Глава 7Маруся пару раз непринужденно стукнула в дверь и вошла в кабинет. Последнее предупреждение Снейпа ее несколько насторожило, но что она им, девочка, чтобы мяться под дверью?
Марусю захлестнуло чужими эмоциями: страх, злость, страх, еще страх…
Амбридж была не одна. Амбридж была фрустрирована. У Амбридж тряслись губы и руки. Марусе нравилось смотреть на Амбридж в таком состоянии. Так что на ее собеседника, который, вне всякого сомнения, был главным акционером Министерства магии – Люциусом Малфоем, Маруся посмотрела с благожелательностью, неуместной для аурора при взгляде на Упивающегося смертью. А на развороте «Ведьмополитен» он выглядел значительно более впечатляюще, прямо скажем. В смысле, внутреннем развороте…ну вы понимаете…нет, Маруся не покупает такую прессу, просто как-то попалось…но во имя Фрейи, как же он хорош… Маруся даже высокомерно оттянула веки, чтобы было не видно, как она пялится на упиванца.
Малфой разговаривал с Амбридж через презрительно вздернутую губу. Внутри у него плескался почти животный ужас. Высокомерный, неприлично красивый Люциус дрожал во много раз сильнее, чем директриса, и только усилием воли старался не смотреть в угол, где сидел ссутулившийся Поттер и писал свои строчки. Ну и наказания у них… Больше всего на свете Малфою хотелось трясти Поттера за плечи и требовать, просить, умолять не трепать имя Темного Лорда до тех пор, пока мальчишка не даст нерушимый обет заткнуться.
Но по сравнению с Гарри эмоциональные волны Малфоя, достигавшие Марусиного восприятия, были не более, чем рябью на воде. И дело не в том, что злость Поттера была гораздо сильнее страха Малфоя. Просто у Поттера не было блока. Вообще. Когда мальчик был в толпе, Маруся решила, что ей показалось. Теперь же это было очевидно. Блока не просто не было: его лохмотья носились по сознанию, будто регулярно и постоянно кто-то вламывался в эту голову и с мясом выдирал оттуда все самое сокровенное. Это могла быть либо изощренная, жестокая пытка, которую жертва даже не замечает, либо… обычный курс окклюменции.
- Мисс Ивашкина! – резкий писк Амбридж вернул Марусю в восприятие объективной реальности, - Вы что, заснули?
- Просто мне кажется, что вам всем следует несколько успокоиться, - изрекла Маруся прежде, чем успела подумать, что и зачем говорит.
Амбридж задохнулась, но ненадолго.
- Впрочем, это неважно, - сообщила директриса, - вы уволены.
- На каком основании? – полюбопытствовала Маруся.
Ну вот, а говорили: «опасна» - «опасна»… скучно-то как. Ладно, главное исчезнуть, не успев получить предписание удалиться из страны.
- На том основании, что я могу принимать на работу и увольнять преподавателей Хогвартса по своему усмотрению.
- Я заметила, - бросила Маруся и села на столешницу, - просто любопытно, что это вас так завело.
- Вы! Посмели распускать СЛУХИ. Вон отсюда.
- Это про Волдеморта что ли?
В детстве за произнесение этого имени вслух она получила первую и единственную порку. Но это всего лишь условный рефлекс и при желании подразнить окружающих вполне можно и проигнорировать неприятный привкус имени.
Амбридж и Малфой заметно вздрогнули. В Поттере проснулся интерес.
- Замолчите, - прошипел Малфой.
- А что такое? Боитесь, услышит? – ласково уточнила Маруся.
- Да, - вырвалось у мужчины.
Похоже, он действительно страшный… Даже любопытно.
- Ну ладно, не буду, - смилостивилась Маруська, оглядывая упиванца высокомерно с ног до головы, старательно огибая взглядом лицо, чтобы не растерять все высокомерие, - так что ж, думаете скрыть это от народонаселения такими драконовскими мерами? Вот и видно, что гражданские…
Амбридж открыла рот. Люциус поднял руку, и директриса рот закрыла.
- Продолжайте.
- А я уже все сказала, - протянула Маруся, - что непонятно? Чем больше вопить про сумасшествие и ложь Поттера, тем больше к этому привлекается внимания. Хоть в прессе, хоть в коридоре школы. Давайте, увольте меня… я так понимаю, что на самом деле нанимаете и увольняете преподавателей вы, мистер Малфой? Ну так вот, вы меня уволите и трепа будет еще на две недели вперед и это в лучше для вас случае, если я ничего не стану предпринимать. А я стану.
- И отправитесь в Россию, - небрежно бросил Люциус, - если доберетесь живой, то там вас встретит ваш прямой руководитель.
Руки у Маруси уже дрожали крупной дрожью, которую было не скрыть, просто расслабив конечности, так что пришлось подложить их себе под зад и, опершись, спрыгнуть со стола. От резкого напряжения дрожь прошла. Правда, превратилась в отвратительное сосущее ощущение под ложечкой.
- Думаете, Темный Лорд это оценит?
- Какое вам дело, - взметнулся Малфой, даже забыв, что он законопослушный гражданин, а не какой-нибудь упиванец.
А вот не у одной меня чтоб было такое мерзкое ощущение в животе.
- Никакого совершенно. Ну, так я уволена, да? А уж как строить отношения с русским авроратом, Темный Лорд сам решит.
Высокомерие Люциуса было прямо пропорционально его растерянности, а он был очень высокомерен. Вотан, как дешевка… Вся логика и совершенно не без оснований требовала считать Марусю никчемной веткой, не вовремя хрустнувшей под ногами, а все поведение ее свидетельствовало о прямо противоположном. И неправильное решение – любое – вызывает приступ страха. Как же быть бедному упиванцу?
- Не надо запугивать нас авроратом! – рявкнула дезориентированная Амбридж.
Малфой радостно бросился по приоткрывшемуся благодаря вмешательству заместителя министра пути к отступлению:
- С чего вы взяли, что мне вообще есть дело до вашего трудоустройства.
- Ну…мне так показалось, - помогла ему Маруся состряпать хорошую мину.
- Вам показалось. Долорес, когда вы закончите свои кадровые вопросы, дайте мне знать.
И мистер Малфой гордо сбежал через камин. Блеф раскроет минут за пятнадцать.
Маруся посмотрела на Амбридж, Амбридж – на нее. Девушка развела руками.
- Идите, - буркнула Амбридж.
И Маруся ушла – в Хогсмид. Шоппинг – лучшее лекарство. Тем более, что уже давно была наслышана о магазине Зонко, а теперь можно было, прогуливаясь мимо, якобы случайно туда зайти. К тому же деревня – деревней, но где находятся самые модные бутики магической моды? Правильно, в ненаносимых местах. Это считается особо престижным. Ну, сравните: 6-ю Сыромятническую, Косой переулок и Валль дю Друа с одной стороны, и Хогсмид – с другой. Эххх… только вот деньги надо бы экономить.
До темноты оставалось не так много, и Маруся прошлялась по магазинам все это время. Потом немного потосковала по родине и утешилась, скушав мороженое. Наткнулась на Хагрида. Позволила проводить себя обратно, смотрела не фестралов, принимая ухаживания. От вида фестралов в душе щемило ту скрытую струну, которую даже в самом веселом человеке задевает забытый в детстве запах. Вспоминала то, что люди обычно вспоминают, глядя на фестралов. Наконец, продинамила полувеликана и сбежала в замок.
Вошла в комнату, ощутила чужое присутствие, следом увидела фигуру, сидящую с ногами в окне. Мельком глянула в Проявитель врагов – тот был смутен и тих.
- Люмос, - в свете дрожащего, еле заметного огонька на конце волшебной палочки мужчины Маруся разглядела смертепожирательскую маску – из тех, что давно не видела, с самого детства.
Упивающийся просто сидел и смотрел на девушку. А Марусю уносило туда, где она только что побывала благодаря фестралам.
- Здравствуй, дядя Антон, - наконец, проговорила Маруся.
- Безошибочная идентификация, - с сухим кашлем усмехнулся Упивающийяс, - так что, значит, аврорат?
- Аврорат. Ты слишком надолго ушел.
- У меня, знаешь ли, не было выбора.
- Знаю…
- Было кому повлиять? Сколько их еще было? Три? Четыре?
Их было семеро, и последний сделал Марусю женщиной. Безо всякого насилия, разумеется. У матери всегда был хороший вкус, но часто сменяющиеся пристрастия.
- Достаточно.
- Она…что с ней?
- С ней все в порядке. Но не вздумай вламываться в ее жизнь и мучить ее снова.
Это было жестоко, и это было ложью. Маруся знала, что мама была бы рада… да что там, она была бы счастлива видеть дядю Антона, текущий ухажер был бы вышвырнут из дома и забыт через секунду после появления Долохова. Но детская обида на то, что ее бросили, всколыхнулась в Марусе вдруг с новой силой.
Антон заметно вздрогнул.
- Я же не виноват, что меня поймали. Что я мог сделать?
- Ты мог бы не быть Упивающимся.
Маруся хотела уколоть его побольнее, и в следующую секунду уже пожалела о том, что у нее получилось.
- Ты не можешь так говорить. Ты лжешь себе, когда это говоришь, - он сорвал маску и шагнул к девушке, - скажи, глядя мне в глаза, что чистота крови ничего для тебя не значит.
- Что за…
Антон не дал ей закончить возмущенный отказ продолжать беседу в том же тоне.
- Просто скажи. Давай, – он дернул Марусю за руку, откидывая ее рукав, она против воли посмотрела туда – в голубоватом свете люмоса взгляд выхваил четко прорисованные под белой кожей голубые вены, - здесь течет чистая кровь. Твоей матери и отца. До Локи знает какой дикой лесной ведьмы пра-пра-прабабки. И все они, десятки, если не сотни твоих предков, были больше, чем людьми. Были избранными. Старая колдунья с колтуном вместо волос на голове давала магглу магический отвар в глиняной миске, и тот уходил, пятясь задом, бормоча и кланяясь. Одетые в шкуры люди замолкали при появлении шамана. По слову чернокнижника, не гнувшего спины перед маггловским государем даже для вида, начались и заканчивались войны. Скажи, что твой род ничего для тебя не значит.
Каждое его слово било точно в цель. О да, Долохов знал мысли приемной дочери. Ведь он сам заботливо вскармливал этого грызущего ее червя: мысли о призвании стать больше, чем просто человеком; о том, что магические способности даны не просто так, а чтобы исполнить предназначение; о власти и преодолении человеческой ограниченности, о неприемлемости обыденной морали. Они возносили ее в захватывающую дыхание высь, открывая вид на возможное могущество, и кидали с этой высоты вниз, в пыль, показывая, как упускает она свое предназначение, подчиняясь судьбе.
- Отпусти. Мне больно, - выдавила Маруся.
- Но ты ведь аурорша, ты можешь заставить меня отпустить тебя. Почему не заставляешь? Ты знаешь, что тебе должно быть больно. Тому, кто отказывается от себя, всегда больно.
- А с чего ты взял, что я отказываюсь? Между чистотой крови и убийствами не таких, как ты, пропасть.
- Но пропасть между чистотой крови и признанием маггловской жизни достойной защиты. Я привел тебя к Геллерту Гриндевальду, когда тебе было шесть. Он сказал, что квинтессенция твоей жизни – принятие. И ты знаешь, что должно быть здесь, - он в последний раз сжал ее запястье и отпустил, наконец, руку, - когда ты себя примешь.
- Это рабское клеймо что ли - знак избранности?
- Рабское? Пусть так. Раб служит, своему господину или его делу. А чего стоит твоя свобода, если ты потеряла даже то дело, которое считала своим?
- Если ты пришел, чтобы читать мне лекцию о чистоте крови, то уходи.
- Это к слову. Чтобы ты не бросалась обвинениями. А пришел я по милостивому разрешению Темного Лорда не убивать тебя сразу. Малыш Люци в ярости, что ты обвела его вокруг пальца.
