Глава 7Глава 7. "Волки, морды вниз, восходи луна".
- Знаешь, как мать мне один раз сказала: с тех пор как ты такой, я боюсь спать по ночам, все время кажется, что кто-то дышит возле шеи.
Утро. Эдвард, громко топая, мерит шагами комнату.
- Я тогда не нашелся, что ей ответить, а вот сейчас придумал. Надо было сказать: я тоже не могу теперь спать по ночам, мам. Все время кажется, что кто-то в соседней комнате точит осиновый кол.
Вампир расхохотался, сел прямо на пол и, подперев руками подбородок, уставился на оборотня.
- Тебе сколько лет?
- Девять.
- А мне тринадцать. Так что не называй меня Эдвард, можно просто Эд. Я твое имя тоже сокращу, ладно?
- Как хочешь.
- Я смотрю, "как хочешь" – твои любимые слова.
На улице утро, а в комнате вечер. Ставни наглухо захлопнуты, сквозь тоненькие щелки воровато пробиваются короткие солнечные лучики, но тут же застывают на желтой ткани занавешенных шторок. Благодаря их ромашковому цвету в комнате ощущается свет. Он смешивается со светом длинного торшера, и вот он "утренний вечер": для вампиров смертельно опасно солнце.
- Ты вчера песню пел. Знаешь, что она мне напомнила?
Ремус безразлично смотрит на Эдварда: ночью юный оборотень практически не спал, и поэтому в голове стоит легкий туман, на проявление интереса просто нет сил.
- Вот слушай: огнегривый лев, синий вол, золотой орел небесный. Конечно не со стопроцентной точностью, но все-таки напоминает символику факультетов Хогвартса!
- Хогвартса?
- Да, смотри: огнегривый лев – здесь вообще прямое попадание. Гриффиндор и точка. Золотой орел – тут можно поспорить насчет золотого… но орел – это символ Рэйвенкло. А дальше уже совсем не гладко. Потому что вола не с кем сравнить, хотя синий цвет опять же приходится на Рэйвенкло. А вот Слизерин с Хаффлпаффом как-то не…
- Стоп-стоп-стоп. Я практически ничего не понял из твоих слов.
Хогвартс. Школа для волшебников. Эд удивился, что я практически ничего не знаю о ней. Я тоже удивлен, в нашем доме было столько разных книг. Столько разных, но ни одной про Хогвартс. О нем я знаю только по причине упоминания о факте наличия волшебного образования в нескольких биографиях.
- Если бы я не был вампиром, сейчас бы учился уже на третьем курсе. Я волшебник, знаешь ли. Когда в этой палате один сидел, часто мечтал, воображал, какой факультет бы мне подошел и пришел к выводу, что Рэйвенкло. Я умный потому что. Ты, кстати, тоже, так что вместе бы учились.
Эдвард поднимается на ноги и, выпрямив спину, гордо вытягивается перед Ремусом, обводит его строгим взглядом и шутливо-скрипучим голосом произносит: "Итак, мистер Люпин, вы сделали домашнее задание?" Взяв в руку невидимый свиток пергамента, "учитель" внимательно пробегает глазами по невидимым строчкам и одобрительно кивает.
- Замечательно, мистер Люпин. Десять баллов Рэйвенкло.
- Благодарю вас, профессор.
- Только в следующий раз, извольте не опаздывать на мой урок, иначе даже ваша положительная репутации вас не спасет. Вам все ясно?
- Да, профессор.
Эдвард пронзительно хохочет и падает на кровать рядом с Ремусом. Спрятав лицо в подушку, он еще с минуту давится смехом, который постепенно переходит в сдавленные рыдания.
Мне тоже хочется плакать. Этой осенью Фрэнк поедет в Хогвартс и будет там рассказывать доверчивым первокурсникам, как летом победил страшного оборотня. И все будут в восхищении от его храбрости. Храбрости… Храбрость – это Гриффиндор. А потом он станет великим волшебником, женится на прекрасной и доброй хаффлпаффке, и у них будет двое детей. Мальчик и девочка. И будут они жить долго и счастливо, если конечно им однажды на дороге не повстречается какой-нибудь голодный вампир или разъяренный оборотень из другой, более страшной сказки.
Ближе к полудню Эдвард всегда становится раздражительным, часто смотрит на дверь и иногда грызет край свисающего с кровати одеяла. Ах да, и всегда сидит на полу. Я же лежу на своей кровати и смотрю в потолок. Если бы я, как в первые несколько дней, каждый раз выбирал объектом рассмотрения молодого умного вампира, то каждый раз видел бы, как он, время от времени, едва заметно дрожит, рот чуть приоткрывается, давая возможность удлиниться двум передним клыкам, а сам он начинает с голодным блеском в глазах поглядывать на меня. Около часа дня приносят кровь в стакане, Эдвард залпом осушает его и пару минут молча сидит, противно причмокивая.
Когда я впервые увидел темно-красную кровь, зажатую со всех сторон тонкими стеклянными стенками, у меня к горлу подступил давящий комок, и я закашлялся. Кровь в таком количестве отвратительно выглядела. Но жутко приятно пахла. Особенно за пару дней до полнолуния.
29 июня 1969 года. Я прекрасно понимал, что здесь никто не выделит для меня отдельный подвал, поэтому с ужасом ждал наступления этого дня. Вечером за мной пришли. Эдвард весело помахал мне рукой на прощание и отвернулся к стене. "До встречи".
Длинный коридор, лестницы, лестницы, лестницы, длинные железные лестницы вниз. Затем широкая металлическая дверь, которую распахнул передо мной низенький мужчина в черной шляпе, в глазах которого я успел заметить усталое отвращение, прежде чем меня впихнули внутрь комнаты. Больше десятка бледных людей подняли на меня глаза, остальные так и остались неподвижно созерцать выбранную ими "особенную точку" на стене, на полу, на потолке. Сзади с лязгом закрывали дверь на ключ, а внутри меня вспыхивал и расползался животный душащий страх. "Мы убьем друг друга". Здесь были только дети и подростки. Значит это "стационар для молодого поколения". Я тяжело опустился на пол, справа от меня раздалось жалобное поскуливание: мальчик с иссиня-черными волосами, выпучив мокрые глаза и изредка всхлипывая, кусал дрожащие пальцы.
- Это его первое полнолуние.
Ремус поворачивает голову на голос. Слева, прислонившись спиной к стене, сидит высокий нескладный парень, на вид лет пятнадцать, по глазам – лет сорок, слишком спокойный и слишком безразличный.
- Тебя раньше не видел. Тоже первое?
- Нет.
- Хм.
Парень облизывает пересохшие губы и замирает. 23 часа ровно.
- Мы убьем друг друга.
- Нет. У этих парней там, наверху, есть палочки. Если мы примемся слишком сильно грызть друг друга, - заклинанием по голове или по спине, куда попадут. Это охладит пыл зверя, правда утром будет не очень приятно.
23 часа 1 минута.
- Есть такое заклинание, которое может остановить оборотня?
- Дурак. Любое живое существо можно остановить, если сделать ему больно.
23 часа 2 минуты.
- Или убив его.
Многие думают, что превращение происходит с двенадцатым ударом часов, в полночь. Возможно, они строят ассоциативный ряд между словами полнолуние и полночь. Это глупость. Луна никогда не позволит заключить себя в столь точные рамки. Я лишь знаю, что стану волком в день полнолуния, в течение четырех часов после захода солнца и до рассвета.
29 июня 1969 года. 23 часа 03 минуты. Я начинаю терять себя, терять разум, тело, мысли, чувства. Волк дышит в лицо, заставляя закрывать глаза и задыхаться. Сегодня я не один. Сквозь медленно нарастающее рычание "моего" зверя, я слышу, как вокруг просыпаются "чужие". От пульсирующей пока только внутри боли я практически ничего не вижу. Практически. Тот самый парень, который минуту назад говорил со мной, царапает каменную стену, оставляя на ней свою кровь и кожу. Я слышу гортанный хрип, сопровождающийся рвущимся изнутри воем. Человеческое лицо удлиняется, безумные глаза желтеют, в них появляется волчья жажда, трясущиеся руки покрываются шерстью, чернеют, загибаясь, когти. Сознание оглушают непрекращающийся, заполняющий все вокруг хруст костей, хриплое дыхание, стоны, крики. Вой. Мерлин, это просто ужасно. Хорошо, что мне не долго осталось все это слышать.
Я не один?
Волк удивленно поднимается на все четыре лапы, остро поднятые вверх, уши ловят каждый звук. А их сегодня немало, даже нет, их безумно много. Чтобы уловить и распознать их все, этой ночи не хватит точно.
Рычание, вой, скрежет когтей по жесткому полу. Это волки. Но это не его стая. Враги.
Убить врагов. Впитать их страх и смерть. Хозяйка, спасибо! Я всегда знал, что ты дашь мне насладиться вкусом живой окровавленной плоти. Плачь, человек. Сегодня моя ночь.
Справа раздался устрашающий рык. Оскалив, сверкающую белыми клыками пасть, роняя на пол вязкую слюну, один из волков медленно передвигая лапами, шел по направлению…
Ко мне. Ко мне зверь. Я докажу луне, что сильнее тебя. Смотри, хозяйка.
Утробное рычание, блеск яростных желтых глаз и резкий прыжок на врага. Острые клыки прокусили плоть, окрасив серый мех ярко-красным цветом.
Хочу убить, хочу убить, убить, убить.
Желтая вспышка осветила тяжелые стены подвала. В боку Чужого вспыхнул ноющая боль, но он не разжал пасти. Еще одна вспышка, затем еще и еще… Жалобно заскулив, зверь, теряя силы, отпустил врага, поджал лапы и рухнул на, дрожащий от боли и злобы волков, пол.
Меня сжигает изнутри,
Смотри. Луна здесь ни при чем,
В чужое тело заключен,
Волк ищет душу. Раз-два-три.
Я сижу возле высокого черного забора и сквозь решетки смотрю на гуляющих по парку жизни людей. Мамы с детьми, папы с собаками, влюбленные пары, одиночки.
Вроде бы все так мирно, тихо, но загляни к кому-нибудь в душу и обязательно найдешь тайный уголок, черный, как этот забор, но покрытый белоснежной простыней, чтобы никто не смог его найти. Туда скапливаются все обиды, вся злоба, ненависть, зависть. Все отрицательное, взбудоражив все внутри, бешено проносится по всему телу, и нет, не исчезает. Оно уходит туда, под белую ткань и ждет, когда эту ткань сожгут. Если у кого-то она дырявая, то чернота расползается постепенно, не торопясь, всю жизнь изо дня в день. А чей-то тайный уголок ждет того часа, когда ему станет тесно под простыней. И ненависть, предводитель спрятанной черноты, спалит ее.
- Что скажешь?
Человек наклоняет голову к лежащему рядом волку.
- Больно.
- И мне.
Зверь скулит, а мальчик осторожно прикасается к ране на боку.
- Когда-нибудь ты попросишь у меня помощи. Я сильнее. А в жизни каждого человека есть хотя бы один момент, когда ему нужно быть сильнее, чем он есть.
С деревьев опадают листья. Не желтые, которые уже отжили свой век, а зеленые, молодые. Но слабые. Они легко и будто бы весело кружатся, а потом замертво падают на мокрую летную землю, тонут в лужах, в грязи, становятся серыми, сморщенными, тусклыми. Но их не жаль.
- Силой не достичь того, что мне нужно.
- Не зарекайся.
В голове что-то рычит, стучит, гудит, и так без конца. Кажется, я снова в своей палате номер 58. Кажется, уже утро. И у меня жутко болит правый бок. В сознание резко вгрызается мысль о том, что вчера было полнолуние. Пожалуйста, пожалуйста… Хоть бы я никого не убил и не покалечил.
Совсем недавно я не понимал, почему нас просто нельзя привязать цепями к стенам. И не нужно будет пускать в ход заклинания, не нужно будет следить за волками этой безумной ночью. "Как можно больше смертей". Этот стационар ограничен в пространстве, но в него поступают все новые и новые "нелюди". Поэтому нужны смерти. А оправданием послужит: "Я следил, я сделал все, что мог".
- Рем, ты живой?
- Да.
- Отлично!
Эдвард спрыгивает со своей кровати и наклоняется над, спрятавшим лицо в подушку, Ремусом.
- А то ко мне однажды тоже оборотня подселили, а он взял да умер после первого полнолуния.
Эта фраза больно отдается где-то в области сердца, выскребая из памяти воспоминания о маме. Как много, как много в мире подобных ей. Тот мальчик с иссиня-черными волосами тоже не вынес превращения.
Скрипит дверь, на пороге появляется мужчина, который обычно приносит Эду кровь в стакане.
- Ремус Люпин. Выходи. К тебе пришел отец.
Что? Пришел? Отец?
По тебе горит уж свеча давно,
Да рыдала б мать, коль была б жива,
Во дворе стеной поросла трава,
Жив ли, мертв ли ты, людям все равно.
Умирай, чужак, умирай да вой,
Пусть тускнеет плач, над землей застыв,
Тебе путь лежит до моста, в обрыв,
Нет пути назад, нет пути домой.
Лишь хозяйка ждет, лишь она одна,
Не боясь клыков и безумных глаз,
Украдет мечту и тебе отдаст,
Волки, морды вниз, восходи луна.
В ночь после полнолуния мне снились волки. Я сидел напротив стены, в которой была огромная черная дыра. Там изредка мигали красные огоньки, и слышалось чье-то одержимое рычание. Было очень страшно, дико хотелось убежать, но я все равно продолжал сидеть и смотреть в темноту.
Рычание становилось все более и более громким, все чаще из тьмы проступали оскаленные волчьи клыки, серые лапы, настороженно поднятые уши. Они бросились на меня из этой черноты, кусали руки, царапали лицо. Я вскочил на ноги и побежал по, неизвестно откуда, появившейся улице. Добегая до очередного дома, я изо всех сил стучал в запертую дверь, крича: "Откройте! Помогите!" Но никто не выходил, дома стояли безмолвными и холодно чужими.
От долгого бега заболели ноги. Завернув за угол очередного серого здания, я замер. Впереди была толпа, поголовно вооруженная вилами и палками. У всех были темные, перекошенные от злобы и страха лица. Люди кольцом окружили стоящего в центре окровавленного волка, который все еще пытался рычать и скалится, хотя было видно, что силы покидали его. Люди же хохотали, били его палками, кололи вилами, снова хохотали. А зверь вдруг повернул ко мне морду и застыл.
Я смотрел в его глаза и не видел в них ненависти. Он прощался со мной. Он умирал. Постепенно ярко-желтые волчьи глаза превращались в карие. "Подожди!" Я бросился к толпе, но чьи-то руки остановили меня, больно сжав плечи. Больно, крепко, но заботливо. Я медленно обернулся. "Кто вы?" Позади был лес, высокое небо, солнце и кто-то, кто-то с яркими голубыми глазами. Я замер, в голове судорожно крутился чей-то образ, чье-то имя. Я замер… и проснулся.
Стихи (с): Я.
P.S. от автора: Кто ждал, простите на подобную длинную задержку). У меня проблемы с учебой, работой и силами.
Ах да, и отзывы - как воздух).
