Глава 6Что-то желтое, тяжелое, соленое - солоно во рту, желто в глазах, а тяжесть накрывает пластом от шеи до пальцев ног. Тихий гул, как хлопанье миллиона крошечных крыльев, то ли снаружи, то ли в ушах, но одинаково мерзко.
- Хочешь пить? Мама оставила тебе воду. Хочешь?
Смутно знакомый голос, такой детский, шелестящий - и словно у самого лица. А пить и правда хочется. Надо бы открыть глаза.
Гарри сразу узнает комнату - по темному потолку в пятнах, осыпающемуся по углам медного цвета шелухой; и по запаху, который вдруг становится отчетливым - запекшийся в духовке сахар, хлебные корки и тушеное мясо.
Он все-таки попал в Нору.
- Держи, - прямо у него перед глазами возникает стакан с пузырьками на стенках.
- Спасибо... Джинни, - он наконец понимает, кто сидит подле его кровати, покачиваясь на табуретке и уставившись на него круглыми кошачьими глазами.
- Пожалуйста, Гарри. Ты долго спал. Наверное, ты и есть хочешь.
- Да нет... - он делает несколько глотков и почти счастливо откидывается на подушку. - Ты со мной разговариваешь...
Заинтересованность в кошачьих глазах немного блекнет. Джинни пожимает плечами и кладет подбородок на ладони, упершись в коленки локтями. Несколько минут проходят в молчании. Гарри догадывается, что ляпнул что-то не то, но ведь она правда не говорила с ним раньше... Даже писк "привет, Гарри" был редкостью!
Мысли льются одна за другой, словно холодная вода разбавила густое месиво, и Гарри сам не замечает, как увлекается воспоминаниями - о том, как удрал от Дурслей, о прошлом лете в Норе - о долгих прогулках по холмам, мимо маггловских ферм и спрятанных от чужих глаз домов волшебников, о визге толстоногих гномов в огороде, о...
- Кто такой Бродяга?
- Что? - машинально переспрашивает он, когда внутри неприятно холодеет.
У Джинни спокойное лицо и пристальный взгляд - ни у кого в их семье такого нет, это только ее причуда - так смотреть, что только и приходит в голову: ведьма!.. Хотя никакое это и не оскорбление - ведьма она и есть, только... не такая.
Особенная. "Выгоревшая медь", вдруг приходит в голову. Волосы - выгоревшая на солнце медь, как у мамы. Он на миг зажмуривается, когда нежданный прилив нежности делает глаза влажными.
Это не его нежность. Не его, а...
- Я не понимаю, Джинни. Не знаю, что ты имеешь в виду. Но знаешь, я и правда хочу есть...
- Ты говорил во сне. И всё повторял: бродяга, бродяга. Мама думала, что это ты хотел стать бродягой, до того, как попал к нам. Но я так не думаю. Расскажи мне, Гарри Поттер.
Смотреть ей в глаза - ошибка, и он ее совершает. Чужая нежность струится по жилам, как солнечный сок - по теплым древесным венам, и ничего с этим чувством не сделать, никак не вытолкать - оно разве что вместе с кровью вытечет.
И Гарри выкладывается ей всё как есть - маленькой смуглой ведьме с тонкими косами, которая в полумраке так похожа на...
* (С)
...похожа на ангела, думается пьяная мысль. Очень красивая, трепетная такая мысль - аж противно от этих соплей... будет утром, а сейчас - с задернутым пологом и початой бутылью матушкиного огневиски - самое то думать пошлые, ласковые... мысли.
Сириус прижимает к горячему лицу подушку и лежит так, раскинув руки в позе морской звезды. Очень пьяной морской звезды, совсем немного от питья и чудовищно - от сердечного сока, по уши втрескавшейся в хитрющего лесного зверька.
Лили, Лисица, Лис-Лис - он читал где-то про иноземную нечисть, многохвостую, с лисьими мордами, спрятанными под человечьими. Не нечисть ли ты, Лили Эванс?
- Так, я смотрю, ты жаждешь, чтобы твой друг присоединился к тайной пьянке.
Джеймс бесцеремонно одергивает полог, весело пинает мычащего друга ногой и падает на кровать рядом. "Морская звезда" держит бутыль крепкими пальцами и сжимает их еще сильнее, когда коварные пальцы наглого оленя - тьфу, что за бред - хватаются за горлышко.
- Отвали, - подушка мешает донести посыл до наглеца и вдобавок неприятно шершавит искусанные губы, и приходится отшвырнуть ее в ноги. - Отвали, Джейми, по-хорошему прошу.
- А ты можешь по-плохому? - любезно уточняет Джеймс, ухмыляясь во всю физиономию. - Ну я, так и быть, наклонюсь, чтоб ты дотянулся дать мне в глаз...
По любезно подставленному лицу так и хочется съездить, просто так, от злости, зависти и пьяни, но какого черта? Сириус с рыком отпихивает нахальную рожу той рукой, что не борется за огневиски. Джеймс не обижается - на редкость не обидчивый тип - и только театрально вздыхает, бросая попытки завладеть желанным, дерущим горло питьем, но втрое усерднее принимается отвоевывать себе пространство на кровати, пихаясь и кряхтя. Сириус предпочитает притвориться мешком с песком и оказывается смещенным на правую половину кровати.
- Ну, - Джеймс закидывает руки за голову и с наслаждением потягивается, - а теперь расскажи мне, детка, что за беда стряслась.
- У тебя Трансфигурация через... - быстрый взгляд на исчерченный трещинами циферблат на запястье. - Прошу прощения, через четверть часа назад.
- У тебя тоже.
- Рем скажет, что я сломал нос... или руку, не помню.
Джеймс хмыкнул.
- Старая кошка, чую, снова разразится нотацией на тему, как нехорошо тузить друг друга в урочное время... Питер клялся передать ей, что я набил шишек о косяк и забавляюсь с компрессами в постели.
- В моей постели.
- Кто ж узнает.
Они лежат молча какое-то время. Один кажется умиротворенным и беспечным, второй - мрачным и вымотанным, но плечи их соприкасаются, и постепенно пальцы размыкаются на горле бутыли, не опустошенной даже на четверть. Бутыль выскальзывает и опрокидывается на виноградного цвета покрывало.
Сириус умеет справляться со злостью и гневом, со скукой, с излишним восторгом, с яростным воодушевлением - один из неплохих плодов воспитания. В их семье непокорность и вспыльчивость лечится в раннем детстве и навсегда... почти во всех случаях. Но их не просвещают, что надлежит делать с виноватой радостью, или счастливой тоской, или чувством подвига и предательства сразу - понятно, это же бред, такого и быть не может!..
Но есть.
Лили Эванс похожа на ангела и никогда не узнает об этом.
- На твоем лице страдание всего человечества. Тебе пора прогуляться, детка, иначе сляжешь в постель надолго. От печалей хворают, знаешь ли.
Квохтанье получается у Джеймса неподражаемо, и Сириус смеется - нервно, но от души. А потом рывком встает с кровати, вляпывается ногой в лужу огневиски, стекшего с покрывала на пол и громко чертыхается. Джейми закатывает глаза:
- Что за выражения, милочка.
- За еще одну милочку получишь в челюсть, понял?
- Определенно, душенька, - Джеймс спускает ноги с кровати, с хохотом уворачивается от подушки, путается в пологе и - треск! - вываливается из спальни прямо в нем. Похожий на толстую гусеницу, он ворочается в своем виноградном коконе, пока Сириус оправляет мантию и с видом педанта приглаживает манжеты. Под напряженное кряхтенье дурацкой гусеницы приступ меланхолии отступает.
*
Гарри просыпается резко, от истошного крика петуха и взрыва хохота, и сразу же вспоминает, где он. Он внезапного пробуждения остатки сна стремительно тают - спустя мгновение не остается ничего, кроме чуть ощутимой грусти. В комнату льется солнце и запах скошенной травы, слышится жужжание шмелей под окном - там, видимо, что-то по-июльски щедро цветет.
- Хватай его! Держи...
- Ай! Гадская птица, отдай! Он стащил мою пуговицу!
- А ты повырывал ему все перья, умник!
Снова всплеск смеха - словно теплая волна вкатилась в окно и отхлынула. Гарри зевнул и приподнялся на кровати. Дверь в комнату прикрыта неплотно, а на столе в углу - стакан молока и яблоко. Кто-то явно заходил, и вряд ли это миссис Уизли: таким скромным завтраком дело бы не ограничилось.
Джинни, конечно.
...часы показывали половину второго, когда Джинни пожелала ему спокойной ночи и тихо выскользнула за дверь, опасаясь скрипучего паркета. Она ни словом не ответила на услышанную историю, но искусала в волнении губы, когда дошло до визита на Тисовую профессора Дамблдора. Гарри казалось, что ей неймется задать какой-то вопрос - или десятки вопросов, но она молчала, только внимательно впивалась в него глазами и нетерпеливо стучала пятками друг о друга. Когда он закончил, она без улыбки пообещала хранить секрет и ушла - он и моргнуть не успел.
Хотя, стоило ему моргнуть, его тут же сморил сон - и все вопросы остались не заданными.
- Рон, заходи слева!
- Если мы не перехитрим эту птицу...
- ...нам стыдно будет смотреть в глаза потомкам!
Гарри вскакивает и бросается к окну. И тут же расплывается в улыбке - близнецы вместе с Роном, вооружившись граблями и метлами, с серьезными лицами загоняют в угол всклокоченного петуха.
- Ох, Гарри, дорогой, ты уже встал!
Голос сливается со скрипом двери и мягкими шлепками тапочек по полу. Гарри машинально оборачивается, уже зная, что сейчас угодит в объятия миссис Уизли. И правда - он не успевает ничего сказать, как она крепко прижимает его к себе и гладит по спине, потом отстраняет, окидывая беспокойным взглядом, вздыхает и, притянув его к груди еще раз, чмокает в макушку.
- Как ты чувствуешь себя, мой хороший?
- Прекрасно, миссис Уизли, - искренне улыбается Гарри.
- Это чудесно, мой милый, я думаю, даже шрамов не останется...
- Простите?.. - На ум тут же приходят все вопросы, которые он не задал ночью Джинни. - Каких шрамов?
Тень ложится на лицо миссис Уизли, когда она ласково произносит:
- Ах, Гарри, видно, ты в полном порядке, раз ничего не чувствуешь. Когда Джинни нашла тебя... у тебя было много ран, милый. Словно дикий зверь тебя исцарапал. Боюсь, все же... ах, вот, смотри - это ничего страшного, верно?..
Побледнев и как-то странно моргая, миссис Уизли закатывает рукав его пижамы - ох, его и переодеть успели!.. - и осторожно проводит вдоль длинного неровного шрама, совсем светлого и тонкого.
Гарри сглатывает и сам закатывает другой рукав - и по телу пробегает дрожь. Сами розовые полосы не вызывают отвращения или страха, но стоит представить, в каком состоянии он попал сюда...
- Их много? - хрипло спрашивает он. Собственное тело вдруг кажется ему чужим.
- Достаточно, - сдержанно отвечает миссис Уизли и гладит его по голове. Глаза у нее на мокром месте. Гарри вздрагивает и, скидывая оцепенение, поднимает на нее лицо.
- Миссис Уизли, все в порядке... правда. Не нужно... - голос дрожит. - Со мной все хорошо. Это ерунда, я же не девочка, правда? Подумаешь... А Джинни, наверное, испугалась.
С улицы доносятся ликующие крики и сдавленный петушиный вопль, и миссис Уизли через силу улыбается, хотя вот-вот готова была заплакать.
- Ничего, она скоро... придет в себя.
Что-то в ее голосе заставляет Гарри заволноваться, но подумать об этом он не успевает: слышится треск кустов, тяжелое дыхание - и в окно влезают три рыжие головы, и три голоса взрываются радостным "ГАРРИ!".
- Мы уж думали...
- ...что ты до осени проваляешься, как мумия! - Фред с Джорджем деловито подтягиваются, забираясь прямо в окно и спрыгивая на пол уже в комнате. Рон пытается повторить их маневр, но мать обрушивается на него с яростным "через дверь, живо!". На близнецов ее пыла не хватает - грозный крик готов сорваться, но близнецы накидываются на нее с объятиями, поцелуями и пожеланиями доброго утра, так что ей приходится с ворчанием и смехом ретироваться из комнаты.
- ...побеждаем добротой, - бормочет довольный Фред, хлопая Гарри по спине. - Приятно видеть тебя живым...
- ...и не окровавленным, - добавляет Джордж, подмигивая.
В комнату врывается Рон с петухом под мышкой.
- Возьмите его... ой! Тупая птица! - обиженно посасывая клюнутый палец, Рон плюхается на кровать, когда близнецы, перехватив непокорную птицу, с хохотом вываливаются из комнаты в коридор. Рон сердито сопит, но тут же спохватывается, подпрыгивая на месте: - Ой, Гарри! Как ты? Мы все перепугались до чертиков. Особенно Джинни - до сих пор молчит...
- Что значит - молчит?
Гарри, хмурясь, присаживается с ним рядом. Рон дергает головой, словно желая вытрясти неприятную мысль, и тихо - с оглядкой на приоткрытую дверь - произносит:
- Понимаешь, у нее как будто крыша слегка поехала. Только при маме так не говори. Нет, с ней все в порядке - она не помешалась, ничего. Джинни, я имею в виду. Просто молчит. Она как тебя нашла - так прибежала в дом с криками, никогда не слышал, чтоб кто-то так орал... Ты же лежал недалеко от дома, весь в крови... и с чемоданом. Родители вызвали колдомедиков, те тебя подлатали... Сказали, что ты поправишься, надо только выспаться - так кровь лучше восстанавливается, сказали, во сне. Ты целые сутки спал, друг. Как сурок. - Рон нервно хихикает и пихает его в плечо. - А она тебя караулила... Джинни. Мама не могла ее спать загнать. Вот... Кстати! - Рон вскрикивает так внезапно, что Гарри аж подскакивает на месте. - Букля прилетела ночью. Она принесла письмо.
Неприятное предчувствие комком сворачивается в груди. Гарри вопросительно смотрит на Рона, тот пожимает плечами:
- Понятия не имею, от кого. Мама сказала, ты сам прочитаешь. Пойдем вниз, завтракать... О, кто это принес тебе? - Рон удивленно кивает на молоко и яблоко. - Мама?
- Да, - ложь выходит гладкой, и за нее не стыдно. - Я пока не хочу: выпью после завтрака.
И они спускаются вниз, где стоит привычный шум, вопит петух и пахнет жареным хлебом. За все утро Гарри так и не вспоминает о Бродяге.
