Глава 7Отважного префекта Слизерина награждали без помпы. Дамблдор настоял на неразглашении тайны Рубеуса Хагрида и его монстра, остальные охотно поддержали его – предпочтительнее замять дело, принести соболезнование родителями Миртл… и забыть.
Диппет лично вызвал Тома в кабинет, сбиваясь, поблагодарил его за избавление от опасности.
-Реддл, учитывая обстоятельства, ээ… полагаю, ты понимаешь, тебе не следует рассказывать о твоем… гм… расследовании…
-Да, сэр.
Вот и все. Короткий разговор и блестящая награда. Том отказался забирать ее себе, оставил в Хогвартсе. Вместе с учителями, он мечтал поскорее забыть о…
(преступлении)
Вынужденном решении. Так политкорректней.
Он выскользнул из кабинета директора, вздохнул с облегчением. И заспешил в больничное крыло, едва не подпрыгивая: фельдшер Линнен, уставшая от расспросов Реддла насчет Симоны утром буркнула: «Все нормально с твоей Симоной! Сегодня выписываем!» Вот Том и торопился к ней, предварительно рассовав по карманам шоколадных лягушек, Всевкусные Бобы и тыквенные пирожные.
Он столкнулся с ней у входа.
-Симона, ты… - улыбаясь, начал Том. И осекся: девочка была мертвенно-бледна. Но не от физической аномалии.
-Том… - прошептала она, отворачиваясь. – Том, я все знаю…
-Что… - точно кожу содрали.
(ну почему?…)
-Том, ты убил Миртл, - негромкие слова испарили его, словно падение звезды. Рассчитай по звездам преддверие Апокалипсиса. – Ты убил ее. И подставил Рубеуса.
-Нет! – он кинулся к ней, но девочка оттолкнула его прикосновения.
-Том, это я виновата, - печальна ночь в ее зрачках. Ночь оплакивает его, Тома. – Я. Все из-за меня, да?..
-Нет, что ты! – простонал Реддл. Залит кислотой, а безысходность жуткого понимания выламывает суставы. – Нет, Симона, пожалуйста…
Она отвернулась.
-Я лгала себе, Том. Я верила, по-настоящему верила, что это не ты… Но я больше не могу лгать... Прости меня, моя Загадка, я разгадала тебя…
(истина – это боль. Вот правда, вот конечное значение всех загадок…)
Ярость
(выхода нет, выхода нет)
смешалась с мукой – Том выкрикнул:
-Да, я – убийца, я – извращение, выживший аборт. Да, я ненавижу магглов, я ненавижу собственного отца… Я рассказывал тебе… Но почему ты винишь себя?! За что?!
-Я не сумела исцелить тебя, Том. Я спряталась от правды, но она покинула логово и съела меня.
-И теперь ты отвернешься от меня?!
(именно так. Ты не заслуживаешь ее, мальчик-Лорд, мальчик-чудовище. Одиночество ненависти – пожухлый пепел и надгробные камни, кроме мрака да не узришь ты ничего!)
-Нет. Я не смогу, Том. Никогда.
Влажная дрожь в темно-синих, словно обратная сторона луны, глазах. Полупрозрачное исхудавшее личико – образ ангела в церкви. Ангелы чисты, и невинность родилась очистить Отверженного. Ее миссия провалена, но ангел…
(скажи это)
-Я люблю тебя, Том.
Рыдание исказило признание. Она метнулась прочь. В ночь, в пустоту Хогвартса.
-Симона, подожди! – растерянно позвал Том. Ринулся за девочкой, но момент упущен. Симона умела видеть в темноте, Том – гораздо хуже. Недобрая, не по-июньски мрачная ночь встретила его насмешливым ожиданием. Затянутая тучами луна лыбилась кривой рожей. Окей, герой, как насчет спасения принцессы? Так ли ты могущественен?
-Симона!!! – зашелся в вопле Реддл.
Нет ответа.
-Симона, пожалуйста!
Нет ответа.
Запретный Лес, - подумал он, и подобный ядовитой поросли, страх врос в него цепкими корнями. Она побежала в Запретный Лес, - возникло болезненное осознание.
(ну почему, почему я такой неудачник? Почему нельзя, чтобы все обошлось нормально, я сломал мои клыки, потому что моя тень выстрелила в меня серебряной пулей, Симона, я люблю тебя, Симона, прости меня, я причинил тебе горе, я – Волдеморт, Крылатая Смерть, я – диссонанс магической параллели, но я – твой, я согласен на все, только вернись, Симона, умоляю, вернись, Симона Симона Симона…)
Запретный Лес ощерился, выставил непролазные чащи, похожие на иглы дикобраза. Том поскользнулся на влажной траве, покатился под откос какой-то поляны. Зловредная деревяшка вынырнула из-за угла, об нее он вывихнул ногу.
Прихрамывая, пытался бежать. Боль в растянутых связках – сечение иной галактики.
-Симона!
Шелестящее молчание служило реакцией. Деревья шептались, издеваясь над Томом, словно магглы в приюте. Сравнение обрело завершенность, когда Реддл, снова неловко запнувшись об узловатый корень, порвал мантию и плюхнулся носом в сырую, с ароматом меди и ночных растений, землю. Грязь налипла на волосы, ногу немилосердно дергало.
Условия задачки. Он звал Симону, как слепой в толпе, тыкаясь в равнодушно-язвительные
(мир ненавидит тебя, как и ты – его…)
стволы исполинов-деревьев. Неназванные существа шушукались за спиной, нетопыри и дикие филины вспархивали перед Томом.
(слышишь, я раскаиваюсь, только ответь!)
Том тревожил Запретный Лес заветным именем, но обладательница не откликалась.
-Симона, прости меня! Пожалуйста, ответь, ты ведь здесь!.. Симона, Лес опасен!..
Он угрожал и умолял, но угрозы – рассевшиеся клепки безнадеги, а мольбы ударялись с сухим треском о кору безмолвных стражей Леса.
Метания Тома – циклическая вероломная игрушка. Враги посадили его наживку.
(Симона, откликнись!)
Твари Запретной Зоны манипулируют душами, они сцапали девочку и ослепили его, вырвали ему глотку - дабы он не сумел вернуть ее себе.
(Нет! Нет! Симона!..)
…Бессвязный бред поисков Тома изрешетил три часа его жизни. Он выбился из сил, ступать на больную ногу не представлялось возможности. По щеке стекала струйка темно-бордовой грязи с налипшими прошлогодними листьями. Хромая, он доплелся до поваленного бревна, опустился на него, тяжело дыша.
-Симона, - шепот на Истинном Наречии. Неосознанно. Сомнабулическая оторопь овладела им, нервно-паралитическим газом сковала мысли.
(это не со мной, не реально… сухие иглы в волосах и дергающий жар в ноге – кошмар, больше никакой Защиты от Сил Зла перед сном, я проснусь, а Симона встретит меня за завтраком, моя девочка-тень, и я сожму в руке ее крохотные пальчики… «Я никому тебя не отдам, Симона!» А она кивнет: «Да, Том. Я знаю», и все тернии – шелк, если она рядом)
Тернии
(моего пути)
Перетруженые растянутые связки – цепочка у тоннеля беспамятства. Не провалиться.
-Симона!
-Чшшшто прикажжшшешшь, Повелительссс, - Истинное Наречие Реддла было услышано.
Он стряхнул с себя навь. На плече уютно примостилась миниатюрная темно-бурая змейка.
-Ты видела Симону? – тупо спросил он.
-Девочшшка в беде-сссс, - с полуслова поняла Змееуста змея. – Чшшужак поймал ее-ссс… Торописссс, Повелитель…. Торописсссссь…
Том соскочил, точно сотня демонов лизала его пятки. Бурое тельце змейки заскользило по росистой траве предутреннего часа. Темнота распахивала веки.
-Быссстрее, - приказал Том.
-Здесссь, - промолвив решающее слово, провожатая скрылась в чащобе.
Он выскочил на небольшую полянку, оптимистично обещавшую редение Леса. И условным рефлексом хищника схватился за волшебную палочку.
-Симона, - Том отступил.
(Призраки из-под кровати, заросший мхом страх восстает из саркофага…)
Змейка была права.
Он нашел ее.
Она попала в беду.
Тома ждал Ричард. Сдавив тонкую шейку девочки мозолистыми загрубевшими пальцами.
-Отпусти ее, вонючий маггл! – взвыл Том. Он вскинул палочку, намереваясь снова сшибить кузена Симоны заклятьем покрепче. Но Ричард был готов к атаке.
-Только дернись – она умрет, - хмуро заявил Ричард. Том заметил серовато-изломанный блеск в костяной оправе. Нож.
(цепи с крошащейся ржавчиной – это навет отсеченных, ты не перейдешь реку…)
Ричард обхватил горло Симоны, она дышала с хрипом – брат пережал голосовые связки вместе с трахеей. Другой рукой он удерживал блестящую в полулунном свете полоску. Все мои вены – узелки в тебе, подумал Том. Заклинание не опередит серую линию.
Сам Ричард выглядел средневековым монахом, удалившимся от суеты мира и беспрестанно «умерщвляющим плоть». Он похудел, кожа загрубела, покрылась ссадинами и мозолями. Уродливо обросшие патлы сально липли к впалым щекам.
Том встретился взглядом с самым непримиримым врагом. И Ричард выдержал ненависть Тома, а тот – едва не отшатнулся.
Сумасшествие – гипертрофированное эго распятия.
-Отпусти ее! – исступленно проорал Том, распугивая птиц с шелестящих веток.
-По делам твоим да воздастся, - изрек Ричард. Лохмотья грязной рубашки сползали с плеч. Огромный крест на груди таился безобразным наростом. – Волею Господа явился я, Его Именем да казню грешников, да изгоню Сатану!
Том отступил на шаг. Терзание – блики у ресниц.
-Ты не мог найти ее! – костяшки пальцев Тома хрустнули: сжал кулаки. Примесь блекло-лазурной, детской обиды: «Все неправильно!» – Ты же маггл! Магглы не могут приблизиться к Запретному Лесу!..
Ричард захохотал.
-Демон, ты никогда не постигнешь Замысла Божьего! – пророкотал он. Симона дернулась, но брат крепче прижал челюсти. – Ты осквернил святыню, но ты сгинешь, ибо сказано…
-Замолчи!.. – не выдержал Том. Ричард опасен, да, фанатизм – кривое зеркало инстинктов, цитаты из этой лживой книжонки – плевки, а плен Симоны – девятый круг ада. Прекрати постукивать в дно лодки… Шторм собирает его дань.
-Демон, демон! – Ричард покачивался вперед-назад, точно совершая ритуал. На мгновение палец соскользнул с шейки Симоны, и Том успел заметить пятно синяка. «Разотру тебя в порошок, святоша вшивый!», - подумал он.
Бессилие – шок. Палочка в кулаке, судорога свела пригвожденные мышцы. Уничтожение –его стихия… Нельзя. Нельзя – Ричард опередит, ибо конечные отметины лучей у него. Диагонали событий – тусклый отблеск ножа. Прямые пересеклись.
-Демон, внемли: я был таким же, как ваша омерзительная раса, но я отрекся от Зла, и очистил себя от мерзости, - нараспев, будто читая молитву, выводил Ричард.
-Сквиб, - скривившись, выплюнул Том.
-Нет, - экстатическая религиозность перебита. – Колдун. Так же, как и ты! Мои родители – были демоны, и ее, - он толкнул Симону, девочка едва удержала равновесие. – Ее тоже, но забрал я ангела, что явился к духам, и покинул я логово зла… Только я один из рода моего сумел очиститься, остальные же предаются пороку колдовства и поныне!.. Будь проклята Именем Святым греховная семья Поттеров, но узнай, Демон: Ричард Поттер – разящая молния Господа Иисуса!..
-Поттер, - только и вымолвил Том. В прошлом году некий Генри Поттер закончил Хогвартс к несказанной радости Реддла: Поттер был наиболее опасным соперником, перманентная битва расчерчивала каждый час. И – снова Поттер!..
(как я ненавижу их!)
-Ты убил родителей Симоны? – внезапно сообразил Том.
Холодная дрожь обернула его кольями. Вспышка – и запыленная мозаика оживлена узором, но картинка – синоним преисподней, извилистая кромка звенящего последнего шага.
-Я освободил их души от греха колдовства, ибо сказано: «Ворожеи не оставляй в живых!»
Оперение тонкого визга – два следа от зубов.
-Ах ты!..
Она укусила его, сообразил Том. Ричард ослабил хватку, расколотая болью
(это он, он, палач!)
фигурка девочки ринулась в сторону, макромолекулы большого взрыва образуют галактики, склеивая нимбы архангелов… Симона – рассыпающаяся статуэтка слез.
(бесконечный кошмар – туша реальности)
Том бросил себя к ней
(я успею… успею…)
-Ненавижу тебя, Ричард! – детский крик смешался с расплескивающейся алым зарей восхода. Страх скукожился, уполз в крысиное логово. Ричард – отнимающий. Том – спаситель.
(Опоздавший?)
(Том, пожалуйста!)
Взрывной волной хлынула боль в вывихнутой ноге, он едва не споткнулся, но…
(сейчас я коснусь ее, и все плохое исчезнет… кто-то тут говорил о молниях, что ж, я призову молнию на твою голову…)
(!!!Ричард?!?)
Победа – окончательная, хоть и приправленная трагедией – клетка с драгоценной птицей.
(Том, помоги!…)
-Том!..
-Получи, ведьма! – восход был ножом, и нож обрел червеобразную псевдожизнь. Брызнула струйка крови из сонной артерии, моментально кровь залила кожу Симоны, перекрасив ее в индианку. Она медленно стала сползать на землю, дыхание прерывалось радужно-багровыми пузырями. В каждом из них блестело солнце.
-Не-е-ет!!! – палочка выскользнула из рук Тома, воткнулась в ворох прошлогодних листьев. Жасмин и ночные океаны объяты Всемирным потопом.
-Я люблю тебя, Том, - прошептала Симона остывающими губами. –Я люблю те…
-Получи, ведьма, получи ведьма, - не останавливаясь, закинув голову к ярко-голубым восторженным, июньским небесам, повторял Ричард. Он улыбался – бессмысленно и трансцендентно. – Ворожеи не оставляй в живых, ворожеи не оставляй в живых, ворожеи…
-Авада Кедавра! – из кончиков ногтей Тома выбились зеленовато-серебристые, будто горькая трава полынь, лучи. Он весь вложил себя в эти лучи, и крошащаяся атомная преагония – его полынная горечь, его безысходность и завершение любой надежды. Серебристая зелень незаживающих шрамов – это он, каленое железо не вырвет из него умирание, но кара умиранием
(я не уберег тебя, Симона! Небо – единый глубинный морок выпавшего кинжала…)
обязана длиться бессмертием, так надо, так…
Эластичная удушливая пыль деформировала легкие, но вой волка, лишившегося подруги, засушен растоптанным цветком между источенных страниц.
Ричард повалился с сухим треском, как срубленное дерево. Том больше не замечал его, он обнимал Симону, ее кровь заливала лицо, руки, одежду Тома, смачивала испаряющимся теплом волосы. Он целовал ее, смыкая замершие веки. Безумие сгущалось, безумие – осенний дождь и буран Антарктиды.
(Симона, почему?!.. Почему?! За что?!)
Он слишком затерян в этом белом безмолвии, а радужные блики солнца играют в каждой капельке крови. Кровь – моря забытой планеты, но Том изгнан из всего живого…
Поцелуи впечатывались в мертвое тело взмахами полета. Их ячеистая сеть – геометричная асимметрия надгробного камня. Правильные ромбики выкладываются пасьянсом. Том запутался в сети.
Кто-то включает поезда, разбитые коленки и йод, но гусеницы ползают в расщепленных сердцах.
У Тома улей в груди.
Словно сотня дементоров обступила. Скользкие пальцы провели по лицу, предсмертный хрип - его затмение…
Том не плакал, но
(кровь, так много крови…)
его глазницы – провалы в багряную тьму, и ничего ныне, кроме тьмы, не узрит он. Карусель меркнувшего сознания высасывала его душу, вместе со всем человеческим, искренним и живым, что еще оставалось в Томе Реддле.
Мука заполонила Вселенную, боль – это биллионы солнц, чарующая игра рояля остановившегося дыхания. Надвинулась черта, когда ошметок любой ассоциации с мукой казался кощунством. Они были сшиты в единое целое, но теперь все нитки стыдливо прячут отрубленный пушок.
Он стискивал холодеющее тело девочки, шептал ей что-то, но рационально-паутинная опухоль его не-разума грызла: «Все кончено, Реддл. Все кончено, Волдеморт!» Ты – один, и теперь навсегда. Вглядись же в успокоившийся навеки океан ночных глаз, и пойми, что единственная любовь – могила с медным ароматом.
Том молчал. Ни крика, ни стона. Окаменение, - слепым, распластанным уголком мысли, распятой и насмехающейся, подумал он. – Вот оно – Окаменение, никакие мандрагоры не спасут его. Ее – ибо она – это он.
Умереть – нельзя. Нет, он обязан жить и мстить. Ненависть – это единственное, что еще держит его, и теперь – только ненависть овладела им, сто рабов у пирамиды возведут гимн останкам. Белые лилии и фиалки сожраны Библией.
Демон и крестоносец не поделили одну Тень – и она отошла в царство теней. Вот жестокая легенда и пыточный каламбур.
«Ненавидь ближнего своего» – первая Заповедь-без-права-выбора Тома Реддла. Волдеморта.
(Симона, я люблю тебя…)
«Убей. Магглов и Магов. И Поттеров!» – вторая.
Крылатая Смерть – это он. И душа вытекла вместе с ее последним вздохом. Кровь запекается на напряженно вытянутом теле. Он заражен ее раной, и он не излечится никогда.
(Ничего не осталось… Голодный красноокий вакуум затягивает болотной трясиной…)
Как… больно…
Окровавленный чужой – и собственной - смертью Том, молча, беззвучно кривя рот в страшной гримасе страдания, хоронил Симону на потаенной поляне Запретного Леса. Никогда не придет он на затерянную могилу, и каждый день будет раскапывать ее, наблюдая что осталось от смеявшихся для него губ.
Время платит нам сырой землею.
А он – будет платить смертями за свою уничтоженную Любовь.
Новый день счастливо золотился в кронах деревьев, и птицы радостно пели дифирамбы солнцу, и никто не упоминал о реквиеме по трем погибшим сегодня.
Первая – спит у корней исполинской сосны.
Второй – гниет, непогребенный.
А третий выбросил из груди зачеркнутое, такое ненужное теперь сердце.
«Вот и все».
Лорд Волдеморт, Смерть с оборванными крыльями, развернулся в сторону Хогвартса, и, прихрамывая, направился к нему.
Через много-много лет профессор Дамблдор, давно уже директор Дамблдор скажет мальчику по имени Гарри Поттер:
«Если есть что-то, чего не понять Волдеморту, так это любовь».
Дамблдор был прав.
Почти.
Было одно живое существо…
