Глава 7Наконец-то Берти с Гэлом помирились! Я так обрадовалась! Они вернулись все вместе – с козами и с Гэлом – и Гэл остался у нас обедать. А Берти мне розы принес. Колючие, но красивые. Но красота – она ведь всегда колючая... чтобы защищаться. Я посмотрела на розы и вдруг поняла, почему Гэл такой колючий, когда Берти рядом. Но теперь ему колючки больше не нужны, потому что Берти больше нападать не будет, он мне пообещал... если я правильно поняла. А Берти сказал, что теперь каждый день мне цветы дарить будет. Правда, друг на друга все очень странно смотрели, но зато гадостей друг про друга не говорили! Я им сама на стол накрыла, мне так хотелось, чтобы Гэлу у нас понравилось и он каждый день приходил. Не только к Алу – но и ко мне тоже! И Гэл в самом деле на меня посмотрел, поблагодарил и спросил, как я себя чувствую. И потом, хоть и говорил с Альбусом, но и на меня смотрел иногда и улыбался, а я ему улыбалась.
После обеда они пошли к Алу в комнату, а мы остались с Берти мыть посуду и прибирать в кухне. Берти привычно ворчал, что Ал никогда ему не помогает. Но Ал раньше помогал, а теперь они с Гэлом все время. Ну и что, я Альбуса вполне понимаю: и я бы хотела постоянно быть с Геллертом. Чтобы он был принцем, а я его принцессой.
– Как хорошо, что вы помирились! – радостно сказала я, расставляя чистые тарелки на полке. – Вы оба хорошие!
– Ага, хорошие, – проворчал Берти, – только коз им доверять нельзя. Они Профессора Блэка потеряли, и тот в чужой огород забрался!
– Но ведь нашли же?
– Нашли, – подтвердил Берти почему-то печально. Отвернулся и задумался о чем-то. Опять сердится? Но на что сердиться, если Профессор нашелся?
Берти долго молчал, а потом вдруг спросил:
– А хочешь, я тебя заклинаниям поучу?
– Нет! – тут же ответила я. – Я боюсь.
– А с Геллертом не боялась?
А ведь правда: почему я с Гэлом не боялась? То есть поначалу чуть-чуть страшно было, но потом мне так хотелось сделать ему приятное, что я забыла про страх. Я ведь для него все это делала...
– Мне с тобой и так хорошо, – наконец нашлась я. – С тобой в куклы играть можно или коз кормить...
Он улыбнулся, но как-то очень криво. Не верит мне? Но почему? Я и правда лучше с ним в куклы поиграю, чем еще раз попробую ветку в ложку превратить. Я ведь вчера так устала! Но это стоило того, чтобы Гэл меня на руках нес. А Берти и так бы понес... Берти для меня все сделает, я знаю. А Гэл... – я на минутку задумалась. Странно как-то получается: ведь он же меня на руках нес? Нес. А не ради меня самой... Он в тот момент не со мной был. То есть со мной – но в то же время...
Только я не стала этого всего Берти говорить, потому что не знала, что сказать. Раньше всегда знала, а сейчас нет, сейчас я не знаю, как мне про Гэла говорить...
– А если мы вместе будем тебя учить, ты согласишься?
Я неуверенно кивнула.
– Сегодня?
– Лучше завтра, – сказал Берти. – Я с этими козлами совсем вымотался.
Мне было немного страшно, но не так сильно, как раньше. Зато захватывала мысль, что они ОБА со мной будут: и Гэл и Берти, и тогда они совсем помирятся, и мы с Гэлом подружимся по-настоящему.
А пока что Ал с Гэлом так и просидели до вечера в своей комнате, а мы с Берти пошли ко мне играть в школу для кукол.
На следующий день Гэл пришел к нам после завтрака, очень веселый, и сказал Берти:
– Ну как, хочешь всех коз без проблем отправить пастись, пока мы тут будем заниматься?
– Нет! – решительно и немного зло ответил Берти.
– А зря, зря, – покачал головой Гэл, – терять столько времени и сил ради каких-то идиотских принципов...
– Геллерт! – оборвал его Альбус, и тот замолчал сразу же.
Я не поняла, к чему это он. Разве можно коз одних отпустить? Тем более Профессора, которого вчера еле нашли? И что это за принципы такие?
Берти все еще злился, тогда я подошла к нему, тронула за руку и попросила:
– Берти, ты же мне обещал, что вы помиритесь.
Он только тяжело вздохнул и сказал Алу с Гэлом:
– Мы тут не ради этого собрались, давайте делом займемся!
Мне опять стало страшно – непонятно почему: сама ведь хотела, чтобы мы все вместе собрались.
– Ари, – спросил Ал, – что ты хочешь? Трансфигурацией заняться или заклинаниями?
– Ты попонятнее выражайся, умник, – проворчал Берти.
– А что непонятного? – удивился Гэл. – Трансфигурация – это превращение одного предмета или живого существа в другой. Как ты веточку в ложку превратила.
Вот теперь все ясно. Кроме одного: что же Берти сам мне не объяснил вместо того, чтобы злиться? Сам ведь знает, что они значат, так почему мне не может объяснить?
Но одного я все равно не поняла:
– Что значит – «живых существ»?
– То и значит, – улыбнулся Гэл. – Можно, например, эту чашку превратить в мышь. Или вашего козла Блэка в табуретку.
– Не надо Профессора в табуретку! – возмутилась я. – Ему же больно будет!
– Вот именно, – подтвердил Берти. – Зачем животных мучить?
Гэл усмехнулся:
– Разве вы в Хогвартсе мышей в чайные чашки не превращаете?
Мышей – в чашки! Козлов – в табуретки... ужас какой! Это они в Хогвартсе таким кошмаром занимаются? И еще меня собрались этому учить? Зачем?? Что – у нас табуреток мало? А Блэк у нас всего один... Глубоко во мне зашевелилось что-то очень неприятное...
– Так то мыши, а то Блэк! Хватит с него вчерашнего! – начал заводиться и Берти.
Значит, было все-таки «вчерашнее»? Это когда Блэк потерялся? А мне опять ничего не рассказали!
– Да что ты так за него беспокоишься? – пожал плечами Гэл. – Ничего с ним не случилось.
– Это ты так думаешь, – возразил Берти. – Кому может понравиться, когда им управляют?
– Я, в отличие от тебя, не столь щепетилен в отношении козлов. Я, видишь ли, предпочитаю интересы людей.
– То-то ты забор мистера Балджера в щепки разнес!
– Я его починил потом!
– А я предпочитаю, чтобы всем было удобно – и мне, и козлам, и соседям – и без потомственных починок! Если не пускать козлов в чужой огород, то не придется изобретать идиотских способов их оттуда вытаскивать!
Да что же это такое! Они опять ссорятся? Ведь обещал же мне Берти, что помирятся! И что они сделали с Профессором, кроме того, что он потерялся, а они нашли? В табуретку превратили? Я не хочу, чтобы Блэка превращали в табуретку, он хоть и вредный, но живой! И... и забор в щепки – зачем?
– Не ссорьтесь, пожалуйста! – жалобно попросила я. Еще немного – и заплачу, потому что мне больно видеть, как они ссорятся. Я ведь их обоих люблю больше всего на свете!
– Кто ссорится? – удивленно спросил Гэл. – Я всего лишь объясняю твоему брату элементарные вещи. Не моя вина, что он их не понимает.
– Козла нельзя превращать в табуретку! – убежденно сказала я.
– Никто и не собирался вашего Блэка во что-либо превращать, – размеренно произнес Гэл. – Тем более тебе это пока что рано.
– Я вообще Блэка превращать не хочу! Ни рано, ни поздно!
– Да успокойся ты! – немного сердито сказал Гэл. – Отцепись от своего козла! Да что это за семейка, Мерлин побери! – добавил он тихо, но я все равно услышала.
Он что – на меня сердится?!
Вокруг меня стало как-то не по-хорошему пусто. И слова в этой пустоте зазвучали громче обычного.
– Давай с самого простого заклинания начнем, с левитации, – сказал Гэл. – Аль, дашь свою палочку? Или лучше мою?
– Я боюсь, – пролепетала я.
И правда – теперь я по-настоящему боялась. Не от неуверенности, что не справлюсь, а наоборот, от уверенности, что получится... только не то, чего от меня хотят. Тогда, с Алом и Гэлом, было не так страшно, а когда к ним прибавился Берти, мне вдруг стало НАСТОЛЬКО не по себе.
– Ари, не бойся, – сказал Альбус. – Мы же здесь.
Гэл усмехнулся опять как-то криво. Я неуверенно взяла палочку, хотя мне этого ОЧЕНЬ не хотелось. Хотелось остаться с кем-нибудь одним – или с Гэлом, или с Берти.
– Теперь берем... Ну, карандаш хотя бы. Аль, у тебя есть карандаш?
– Сейчас будет.
Accio карандаш!
– Не надо, Гэл, – опять сказала я. – Я боюсь!
– Да что ты заладила – боюсь да боюсь! Ты ведь можешь, что за страдания на пустом месте!
– Не смей кричать на мою сестру! – заявил Берти.
– А что ты мне указываешь? – Гэл опять криво усмехнулся. Еще так злобно на Берти посмотрел...
Ал попытался отвлечь их: тронул меня за плечо и тихо произнес:
– Ари, ничего не бойся. Давай, направь палочку на этот карандаш, и говори: «
Wingardium Leviosa». Он должен подняться в воздух.
Но я уже и это не могла. Как я могу сосредоточиться на карандаше, если совсем о другом думаю? Ну почему они только обещают, что помирятся, а когда соберутся вместе – все летит прахом?! Ну, почему они так друг на друга смотрят? Я не хочу ничего учить, я не хочу ничего делать с этим несчастным карандашом, я хочу, чтобы они помирились! А если они не хотят мириться, я хочу остаться одна!
Я палочку из рук не выпустила, но ничего не сказала – я забыла, что говорить. Я вообще не знала, зачем я здесь, что мы делаем... Не хочу, вообще ничего не хочу, пусть никого не будет, и меня тоже...
Что-то с громким звоном упало и разбилось. Но мне мало этого было, пусть хоть все рухнет!
– Альбус! – тревожно вскрикнул Берти.
–
Expelliarmus! – произнес Гэл, держа палочку направленной в мою сторону.
НА МЕНЯ?! Он что – собирается что-то со МНОЙ делать? МЕНЯ в табуретку превратить? НЕ ВЫЙДЕТ!!!
Кто-то обнял меня и тихо прошептал:
– Ари... Выпусти палочку, и все кончится...
Это Гэл или Берти? Нет, не Гэл, Гэл меня в табуретку превращать собрался. Это Берти, он ни во что превращать меня не будет, он хороший... Только бы не ссорился ни с кем...
– Берти, – прошептала я, – уведи меня отсюда...
Он поднял меня на руки и понес из гостиной наверх в мою комнату. Альбусову палочку я выронила, едва Берти меня поднял. Мне с ним хорошо так было... И то страшное, что приходило, он сразу прогнал. Но это не из-за Гэла, это из-за того, что они никак помириться не хотят, а мне всегда становится плохо, когда кто-то ругается...
Берти положил меня на кровать, укрыл пледом и сам сел рядом. Мне хотелось плакать: обычно только на это силы и остаются после приступа. Хотя сегодня его все-таки не было, Берти успел остановить...
– Берти... – сказала я, держа его за руку.
– Ты из-за меня? Или из-за Гриндельвальда?
– Вы ссорились, а я хотела, чтобы вы помирились...
Он погладил меня по голове.
– Я не могу с ним помириться. Мне не нравится, что он делает. То, что он вчера сделал с Блэком...
– Превратил его в табуретку?
– Хуже, – вздохнул Берти. – Ари, я не запрещаю тебе с ним общаться. Но я боюсь за тебя.
– А я просто боюсь... Не уходи, посиди со мной, ладно?
– Да куда я от тебя уйду, – опять вздохнул Берти и снова погладил меня по голове.
Мне так хорошо было с ним... С Гэлом тоже было хорошо. Вот если бы он со мной был один, он бы ни с кем не ссорился. Но почему они не могут быть вместе – Гэл и Берти? Почему? Что мне делать? Как мне любить обоих, если они ссорятся и мне плохо делается от этого?
– Берти... А что Гэл сказал такое непонятное? Он хотел меня в табуретку превратить?
– Не хотел, – усмехнулся Берти.
У него усмешка была совсем не кривая, не такая, как у Гэла только что. Но ведь Гэл умеет улыбаться, я сама видела, он так улыбается, что сразу светло становится и хочется прыгать и петь. Это он из-за Берти, из-за того, что они ссорятся...
Берти продолжал:
– Он хотел, чтобы ты выпустила палочку. Это обезоруживающее заклинание, оно выбивает палочку из руки. Но ты не выпустила.
Я не совсем поняла.
– Да я и так ее отпустила потом...
– Ты сама ее выронила. А он силком отнять хотел. А с тобой нельзя силком.
– Нельзя, – согласилась я. – Ты посиди еще со мной, не уходи.
– Не уйду я, – снова сказал Берти и легко провел пальцами мне по щеке. – Ты спать хочешь? Я посижу с тобой...
– Не хочу, – сонно пробормотала я.
Наверное, все-таки хочу... Ну, вот когда усну... или не усну, тогда и посмотрим.
Как хорошо, что Берти со мной... Но было бы еще лучше, если бы это Гэл был. Один, даже без Альбуса. Чтобы он сидел со мной, и держал меня за руку, и по голове гладил, и в щечку поцеловал... Только мы с ним – и больше никого. Вот возьму и засну, и пусть он мне приснится...
* * *
Почему Ариана не захотела, чтобы я ее учил? Она мне не доверяет? Или не принимает всерьез? Или после того раза она может воспринимать исключительно Гриндельвальда? Я уже понимал, что бесполезно ее разубеждать, бесполезно объяснять, что на самом деле представляет из себя этот красавчик – она им очарована, и мне осталось только смириться с этим. А рассказать историю с Блэком я не мог: она бы не поняла и испугалась. Или еще того хуже: решила бы, что я на «Гэла» наговариваю...
И ведь просил же я Альбуса, чтобы в следующий раз мы учили Ариану все вместе. Я с самого начала об этом говорил! Сколько раз предупреждал, чтобы только при мне! Нет, он свои гениальные идеи теперь исключительно с Гриндельвальдом воплощает, а я как будто и ни при чем.
И все-таки он внял и согласился, и на следующий день мы собрались все четверо. Но с самого начала все пошло наперекосяк. Гриндельвальд говорил чудовищные вещи, выдавая их за прописные истины, Альбус прикидывался мебелью, а Ариана, естественно, испугалась. Как я и думал! Это надо было догадаться – заявить, что козла можно превратить в табуретку! Да я бы за такие слова его самого бы в ночной горшок превратил! При Ариане нельзя такое говорить, а с меня и вчерашнего было достаточно. Но наш красавчик даже и не посмотрел, в каком она состоянии. И Альбус туда же: твердил ей про заклинание левитации, когда она уже вне себя была. Я-то знаю этот взгляд! Они очухались только, когда ваза с цветами на кусочки разлетелась, но я опомнился раньше: бросился к ней, крепко взял за руки и посмотрел в глаза. Я ее всегда так выводил: чтобы она осознала мое присутствие и не теряла контроль над собой. Потом взял на руки и отнес в комнату, оставив двух красавцев рыдать над разбитой вазой.
Ну почему при нем она смогла справиться с тем, с чем первокурсники справляются не с первого раза, а при мне чуть приступ не случился? Но не случился же – как раз потому что при мне! Я-то знаю, как ее остановить. Но при Гриндельвальде приступа не было! Но и при мне одном тоже бы не было. Тогда почему я один не могу учить ее магии? Может, потому что это нам обоим не особо и надо? Домашние дела можно делать и руками, а в Хогвартс волочь Ариану я не собираюсь. Нечего ей делать в Хогвартсе. Чтобы ее там слизеринцы дразнили? Я-то могу просто по морде дать и успокоиться, а она не выдержит. И что тогда от Слизерина останется? И вообще от Хогвартса?
Я, кажется, понял, в чем дело. Когда меня нет, этот тип может сколько угодно делать вид, что он хороший. И ему верят. Как же не поверить такому красивому и обходительному молодому человеку! Но я-то смотрю не на то, как человек выглядит, а что он из себя представляет! Если в темной комнате горит одна свечка, можно любоваться на нее сколько угодно и не заметить, что в комнате не прибрано: что разглядишь при свете свечи? Но если открыть занавески и впустить дневной свет, то сразу становится виден весь беспорядок и комнату уже не назовешь красивой. Вот я и смотрю на заграничного красавчика при дневном свете, а не при свете свечи, как Ариана. И не только смотрю: еще и ей поневоле глаза открываю. А ей не хочется, потому что это неприятно, и она не привыкла.
Ну, может хотя бы его сегодняшние заявления ей глаза откроют. Она не сразу поверит, может быть, ведь это так неприятно и больно – разочаровываться в том, что ты считал образцом красоты... но я рядом, я поддержу ее.
Хотя приступа и не было, она устала. Она всегда устает, и тогда я обычно сижу с ней, пока она не заснет, либо не встанет. Мама всегда считала это пустой тратой времени, а Альбусу всегда было все равно. Да и Гриндельвальду все равно, бросили же тогда они ее спящую одну! Я бы остался в доме, даже если она спит: а вдруг проснется и понадобится моя помощь? Мне вот не все равно, и Ариана это понимает... тогда что же она так прицепилась к заграничному красавчику?
Я что-то говорил ей и гладил по волосам, и держал ее руку в левой своей ладони. Она совсем уже успокоилась и, похоже, начинала засыпать. Вот и хорошо, пусть отдохнет... а потом мы коз во двор хотя бы выпустим, хотя они и так уже сожрали все, что можно. Отправить, что ли, красавчиков веники вязать, а то пора запасы на зиму делать, а я с этим Гриндельвальдом чуть с ума не сошел. Оставлять их с Арианой наедине не хочется больше, видеть его в своем доме тоже... но придется, я же обещал сестренке, что мы помиримся.
Не хочу я с ним мириться, вообще не хочу видеть его вместе с Арианой, но я не могу ее заставлять, я могу только ждать, пока она не убедится, какой он на самом деле. Хоть рядом со мной она сумеет разглядеть его по-настоящему... Ари... девочка моя... Как ты красива, когда спишь... или ты еще не спишь?
Я осторожно погладил ее по щеке. Она не открыла глаз, улыбнулась только. Я ее тихонько поцеловал в лоб, она опять улыбнулась.
Что-то было не то. Я чувствовал, что не то. И не в Гриндельвальде тут дело. Во мне. Не могу я просто так рядом с ней сидеть, мне хочется обнять ее, поцеловать, да не один раз, а много раз и крепче, хочется, чтобы она была только моя и только со мной... И такое не первый раз уже! С тех пор как на каникулы приехал. Только я этого до сих пор не осознавал, не хотел осознавать, заставлял себя думать, что все нормально.
Ничего себе нормально! Я что – влюбился в собственную сестру? Вот это финт... Вронского... И что делать? Она ж ни о чем таком не догадывается... И не должна догадаться! Слышишь, Берти? НЕ ДОЛЖНА. Потому что у нее жизненного опыта почти нет. И то: я-то думал, у меня его достаточно! А сам сразу не понял, что со мной творится, хотя с самого начала все было ясно. Ну, может оно со стороны только видно, так смотреть-то некому, Альбус только на своего Гриндельвальда смотрит... тоже, что ли, влюбился? Так Гриндельвальд же не девочка! Хотя он и на мальчика-то не очень похож. Так, порхающее недоразумение.
Ари, кажется, заснула, а я машинально гладил ее по волосам и думал, что делать дальше.
А впрочем, зачем что-либо делать? Раз я понял, что со мной такое, то впредь буду осторожнее. Жениться на ней я не собираюсь, но и отдавать кому-нибудь – тоже. Она ведь не сможет, испугается, я знаю... А меня она не боится. Гриндельвальда тоже не боится... но это потому, что не знает. И не представляет, чем ей могут грозить близкие с ним отношения. А со мной точно не грозят. Ничем. Ведь я – ее брат.
Всего лишь ее старший брат. И так меня резануло это «всего лишь»! Казалось: быть братом так много... а оказалось – так мало! Особенно, когда есть счастливый соперник... которому такое счастье, если верить Альбусу, и даром не надо, и с деньгами не надо...
Нет уж... теперь, когда я понял, что происходит... я себе ничего такого не позволю. Но и всяким заграничным хлыщам ее тоже не отдам. Она мне теперь вдвое дороже. Вдесятеро!
Я наклонился к ней и коснулся губами ее щеки. Она улыбнулась и чуть слышно произнесла:
– Геллерт...
Я вскочил как ошпаренный. Какого Мерлина она его еще и во сне вспоминает? Сейчас у меня приступ будет, и я что-нибудь разобью. Или кого-нибудь убью. Гриндельвальда, например.
Я выбежал в коридор и прислонился лбом к стене. Все доводы разума, которые я сам себе только что приводил, куда-то делись. Я не мог слышать это имя из уст своей сестры! Просто не мог! Ну почему она влюбилась именно в этого заграничного франта? Лучше бы я ее с Лайонелем познакомил, честное слово. Или я и тогда бы ревновал? Да нет, я бы смог себя убедить не сходить с ума. Это я сейчас злюсь оттого, что знаю: от Гриндельвальда ничего хорошего не будет!
Внизу слышны были голоса: эти красавчики до сих пор сидели в гостиной и о чем-то оживленно спорили. Я вообще-то считаю, что подслушивать – ниже моего достоинства, но сразу обнаруживать свое присутствие не хотелось. Раз они не ушли к Батильде или еще куда, а сидят в гостиной, что мне мешает там появиться? И что мне мешает сначала подойти к двери, а потом сказать, что я здесь? Тем более мне показалось, что они говорили обо мне.
– А я-то думал, ты не такой упертый, как твой братец, – сказал Гриндельвальд со своей обычной ухмылочкой. Хотя я его и не видел, ухмылочку эту чувствовал.
– Я не упертый, я принципиальный. Это одно и то же.
– В вашем случае – не одно. Твой братец как козел: упрется рогами, а сам дальше своего носа не видит. Ты-то умеешь смотреть дальше своей грядки!
– Но Ариана-то не козел! Ты не можешь с ней это сделать!
– А почему? Вы уже десять лет страдаете, не зная, как справиться с вашей сестрой. Я предлагаю вариант, но тебе он не нравится из-за каких-то, видите ли, принципов.
– Но ведь первый раз у нее получилось безо всякого Империуса!
– А второй раз не получилось, и кто поручится, что будет в третий?
– Все равно я не согласен. Она не козел, ее реакция может быть непредсказуема.
– Ты хочешь сказать, на нее не подействует? Конечно, я в ее возрасте мог сопротивляться, но ведь это я, а она всего лишь слабая девчонка...
– С неконтролируемой стихийной магией, не забывай! Она убила нашу мать! Она и тебя может убить!
– Это надо очень хорошо постараться, чтобы убить Геллерта Гриндельвальда! Тем более что она влюблена в меня по уши.
– Ты пойми, что она не посмотрит, кто перед ней! Она собой в эти моменты не управляет! Одному Эбби удается ее остановить, даже я не могу! Это стихия – как ураган, как пламя! А я не могу позволить себе тебя потерять...
Последнюю фразу он произнес вполголоса, но я услышал. Повернулся и на цыпочках неслышно отошел от двери.
А я-то думал, почему в компании Альбуса не слышно разговоров о девчонках? Я-то воображал, что его невеста – наука... А оно – вон как. Я, конечно, о таком слышал... но – чтобы Альбус? Я уже готов был полыхнуть праведным негодованием... но вспомнил об Ариане. И о себе. Сам хорош, да...
