Глава 7
- Гарри,- обратился я к парнишке, собиравшему все исписанные листы в стопку, - завтра будь здесь. Никуда не ходи.
- Почему? – удивленные зеленые глаза поднялись от стопки.
- Мне надо будет… - я замялся. Даже для меня это не так просто и ясно, как раньше, а ему-то…, - нужно мое присутствие на финале этого процесса.
Я умолял его понять, чтобы не произносить слов, но он лишь моргнул и спросил:
- На каком финале?
- На сожжении, Гарри. На публичном сожжении.
Он моргнул опять, и все листы, собранные им, рассыпались по полу.
- На сожжении? Вы и правда ее…? Но ведь она магл!
- Да, но она призналась в том, что творила зло. Мы вправе ее сжечь. Этого требует и ждет народ. Он нас для этого и вызвал.
- Как вы можете! Ведь знаете, что она невиновна!
- Знаю! – я вышел из себя, второй раз в жизни позволил себе эту роскошь.
Эти пытки, когда я смотрел на них и требовал признания, как глаголет устав, теперь я понимал, что она невинна, но как я мог это доказать? Особенно после ее признания.… Знаю, но что я могу? Что в силах сделать? Я должен остаться Великим Инквизитором, чтобы вытащить нас из этого ужаса. Что я мог сделать? Что? Раньше я верил, что они слуги Дьявола, и было легко сжигать их, совесть молчала. Но теперь…теперь-то я знаю, что она чиста. Да поможет ей Господь….
Я сел, сдерживаясь, чтобы не наорать на мальчика, он-то тут совершенно не причем.
- Гарри, завтра ты останешься здесь. Понял?
Парнишка кивнул.
О, небо, почему же они ввели это ужасное правило – Великим Инквизиторам быть при пытках? Зачем? Всегда хватало простых инквизиторов или священников, как тот…как его? Бог мой, что с моей памятью? Как…? А, Шпе! И на сожжении нас раньше не должно было присутствовать. Не пойму, зачем…
Я посмотрел на мальчика. Он только что положил стопку собранных бумаг. Руки трясутся у парнишки. Что-то мне подсказывает, что он придет завтра на казнь.
- Гарри,- он резко развернулся. Злится на меня и обижен, - Гарри,- повторил я мягко,- не ходи завтра. Это ужасно. Зачем тебе это видеть?
- Зачем вы так?- с упреком вопросил он,- Неужели нет выхода?
- Нет, Гарри. Нет… - голос сорвался. Старею…. Я вздохнул, - не ходи, слышишь?
- Не пойду,- покорно согласился он.
А будущее осталось таким же.
Ее вели в дурацком колпаке к столбу на площади. Взгляд пуст. Ей пока все равно. Хорошо, что хоть накинули на нее какую-никакую одежду, нечего народу видеть, до чего ее довели. А особенно Гари. Я вновь оглядел толпу. В толпе я не увидел Гарри и надеялся, что тому достанет благоразумия не ходить. Запереть его я не мог. Все равно уж как-нибудь выкрался, если б захотел.
Вот ее привели к столбу, опоясали цепями, стали собирать хворост, обкладывая вязанками столб. И тут-то она очнулась.
Сначала из глаз скатились слезинки, и она начала что-то шептать. Прокатился шепот: «Порча, порча», кто-то кинул камень с криком «Замолчи, нечисть!», бросавшего оттеснили. Она чуть вскрикнула, когда камень попал в ее ногу, а потом в полный голос запричитала:
- Люди! Люди! Христиане! Что ж вы делаете? Невинная я! Оклеветана! Пощадите! Бог завещал милосердие! Пощадите!
- Бога еще поминает! Да как ты смеешь своими гадкими губами говорить имя Божье? – ответила ей грозная и безумная толпа.
Палачи тем временем, не обращая внимания ни на что, уже сложили хворост. Неподалеку встал инквизитор с факелом.
Моя очередь. Глубоко вздохнув, я вышел вперед, на возвышение рядом со столбом и обратился к ведьме:
- Ты признала свое вредительство, ведьма, и тебе грозит смерть от очищающего огня. Покайся пока не поздно, и Господь Бог смилуется и простит тебя.
- Мне не в чем каяться! – завизжала она, слезы катились градом, оставляя чистый след на запачканном лице. Я не смог удержать себя и посмотрел ей в глаза. Я почувствовал ее панический страх, ужас, боль, слабую безумную надежду на спасение.…Я оградил себя от ее чувств. Работа есть работа. Бог мой, Иисус, дай мне сил…
- Тогда гореть тебе в Аду, как и на земле!- выкрикнул я и, уходя с возвышения к епископу, дал отмашку инквизитору.
Тот подошел и поджег хворост со всех сторон.
- А-а! Демоны! Что вы делаете?! Простите! Пощадите! Гады ползучие! Неверные! Да падет на вас гнев Господень! - огонь подбирался все выше, к ее стопам, - Помогите! Помо…А-а-ай-а! - крик перешел в визг, а потом в рев, когда пламя коснулось ее. Она бессознательно стала извиваться на столбе, стараясь уклониться от огня. Платье ее горело.
Я перевел взгляд на толпу.
Дикие, широко раскрытые глаза, за стеклами очков, растрепанные волосы. Стоит столбом среди беснующейся толпы и просто смотрит, приоткрыв рот. Вот рука метнулась к тайному карману, но нет, палочку я вытащил утром, и она со мной. Не хватало мне еще быть палачом у Гарри. Он посмотрел на меня диким взглядом, потом сморгнул слезы и, повернувшись спиной, стал пробираться сквозь толпу.
Почему, почему и я не могу уйти? Почему теперь и мне положено быть здесь до того, как она умрет и обратится в пепел? Почему не могу быть рядом с Гарри?
Боже, ниспошли ей быструю смерть от боли…
Она уже не кричала, она стонала, потом смолкла и обвисла. Огонь скрыл ее тело. Трещали поленья, пахло сожженной кожей и грехом. Нашим грехом. Но Господь услышал меня.
Гарри шел по пустым улицам города, не замечая ничего вокруг. Он видел ее, видел, как сморщилась под огнем кожа…
Он сморгнул, стараясь отвести видение.
С нервным смешком он вспомнил, что писал в эссе по истории магии на третьем курсе.
«В Средние века люди, в чьих жилах нет волшебной крови (более известные как маглы или простецы), очень боялись колдовства, но отличать настоящих ведьм и колдунов не умели. Иногда же им все же удавалось поймать волшебника, но простецы не знали, что волшебникам огонь не страшен: они умели замораживать огонь и притворяться, что им очень больно. На самом же деле они испытывали не боль, а приятное покалывание по всему телу и теплое дуновение воздуха. Так Венделина Странная очень любила «гореть» на костре. И чтобы испытать это ни с чем не сравнимое удовольствие, сорок семь раз меняла обличье и предавала себя в руки маглов».
Кощунство. Как они могли писать такое в учебнике? Почему им не говорили о тех простецах, кого принимали за магов и жгли? Ведь это ужасно! Ужасно!
А Шпренгер? Тоже хорош! Понятно, что у него выбора не было, что даже голос его не должен был отражать его боль, но ведь так хладнокровно? Нельзя! Нельзя!
«Простите! Пощадите! Гады ползучие! Неверные! Да падет на вас гнев Господень! Помогите!» - эти крики стояли у Гарри в ушах.
Он ускорил шаг, старясь убежать от них.
Я нашел его на лугу, около озера. Он плакал. Я сел рядом и положил руку ему на плечо.
Он резко повернулся ко мне. В глазах и голосе упрек:
- Как вы могли?!
И он снова упал лицом в траву. Я поднял его, посадил с собой и прижал к себе. Он рыдал мне в плечо.
- Успокойся, Гарри. Я не мог иначе, ты знаешь. Нам нужно быть живыми. Нам нужно вернуться туда, откуда мы прибыли. Тчш,- я погладил его по плечу, - тихо.
- Но так…так… жестоко…она просила о пощ-щаде,- он всхлипнул.
- Она невинна, Гарри. Бог примет ее к себе. Он услышит ее.
- Поч-чему нам не говорили об этом в школе? Почему нам показывали век страшным, но не для нас? Почему о костре говорилось как об удовольствии?
- Тчш… Потому что вы не должны знать этого. Ужасов хватает и у вас - зачем пугать больше? Волшебство сказка, пусть она подольше будет для вас прекрасной.
Он начал успокаиваться. Судорожные вздохи реже сотрясали его.
- Как вы это выдерживаете?
- Никак. Я помню всех, кого отправил на костер. И они снятся мне до сих пор…
Всхлип.
- Простите…
- За что?
- Я не послушался вас, я пришел…Я винил вас, я злился на вас…
- Ты не виноват, Гарри. А вот я виновен.
- Но у вас не было выхода…
- И тем не менее…
Кто-то идет, понял я и обернулся. У кустов стоял какой-то старик с косой. Лицо искажено отчаянием и разочарованием, что не удалось подойти ближе.
- Ты…Ты убил ее! Мою дочь!- хрипло сказал он, держа косу наперевес и приближаясь мелкими шажками,- узнаешь смерть свою, когда она пришла к тебе?
- Ты католик и должен знать, что она, как ведьма, принадлежит суду и сожжению. Такова воля Божья,- спокойно ответил я.
Гарри смотрел на старика недружелюбно и с опаской, все же разделяя горе того.
- Нет! – взвизгнул старик,- не обманешь!
Он размахнулся и резко опустил косу. Секунда - и лежать бы мне с отрезанной головой. Я заслонился какой-то толстой веткой, что лежала рядом. Он скосил ее, но она отклонила движение лезвия. Гарри вскрикнул. Я встал.
- Опомнись! Ты попадешь в Ад!
- И буду с дочерью! - взгляд старика был безумен.
Он снова размахнулся, но пора и мне вспомнить искусство. Передо мной стояло дерево, перемещенное мною с берега, заслоняя нас с Гарри.
- Дьявол! Сам Сатана!– коса застряла в древесине.
Дерево схватило крестьянина поперек туловища, и я переместил его в воду, в середину озера. Только волны дошли до берега.
- В-вы убили его? – спросил Гарри. Он поражен не смертью, а моим хладнокровием.
- Пойдем домой, - я сжал его плечо, успокаивая, - а то еще кто-нибудь придет.
