Глава Глава 7Глава 7: «Денис Орлов: призраки прошлого»
Я не знаю, сколько прошло времени. Я все читал, до самого конца. По моему лицу текли слезы, я и не думал их вытирать. Я тогда не думал, вообще ни о чем. Мне просто было как-то пусто на душе. Руки тряслись. Я чувствовал, что должен куда-то ехать, что-то делать. Сам не знаю, что было бы, если бы в таком состоянии я сел за руль, но тут подошел Никита. Я даже не заметил его. А он взял меня за руку и повел к моей же машине! Потом протянул руку и сказал: «Ключи». Я был настолько опустошен, да еще и сбит с толку, что совершенно не сопротивлялся.
Мы отъехали на достаточное расстояние от ВУЗа, когда Ник остановился. Сказал:
- Надеюсь, вместе нас не видели.
- Боишься за свою репутацию.
- В некотором роде. В крайнем случае, скажем, что мы подрались.
- Понимаю тебя – сейчас быть моим другом крайне невыгодно.
- Я твой друг, Ден, не смотря ни на что.
- В последнее время как-то не верится.
- Дай мне прочитать. Я должен знать, в чем дело.
Я протянул ему дневник. Почему бы и нет. Меня все и так ненавидят, и имеют на это право. Теперь вот к этому списку прибавится еще и мой друг Ник. Я прикрыл глаза, не хотел видеть отвращение на лице близкого друга. С одной стороны, боялся реакции. С другой - ждал ее, чтобы все наконец-то разрешилось. Вот только к тому, что сказал Ник, я был не готов:
- Это моя вина.
Я резко открыл глаза и посмотрел на друга. Он серьезен и очень огорчен. Неужели и правда… Я даже головой потряс и сразу же возразил:
- Ник, ты-то тут уж совершенно ни при чем.
- Я говорил с ним тогда. Я должен был понять, что что-то не так, узнать правду.
- И что дальше? Ты пошел бы бить мне морду. Я не знаю, чем бы это кончилось для тебя. Я был чудовищем, монстром. Мы оба помним это.
- У тебя была совесть и тогда. Просто до тебя было очень трудно, почти невозможно достучаться. Пожалуй, это удалось одному только Сане. Именно поэтому он твой брат.
Мы молчали, потом Ник сказал, что мы должны все узнать наверняка. Он кому-то стал звонить. Я потом понял, что маминым коллегам. С три короба наврал и узнал Витин адрес. Сказал, что мы поедем туда и все выясним.
Что ж, это будет тяжело, но он прав. Пусть запись в дневнике прерывается однозначно, но есть еще шанс, что он не смог. Испугался, или что-то остановило. Пока мы ехали, я молился, чтобы это было так. Чтобы не получилось, что из-за меня погиб человек. Потому что, если это так, никакими последующими хорошими поступками я никогда этого не искуплю.
Когда приехали на место, Ник предложил мне остаться в машине. Я отказался – это моя вина, я должен разобраться сам.
Мы позвонили в дверь. Нам открыла женщина лет пятидесяти, и по ее виду я сразу все понял. Мать, потерявшая сына, на плечах у нее огромное горе, и теперь оно всегда будет с ней.
Я молчал, мне было нечего ей сказать. Никита сказал, что мы бывшие одноклассники ее сына. Что, мол, у нас встреча выпускников, и мы хотим позвать Витю. Женщина (она представилась Аллой Викторовной) предложила нам чаю. И стала рассказывать.
Странно… Родители Вити связали трагедию не с нашей школой, а скорее с уходом из нее. Наверное, они много работали, и потому не уделяли Вите достаточно внимания, отчего многие события в его жизни воспринимали диаметрально противоположно тому, что на самом деле было. Мне это знакомо – у нас с папой порой случалось то же самое.
Вот и теперь Алла Викторовна рассказала, что не знает, почему Витя решил уйти из школы. Может потому, что чувствовал, что не дотягивает до нас. Может из-за проблем с успеваемостью. Но что после ухода у него началась депрессия. Что они пытались его расспросить, сделать хоть что-то. Он молчал, кончено. А когда решили поговорить с нашим директором и вернуть Витю в школу, чуть ли не истерику закатил… Конечно, могу себе представить.
В общем, все верно. Наверное, надо было что-то сказать, посочувствовать. Но я не мог. Чувствовал, что задохнусь, здесь и сейчас, если немедленно не выберусь на свежий воздух. Поэтому я выбежал из квартиры чуть ли не бегом, оставив Ника извиняться и объяснять причины моего скоропалительного ухода, выражать наши соболезнования.
Когда друг вышел, я стоял около собственной машины, прислонившись к ней, словно ища опоры. Ник встал рядом. Мы молчали, потом я сказал:
- Теперь ты знаешь.
- Что в школьные годы ты был тем еще придурком? Я знал это всегда, Ден. Даже тогда, когда соглашался на дружбу с тобой.
- Теперь все иначе. Из-за меня погиб человек!
- Да. Мне тоже очень жаль Витю. Я хорошо его помню. Мы могли бы быть друзьями.
- А теперь его нет. По моей вине.
- Да. В этом есть твоя вина, Орлов. Не буду спорить. А еще моя. Я мог поговорить с ним и не стал, а также недостаточно ясно пояснил, почему с тобой нельзя связываться. Еще виноваты его друзья, которые отвернулись от него и не попробовали вывести из депрессии, даже вроде как не заметили ничего. И даже его родители, которые вовремя не поняли, что происходит и хотя бы не отвели к психиатру. К тому же Ден, я не верю, что ты хотел того, что случилось, даже в то время.
- Нет. Конечно, не хотел. Но теперь-то какая разница…
- Уж поверь мне, разница есть. Расскажи.
И я рассказывал. В конце концов, вспоминать уж лучше, чем просто сидеть и заниматься самобичеванием. Я рассказывал, и словно сам погружался в минувшие времена.
Я и сам бы не смог ответить, чем конкретно мне не понравился Игнатов. Я вообще о большинстве своих жертв такого сказать не могу. Они мне не нравились просто потому, что не нравились, без видимых причин. Вот так и с Витей. Хотя… Пожалуй меня взбесило то, что он считал возможным подружиться со мной просто так, на равных. Это со мной-то, самим великим Орловым! В те времена я еще не понимал, что смысл дружбы в равенстве как раз и заключается.
Когда Игнатов мне в лицо заявил, что не собирается уходить из школы, я был просто в ярости. Можно было бы, конечно, оценить его смелость. Это сейчас я понимаю, что ему было нелегко. Тогда же я был в бешенстве, что и заставило пойти на крайние меры.
Да, это я нанял тех отморозков. Я всегда знал, где можно найти шпану, готовую на что угодно за деньги. Я даже как-то думал нанять их припугнуть Журавского, когда он особенно меня раздражал. Но знал кем работает его мать, и не хотел доставлять отцу хлопоты, если меня вычислят, и ему придется меня отмазать.
Итак, я дал им денег и приказал припугнуть Игнатова. Так и выразился. И особенно подчеркнул, чтобы они не доводили дело до серьезного ущерба здоровью. Как я тогда выразился: «Чтобы этот пацан только в больницу не загремел. Припугните, и все».
Я думал, они ему просто в темном переулке нож покажут. В крайнем случае, по морде дадут разок. Я не чувствовал себя виноватым. До поры до времени.
Когда мне позвонили и отчитались о проделанной работе, я был доволен. Вот только на следующий день Игнатов не пришел в школу. И потом тоже. Я начал беспокоиться – мало ли как шпана дворовая могла истолковать мои намерения. Ну да, задумался об этом уже постфактум.
Вот только тогда я думал не об Игнатове, а о том, как бы не было неприятностей. Я не верил, что все может быть, действительно, плохо. Но если до больницы дошло, даже с чем-то незначительным, не выйдут ли на меня… Нет, я нисколько не боялся, что у меня могут быть проблемы с законом. Но боялся отцовского гнева. Вряд ли папа снисходительно отнесся бы к подобному.
Я даже звонил Игнатову домой. Никто не ответил, и я уж хотел перейти к более активным действиям, как он пришел в школу сам. Как оказалось, за документами.
И вот тогда я испугался как раз за него. Стоило увидеть дрожащие руки, белое лицо. И услышать ужасный безжизненный голос: «Поздравляю. Ты победил».
Уж победившим я себя точно не чувствовал. Я хотел поговорить с Игнатовым, выяснить, что стряслось. Что натворили эти два недоумка. Только парень от меня шарахнулся, словно от прокаженного. И тогда я снова разозлился. Не хочет, значит, со мной дел иметь. Ну и не надо.
Тем не менее, уж не знаю, почему, я запретил все сплетни на тему моей очередной победы. Мне самому было неприятно их слышать.
Еще около недели я пребывал в размышлениях – выяснить или нет, что эти придурки с Игнатовым сделали? Но, в конце концов, я пришел к выводу, что Игнатов жив и здоров, физически, по крайней мере. И оставил все как есть.
Мы некоторое время молчали. Потом Ник задумчиво сказал:
- Надо выяснить, как этот дневник попал к Наде.
- А при чем тут вообще она?
- Без обид, Ден, но, кажется, переживания сказались на твоих умственных способностях. Сложно представить, кто еще мог устроить эти публичные чтения.
- В любом случае, это все не важно. Ник, я просто не знаю, как теперь жить.
- Ден, неужели ты, и правда, верил, что своими дурацкими выходками никому не причинил вреда?
- Я просто не понимал, что все так серьезно. Думаешь, Игнатов не единственный?
- Я не знаю, Денис. Я только знаю, что ты остаешься моим другом. И что Саше нужна наша помощь. Постарайся принять произошедшее и жить дальше.
- А если у меня не получится?
Ник вынул из кармана блокнот, ручку, что-то быстро написал, оторвал листок и передал мне. Это оказался адрес, в одном из спальных районов. Сказал:
- Если станет невмоготу и будет некуда пойти, приходи сюда.
- Чей это адрес?
- Моего друга.
- Я думал, мы с Саней твои единственные друзья.
- К счастью, нет. Иначе мне не на кого было бы опереться.
Всю дорогу дальше мы молчали. Не знаю, о чем думал Ник, я о том, что понятия не имею, как теперь быть. Отцу рассказать? Я был уверен, что Саня не скажет.
Я мог бы рассказать, вот только смысл? Что это изменит? Может, в былые времена папа меня и понял бы, но сейчас все будет только хуже.
Хотя, по правде говоря, я не знал, куда уж хуже. Я хотел, чтобы меня просто не стало. Чтобы не пришлось встречаться с полными ненависти взглядами, кому-то что-то объяснять.
Но я есть, и все произошедшее было. И сейчас пытаться от этого откреститься – просто трусость. Я не был трусом и не хотел бы быть. Поэтому приду домой и поговорю с Сашей. И постараюсь сохранить лицо при встрече с Наденькой.
Только решить проще, чем сделать. Уже при подъезде к дому я стал заметно нервничать. Потому что понимал – будет сложно. А потом Ник вышел, подальше от дома.
Если бы я подумал, я обязательно понял бы, почему друг старается меня поддержать, но только так, чтобы не заметили остальные. Только в то время я, кроме Игнатова, и думать не мог ни о чем больше.
На самом деле вышло даже хуже, чем сперва представлялось. Дома был только Саня. Отец на переговорах, Наденька плетет коварные планы где-то еще. Я хотел взять тайм-аут. Тем более, брат молчал.
Но молчание было демонстративным, и смотрел он на меня… Как-то презрительно, словно видит первый раз, и увиденное ему крайне не нравится. В общем, я развернулся, чтобы уйти к себе в комнату. Но презрительный взгляд Сани, казалось, прожигал насквозь, поэтому я развернулся, быстро сбежал с лестницы и сказал, глядя ему в глаза:
- Если хочешь что сказать, говори.
- С чего ты взял, что я вообще хочу с тобой разговаривать?
Да, я сам себя презирал, но услышать презрение в голосе Саши… Это было очень обидно. Да, я совершал страшные поступки. Но ведь я же все время стремился ему помогать. Да, он не просил. Но я для него так старался. А он смотрит на меня таким взглядом, словно всю жизнь презирал.
- Саша ты же хорошо меня знаешь.
- Не особо, как выяснилось.
- Послушай, мне тоже тяжело.
- Неужели? Вот только Игнатов мертв, а у тебя все в порядке.
- Разве похоже, что у меня все в порядке? Отец не разговаривает, а брат, похоже, ненавидит.
- А разве ты этого не заслужил?
Я попятился от брата, ставшего внезапно таким чужим, а потом рванул вверх по лестнице. Это я-то! Да я в жизни ни от кого не убегал! И не скрывался от проблем. Но если жизнь рушится, что я могу?
Только спрятаться у себя в комнате. Там я сидел до позднего вечера, а когда отец вернулся, он ко мне даже не зашел! И не спросил, что случилось. Хотя, я уверен, Саня ему ничего не рассказал.
Теперь я в полной мере понимаю брата, как ему было тяжело чувствовать себя в нашем доме абсолютно чужим. Только вот Саша не заслужил ужасов его жизни, я же заслуживаю того, что происходит со мной в полной мере. И дело тут не в Наденьке. Во мне.
Я чувствовал себя несправедливо обиженным, жертвой надиного коварства. Как будто сам никогда ничего подобного не делал с людьми.
А ведь у меня обширный послужной список, и даже Игнатов в последних строках дневника выразил надежду, что и я получу по заслугам. Что ж, видимо его желание исполняется. И, наверное, это правильно.
На следующий день я в институт не пошел, не чувствовал себя в силах. Да и вообще не думал, что смогу пойти туда хоть когда-нибудь.
Самое паршивое – даже после того, как совершил ужасную ошибку, я еще мог все исправить. Просто поговорить с Игнатовым, что мне стоило? Я знаю, я смог бы сделать так, чтобы все закончилось, пусть и не хорошо, то хотя бы не так трагично. Но я не стал. Потому что просто не захотел.
И Ник прав – это мы знаем только про Игнатова. А сколько их могло бы быть? Скольким людям я неумышленно, или полуумышленно причинил вред? И что делать теперь?
Я не выходил из комнаты, почти неделю, и это никого особо не интересовало. Я только слышал, как заходила Надя, она постоянно была с Сашей, и они все шептались о чем-то. Не иначе, как мне косточки перемывают. И уж Наденька-то точно сумеет все представить в таком свете, что брат никогда больше со мной не поговорит.
Ник тоже приходил, говорили с Сашей. Я невольно подслушал их разговор и меня поразила одна мысль. Только сейчас заметил, насколько все двусмысленно. Вроде как Ник и не перечил брату, но из контекста становилось ясно, что он на моей стороне. Скорее даже из подтекста.
Я вспомнил прежние разговоры, когда наши отношения типа «расклеились», и наши «ссоры». И, кажется, понял, что имела ввиду Журавская, когда намекала, что я не одинок. И странно, что я, такой весь из себя проницательный, не догадался раньше.
И именно то, что Ник, как оказалось, был на моей стороне, наконец-то вывело меня из ступора.
Я вспомнил, что Наденька пустила корни у меня дома. А это значит, Саня и папа по-прежнему в беде. И Ник в большой беде, если Надя только предположит, что он ей не союзник. Или если будет не нужен. Значит, я должен забыть о своих проблемах, должен начать действовать.
В конце концов, группа, которая считает, что они загонят меня в угол, не представляют, с кем связались. И даже Наденька не знает, что, совершенно случайно, у меня есть козыри. И даже если все раскроется, я и так монстр в глазах папы и Сани, так чего же терять. Потому я взял телефон и набрал номер, который помнил наизусть:
- Крестный, вечер добрый, это Ден. Надеюсь, не отвлекаю.
- Денис, рад слышать тебя. Нет, конечно. Что-то случилось.
- Честно говоря, да. Мне очень нужна помощь. Только так, чтобы папа не узнал.
- Снова влип в неприятности?
- Что-то типа того.
- Помогу, чем смогу, конечно же.
- Надо, чтобы из моей группы отчислили одного человека. Но очень важно, чтобы папа не узнал, что это из-за нас с вами.
- Что же случилось, что ты не справился сам?
- Крестный, можешь не верить, что она чуть ли не круче меня.
- Верится с трудом. Но если тебе это нужно, я все устрою. Как ее зовут?
- Островская Надежда Алексеевна.
- Через пару дней и следа ее в институте не будет.
- Спасибо.
- Да не вопрос.
Итак, моя ошибка заключается в том, что я пытался бороться с Надей, не используя ее методы. Хотел быть лучше. Очевидно, так не победить. Поэтому временно мне придется вспомнить, кем я раньше был. И, пока не спасу тех, кто мне дорог, засунуть подальше муки совести. Пора всем, и мне в первую очередь, вспомнить, кто такой Денис Орлов.
