Глава 7Третью индюшку стащить не удается - издалека собачий нюх ловит злые, звериные запахи, и шерсть на холке встает дыбом. Бродяга ворчливо отступает в кусты. Всё, везению конец, а привет - паре овчарок, привязанных возле курятника.
Под языком накапливается слюна, а живот сводит - да, да, никакого мяса, хочешь мяса - лови дичь, и не пыхти! Бродяга, тихо порыкивая, трусит к ручью - напиться.
Давно пора валить отсюда - вот тебе и знак. Глушь редкая, но магглы и в глухих лесах обитают - строят хижины на опушках и ловят форель в ручьях. А где магглы, там снуют авроры, так что рвать отсюда когти...
Рвать, рвать - но не сейчас. Бродяга хоть и носится последние дни в собачьей шкуре, а магию чует - и магия где-то в округе. Оседлая такая магия, домашняя, не аврорский патруль - а где маги, там и палочки.
Палочка - не булка и не девчачья варежка, черта с два стащишь, но тут - или рискнешь, или так и будешь месить землю песьими лапами. Найти б еще, где тут спрятались маги... В человечьей коже, может, и смекнул бы, откуда тянет, да только человеком оборачиваться - себе дороже.
И так едва не спятил. И не подох.
...В ручье плещется дурная рыба, легкая добыча, но Бродяга лениво лакает, улегшись у берега. За последние дни он наелся до отвала - его за третьей-то индюшкой потянул не голод, а жадность.
И страх: на земляных корешках он продержался меньше недели, прежде чем магия застыла в иссушенных жилах и его едва не схватили.
Напившись, он замирает, уставившись вдаль. Уши подрагивают, нос рывками втягивает воздух. В груди часто, но ровно бьется сердце, в легких почти не шумит - собачье тело не подводит, как человеческое. И он не рискнет скинуть шкуру, которая бережет побитые сыростью легкие, пока не добудет палочку. А что он скучает по мальчишке...
Черт с ним! - сыну Джеймса он нужен живым.
Бродяга кладет морду на лапы и прикрывает глаза. Он немного передохнет - и снова попытается поймать след чьей-то магии.
*
"Здравствуй, Гарри.
Мальчик мой, признаюсь, я восхищен тем, что тебе удалось сотворить прошлой ночью. Не каждому взрослому волшебнику это подвластно - некоторые так и не осваивают навыки трансгресии. Впрочем, не уверен, знаешь ли ты, как это называется, но совершил ты именно это - магическим образом переместился из одного места в другое, и сделал это прекрасно!
Конечно, ты несколько пострадал в результате этого перемещения, но такое случается почти с каждым, кто учится трансгрессировать: это называется расщеплением. Но добраться до дома мистера и миссис Уизли - это уже очень и очень много!
Мне не терпится выяснить, как же тебе это удалось, и надеюсь, что ты поделишься со мной своим секретом. Ты невероятно талантливый волшебник, Гарри, и я непременно повторю это лично, но не раньше, чем ты приедешь в Хогвартс. К сожалению, до конца лета я вынужден уехать - ах, эти дела, мой мальчик!
Молли уверяет, что ты окончательно поправишься уже через несколько дней, но я все равно желаю тебе скорейшего выздоровления.
P.S. Долг велит мне вспомнить о своей роли наставника, поэтому я вынужден все же пожурить тебя: покидать дом твоих дяди и тети было опасно, и твое счастье, что ты попал туда, куда хотел. Однако тебе стоило проявить терпение и связаться со мной или с кем-то из семейства Уизли и сообщить о твоем желании на время покинуть родственников. Надеюсь, впредь ты будешь осмотрительней.
Искренне твой
Альбус Дамблдор".
Ох! Гарри откладывает письмо и придвигает к себе тарелку с яичницей. Старшие вместе с Джинни завтракают снаружи, устроившись на крыльце, и на кухне относительно тихо, только жужжит в занавесках шмель и миссис Уизли похлопывает ладонями, вымазанными в специях, голую куриную тушку.
- Можно? - Рон тянется за письмом и, приняв за согласие невнятное мычание, жадно принимается читать. - Ничего себе почерк...
Гарри невнятно кивает, расковыривая глазунью. Почерк у директора и правда хороший, словно со страниц прописей... Только буквы крохотные, и поди пойми, что за каждой таится.
- Старик от тебя без ума, - со вздохом зависти заключает Рон. - Кто еще отделался бы маленьким "ай-ай-ай" и кучей комплиментов.
...очередной хлопок выходит звонким, специи слетают на пол. Миссис Уизли выглядит так, словно ей страстно хочется что-то сказать, но нет, она лишь поджимает губы. Рон
косится на нее с опаской и, отшвырнув письмо, принимается уплетать масляные тосты.
Гарри шумно отпивает из стакана и, не сводя глаз с миссис Уизли, наклоняется к Рону.
- Мне нужно кое-что тебе рассказать. После завтрака.
*
В полумраке спальни, опьяненному чужими чувствами и обессиленному после трансгрессии выложить всю историю в разы проще, чем притаившись за сараем и вздрагивая от каждого хруста.
Гарри вздыхает, чешет голову, кусает губы и останавливается через каждое предложение, и на всю историю уходит почти целый час.
Двор пахнет нагретой травой, а закуток за покосившимся сараем еще и старой краской. Гарри сидит на коленках, плечом привалившись к сараю, и коричневые хлопья краски осыпаются наземь. Солнце затапливает землю жаром, и скоро обитатели Норы убираются со двора, и прекращается топот, шуршание и визг - и Гарри заканчивает историю спокойно, не волнуясь, что подкрадется миссис Уизли или кто-то из старших.
- ...последние дни я его не слышу, но знаю, что связь еще есть. Ну, вот представь, - к концу рассказа лицо у Рона уж слишком несчастное, и Гарри пытается говорить проще, - представь, вот есть у тебя... нога - ты не всегда ее используешь нарочно, но она все равно есть.
- Друг, - подает голос Рон, выпрямляя ноги и со злостью расчесывая муравьиные укусы под коленками, - ты только что сравнил убийцу и маньяка с собственной ногой! И ты хочешь мне сказать, что ты здоров?
- Сириус не маньяк! - начинает раздражаться Гарри, но Рон перебивает:
- Колдомедики сказали, у тебя сотрясение и ты можешь бредить... Вообще-то они сказали, что бредить ты можешь ночью, но они, наверное, недооценили твое состояние! Гарри, ты говорил об этом с Дамблдором? Я имею в виду твоего... Бродягу.
- Я не хочу говорить об этом с Дамблдором!.. Нет, не так. Слушай.
Огромным усилием Гарри унимает поднявшееся раздражение и пересаживается ближе к Рону, который тут же напрягается и становится похож на замерзшего сердитого филина. На мгновение представляется, как Рон вскакивает и начинает отчаянно клеваться, и Гарри улыбается.
Он и сам не знает толком, что хочет сказать, но Рон подсказывает сам:
- С чего ты взял, что Блэк не обманул тебя? - ворчит он. - С него сталось бы! Папа говорит, один его побег из Азкабана говорит о нехилом таланте в темных искусствах! Может, он и сейчас капает тебе на мозг, только ты не замечаешь! Старик сказал бы точно, в порядке ли ты...
- Ты прав, Рон. Только я не хочу... Не могу ничего ему рассказать. Послушай, я же не сумасшедший, так? В прошлом году я думал, что спятил, когда слышал голос василиска, но василиск и в самом деле ползал по трубам! И Бродяга - он такой же настоящий.
- Что не мешает ему быть психопатом и ворошить твои мозги, друг! - упрямится Рон и трясет головой. - Тринадцать трупов - это не выдумка, Гарри. Откуда ты знаешь, что Блэк не хочет тебя убить? Папа говорит...
- Что он для этого сбежал из тюрьмы, я знаю.
Гарри поднимается на ноги и потягивается. Пустота в голове злит как никогда прежде. Это же надо - исчезнуть с наказанием не доверять директору и не появляться черт знает сколько времени! И легко сказать - не доверяй! А если те самые "неотложные дела" исчезнут и директор решит явиться еще раз и вызовет Гарри на разговор?
В животе холодеет при воспоминании о прошлом разговоре и о синих глазах за половинками очков. Тогда Гарри только испугался, но ничего не понял, а позже Бродяга, всласть наругавшись вникуда, выплюнул: "Старик пытался влезть в твою голову. Ему не удалось - одному Мерлину известно, почему, для него черепушку вскрыть - как орех расколоть... Но вот что - не лезь к нему лишний раз. Боюсь, если старик постарается как следует, нам кранты".
И если сначала Гарри надеялся, что до осени и впрямь не увидит директора, то теперь он не знал, какая надежда сильнее - на "не увидит" или на "директор явится сегодня вечером".
Гарри хмурится и садится на землю.
Ему очень не нравится необходимость твердо решать, кому он верит больше - Бродяге или Дамблдору. Крестному, который живет где-то позади его затылка, делится воспоминаниями и грязно ругается через слово - или великому волшебнику и, как он привык считать, доброму советнику?
Гарри мотает головой.
- Не понимаю. Рон, почему Сириуса Блэка не судили? - выходит почти отчаянно, и Гарри отводит взгляд от перекошенного сомнением веснушчатого лица, но бормотать не перестает. - Он так сказал, и это ведь правда?.. И почему... Почему мне никто не рассказал о нем? И зачем Сириус спас меня от собак? Зачем... показывал родителей? Я знаю, что он не причинит мне зла, но про него пишут столько... дряни, что я перестаю понимать - весь мир заблуждается, что ли?
- Что ли, что ли... Связался с психопатом и втягивает меня в это. Гарри, да ты совсем разума лишился? - вздыхает Рон с досадой и, поднимаясь и ежась от горчего ветра, стягивает через голову футболку. - Кто станет судить маньяка,
прикончившего десяток магглов? Какова вероятность, что он там рядом стоял и валял дурака, пока кто-то другой... развлекался!
- Рон!
- Этот ублюдок не заслужил суда!
- Ты говоришь о моем крестном, Рон!
- И что с того?!
Мгновение - и они стоят друг напротив друга, и вместо лучшего друга Гарри видит безмозглого надутого кретина, который нарочно пропустил мимо ушей всю историю и сопит теперь, и краснеет, как рак, и не желает пораскинуть мозгами! Ярость клокочет внутри, отзываясь неприятным покалыванием в каждой полоске на коже; следы первой трансгрессии сейчас спрятаны под длинными рукавами и штанинами, надетыми нарочно и несмотря на жару.
Ну и вмазать бы сейчас по лицу! - мелькает постыдная мысль, но как только сжимаются неуверенно, словно на пробу кулаки, раздается треск веток и писк:
- Не надо!
Гарри оглядывается на вялые заросли кустарника в паре метров от сарая и вздыхает почти обрадованно. Раскидывая поломанные ветки и сердито шипя, к ним спешит Джинни.
- Эй! Что ты...
- Рон, тихо! - Джинни глядит на него свирепо и, кажется, едва удерживается от любимого материнского жеста - злого тычка в грудь пальцем. - Мама только что вышла из дома, ушла в курятник. Но если ты будешь вопить, вас услышат!
- Ты уже нас услышала! - красноты на лице Рона становится как будто еще больше; он делает шаг к сестре, но подойти вплотную все же не решается. - Брысь! Это не твое дело!
...Гарри с удивлением смотрит на свои кулаки и поспешно вытирает ладони о штаны, словно стараясь стереть само нелепое намерение ударить лучшего друга. И что это на него нашло? Рон попросту беспокоится и пытается мыслить разумно, а Гарри никак не может разобраться в происходящем и слишком скучает по Бродяге, чтобы невозмутимо выслушивать обвинения в его адрес.
- Эй, эй, - он встает между красным Роном и не менее красной Джинни, смущенной и злой одновременно. Джинни ловит его взгляд и опускате глаза. Гарри не успевает понять, что заставляет его сердце тревожно сжаться. - Ладно вам... Рон, Джинни все знает. Я рассказал ей вчера.
- Раньше, чем мне?!
- Рон...
- Он не виноват, - Джинни отступает в сторону, кусая губы и бездумно смотря в
траву. - Это не он... Не Гарри так захотел. Это тот, другой. Узнал не меня. Правда, Гарри?
- Что "правда"? - спрашивает Гарри внезапно охрипшим голосом и уже знает, что услышит в ответ. Ему вспоминается нежность, которая металась в нем прошлой ночью, и тоска, и знакомое чувство наполненности, тесноты в собственном теле и сознании - конечно, это "другой". И другой узнал совсем не Джинни Уизли в рыжей ведьме.
Джинни странно дергает плечом.
- Я с ним говорила.
