Часть четвёртаяБелый капитан пах холодом, льдом, и драконом. Последнего Куросаки Ичиго чуял особенно сильно и буквально видел наяву, с безразличными глазами и белым паром из пасти. Он висел за спиной хрупкой детской фигурки и внимательно следил за чужаком, и Ичиго отчётливо ощущал его недовольство.
«Моё».
Он совсем забыл, как остро чужие занпакто реагировали на него. В начале пути он сохранил себя от уничтожения за счёт того, что признался, кому принадлежит, а потом стал достаточно силён, чтобы не обращать внимания на недовольство остальных. После своего внезапного воскрешения он был надёжно защищён присутствием Сенбонсакуры и Сенбонуме, его старых товарищей, но теперь, оставшись один на один с другим капитаном…
— Капитан десятого отряда, Хитсугая Тоширо, к вашим услугам.
Ичиго официально поклонился и представился в ответ. Играть в гляделки с драконом — плохая идея, очень плохая. «У меня есть свой». Передавать ощущение принадлежности всегда казалось ему чем-то неправильным и трудным, но другие занпакто понимали его сразу же, отзываясь участием и уважением. С этим мечом всё было куда хуже и холоднее.
— Почему вы поддержали меня, капитан Хитсугая?
Он настолько ясно увидел ледяное кольцо и ощутил себя в нём, что никаких вопросов не осталось. Хёринмару, да? Меч-дракон назвал своё имя, и теперь ждал ответной любезности.
Имя всегда имело особое значение для занпакто, и каждый из духовных мечей очень им дорожил. Возможно, именно поэтому они всегда представлялись друг другу, даже если сам владелец ещё не удостоился этой чести. И у Куросаки Ичиго всегда были трудности, чтобы передать своё имя в ответ. Оно было созвучно со многими вещами, но мечи ценят только истину — то есть то значение, что было заложено в их иероглифы.
Сначала он всегда представлял вокруг чёрное. Мягкое, всепоглощающее, немного тёплое и бесконечное. Потом чернота вокруг превращалась в плащ — рваный и развевающийся на ветру, как у Зангетсу, у него самого и у Яхве. «Куросаки». Потом одиночество и ощущение защиты, обещание пожертвовать собой, взять на себя все грехи. «Ичиго».
Лёгкое ледяное прикосновение и вежливая отстранённость — правила хорошего тона соблюдены, мечи спокойны и уважают пространство друг друга.
— Я подумал, что Вы правы, капитан Куросаки.
Белый капитан был так же холоден, как и дракон за его спиной. Ичиго видел в его лице желание задать вопрос, но не спешил ничего говорить и облегчать ему задачу. Пахнуло льдом и реацу, белый мальчик исчез, чтобы появиться рядом с ним и приставить Хёринмару к тонкой, ещё полудетской шее.
— Кем был для Вас Соуске Айзен?
Ичиго отстранился, совершенно спокойно отведя рукой острое лезвие — со стороны меча-дракона чувствовалось уважение и вежливость, он не будет ранить его просто так. Подошёл к небольшому возвышению для Главнокомандующего, сел, не заботясь о субординации, вытянул вперёд ноги и закинул голову. В который раз он говорит эту правду? После воскресения тема его отношений с Айзеном стала слишком востребованной.
— Он моя зараза, капитан. Мой яд, отравляющий каждый шаг, заставляющий сомневаться и делать глупости. Он тот, кого я хотел защищать, и тот, кому поклялся никогда не верить. Я даже сейчас не знаю, лгал ли он мне. Знаешь, какие были его последние слова? «Всё было моим планом». Он говорил правду? Лгал, чтобы меня защитить? Говорил правду, чтобы я решил, будто он лгал? Он моя смертельная зараза, Капитан Хитсугая. Моя единственная ошибка.
Молчание, лёд в воздухе, сомнения. А потом — тихий смешок, грустная улыбка.
— Я так и знал.
Ичиго с удивлением посмотрел на белого капитана, который плюхнулся рядом и потёр виски пальцами.
— Я родился здесь, в Обществе Душ. Родители отказались от меня, когда я был совсем маленьким, и добрые люди принесли меня к порогу женщины, заменившей мне мать. Она заботилась о нас с Хинамори, учила всему, что знала… И рассказывала истории о рыжем шинигами, который её спас и привёл к стенам Сейрейтея из дальних районов Руконгая.
Ичиго прикрыл глаза, переваривая новую информацию. Значит, его мелкая держалась — справилась с его смертью, нашла в себе силы выйти на работу и поднять на ноги двоих детей. На несколько секунд в нём вспыхнула надежда, но рыжая девочка из мира живых заставила призрака несбывшегося исчезнуть. Одна душа не может иметь два тела — а это значит, что его подопечной нет в Обществе Душ.
— Как она умерла?
Белый капитан помрачнел — видимо, это произошло не так давно, ещё свежи были болезненные воспоминания.
— Она всегда выглядела, как потерявшая цель в жизни старуха. Мы с Хинамори ещё поддерживали в ней жизнь, но, когда я ушёл в Академию… Говорят, в тот же день она ушла на перерождение.
Ичиго мрачно кивнул, думая, как же несправедлива была жизнь к той маленькой девочке, которую он опекал столько лет. Значит, она так и не справилась — ожидаемо, на самом деле, она всегда слишком сильно зависела от него. Надо было оставить её раньше, сбежать, когда они только шли к стенам… Но сделанного не вернёшь, и вряд ли к рыжей риока вернутся воспоминания — как минимум потому, что у неё точно не было Айзена.
— Значит, ты моя ответственность, Тоширо?
Лёд, опасность и сила отошли на второй план — теперь перед ним сидел сын его мелкой. Пусть приёмный, пусть уже взрослый и самостоятельный — но сын женщины, которую он всегда защищал.
Капитан пребывал в замешательстве. Ичиго видел это, так что поспешил его успокоить:
— Ты сын моей мелкой, парень. И я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь — остальные дети на моей шее не оставляют на это времени. Просто знай, что, если что, я прикрою.
Белый капитан явно смутился, а потому поспешил перевести тему:
— Остальные дети?
Ичиго улыбнулся и принялся загибать пальцы.
— Ага. Значит, первый в списке — Кучики Бьякуя, внук моего лучшего друга. Сейчас он, кажется, ничего, а вот в детстве был стихийным бедствием. Затем я могу выделить Шихоин Йоруичи — я должен Принцессе за отца, так что присматриваю за ней по мере сил. Нелёгкая это работёнка, скажу тебе. Ну, ещё Ичимару Гин, которого я вытащил из окраин Руконгая давным-давно, и который большую часть времени приходил ко мне, заляпанный кровью, со своей улыбкой и вечным «я их убил». Повторял, как попугай, и рассказывал подробности, пока я отмывал место преступления от чужих кишок. На счастье, потом всё более-менее выровнялось, и Змеёныш присмирел, но нервов он всем попортил… Самая смирная всегда была Апельсинка, единственным бзиком которой было желание стравить двух и более мужчин и посмотреть, что будет. Ты её знаешь — Мацумото Рангику, ленивая и немного взбалмошная девочка. А теперь ещё и вы двое на моей шее — все пустые этого мира, я хочу нормальную старость, а не безумный детский сад.
Ичиго улыбнулся, намекая на то, что его последние слова следует считать шуткой. Хицугая Тоширо выглядел безумно смущённым.
— Простите, капитан Куросаки, но никакой Мацумото Рангику в Готей-13 точно нет.
Это было настоящим шоком. Ичиго резко напрягся и подался вперёд, ощущая жуткое беспокойство — куда вляпалась его девочка? Более того — он отлично помнил, что она приставила меч к шее Гина. Галлюцинация, навеянная Айзеном? Просто ошибка мозга, привыкшего, что Змеёныш трётся около своей «Рангику-тян»? Но он был готов поклясться, что Апельсинка здесь, и с ней всё в порядке — он ощущал поток её реацу где-то на грани сознания каждую секунду своего возвращения, рефлекторно отслеживая важных людей.
— Нет-нет, Апельсинка должна быть здесь. У неё рыжие волнистые волосы, родинка чуть ниже рта и огромная грудь.
Теперь белый капитан мог смело именоваться красным — смущение залило его лицо и шею.
— Женщина с такими приметами и в самом деле служит в Готей-13. Более того — она служит в моём отряде, она даже мой лейтенант, и её и в самом деле зовут Рангику. Но, капитан… Она же Куросаки.
Ичиго пару секунд тупо смотрел на паренька, с дурацкими выпученными глазами и открытым ртом. Какая такая Куросаки Рангику? Это что ещё за хрень? Это…это…это вообще как?!
И Куросаки Ичиго, запрокинув голову, истошно провопил имя единственного человека, способного хоть что-нибудь объяснить.
— ГИНРЕЙ!!!
Как и ожидалось, старый друг стоял под дверью, и тут же ворвался внутрь зала, как и крайне обеспокоенный Кучики Бьякуя. Очевидно, аристократы хотели знать, в чём дело, и Ичиго быстро прояснил ситуацию. Бьякую он конечно не тронул, но вот на Гинрея налетел коршуном, до синяков тыкая его в грудь.
— Это какого хрена Мацумото вдруг взяла мою фамилию?!
Друг, кажется, смутился.
— Ну, она же твоя дочь, да? То есть, ты всегда говорил, что нашёл её, как и Гина, но мы думали, что ты боишься мести со стороны Шихоин или похищения от Шиба… Но, судя по твоей реакции, мы немного ошиблись.
Ичиго, как рыба, глотал ртом воздух. Такой удар, и откуда не ждали!
— Она не моя дочь, Гинрей. Я действительно нашёл её вместе с Гином за Руконгаем, и к факту её появления на свет не имею никакого…
Но друг махнул рукой, покровительственно постучав его по плечу.
— Ну, ты можешь и не знать, что она твоя дочь. Знаешь, иногда так бывает, и даже самая мощная защита даёт сбой…
Ичиго почувствовал, как румянец опаляет его щёки. Это что же, они все уверены, что… Ну нет. Нет-нет-нет.
— Запомни одну вещь, Кучики Гинрей. За всю свою жизнь, от поступления в Академию и до смерти, я спал только с одной женщиной — с Уноханой Рицу.
У Бьякуи хватило совести покраснеть и отвести глаза, Тоширо просто не знал, куда деваться из комнаты, и, кажется, пытался слиться со стеной, но Гинрей глядел недоверчиво и удивлённо.
— Что, вот совсем?..
— Да.
— А твоя руконгайская мелочь…
— Ни разу.
— А те цыпочки из Тануки…
— Я ушёл сразу, как на столе появилась вторая бутылка саке.
— А бордель на твой первый юбилей в качестве лейтенанта?
— Мы выслеживали предателя.
Гинрей, кажется, просто в это не верил.
— То есть, ты хочешь убедить меня, что твой первый раз с женщиной был, когда тебе перевалило за сотню?
— Ага.
— С Рицу.
— Ага.
— И… она это поняла?
— Такое трудно не понять, знаешь ли.
Гинрей только покачал головой и прижал ладонь к лицу. Бьякуя, как и Тоширо чуть раньше, пытался слиться со стеной и убедить себя, что он этого не слышал, на белого капитана даже смотреть было страшно.
— Как только вся эта заварушка закончится, свожу тебя в бордель.
— Гинрей!
— Что? Надо было ещё тогда тебя затащить, к Пи-тян… Но ты меня убедил, нынешняя Куросаки не твоя дочь. Вряд ли такая женщина, как Унохана Рицу, стала бы интриговать и прятаться — просто потому, что ни один идиот не напал бы на её ребёнка, и совершенно неважно, кто там был отцом… Да…
Ичиго чувствовал себя морально раздавленным, так что мрачно ответил:
— Ты ведь знаешь, что бормотание себе под нос — первый признак старческого маразма?
И тут же, не собираясь развивать тему, повернулся к пережившему худшие моменты своей жизни Тоширо.
— Она ведь здесь, да? Можешь позвать?
Белый капитан тут же кивнул, увидев в этом повод сбежать, и выглянул в коридор, зычно позвав: «Куросаки!». Лично Ичиго передёрнуло на этом моменте. Ух, Апельсинка, получишь ты сегодня по разным частям тела! Сколько раз он повторял ей, что он не её отец, и всё без толку…
Всё раздражение и гневные слова разбились о напряжённую женскую фигуру. Рангику стояла в проходе, прижимая руку к груди и будто превратившись в ожидание — Ичиго даже поплохело от гремучей смеси чувств. Бледная, дрожащая, не рискующая даже слишком громко дышать, она разглядывала пятнадцатилетнего подростка, с огромным напряжением выискивая и находя такие важные для неё черты.
Голос Ичиго оказался непривычно тихим, и прозвучал на несколько тонов ниже привычного — но он всё равно заговорил, потому что должен был хоть что-то сказать.
— Апельсинка…
Женщина вдохнула. Рвано, резко, потом всхлипнула как-то по-детски. Кинулась вперёд, чтобы обнять и спрятать голову на плече — хотела на груди, как в детстве, но разница в росте оказалась слишком велика. Тут же стало мокро, но Ичиго даже не думал об этом, обняв дрожащую женщину, прижав к себе посильнее.
— Папа, я…
— Тс-с-с…
И в самом деле, разве это так важно — свою фамилию она носит или его? Такие мелочи, а уж в мире, где каждый сам выбирает, кем ему быть, и вовсе не имеет никакого значения.
И только сейчас, стоя вот так, рядом с выросшей, но оставшейся плаксой девушкой, Ичиго понял, что он немного счастлив.
