуды прислуги она никогда себе не позволяла. Так что «вестником беды» стал не кто иной, как сам китежский посол, позвонивший ей, чтобы пожелать «доброго утра» и заодно успокоить, если она, не дай Бог, расстроена этой неприятнейшей ситуацией. После двух минут комплиментов в адрес винеттских спецслужб Милада просто повесила трубку. Все же есть какая-то грань, отделяющая своих от чужих, даже если этих чужих ты искренне любишь, а они любят тебя. Но сама Беатриса Ирвин была бы к ней более милосердна в эту минуту, чем этот по-настоящему беспокоящийся за нее мужчина. О каких спецслужбах вообще может идти речь?! Какой заговор?! Какая политика?! Посол едва ли бы смог ее понять, у него были другие жизненные приоритеты. Дипломат, что с него взять.
С трудом сдерживая несвойственное ей волнение, Милада позвонила сразу Лестеру Имриху, и тот со всей возможной любезностью подтвердил ее худшие опасения.
Ох, Рендольф… Рендольф!
Реакцию мужа она представляла себе слишком хорошо. Рендольф, как назло, не теряется в критических ситуациях, как того можно было бы ожидать, он всего лишь перестает быть легкомысленным, что гораздо хуже. Когда он начинает думать – добра не жди, тогда проявляется приятнейший цинизм, жестокость, рассудительность, все те качества, что позволяют в кратчайшие сроки, покончив с проблемой, опять начать наслаждаться жизнью в свое удовольствие. А еще Рендольф злится, как злится всегда, когда что-либо идет не так, как ему угодно. И если все это началось еще глубокой ночью…
Милада шла быстро, едва не сбиваясь на бег, слуги и визитеры, которых всегда немало в графской резиденции, расступались перед ней, хотя ее лицо сохраняло выражение привычной снисходительной любезности и она даже успевала отвечать на приветствия.
Рендольф сидел за столом, читая бумаги, и взгляд, который он бросил на жену был далеко не обрадованный. Сейчас он совершенно не желал ее видеть.
– А, это ты, – только и сказал он. – С добрым утром… еще ведь, кажется, утро?
– Ренф, – с трудом сдерживаясь, сказала она. – Что происходит?
– Интересно, почему я должен давать всем объяснения? – язвительно спросил он. – Можно подумать, что это была моя идея. Ну, что тебе рассказать, дорогая?
– Как это могло случиться?
Рендольф прищурился. Глядя на встревоженное лицо жены, которая явно не могла поверить в реальность происходящего, он испытал прямо-таки неприличное злорадство. Неделю назад он сам был таким. Милада всегда шла за ним след в след. И он любезно ее проинформировал:
– Как ты знаешь, был выявлен заговор, дорогая. Против нас с тобой.
– Я не о заговоре.
И говоря это, она понимала, что дразнит бешеную собаку: Рендольф всегда раздражался, когда кто-либо, хоть собственная жена, нечаянно или нет касался тех тем, на которые он не желал говорить, вмешивался в дела, которые он считал личными. Друзья попадали в обе категории. А особенно сейчас.
– Тогда я вообще не понимаю о чем речь.
– Не понимаешь, значит? О Крэге. Что ты решил?
– Лада, я думал, ты лучше разбираешься в ситуации, – Рендольф был слишком глубоко задет и делиться этой болью не хотел ни с кем. – Крэг оказался одним из инициаторов заговора, вот и все. Закон, знаешь ли, для всех один.
– Какой закон, Ренф? Ты сам себе закон. Ты и твои капризы закон для всех нас.
– В самом деле? Тогда будь добра – оставь меня, как видишь, я занят. Встретимся через час, тогда и поговорим.
– Через час? – не поняла Милада. – Зачем?
– Ты намечала что-то другое? Извини, твои увлечения могут подождать – мы будем обедать в городе. Вдвоем.
И, глядя в его глаза, она поняла – престиж и честь, нужно же было показать, что несмотря на все несчастья граф и графиня живы-здоровы и готовы морально поддержать подданных.
– Ренф, – голос ее чуть дрогнул. – Но ведь это же Крэг. Наш Крэг. Твой лучший друг…
– Это еще не дает ему дипломатического иммунитета, – бросил Рендольф зло.
Милада вздрогнула.
– Имрих сказал мне, что он у нас.
– В подвале, – подтвердил граф, вновь склоняясь над бумагами.
Милада тяжело перевела дыхание.
– А Кира? Ты ей звонил?
– Кира… – он вдруг усмехнулся, да так, что Миладу передернуло. – Кира, как всегда, показала себя достойной женой своего мужа.
Вот тут ей впервые стало по-настоящему страшно. А он с затаенным удовольствием наблюдал за тем, как по ее лицу разливается болезненная бледность. Больно ведь теперь было не ему одному.
Но Милада не видела этой гримасы, уйдя в себя… Ей слишком хорошо было известно, что подобное было бы вполне в духе Киры, о да, как и Крэга… Они ведь всегда «себе на уме», признаёт это Рендольф или нет, и если они решили, что такой граф их по какой-либо причине не устраивает… Милада молчала, ей нечего было сказать. Слов в защиту муж не услышит, к тому же он уверен, что раз это его друзья, то и решать имеет право он один… То, что они еще и друзья его жены, он никогда не принимал во внимание. То, что Кира заменила ей старшую сестру, мать и всех подруг. То, что Крэг много лет был фактически ее опекуном, так как самому Рендольфу было недосуг снисходить до ее проблем… Она, Милада, была всего лишь женой, а не членом того «внутреннего круга», чье мнение имело для него значение.
– Не волнуйся, – он вдруг потрепал ее по плечу, улыбнулся. – Все будет хорошо.
– Я… я могу увидеть Крэга?
– Не вижу в этом необходимости, – отрезал Рендольф.
– Прошу тебя. Он и мой друг, черт тебя подери!
Взгляды их скрестились, и граф пожал плечами.
– Пеняй на себя, – предупредил он. И бросил секретарю: – Проводите графиню к лорду Доновану.
После ее ухода Рендольф посидел несколько минут, глядя в одну точку, потом набрал знакомый с детства номер.
– Слушаю, – голос Мортимера в трубке стал для графа неприятной неожиданностью, он совершенно забыл о главе своей тайной полиции.
– Каспар, вы? Нет, господин Имрих уже передал мне обещанный отчет… Да, краткий, я понимаю… Да, вы можете быть свободны, делать там уже нечего… Пригласите леди Донован к телефону, прошу вас… – секунды тянулись томительно долго. – Алло, Кира?.. – он закрыл глаза. – Да, здравствуй… – и привычное обращение по-прежнему легко слетело с языка. – Здравствуй, сестрица…
Спускаться по крутой лестнице было неудобно. Милада путалась в подоле пышной юбки, отчаянно цепляясь за перила.
Секретарь и охранник обменялись быстрыми репликами, и последний с явной неохотой отпер дверь, пропуская графиню в камеру.
Внезапно оробев, Милада остановилась перед входом, оглядываясь на секретаря, но тот равнодушно смотрел в сторону – сопроводив ее сюда, он не собирался оказывать ей моральную или физическую поддержку.
И решительно повернувшись, Милада вошла, догадываясь, что сейчас увидит. Вцепившись в ручку двери, она смотрела на тело Крэга Донована, полусвесившееся со скамьи, на бурые пятна, на проступающие синяки… Все в лучших традициях тайной полиции. Она не видела его лица, но на шее запеклось что-то неприятно темное … и поза, эта неестественная поза…
Да, Рендольф сумел выразить свой протест. И глухая, горькая ненависть всколыхнулась в ее душе. Как он посмел?
Разжав пальцы, она заставила себя подойти.
Еще час назад жизнь была жизнью, был любимый человек, был необременительный муж, были средства, и были друзья, способные дать вовремя хороший совет, очень хороший совет, утешить…
Крэг всегда умел ее успокоить. Как и Кира. Неделю назад эти двое сказали ей практически одно и то же независимо друг от друга.
– Извини, – сказала она, потому что больше сказать ей было нечего. – Извини, я не знала.
Рендольф ждал чуда, но оно не свершилось. Милада не ждала, но ей оно было явлено.
Крэг поднял голову, посмотрел на нее. Она не отвела взгляда.
И сквозь пелену слез увидела, как Крэг ободряюще улыбнулся ей разбитыми губами.
…Тяжело поднимаясь по ступенькам, Милада кусала губы, муж не должен видеть ее слез. У двери его кабинета она помедлила, вспоминая свой разговор с Крэгом неделю тому. В тот день она приняла решение, но сейчас ей стало понятно, что то была лишь видимость. Решение нужно принимать сейчас.
Неделю назад она сорвалась прямо посреди сеанса массажа в косметическом салоне, выскочив на улицу безо всякого макияжа, и поехала в главный офис Крэга. Тот был один, он поднялся ей навстречу из-за широкого антикварного стола и вопросительно посмотрел на нее с легкой укоризной… Она прислонилась спиной к захлопнувшейся двери и ответила ему взглядом, в котором сквозь боль просвечивали надежда и чувство вины. Как обычно, мгновенно оценив ее состояние, Крэг шагнул к ней, с улыбкой доброго дядюшки раскрывая объятья, в которые она бросилась с глухим рыданием, прижимаясь лицом к его груди. Он присел на край стола, одной рукой бережно обнимая ее за плечи, а второй гладя по волосам…
Нежно придерживая Миладу за руки, Крэг усадил ее в кресло для посетителей как раз под любимым портретом жены и дочери – единственным украшением кабинета (не считая, конечно, самого хозяина), и, присев на корточки, ласково заглянул ей в глаза.
– Что случилось, Лада?
Резким, совсем не аристократичным движением она утерла лицо рукой и спросила со спокойной горечью о том, что казалось ей вопросом мирового значения:
– Ну почему ты меня не соблазнил, а? Это было бы так легко… Ты ведь умеешь пробуждать в женщине женщину… Я была бы другой, не такой жалкой. Нет, ну неужели это было так сложно? Ты разве не понимал, что окажешь мне неоценимую услугу? Ренфа ты знаешь как облупленного! Не все ли тебе было равно – одной больше, и всего-то? А?
– Лада… – тепло сказал он, сжимая ее руку и улыбаясь, но она прервала его, стремясь высказать все и сразу.
– Тебя ведь не соображения морали удерживали, так ведь? В чем тогда дело?.. Может, я просто ни в ком не вызываю… ничего? – снова всхлипнула она, склоняясь все ниже, чтобы он не видел ее лица. – Кто я? Ну кто, скажи? Ни мужа, ни любовника. Один символ власти, титул, должность. Обыкновенная глупая девчонка. А ты ведь мог, правда? Я бы поддалась… до всего этого… Ну чему, чему ты улыбаешься?! Я смешна, да? – с презрением спросила она, резко отстраняясь.
– Не мог бы я. Не мог. Ты удивишься, но мы, мужчины, тоже как-то выбираем себе женщин, а не спим со всеми действительно без разбору. Соблазнение подразумевает обоюдное желание, хотя бы подсознательное, – отведя со лба ее волосы, он смотрел ей прямо в глаза. – И, конечно, ты вызываешь во мне чувства, я, кажется, никогда этого не скрывал. Чувства близкой дружбы и братского обожания. Для тебя я готов на все – как друг, как защитник, даже когда речь идет о моем друге и твоем муже. Но ты слишком дорога мне, пойми, чтобы втягивать тебя в мелкую интрижку, которая вряд ли так уж тебе поможет. Думаешь, роман с бабником – панацея от всех бед супружества?
Милада прижалась щекой к его ладони, чувствуя, как отпускает отчаяние, и буквально купаясь в волнах исходившей от него искренней заботы.
– Спасибо, – пробормотала она тихо. – В самом деле спасибо. И… извини. Я не со зла.
– Что же все-таки случилось?
– Даже не знаю. Раньше я могла это выносить. А сейчас я увлеклась… влюбилась. И растерялась. Что предпочесть – привычную мне мораль, которой вы все успешно пренебрегаете, или жизнь? Если можно вам, почему нельзя мне?
– Тебе нужен совет? – усмехнулся Крэг.
Милада медленно покачала головой.
– Нет. Я уже спросила его у Киры, – она сделала паузу, и он, подыгрывая, посмотрел на нее с демонстративным любопытством так, что она коротко рассмеялась. – Тебе совсем неинтересно, что она сказала?
– Я жду.
– Нет, – снова покачала она головой. – Не ждешь. Ты и так все знаешь, верно? Она сказала, что мой выбор не зависит ни от кого и ни от чего.
– Разве она не права? – шепнул он, согревая в ладонях ее холодные руки.
– Не знаю. Не знаю! – в сердцах выкрикнула она. – Хорошо ей. Ты никогда не пытался ей ничего запрещать. Осуждать ее. Ты очень удобный в этом отношении муж, с таким-то количеством грешков!
– Спасибо. Но я не это имел в виду, – Крэг встал, не отпуская ее руку, и опять улыбнулся. – А как же Рендольф?
– Да не знаю я! Черт побери! Я устала от него, Крэг. От его равнодушия, от бессмысленности нашего брака. Я хочу причинить ему боль, хотя знаю, что его ничего не заденет. Разве что удар по гордости. Но хоть так! И я всегда могу к нему вернуться, даже как жена, а ему придется меня принять, мы с ним связаны накрепко… Да и наследников у нас нет… Я хочу, чтобы было с чем сравнить, хочу испытать альтернативу. Опять смешно?
– Мне – нет. Можешь мне не верить, но я – на твоей стороне.
– Ты меня жалеешь?
– Восхищаюсь.
Крэг обнял ее сзади за плечи, и она чувствовала, что он улыбается, но сейчас это ее не разозлило.
– Мне не слишком повезло с мужем, – констатировала Милада безо всякого сожаления, – но с вами, Донованами, повезло чрезвычайно. Ты друг, о котором можно только мечтать. И знаешь, что самое замечательное?
– Пока нет.
– Я ведь тебя не хочу. Нет, я, конечно, отдаю себе отчет, какой ты привлекательный и сексуальный, но так, со стороны.
– Значит, я могу не опасаться домогательств с твоей стороны?
– Иди ты! – Милада вывернулась из его рук с возмущенным шипением и тут же засмеялась, глядя на жуликоватое выражение его лица.
– Мессир Донован, вы самый настоящий прохвост! Вспоминать даме слова, вырвавшиеся в минуту аффекта!..
– А вы, ваше сиятельство, яркий пример порочной невинности. Жестокая кокетка.
Милада поднялась и с чувством поцеловала его в губы.
– Эх, не тот эффект. Все же жаль.
Крэг предупредительно распахнул перед ней дверь.
– До вечера.
– Встретимся.
Походкой настоящей куртизанки она вышла из офиса, успев услышать краем уха осторожный вопрос секретарши:
– Это была графиня?..
– Вы ее не узнали?
– Но… зачем она приходила? – Крэг словно не заметил ее вольности.
– Мы с ней целовались… в терапевтических целях, – рассеяно ответил он и, насвистывая, скрылся в своем кабинете.
Улыбаясь, Милада села в машину.
…Она распахнула дверь, и остановилась перед столом мужа.
– Как это понимать? – обманчиво спокойным тоном спросила она у графа.
– Что? – Рендольф в еще большем раздражении поднял на нее глаза. На этот день он хотел забыть о жене, привычно отодвинув ее на второй, а то и четвертый план, и она должна была понимать, что ему сейчас не до нее, они все решат потом, когда хоть что-то проясниться. Так нет же, крутится вокруг…
– Что за камеру пыток ты устроил в подземельях?! Тебе мало тайной полиции?
– Любовь моя, – очень мягко сказал он, – не мешай мне работать. Меры оправданы.
Крэг сейчас его не интересовал, все мысли были о Кире… о том, что же с ней делать. Но жена не желала считаться с его утратой.
Милада помолчала, глядя на него, потом мягко сказала:
– Извини, семейного обеда у нас не выйдет. Я ухожу.
– То есть? – не сразу понял Рендольф.
– Вот то и есть. Я больше не могу.
Она развернулась и вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
