6На город опускается ночь. Блэк слишком пьян, чтобы обращать внимание на такие мелочи, но я – куда большее животное, чем он – прекрасно чувствую. Мы сидим на полу в гостиной, вокруг валяется полдесятка опустевших стеклянных сосудов – Заклятие Незримого расширения сработало на славу, во внутреннем кармане моей мантии позвякивает ещё десяток бутылок, но вряд ли в нас столько влезет.
– А помнишь, – Блэк еле ворочает языком, – помнишь, как она заколдовала метлу Джеймса, чтоб та дрыгалась, как лошадь, прямо во время матча? Мерлиновы подтяжки…
– Когтевран чуть не полопался от хохота... куда ты бутылку поставил?
– Тока што здесь была... о, вот, держи. А потом ещё как мы готовились к Ж.А.Б.А…
– Тогда мы впервые вывели её в Запретный Лес?
– Н-нет, кажется… Но тогда Сохатый надумал поймать ей единорожика… б-блин, нет, это какое-то полное…
– И стадо единорогов гоняло его по всему лесу!
Мы заходимся идиотским беспричинным смехом, по щекам ползут пьяные слёзы. Лохматый анимаг размахивает бутылкой:
– Не, а вспомни… как мы пошли всей кучей приглашать её родню… Её чёртова сестренция же гордо а-атказалась…
– И мы решили использовать свои методы… налей. Подожди, это же ты уговорил Джима?
– А-ага… отдай бутылку.
– Не-не, погоди… что ты тогда сказал, напомни?
Блэк принимает торжественную позу – даже в таком подпитии он потрясающе держится на ногах.
– Благородная госпожа! Мы имеем ч-честь… н-нижайше просить вас пожаловать на… как его… бракосочетание, кое поимеет место быть…
Я негромко и бессмысленно хихикаю. Надо было видеть лицо Петуньи Дурсль, когда в дверь её чистенького магловского домика позвонила странная компания: два парня (один в старой мантии, другой – в чёрной кожаной куртке), держащие за рога здорового самца-оленя с бархатной подушечкой вместо седла и свадебным веночком на шее, а в зубах у него торчит написанное по всем магловским правилам приглашение…
– …мы гарантируем вам поездку с наивозможнейшим комфортом. Наш-ши новейшие скоростные олени-перевозчики… – он неловко взмахивает рукой и с трудом восстанавливает равновесие, – доставят вас в любую точку земного шара… Только взгляните: копыта с турбонаддувом, седло с естественным подогревом, удобное ручное управление… не требует дозаправки… переключение скоростей производится пяткой, извольте попробовать… Красный нос, правду сказать, отсутствует, но это легко исправить… Вместительность неограниченна, Джим, заткнись, я же для твоей невесты стараюсь…
Мы пьём и пересказываем друг другу то, что и так отлично помним. То, что много лет ни с кем не вспоминали – и вряд ли вспомним в ближайшем будущем. Мы пьём, как пили в юности, и смеёмся так, как смеялись в последний раз больше шестнадцати лет назад. Мировое зло, миллионы смертей, предательства, подлости и трусости нас не волнуют. Нас не волнует даже спрятавшийся где-то домовик – с мусором мы вполне можем управиться и без него, но утром. В какой-то момент нас недолго волнует запертый наверху гиппогриф, и попойка медленно перемещается туда. Клювокрылу явно не нравится предложение в пьяном виде покататься на нём, но я с трудом держусь даже за дверной косяк, так что на звере мне явно не сохранить равновесия. Блэк, совершенно сдружившийся с гордым существом, продолжает пить, не очень уважительно угнездившись под мощным орлиным крылом. Я пристраиваюсь рядом, и вскоре Клювокрыл недовольно дёргает ухом в такт «Песне об Одо-герое», изрыгаемой двумя железными глотками. В соответствующе жалостливых местах мы ещё и подвываем на два голоса, и собаки по всей округе поддерживают нас, будя страдальческими воплями половину Лондона.
Ближе к утру Блэк на минуточку выходит. Где-то через час я начинаю беспокоиться и выхожу на поиски. Ещё через минут сорок последний наследник благороднейшего и древнейшего семейства отыскивается – не в уборной, не в ванне, не в кухне, не в чулане и даже не на крыше, а вполне даже в собственной комнате, правда, не совсем на кровати, а на стуле, лицом в столешницу. Тихое сопение свидетельствует о том, что он готов к транспортировке на подушки. С трудом перебазировав дрыхнущего «мародёра» на кровать, я тяжело приземляюсь на освобождённый стул.
И замечаю возле ножки стола пожелтевший листок пергамента, исписанный мелким почерком. Вероятно, он выпал из-под руки провалившегося в беспамятство анимага.
Я отодвигаю ящик стола. Судя по слою пыли на всём, кроме небольшого прямоугольника, этот листок лежал на одном месте очень, очень долго. Может быть, целых пятнадцать лет. Я кладу письмо на место и единственное, что успеваю заметить, – неровные строки в конце.
«С любовью, Лили.»
Я очень медленно и осторожно спускаюсь по лестнице, зажав в кулаке флакончик с мутным зельем – эта ядовитая гадость минут через двадцать изгонит из моей крови последние следы алкоголя. Второй такой флакончик остался на тумбочке возле кровати Бродяги.
В конце концов, мы ни в чём не можем быть уверены. Ни в заверениях и объяснениях, ни в результатах чужих исследований, ни в голословных утверждениях о мутациях и подменах.
Мы можем верить лишь собственным воспоминаниям.
И словам, сохранившимся вопреки времени и забвению. Пусть они зафиксированы всего-навсего на тоненьком, хрупком листе старого пергамента.
Можно отправляться к Дамблдору. С рапортом о выполнении задания.
Во всяком случае, я очень, очень сильно удивлюсь, если он снова отправит меня возвращать Сириусу Блэку уверенность в себе.
Улица встречает меня промозглым мартовским ветром, последние холодные звёздочки гаснут в светлеющем небе. Одна срывается и долго-долго летит на запад, пока её не скрывают облезлые крыши. Надеюсь, её полёт будет короче двадцати пяти лет.
С самой школы я не загадывал желаний на падающие звёзды. Но если бы и было желание, которое я не могу выполнить самостоятельно, – так это чтобы бесконечные падения хотя бы когда-нибудь заканчивались.
