Глава 68. Сотворение мира19 апреля 1998 года, воскресенье
*глава рассказана Гермионой Грейнджер*
Кабинет профессора Люпина оказался несколькими этажами выше. Благополучно миновав какой-то темный лестничный пролет, свернули в узкий боковой коридор, который, к счастью, оказался знакомым, а вскоре профессор остановился около простой деревянной двери.
- Вот мы и пришли, - произносит профессор Люпин, вытаскивая волшебную палочку и направляя на дверную ручку. – Там дальше по коридору лестница в совятник.
Дверь услужливо распахивается, но я стою в нерешительности. Голос разума с упорством напоминает, что никакой опасности нет, что Гарри каждую неделю по четвергам занимается с Люпином, и ничего – до сих пор цел и невредим. Но все-таки, честное волшебное, если бы не натянутая ситуация (деваться-то особо некуда), порог бы этого кабинета не переступила. И потом, профессор Люпин разбушевавшегося Снейпа деликатно переключил на мирные дела, пригласил к себе скоротать полчаса до урока, и учитель он - надо отдать должное - замечательный, так что, наверное, не так страшен оборотень, как его расписывают в книжках.
- Заходите, мисс Грейнджер, - радушно приглашает профессор Люпин. – Не бойтесь, я не...
И замолкает. Не... кусается, что ли? А у самого глаза поблескивают... Ой, Боже мой, ну и занесло меня! Я неуверенно переступаю с ноги на ногу, но профессор, опустив на стол тарелку с тыквенным пирогом, смотрит уже не на меня, а на старый тусклый чайник. Деловито сняв крышку, наполняет емкость водой из волшебной палочки, через пару минут из носика вырывается струйка пара.
- Вы до сих стоите в дверях, мисс Грейнджер? – недоуменно спрашивает профессор, бросив на меня мимолетный взгляд, потому что сам расставляет на столе чашки и вытаскивает из банки маленькие пакетики с чаем. – У нас с вами не так много времени на то, чтобы немного подкрепиться.
Он указывает на стул и делает приглашающий жест рукой.
- А вы разве не обедали? – спрашиваю я, усаживаясь на край стула, всеми силами стараясь отогнать подозрительные мысли.
«Не съест, не съест... Ну, профессор все-таки... До полнолуния больше недели... Ты, Грейнджер, гриффиндорка или где?»
- Не успел, - откровенно просто (что тоже странно...) признается Люпин. – Сначала удивился, не обнаружив вас троих в группе учеников с вашего курса, забеспокоился.
- Троих? – переспрашиваю я почти машинально, даже не успев испугаться. – А что, Рона там тоже не было?
- Рон в больничном крыле у мадам Помфри, - спешит успокоить меня Люпин. – У него страшная икота от действия Веселящих чар, так что даже успокоительное зелье принять проблематично. Придется ждать, когда немного само пройдет. Мадам Помфри возмущалась, появившись за обеденным столом...
Дальше я слушаю Люпина в пол-уха. Он что-то говорит о том, что, по словам мадам Помфри стоило сразу отправить больного к ней, потому что она нашла ученика по дороге в Большой зал на полу, у стенки, согнутого пополам от беспрерывного смеха и уже мало что соображающего. Господи, господи... Мальчики, разбудив меня, вроде ничего не говорили о том, что Рон побывал у мадам Помфри? Челюсти сами собой останавливают жевательные движения, и, с трудом проглотив единственный кусочек пирога, который успела засунуть в рот, тупо разглядываю плавающий в кружке разбухший пакетик чая.
- Мисс Грейнджер, - осторожно интересуется профессор, явно заметив мое замешательство, - вас что-то тревожит?
Отрицательно мотнув головой, прихлебываю из чашки. Сил на то, чтобы сказать лживое «нет» не находится, но и рассказывать все подряд профессору-оборотню обо всех своих злоключениях как-то ненормально. Сразу в голову лезет известный бестселлер «Встречи с оборотнями» от Златопуста, хотя нет, там были «Встречи с вампирами»... Ну, занесло! К тому же, сама во всем виновата и мозги мои – тут уж не поспоришь – сегодня основательно заклинило.
- Если вы волнуетесь за вашего друга, то такие чары недолговечны. Всего через час рыжик будет в полном порядке, - уверяет профессор Люпин. – Я бы гораздо больше огорчился, узнав, что неразлучное гриффиндорское трио опять в ссоре, - добавляет он как бы между прочим, но если в первой части предложения нет ничего, кроме вежливой заботы, то во второй внятно слышен странный интерес.
С чего бы это? И с какой такой «заботы» оборотень отметил, что нас, всех троих, нет в Большом зале? Прежние мои страхи за создание «временного парадокса» под напором обстоятельств тихо, но неотвратимо оттискиваются на второй план.
- Вы, профессор Люпин, за нами следите?
Зря я так. Получилось, пожалуй, слишком дерзко. Оборотень резко вздрогнул, нахмурился. Пытается взять себя в руки, и ему это, отчасти, удается, но напряжение все равно чувствуется: улыбка какая-то дежурная, вымученная.
- Если я заслужил ваше недоверие, мисс Грейнджер..., - профессор говорит тихим натянутым голосом и останавливается, не закончив фразы, но я уже чувствую себя виноватой.
В конце концов, если человек очень серьезно болен, а ежемесячные превращения, по словам изобретателя Волчьего противоядия, следует рассматривать именно с этой точки зрения, то мне, как дочери двух врачей, дававших клятву Гиппократа, вдвойне должно быть стыдно за вольное или невольное пренебрежение к больному. Это простая человеческая этика. Вопрос только в том, можно ли считать оборотня полноценным человеком? Исходя из того, что мною же переписано из учебника для домашнего задания Снейпа – нельзя. А с другой стороны глаза у Люпина добрые... И Гарри занимается с ним индивидуально...
Но все-таки... Почему его так интересует наша золотая троица?
- Видите ли, мисс Грейнджер, - продолжает Люпин, видимо, решив удовлетворить любопытство, наверняка написанное на моем лице открытым текстом. – Я когда-то учился вместе с Джеймсом и Лили, отцом и матерью Гарри. Он мне особенно дорог, потому и беспокоюсь за него и за его друзей тоже. Так вы по-прежнему лучшие друзья? – спрашивает он с надеждой.
Учился вместе с родителями Гарри? А я-то была уверена, что профессор Люпин гораздо старше. Волосы у него почти все седые, и морщины слишком глубоки для неполных сорока лет. Все-таки неизлечимая коварная болезнь накладывает свой отпечаток на человека. Но в его голосе чувствуется такая добрая, одновременно сдержанная искренность, что я окончательно сдаюсь. То есть не сдаюсь, конечно, а просто начинаю рассказывать профессору о нашей дружбе, радуясь тому, что нашлась относительно нейтральная тема для разговора. В конце концов, что в этом такого тайного? О наших, скажем так, временных идейных разногласиях, прекрасно осведомлен весь факультет.
- С Гарри мы, вообще-то, только один раз и... не сошлись во мнениях, - подбираю слова помягче, потому что называть ссору из-за метлы ссорой как-то не хочется. – Я донесла (грубо я про себя, но против правды не поспоришь) профессору МакГонаглл, что Гарри получил в подарок странную метлу неопределенного происхождения. Мальчики дулись на меня, но я ведь все равно была права? Блэк – это очень опасно.
- Да, да, разумеется, - охотно соглашается профессор и неожиданно выдает целый комплемент: - А вы очень смышленая ведьма для своих лет!
Я вежливо благодарю, хотя слово «ведьма» немного смущает: голова, оказывается, полным полна магловских и прочих предрассудков.
- А с Роном как? Есть... преходящие идейные разногласия? – с улыбкой спрашивает Люпин.
- Тут все гораздо печальнее, - с грустью признаюсь я. – У нас с Роном как-то весь год в штыки, а во всем – вы смеяться будите – виновата даже не я, а бедный Глотик. Это мой кот, рыжий такой, огромный, - поясняю я, уловив вопрос в усталых глазах профессора. – Мой кот, видите ли, взъелся на его крысу, весь год преследовал, а недавно, якобы, и вовсе сожрал. Нужна Глотику столетняя облезлая крыса? Да, к тому же, больная! Кровавое пятно, видишь ли, на простыни было, как будто Глотик стал бы уплетать пойманную крысу прямо посреди кровати. Глотик не
такой мальчик.
На самом деле мне искренне жаль, что с питомцем Рона так нехорошо получилось, но крысу уже не вернешь, а кто же защитит несчастного оклеветанного кота, если не его верная хозяйка? Даже Гарри и тот не верит, что Глотик невиновен. На нашей с Глотиком стороне только Хагрид, но у большого человека свои гиппогрифы страдают...
- Так уж и столетняя? – профессор явно не верит, тоже, наверное, за мальчишек стоять будет. Опять мы с Глотиком остаемся одни.
- Ну, не столетняя, конечно, но лет ей много... было, - отвечаю я, стараясь не замечать иронии в голосе профессора. – Она к Рону перешла от старшего брата, а Перси сейчас на последнем курсе учится. Так что крысе никак не меньше семи. Ведьма, которая в магазине микстуру для крысы продала, сразу сказала, что обычные садовые крысы живут не больше трех лет, так что Короста – долгожитель.
- А разве крыса была обычная, не волшебная? – профессор Люпин с удовольствием прихлебывает чай из кружки, откусывает кусочек пирога и ведет обычную застольную беседу, в душе, небось, потешаясь над юной колдуньей. Совершенно понятно, что крысой и нашими детскими проблемами интересуется по большей части из вежливости. Ну, оно и естественно: взрослый человек, своих тараканов хватает.
- Самая обычная крыса. Серая. Через собственный хвост не прыгала, как в шутку говорил Рон: «Не выпендривалась», - отвечаю я столь же обходительно, думая, правда, больше о том, что до начала урока уже меньше четверти часа и дружеское чаепитие пора заканчивать. – Но Рона я понимаю: все-таки живое существо, так долго жило в семье, все к нему привыкли... А теперь трупик крыски, которого, к слову, никто и не видел, бесцеремонно повесили на кота, соответственно, на меня, как на хозяйку, - откровенное признание делаю с подобающим случаю унынием.
- Не огорчайтесь, может еще найдется ваш питомец, - галантно предполагает Люпин, но без особой надежды в голосе. – Мне частенько приходится прочесывать замок в поисках наглядных пособий для уроков, так что все может быть... Рыжий кот должен быть оправдан! – требовательно восклицает профессор. - Особые приметы у пропавшего зверя есть?
Глаза лукаво блеснули, но улыбка у профессора все равно невеселая. Если бы речь шла об особых приметах конкретно этого «зверя» в человеческом облике, то оптимальным эпитетом было бы слово «потертый». Но это я так, рассуждаю.
- Какие у крысы могут быть особые приметы? Очень старая, очень облезлая и худая, шкура свисает складками..., - начинаю перечислять я, вспоминая несчастную Коросту. Впрочем, Рон никогда и не играл с ней, она либо у мальчиков в спальне обитала, либо только нос из кармана высовывала. Ну, может быть, еще передние лапки...
- Есть! – обрадовано восклицаю я, так что рука Люпина замирает в воздухе с недоеденным куском пирога, и профессор, совершенно забыв про еду, смотрит на меня с удивлением. – Есть особая примета: на передней лапке нет одного пальца. Рон говорил, что это у Коросты давным-давно, наверное, с детства...
- Кто же ее так в детстве... покусал? – произносит Люпин, но настолько медленно, задумчиво и пессимистично, особенно последнее слово, что продолжать дальнейший разговор о крысе становится неловко.
Вроде бы совершенно невинный и вполне непринужденный для ситуации вопрос звучит просто зловеще. С лица Люпина бесследно исчезает даже натянутая вежливая улыбка, лоб прорезают глубокие морщины, а глаза поблескивают уже совсем недобро.
Стрелка моего барометра, еще несколько минут назад балансировавшая где-то посередине между отметкой «профессор» и «оборотень» резко качнулась в сторону «зверя». И тут уж я ничего не могу с собой поделать, уставившись на Люпина, невольно ищу в его облике характерные черты. И нахожу. Волчий взгляд. Вернее, взгляд затравленного зверя. Я такое видела в одном фильме, там еще говорилось, что нельзя смотреть волку в глаза... Ой, мамочка!..
- Вы мне не ответили, мисс Грейнджер.
Голос уже не мягкий, а, скорее, настойчивый, требовательный. Надо отвечать, но язык слушается неохотно.
- Не-е... точно не знаю... Вроде бы Рон говорил, что Короста всегда была такой...
- Короста? Это самочка... была?
- Нет. Это мальчик... был, то есть... самец.
«Нужно немедленно заканчивать беседу на звериную тему, и чем скорее, тем лучше».
- Профессор Люпин, я должна... я должна идти на урок. Разрешите, я пойду.
Оборотень как будто не слышит, целиком погружен в свои мысли, губы зловеще вздрагивают. Готовится к прыжку. Не смотри, глупая девчонка!
Поднявшись из-за стола и прихватив с собой сумку, направляюсь к выходу. О вежливости вспоминаю, только взявшись за дверную ручку.
- Всего доброго, профессор Люпин.
- Постойте, мисс Грейнджер, - просит Люпин, заметив мои нехитрые маневры. Сердце у меня падает. – Вот, возьмите с собой, - говорит профессор и, вытащив из шкафа бумажную салфетку, быстро заворачивает в нее так и не съеденные кусочки тыквенного пирога. – Вам до ужина еще долго терпеть, так что берите, не стесняйтесь, - настойчиво уговаривает Люпин.
Даже не возражаю, на все заранее согласна. Единственное желание: покинуть кабинет как можно скорее, и, по возможности, в дальнейшем ходить мимо. Мифический черный пес Грим – это просто смешно, а вот живой оборотень в школе – это уже жутко. Серьезно: еще чуть-чуть, и трагедии не миновать.
Урок магловедения проходит словно во сне. Наверное, в мире маглов нет ничего интереснее принципа работы велосипеда, но сегодня этот момент совершенно не вдохновляет, даже если смотреть на два колеса с волшебной точки зрения. К середине урока я уже не слушаю профессора Бербидж и рисую на листе пергамента кривую временную петлю. Неправильную, потому что шестым чувством чувствую: что-то не так.
Мне во что бы то ни стало нужно поговорить с Гарри, и чем скорее, тем лучше: может быть, так удастся успокоить сердце. За десять минут до конца урока нервы окончательно сдают. Мне даже не нужно притворяться, что чувствую себя неважно, профессор Бербидж, едва взглянув на меня, великодушно разрешает покинуть урок.
Все: свободна! И самое главное, совсем одна, без второго своего экземпляра в данном временном промежутке. В общем, удивительнейшее ощущение!
К Северной башне мчусь почти бегом, насколько позволяет загруженная учебниками сумка. Сейчас у гриффиндорцев закончатся прорицания, и я смогу, наконец, перемолвиться с Гарри. Господи, Рон-то хоть успел вернуться в гостиную от мадам Помфри? Жить дальше с такими страшными сомнениями и жутким чувством неопределенности совершенно невозможно.
Раздается трель школьного звонка, открывается люк, падает веревочная лестница... Второй экземпляр мисс Грейнджер появляется вслед за Симусом и Дином, я едва успеваю скрыться, сползая по винтовой лестнице вниз. Потом, судя по голосам, доносящимся сверху, на тесной площадке перед люком появляются Рон и Гарри, и все пятеро начинают что-то обсуждать, причем настолько оживленно, что, можно подумать, стадион, как минимум, взорвался, и матч по квиддичу отменили.
Вскоре к ним присоединяются другие ученики, так что шум стоит неимоверный, и понять, о чем идет речь, почти невозможно. Долетают лишь отдельные фразы.
- Она сказала, что Блэка поймают уже сегодня, до полуночи.
- Не Блэка, а «слугу Темного Лорда»!
- Но слуга Темного Лорда – это и есть Блэк, дубина!
Это они о чем? Впрочем, это неважно. Важно другое: почему нас с моим вторым «я» опять двое? Этого не может быть в принципе, потому что сегодня, три часа назад, я твердо поклялась никогда больше не поднимать крышку этого люка. Тогда почему я вновь оказалась там? Бросает одновременно и в жар, и в пот, школьная блузка заметно прилипает к спине.
Шумная компания постепенно спускается по винтовой лестнице и покидает Северную башню, Грейнджер, спрятавшись за выступом стены в темном коридоре, осталась одна со своими подозрительными мыслями. Нечего сказать: успокоила сердце... Может, я схожу с ума? Нет, сплю. В отчаянии щипаю себя за руку, больно и безжалостно. Болит. Выходит - не сплю.
Собственно, вывод напрашивается только один: я еще раз крутанула маховик времени. Как любит повторять незабвенный Снейп: «Прелестно...». Мне что, делать нечего? Не от стыда же это, в самом деле, перед "богинями судьбы"?
Спокойно, Грейнджер. Ищи логику. Это ты просто... захотела узнать, что же такое важное кто-то там сказал про слугу Темного Лорда. Ну, конечно! Как же я сразу не догадалась? Волна облегчения от того, что ситуация становится чуточку яснее, ощутимо пробежала по всему телу, но в висках все равно стучит, и воздуха как будто не хватает.
Нужен всего один оборот. Даже меньше, пол-оборота, ведь я покинула «прошлое» через пятнадцать минут после начала урока. Золотистые песочные часики кажутся горячими на ощупь и чуть-чуть подрагивают. Наверное, у меня просто дрожат руки. Действую почти бездумно, другого выхода просто не вижу: всего на полчаса назад, в будущее...
Даже не берусь сказать, каким по счету перемещением во времени оказалось это короткое путешествие. Давным-давно привыкла к проносящимся мимо меня смутным цветным пятнам и неясным контурам, к тому, что уши перестают слышать, а глаза воспринимать целостность предметов, но на этот раз, определенно, было что-то неправильное. Темнота. Почти кромешная, без звуков, цветовых пятен и «ветра в спину». Кажется, что я мчусь в голой пустоте, отчаянно боюсь выдохнуть из легких остатки воздуха и инстинктивно зажимаю нос пальцами, наивно надеясь, что это сработает.
Ни единого огонька... Лишь явственное ощущение бесконечного падения в глубокий колодец без дна...
Обнаруживаю себя в мягкой постели под теплым одеялом. Лежу и тупо смотрю на расплывчатое круглое пятно, родившееся от стоящей на тумбочке лампы и приютившееся на потолке. Шевелиться, тем более, поднимать голову не хочется, это в данный момент выше сил и моих скромных человеческих возможностей. Просто лежу и моргаю глазами. Безотчетно. Даже вялое осознание того, что я все-таки, вопреки здравому смыслу, жива, начинает приходить в голову далеко не сразу.
Дверь тихонько скрипнула, впустив в больничную палату слабую полоску света. Узнаю командный голос мадам Помфри:
- Нет, мальчики, нет. У мисс Грейнджер случился обморок от переутомления, так что сейчас ей нужен покой и сон. Только покой и только сон, и тогда завтра она сможет вернуться к обычной жизни.
- Так все-таки серьезной опасности нет?
- Гермиона не покинет нас навсегда?
- Навсегда? С чего вы взяли такое, мистер Поттер? – мадам Помфри искренне недоумевает и сердится.
- Профессор Трелони сегодня..., да нет, еще в начале учебного года сказала, что один из нас перед пасхой покинет нас навсегда, - Гарри заметно волнуется и говорит неуверенно.
- Ах, профессор Трелони!.. – с видимым облегчением восклицает мадам Помфри. – Я никогда не отзываюсь плохо о своих коллегах, но в данном случае скажу как целитель: с внутренним оком Сивиллы и в самом деле что-то не так. Проверить и пролечить не помешает.
- Ну и денек у Гермионы! – это вздыхает Рон.
- Да, мистер Уизли, - сердито добавляет мадам Помфри. – Не знаю, как третий глаз, но тринадцатый предмет – это, поистине, тяжкое бремя!
От переутомления? Вполне может быть. Значит, все это мне почудилось: шкаф, мысленная перепалка со Снейпом, чаепитие с Люпином, падение в бездну... Последнее как-то слишком уж впечатляюще для обморока? Хотя, ты же никогда раньше не падала в обморок, Грейнджер. Привыкай!..
*****
- Этот разговор с мадам Помфри я как раз помню, - вставил Гарри, когда рассказ Гермионы добрался до этого пункта, и девушка ненадолго замолчала. Ранее он не внимал рассказчице, практически не закрывая рта от легкого шока, спустив на тормозах злость на выходку Снейпа. – Нам сказали, что тебя обнаружил сэр Кэдоган, который как нельзя, кстати, навестил картину с монахами. А мы с Роном и вправду решили, что ты просто переутомилась.
- Мадам Помфри не лукавила, она тоже была в этом уверена, - Гермиона, вздохнув и кивнув в знак подтверждения своих слов, виновато улыбнулась.
- Да ладно, дело прошлое, - Гарри усмехнулся, взяв девушку за обе руки и глядя ей в глаза, понимающе-таинственно прошептал: - Я ж понимаю, что слово, данное профессору МакГонаглл – это святое!
Пальчики Гермионы были совсем холодные, поэтому Гарри не отпустил их, а стал согревать своим дыханием и растирать руками, поднявшись на ноги, предложил прогулку вокруг островка. В палатку возвращаться, по его мнению, было слишком рано, потому что вопросов в голове образовалась тьма тьмущая.
- То есть получается, что прокрутив хроноворот на полчаса назад, ты вернулась в покинутый три часа назад свой собственный мир? – спросил Гарри пару минут спустя.
Не зная, с чего начать, он все же решил, прежде всего, уяснить для себя наиболее важные моменты. Заметив ответный утвердительный кивок девушки, Гарри уточнил:
- Возвращение прошло не совсем гладко, по крайней мере, не так, как обычно, и ты это заметила. Так?
Гермиона опять согласно кивнула.
- Тогда не понимаю: почему же ты не заметила перемещения в параллельный мир в начале путешествия? – спросил Гарри, остановившись резко и с нетерпением уставившись на девушку.
Все остальное в рассказе Гермионы было более-менее понятно: тот Поттер из параллельного мира, воспользовавшись случаем, забрал из тайного подземного хода за горбатой ведьмой оставленную там некоторое время назад Мантию-невидимку. По-видимому, Люпин наложил на горбунью какие-то следящие чары. Факт, кстати, косвенно подтверждался тем, что их родной Люпин, получив сигнал в момент, когда Мантию-невидимку забирала Гермиона, следил за их скорым походом в избушку Хагрида по карте Мародеров.
Если тот Люпин из параллельного мира, заинтересовавшись рассказом Гермионы о пропавшей крысе, стал целенаправленно искать Питера по карте, то, вполне возможно, нашел еще «до полуночи». Сивилла Трелони прямо на уроке выдала очередное пророчество, что, вполне допустимо, заставило параллельную мисс Грейнджер остаться до конца урока. Как говорил в таких случаях Дамблдор: «В общем и целом, мой мальчик, чего не бывает!»
- В общем и целом, моя девочка, - произнес Гарри в ожидании ответа, стараясь подражать безмятежно-задумчивому выговору Дамблдора, - ты можешь собой гордиться. Получается, что вмешавшись в ход развития стороннего мира, ты, скорее всего, разоблачила настоящего предателя.
В ответ Гермиона почему-то глубоко вздохнула и, скептически покачав головой, ответила:
- Боюсь, мальчик мой, что гордиться-то вашей глупой девочке и нечем, - а увидев в глазах друга молчаливый протест, пояснила: - Тот параллельный мир на самом деле не существовал, он впервые появился в тот момент, когда Рон случайно заметил в шкафу мою согнутую в три погибели фигуру.
- Чего? – в полном смятении переспросил Гарри, будучи твердо уверен, что ослышался. – Это, в общем и целом, как?
Гермиона, придержав руку Гарри, мягко попросила его набраться терпения и дослушать историю до конца.
*****
Через сутки я попрощалась с больничной койкой, вскоре, к счастью, начались пасхальные каникулы. Я по-прежнему не вылезала из библиотеки, но все это время даже не притрагивалась к хроновороту. Иногда мне кажется, что я, то ли больше не доверяю маленьким песочным часикам на золотой цепочке, то ли чего-то боюсь.
Даже по ночам, еле живая от усталости, не могу заснуть, под глазами синяки, а сами глаза не просыхают от нечаянных слез. О начале нового семестра думаю с тихим ужасом, об использовании хроноворота – со страхом и замиранием сердца.
Но день и час, когда мне вновь нужно крутить колесико, неминуемо наступает. А я не могу. Психологически не могу себя заставить и все. Пропустив первый в семестре урок у профессора Бербидж, вечером подхожу к ней с извинениями и просьбой заменить уроки на какой-нибудь реферат, эссе, или что-то около того. Чарити Бербидж удивлена, я крайне смущена своим суеверием, или, лучше прямо сказать, трусостью, но ничего не могу с собой поделать. Профессор Бербидж отпускает меня, обещав обсудить вопрос с директором школы. В тот же вечер Дамблдор вызывает мисс Грейнджер в свой кабинет для приватной беседы.
Скрывать что-либо от Дамблдора, как любит повторять папа: напрасный труд и несерьезно. Меньше, чем за час я рассказываю директору все по порядку о событиях недельной давности.
- Девочка, девочка моя дорогая, - тихий голос Дамблдора даже под мелодичное воркование Фоукса звучит на редкость обеспокоенно, - ты даже не представляешь, как тебе повезло... Еще бы немного, от силы - час, и ты никогда не смогла бы вернуться обратно...
- Вернуться обратно? Откуда вернуться? Профессор Дамблдор...
«Удивлена, вся в сомнениях и ничего не понимаю. Что же, все-таки, произошло?»
- Ответьте мне на один вопрос, мисс Грейнджер, - задумчиво произносит директор, почти не обращая внимания на мои возгласы. – В тот момент, когда Рон Уизли тебя случайно заметил, ты ведь готова была провалиться сквозь землю, лишь бы сделаться невидимой. Так?
- Пожалуй, да, - соглашаюсь я (а кто бы на моем месте захотел выставлять себя на всеобщее обозрение?). - Но... собственно, какое это имеет значение, сэр?
-
Иногда Хогвартс исполняет отчаянные желания своих обителей, - с загадочной улыбкой поясняет Дамблдор, что, правда, для меня ничуть не делает ситуацию яснее.
- Отчего же только «иногда», профессор Дамблдор?
«Наверное, выгляжу круглой дурой, но нужно продолжать искать логику. Иначе вся эта беседа не имеет никакого смысла».
- Все зависит от остроты желания волшебника и имеющихся у замка возможностей.
«Ну, конечно: все как в известном застольном высказывании. Весьма доходчиво».
- Моя дорогая девочка, конечно, в обычной ситуации никакой Хогвартс не смог бы сделать тебя невидимкой, - поправляя широкие рукава мантии, спокойно отвечает Дамблдор, как будто прочитав мои мысли. – Но в данный момент ты сама, и некоторая часть пространства вокруг тебя находилась во временной петле, то есть, некоторым образом, вне основной плоскости событий, хотя и открытой взору стороннего наблюдателя. Но, услышав ваши молитвы, магическое поле замка – очень сильное поле, надо сказать - немного сдвинуло свернутое во временную петлю пространство в дополнительное, недоступное обычному взгляду, измерение. На старших курсах вы будете изучать трансфигурацию пространства, так что сами убедитесь, что настоящему волшебнику многое по силам.
- То есть я уже оказалась в параллельном мире, даже не заметив этого? Это что, всегда так происходит, профессор Дамблдор?
«Становится, откровенно говоря, не по себе...»
- К счастью, не всегда, - отвечает директор. – Но в тот день случился еще один фактор риска: двадцать первое марта, день весеннего солнцеворота или день весеннего равноденствия. Вы хорошо знаете астрономию, мисс Грейнджер, так что сами можете поведать мне, чем так примечателен этот день.
Фоукс, сидя на жердочке, склоняет золотистую головку в знак внимания, а я начинаю цитировать учебник, благо эта тема изложена предельно доходчиво:
«Из четырех точек эклиптики главной является точка весеннего равноденствия. Именно от нее отсчитывается одна из небесных координат – прямое восхождение. Она же служит для отсчета звездного времени и, так называемого, «тропического года» - промежутка времени между двумя последовательными прохождениями центра Солнца через точку весеннего равноденствия. Тропический год определяет смену времен года на нашей планете. У многих древних народов, в том числе, кельтов, новый годичный цикл начинался весной...»
- Этого вполне достаточно, мисс Грейнджер, - останавливает меня Дамблдор, и, словно уловив исходящее от меня и витающее в воздухе любопытство, продолжает. – Существует гипотеза – недоказанная – что именно в этот день чаще, чем обычно, случается непроизвольное «начало всех начал». По крайней мере, на моем, весьма недолгом для вечной Вселенной веку, я имел удовольствие несколько раз наблюдать рождение нового мира именно двадцать первого марта.
- Так вы и на этот раз все видели, сэр?
«Флиббертигиббет! Ничего себе поворот... Все знал и молчал?»
- Видишь ли, моя девочка, - директор незаметно переходит на «ты», - я давным-давно дружу с одним кентавром, и мы, надо сказать, иногда по-дружески болтаем о вечных звездах... В тот день сова от Флоренца прилетела еще до обеда, и я поспешил пополнить свои земные впечатления. Кроме того, без ложной скромности могу сказать, что мне вполне по силам отгородить часть пространства от избыточного дневного света, так что мы могли без помех наблюдать постепенное расслоение вселенной.
С этими словами Дамблдор подошел к шкафу и, достав с полки один из изящных серебряных приборов, по виду напоминающий омминокль, но гораздо крупнее, перенес его на стол. Я в робком молчании смотрю на «омминокль», боясь лишний раз пошевелиться. Бывшие директора с портретов тоже с нескрываемым интересом рассматривают сложный, и, наверное, единственный в своем роде прибор.
- С помощью вот этого древнего артефакта, - поясняет Дамблдор, являя взору довольную улыбку, спрятанную под усами. – Раньше, до создания первого хроноворота, разделение земных миров случалось исключительно в день весеннего равноденствия. Сейчас, к сожалению, гораздо чаще.
«Как-то его «к сожалению» плохо вяжется с предшествующим «поспешил пополнить земные впечатления». Странно. Неоднозначно. Нелогично».
- Причины противоестественные, - разведя руками, с грустью продолжает Дамблдор. – Обусловлены не естественным ходом эволюции, а непродуманным вмешательством человека в ход истории. Существует гипотеза, опять же, недоказанная, что бесконтрольное увеличение параллельных миров делает пространство, окружающее планету, неустойчивым. Время начинает течь быстрее... Но это, в общем, к делу имеет слабое отношение.
- Профессор Дамблдор, а вы как-то подозревали, что это именно я нарушила... баланс миров?
«От дикого стыда и нешуточного беспокойства за судьбу земных миров готова утонуть прямо в углублении кресла».
- Откровенно говоря, не подозревал, - признается Дамблдор. - Разделение выглядело вполне естественно. Обычно, если какой-то недоумок, пытаясь изменить ход истории, грубо вмешивается в уже свершившиеся события, то вселенная не расслаивается, а, скорее, разрывается на части. И подумать только, ради чего люди могут это творить? Ради того, чтобы незаметно поменять сделанные ставки на исход матча! А неделю назад все происходило достаточно медленно и, я бы сказал, торжественно. Окончательно завершилось только за три часа до полуночи.
- Но... почему так получилось? Честное слово, сэр, я не хотела!
«Готова нужное количество раз повторить свои слова под присягой, глотнув положенные три капли сыворотки правды».
- Ты, девочка моя неразумная, использовала маховик несколько раз в довольно ограниченный промежуток времени, что создало наложение временных петель друг на друга, образовав что-то вроде узла. Последнюю петлю, магия Хогвартса, уловив твое отчаянное желание, сдвинула в сторону, приоткрыв дополнительное измерение. Плюс всеобщее весеннее настроение начать новую жизнь, начало нового зодиакального цикла... И вот уже незаметно для тебя самой новорожденный мир начинает жить своей жизнью. И что самое интересное: ты уже часть нового мира.
Тон голоса Дамблдора несколько небрежен, как будто человек пересказывает древний фолиант в дружеской беседе за кружечкой пива. А я постепенно замираю от осознания того... невероятного, чему причиной были исключительно моя глупость и безрассудство. Если бы я дала себе труд подумать над словами профессора Флитвика...
- Но как же я смогла вернуться обратно? – губы онемели и плохо слушаются, так что вежливое «сэр» добавляю через паузу.
- Тебе невероятно повезло, девочка, - профессор Дамблдор выдал тяжелый вздох. – Ты смогла воспользоваться хроноворотом, потому что «время вышло из петли», и прибор вновь был готов к употреблению. Причем случилось это задолго до полного разделения миров. Кроме того, тебе удалось настроить перемещение в нужную временную точку, в самое начало последней временной петли или за несколько мгновений до последнего перемещения. В момент, когда ты в своем мире существовала в единственном экземпляре, соответственно, хроноворот никак не взаимодействовал с самим собой. Единственное, что тебя связывало с родным миром в тот момент – это Маховик Времени.
«С одной стороны – вроде бы все понимаю, с другой стороны – ничего не понимаю!»
- Профессор Дамблдор, а разве хроноворот не мог переместить меня на полчаса назад уже в новом мире? – надо продолжать копать гранит науки.
- Миры разделяются без временной петли, - спокойно отвечает Дамблдор. – И пока расслоение не завершено, никакие перемещения во времени внутри мира невозможны. То, что мы называем «путешествием», на самом деле выглядит, как сворачивание части пространства-времени в петлю. Либо расслоение, либо сворачивание. Смешение двух взаимоисключающих процессов невозможно.
- То есть, получается, что хроновороту чудом удалось нащупать самого себя в неразделенном до конца пространстве...
«Господи, что-то я такое заумное говорю...»
- Примерно так, моя умная девочка, - с благостной улыбкой отвечает Дамблдор.
- Начало процесса расслоения всегда проходит крайне медленно, вплоть до момента, пока не происходит резкого толчка из-за непоправимого нарушения причинно-следственных связей. И вот в этот момент два мира уже расстаются навсегда. Насколько я могу судить, Блэка
там поймали тем же вечером, а у нас вот опасный преступник до сих на свободе.
- Профессор Дамблдор, но что же такого могло поменяться в новом мире, что стало возможным подобное?
Директор так на меня смотрит, что мне становится совершенно ясно: любопытство меня погубит и сведет в могилу заживо.
- Девочка моя, неужели твое приключение с Маховиком Времени ничему тебя не научило? Последствия наших поступков всегда так сложны, так разнообразны, что предсказать что-то наперед, поистине, невозможно. Иногда бывает достаточно легкого толчка, ничего не значащего с точки зрения обывателя лишнего произнесенного слова – и мир начинает меняться. Это самые сокровенные глубины магии, ее непостижимая суть...
В классическом магловском романе из далекого 1937 года «Создатель звезд» Олаф Степлдон написал:
«Если существо сталкивалось с несколькими вариантами действий, оно выбирало все, создавая множество... различных историй космоса».
Вполне возможно, что Высшие Силы - Богини Судьбы, если хотите – сочли намечающийся путь развития интересным, и дали делу, как говорят маглы, «зеленый свет» и открытую дорогу. Потому что там, где миры соприкасаются, предметы и люди являют свою истинную суть... Поверь: может быть, настанет день, и ты узнаешь, как живет мир, к рождению которого ты, девочка, некоторым образом, г-мм... причастна.
Я поражена до глубины души и сижу, раскрыв рот от изумления. Смотрю на директора, вытаращив глаза.
- К сожалению, пока даже волшебникам не по силам свободные перемещения между мирами, - продолжает вещать Дамблдор слегка отстраненно, чуточку напевно, немного печально. Иногда тишину кабинета, кроме голоса Дамблдора нарушает чей-то вздох со стены, но в целом тихая речь действующего директора Хогвартса кажется громогласной, до предела наполняющей каждый кубический сантиметр пространства круглого кабинета. – Это привилегия душ, так что для такого приключения нужно либо научить душу покидать на время бренное тело, что невероятно тяжело, либо стать чуточку мертвым. Последнее много проще, но здесь, как говорится, свои минорные нюансы.
Спустя примерно полчаса заучка Грейнджер покидает круглый кабинет в полном смятении.
