Глава 76. «ПРИОРИ ИНКАНТАТЕМ»- Ты ещё не рассказал, как добровольно подставил себя под вторую «Аваду», и что она каким-то образом вырезала из твоего лба то, что туда якобы проскользнуло и осталось на целых шестнадцать лет.
Гермиона обращалась к Гарри, но говорила достаточно громко - наверняка нарочно. Её услышали. Веселье, поперхнувшись новостью, мгновенно смолкло, и основатели - все четверо – уставились на Гарри в недоумении. Улыбки с лиц исчезли.
- И как же тебе удалось остаться в живых во второй раз? – спросил Годрик не в шутку, но таким тоном, словно за всю свою жизнь ничего занятнее не встречал.
- Ну, я это... потом вернулся назад.
Оттуда.
Гарри решил, что так будет лучше: рассказывать всё «от и до» пришлось бы долго.
На него смотрели с растущим недоверием, отставив в сторону всё: и шитьё, и книги и реликвии.
- Не смешно, - короткой, но ёмкой фразой Слизерин выразил общий настрой.
- Я говорю правду, - возразил Гарри.
- Юноша, а вы уверены в том, что были мертвы? - уточнил Салазар. – Разумеется, не совсем, а так, немного?
Чародей покрутил в воздухе кистью руки.
- Говори прямо: сердце стучало? – вставил Годрик, как обычно, не церемонясь.
Гарри вдруг почувствовал, что ради выяснения истины готов отвечать, как на суде: правду и ничего, кроме правды.
- Не знаю.
Вот так. Поскольку остался в неведении, что же происходило с его телом, когда душа находилась на Кинг-Кросс.
- Уже проще! Так я тебе говорю, - рыцарь наставил на Гарри указательный палец, желая подчеркнуть значимость своих слов. - Ты не умирал. Ты был вполне живой.
- Почему вы так думаете?
В самом деле: откуда у Годрика такая уверенность?
- Всё просто, молодой человек: хорошая полноценная «Авада Кедавра» останавливает сердце навсегда. И не только сердце, но и дыхание, и саму жизнь. Вспышка смертоносного света мгновенно кладет конец всему, что делает человека живым, и уже ничто не сможет его вновь оживить. Никакая магия. Никакая внешняя сила. Никакое чудо.
- Понятно, сэр.
Уже немало: хоть какая-то ясность. Слизерин скривил губы, услышав его «понятно», но Гарри пропускал это мимо себя. Пусть смеются! Ему учиться точно ещё не поздно.
Задним числом припомнились школьные уроки: Крауч тоже настаивал на том, что противодействия заклятию смерти нет. Всё сходится.
- А зачем тебе нужно было подставлять себя под «Аваду», да ещё добровольно? – внезапно озадачился Годрик.
- Чтобы уничтожить ту часть души Темного Лорда, которая жила во мне. Почти семнадцать лет, - добавил Гарри, заметив на лице рыцаря недоумение.
Слизерин презрительно хмыкнул, уже не утруждая себя формальным соблюдением пристойных манер, и уничижительно посмотрел на Гарри сверху вниз.
- Какое любопытное заклинание... – нарочито рассудительно затянул Годрик, хитро переглянувшись с Салазаром. - Эта новая «Авада Кедавра» - мне нравится. Шрамы на лбу рисует, души уничтожает, на крестражах взламывает ограждающие заклятия. Словом, нечто невероятное!
- Довели до ума? – сухо осведомился Салазар и демонстративно зевнул, давая понять, что вполне способен отличать науку от шарлатанства. Шляпа, подражая волшебнику, тоже бесстыдно приоткрыла рот разок-другой.
По лицам собравшихся пробежали скептические усмешки, и все – включая старую Ветошь - чуть ли не ввинчивались глазами в Избранного. Гарри ощутил себя – глупее некуда.
- Сам придумал? – Годрик высказал предельно жестко прямой вопрос.
- Нет, - быстро ответил Гарри, чувствовавший себя в высшей степени неуютно под суровым взглядом Годрика. - Мне сказали, что так надо.
- Да неужели? – осклабился Слизерин, и мрачно прибавил: - Гордись, Гриффиндор - твой человек! Сначала совершаем подвиги, потом долго разгребаем то, что успели наворотить.
- Да не было у меня времени на раздумья в тот момент! – воскликнул Гарри, чтобы хоть как-то объяснить свои действия.
А почему он должен оправдываться? Он ведь простой солдат. Он сделал то, что предписал командир - более мудрый и компетентный. Куда ему, семнадцатилетнему мальчишке, до Дамблдора?
- Мне приказали.
- Догадываюсь, чья идея, - с легким сарказмом выдавил Годрик.
- Может, лучше объясните, в чём Дамблдор не прав? – не выдержал Гарри, которого стал раздражать беспредметный разговор. – Только конкретнее! Пожалуйста.
- Прекратите! - Ровена решительно выступила вперёд, заслонив собой Салазара.
Гарри почувствовал некоторое облегчение: издевательски скучающий вид великого чародея и его характерная улыбочка немало досаждали.
Ровена - в отличие от обоих мужчин - заговорила дружелюбно.
- Гарри, «Авада Кедавра» никак не может повредить душе. Ничьей. Душа - она свободна, как птица! Мы думаем, что умираем, а на самом деле смерть освобождает нашу душу. И если в ней нет ущерба, она легко расстаётся с телом, как с временным пристанищем. Для высокоорганизованного разума смерть – очередное приключение.
Ровена повторила то, что Гарри уже однажды слышал от Дамблдора.
- Иное дело - ошмёток души, якобы живущий в твоём теле шестнадцать с лишним лет, - слегка помрачнев, продолжала Ровена. – Он-то как раз не может существовать самостоятельно, а потому будет отчаянно цепляться за своё вместилище.
- Но когда я, - Гарри запнулся, не желая говорить о смерти применительно к себе, - то есть, тело умрёт окончательно, то часть души, живущая в нем, уже наверняка погибнет. Осколок ведь намертво привязан к наколдованному вместилищу. Разве не так?
- Боюсь, это не твой случай, Гарри, - ответила Ровена. – Что-то вселилось в тебя самостоятельно, без постороннего участия и надлежащего колдовства. Так, где уверенность, что подобное не повторится ещё раз?
- Так может, такое раз в тысячу лет случается? – не сдавался Гарри.
- Тем более! – воскликнула Ровена, начиная сердиться. - Откуда такая уверенность, что чудо, однажды случившееся, не повторится вновь, коль скоро мы имеем дело с неуправляемой материей? Говорю не о тебе, а твоём учителе. Он что, наблюдал всё это невероятнейшее стихийное волшебство своими глазами?
Гарри молчал, не зная, что ответить. Мысль о том, что Дамблдор мог следить из-за кустов за ходом дела, показалась дикой. Однако при упоминании профессора в голову пришла свежая идея.
- Значит, осколок чужой души всё-таки жил в моей душе и покинул моё тело вместе с ней. Так? – уточнил Гарри, стараясь не обращать на скептические улыбки. - Но по дороге отвалился, потому что я пошёл дальше, а он был привязан к земле, и...
- ...вернулся назад, в тело, - закончила Ровена.
- Почему?
- Потому что, как мы уже выяснили, брошенное тело оставалось живым и свободным.
- А он никак не мог пропасть или испариться? – с надеждой спросил Гарри.
- С какой такой печали? – вставила Хельга. – Если вместилище осталось целым?
- Но, возможно, он не мог жить самостоятельно, вне моей души?
- Зато вполне мог попытаться овладеть чужой душой, коль скоро вместилище оставалось нетронутым, - ответила Ровена.
- На самом деле в книге написано, что требуется нечто очень разрушительное, после чего крестраж уже не сможет восстановиться, - Гермиона вопросительно посмотрела на Ровену. - Выходит, реставрация вместилища возможна?
- О чем и речь! – подтвердила Ровена.
- Я не полноценный крестраж, я не мог восстановиться! - возразил Гарри, чувствуя, однако, что всё больше запутывается.
- Тогда бы ты здесь не стоял, - Ровена усмехнулась. – Самое многое, что сделала с тобой «Авада Кедавра» - остановила твоё сердце и дыхание. Но разум живёт ещё примерно четверть часа после последнего вздоха. И даже у магглов. Тело хранит в себе жизнь ещё дольше. Ты испытывал боль?
- Да, было больно.
- И в том месте, куда ударило заклятие?
- Да.
- Значит, плоть даже там не была умерщвлена.
- Но ведь «Авада Кедавра» убивает невозвратимо, - продолжал возражать Гарри, хотя чувствовал, что в голове полная каша.
Он уже не задумывался, насколько глупо и нелепо могут звучать его вопросы. Его цель - добраться до истины, а здесь все средства хороши!
- По всей видимости, заклинание оказалось слабым, - ответила Ровена. - Если твоё прежнее тело оказалось пригодно для дальнейшей жизни, то следует признать, что оно, либо восстановилось, либо никогда не умирало.
- Ну, вспомни, как ты однажды напоролся на клык василиска, Гарри! – не удержалась Гермиона.
- Если ваш противник не смог убить вас, то уничтожить обитающий в теле огрызок чужой души он и подавно не смог, - категорично сказала Ровена.
- Выходит, всё зря...
Гарри тихо повторил ужасающую для себя правду. Не потому ли Дамблдор настаивал на его возвращении? Первоначальный план не сработал: Волан-де-Морт не смог убить Избранного Старшей палочкой, и тогда, чтобы огрызок души Темного Лорда не завладел освободившимся телом... Гарри стало сильно не по себе, в глазах потемнело.
- Да не спеши ты себя хоронить! – горячо заговорила Ровена, видимо заметив посеревшее лицо Гарри.
- Вот именно! – подхватил Годрик. – Если бы ты имел несчастье познакомиться с каким-нибудь крестражем поближе, тебе бы и в голову не пришло подозревать в себе что-либо подобное.
- Почему? – спросил Гарри, поражаясь удрученности собственного голоса.
- Потому что кусок души, сознавая свою неустойчивость, непременно будет стремиться овладеть другой, целой душой, чтобы обрести хоть какую-то стабильность. Однажды утром мальчик по имени Гарри Поттер попросту не проснулся бы. Боже, да что я говорю! – воскликнул Годрик. – Попробовал бы ты надеть настоящий крестраж на свою шею – не тот, что якобы существовал внутри тебя, а другой, внешний – и приложиться головой обо что-нибудь твердое. Да так, чтобы ненадолго остаться без сознания.
- И что? – Гарри почувствовал, как напряглись пальцы Гермионы.
- Опасаюсь, что снять эту пакость с шеи уже не удалось бы. Прирастёт намертво. Какие-нибудь пару суток, неделя, и ты уже не ты, а некто другой! А ты говоришь: шестнадцать лет, - невесело усмехнувшись, закончил Годрик.
- Крестраж слишком хорошо чувствует любую незащищенность, - пояснила Ровена. - Младенец, в котором даже сознание до конца не сформировано, не смог бы долго противостоять влиянию безжалостного пришельца. Ничто, которое хочет стать всем, всегда ведет себя крайне агрессивно.
- А если меня уберегла защита, данная матерью? – спросил Гарри с вызовом. – Чары мамы в моей крови - очень древняя магия, которая не дала чужаку овладеть моим разумом. Вы же сами сказали, - пробормотал Гарри, наткнувшись на холодную усмешку Слизерина.
- А что, простите, забыл неприкаянный чужак в теле младенца, где ему ничего не светит? – спросил Салазар, не скрывая иронии.
- Ну... – затянул Гарри, пожав плечами. – Может, он не знал?
- И боли не почувствовал, когда наткнулся на чары твоей матери, – Салазар демонстративно глубоко вздохнул. – Все чувства отшибло у бедняги, еле помнил себя от ужаса!
- Где уж тут соображать, куда прешь?! – полушутливо прогудел Годрик.
- А что? – запротестовал Гарри. – Возможно, так и было! Дамблдор говорил, что Темный Лорд сделал свою душу до того хрупкой, что она разбилась вдребезги, когда он совершил эти неслыханные злодейства - одно за другим. Он и вправду уже мало что мог чувствовать.
- Только не боль! – резко осадил Слизерин. – Боль чувствует всё живое!
- Особенно боль, несовместимую с жизнью! – с жаром добавил Годрик.
- А может, он сначала проскользнул в меня, а потом что-то не то почувствовал? – спросил Гарри, но уже без прежней уверенности.
- То есть кусок души врага, против которого твоя мать сотворила защитные чары, успел намертво втереться в душу младенца, а только потом ощутил, что пятки жжёт? Продолжайте, юноша, продолжайте, - благостно проговорил Годрик, поглаживая мурлычущую под его рукой Шляпу. – Право, тысячу лет не слышал ничего, более занятного.
- И главное, - подчеркнул Салазар, - у человека твёрдая уверенность, что выживший в невероятно агрессивной для него среде осколок души нигде больше жить не сможет.
- А может этот осколок, освободившись, полетел обратно к Реддлу? – заявил вконец растерявшийся Гарри.
- Самовольно оставил фланг и направился в тыл? – переспросил Годрик. – Нет, он не мог так поступить! Ему было доверено держать оборону... Тьфу, душу на привязи, а он оказался таким неблагонадёжным! Осуждаю.
Годрик фыркнул и неодобрительно покачал головой.
- Так может, он не мог не вернуться к Лорду? Может, его туда притянуло, как магнитом.
- Семнадцать лет назад не притянуло, а тут вдруг притянуло? – Годрик усмехнулся.
- Так ведь его душа в ту ночь разбилась вдребезги...
– И тогда он решился раскаяться, и долго летал над Землёй, неустанно собирая себя в одно целое... – напевно затянул Годрик, слегка подражая тону Гарри. – Святой человек!
Гарри почувствовал, что окончательно сбит с толку. Он растерянно смотрел то на основателей, то на Гермиону, и не находил слов.
- Да прекратите вы умничать, наконец! Не видите: у парня скоро крыша съедет!
Хельга, изловчившись, схватила со стола Шляпу и со злостью напялила её Годрику на голову, да так, что виден остался лишь кончик носа. Потом, не обращая внимания ни на кряхтение Шляпы, ни на возбужденное гудение её хозяина, Хельга подошла к краю холста.
– Гарри, мальчик мой, послушай, что я скажу тебе: Бог создал душу целой.
- И что? – Гарри не понял. – Разве её нельзя расколоть?
- Расколоть можно, но, не как вазу или чашу. Оторванный кусок души не может жить сам по себе. Да что я говорю?! – воскликнула Хельга. - Он и отделиться-то не может самостоятельно. Душа есть...
Хельга на секунду задумалась, подыскивая нужное определение, но не найдя подходящего слова, взглядом обратилась за помощью к Слизерину.
Салазар, почтительно кивнув даме, заговорил неторопливо и степенно.
- Душа есть субстанция не материальная, а сугубо энергетическая: сгусток высокоорганизованной энергии, который может полноценно существовать исключительно в целом виде. Даже растянутая на семь частей душа остаётся целой, и только поэтому волшебник, создавший крестраж, обретает пресловутое бессмертие.
Кусочки души, помещенные в крестраж, де-факто, ещё являются частью единого. Но вы представить не можете, что стоит наколдовать надежное вместилище для этих кусочков! Всполох энергии – почти ничто. Всё, начиная от выбора предмета, имеет значение: только значимые для человека вещи, куда – образно говоря - не жаль вложить душу, и ничего другого! И хранить «якорь» абы где нельзя: только в особых местах, где раньше уже творилось волшебство, и откуда он может тянуть в себя магическую энергию. Ведь им предстоит пролежать там вечность!
– Но даже это не главное! – проговорил Салазар, пристально глядя на Гарри. – Думаете, это так легко – отделить часть от целого, если речь идёт о душе? Душа, даже будучи многократно расколотой и даже - как тут заметили - разбитой вдребезги, тем не менее, продолжает сохранять свою целостность. Убийство, если строго, не раскалывает душу, а нарушает её стабильность. Далее следует вытянуть энергетическую субстанцию в тонкую нить, которая соединит «якорь» и оставшуюся в теле душу.
На крестражи накладывают сильнейшие ограждающие заклинания – необратимые, их уже не снять обычным колдовством с волшебной палочкой. Маг даже чувствовать их перестаёт: как руку жгутом перевязать - через некоторое время пальцы оцепенеют и потеряют чувствительность. Это делается для того, чтобы как-то удержать «якорь» на почтительном расстоянии от основного куска. В противном случае всё быстро вернётся на место. А шрам, который ещё и кровоточит, - Салазар криво усмехнулся, - никак не тянет на что-либо серьёзное.
- Выходит, душа, развалившаяся на куски – это миф? – подала голос Гермиона.
Салазар ненадолго задумался.
- Ну, как сказать... Если от неё уже многое откромсали, душа теряет устойчивость, становится хрупкой. Вернее, сгусток энергии теряет первоначальную концентрацию, становится нестабильным и может, в конце концов, рассыпаться от перенапряжения. Но это означает ни что иное, как смерть души. Такой душе уже ни к чему никакие «якоря», - Салазар ухмыльнулся.
- Так всё-таки душа не бессмертна? – пораженно спросил Гарри.
- Вам, юноша, никогда не приходилось сталкиваться с дементорами? – Салазар задал встречный вопрос.
- Приходилось, но... – Гарри замолчал, с ужасом представив, что должен чувствовать человек, попав под капюшон к дементору.
- А разве к тому Хэллоуину большая часть крестражей уже была уничтожена? – внезапно поинтересовался Годрик.
- Нет, - ответил Гарри. – Все были целы, до единого.
- Более того, Темный Лорд создал ещё один после того, как обрёл новое тело, - подсказала Гермиона.
- Ещё один, шестой? – переспросил Салазар. – Или якобы седьмой?
Гарри и Гермиона одновременно кивнули.
- Тогда не о чем говорить! – решительно заключил Салазар. – Не было никакой вдребезги разбитой души, никаких осколков, влезающих в чужое тело.
- Но как же тогда объяснить парселтанг, которым я владею? – спросил Гарри, глядя на медальон в руках Слизерина.
- У меня есть предположение, - степенно произнёс Салазар, внимательно оглядывая собравшихся. – Но, учитывая информацию о последнем крестраже, ничего определенного утверждать не могу.
- Да выкладывай, чего там! – потребовал Годрик.
Установилась звенящая тишина.
- Душа некоего темного мага действительно разбилась вдребезги, и нечто осколочное действительно коснулось ребенка, - медленно проговорил Салазар.
- И? – Годрик нетерпеливо застучал пальцами по столу.
- И умерло, соприкоснувшись с чарами, наведенными матерью, защищающей своё дитя.
- Но если оно умерло, то, как же тогда я понимаю парселтанг? – Гарри оторопело переводил взгляд с Салазара на Годрика.
- Остался отпечаток души, - пояснил Салазар. – Что-то вроде фантома или привидения. Вот он-то и живет в тебе, и дает возможность понимать змеиный язык.
Признаюсь, это многое бы объяснило: мёртвое боли не чувствует. Характер ребёнка, правда, может основательно подпортить. Но это так, всего лишь предположения, и весьма зыбкие.
- Почему?
Гарри подумал, что наверняка со стороны выглядит жутким занудой со своими бесконечными вопросами. Но все равно – плевать! Истина дороже.
- Потому что версия сама по себе невероятная – призрак, возникший из ошметка души и живущий в чужом теле. Чтобы сделаться привидением, нужно быть хотя бы относительно целым. - Салазар слегка растянул губы в улыбке. – К примеру: вряд ли искалеченная душа вашего Тома способна создать призрак, не говоря уже об её осколке.
«Вашего Тома! - злорадно повторил Гарри про себя. – Не существовало бы вашего бесценного медальона, не возникло бы никакого нашего Тома!»
- Наконец, мы знаем, что спустя несколько лет был создан еще один крестраж, а значит, душа сохраняла свою устойчивость и никак не могла разбиться вдребезги, - спокойно закончил Салазар.
– Если только всё не произошло стремительно, - задумавшись, предположил Годрик. - Душа растрепалась немного, кое-что попало в ребенка, не успев снова собраться в одно целое. В пределах пары-тройки футов...
- Нет, нет! – нетерпеливо перебила Гермиона, видимо испугавшись, что рассказала не всё. – Заклятие вернулось к Темному Лорду и ударило в него с такой силой, что половину дома снесло! Вряд ли мёртвое тело осталось лежать рядом с ребенком.
- Тогда моё предположение отпадает, - решительно заключил Салазар.
- Так что же тогда со мной? – пробормотал Гарри, уже ни к кому не обращаясь конкретно.
- Не знаем, - ответила за всех Ровена. – Обратись к целителям, может быть, они найдут причину.
- К примеру, я стал понимать русалочий язык, когда меня здорово покусали лесные гномы, - Годрик шаловливо подмигнул и направился к Хельге, на ходу приговаривая:
– А что? Я от них тогда еле вырвался: цепкие, сволочи, зубастые! И бегом к озеру. А там русалки... Поют. И такая кругом красота!
Гарри заметил, что Хельга надулась. Она явно не разделяла восторгов Годрика.
- Ты хоть понимаешь, что у русалок ног нет, женщина? – буркнул Годрик не то с иронией, не то с недовольством, остановившись в шаге от Хельги. – Соответственно, между ног тоже ничего не доступно.
- Зато языки не в меру длинные, - сердито проворчала Хельга.
- Это да... – мечтательно протянул Годрик и тут же схлопотал от Хельги удар по макушке. Рука у неё, судя по всему, была неслабая.
- Во имя штанов Мерлина! – взмолился рыцарь, пытаясь отгородиться от обидчицы руками. Но не смог: Хельга продолжала наступать на него.
Тогда Годрик, схватив Шляпу, вскочил с кресла и с криком: «Ушел, скрылся, спасся, бежал!» рванул на другую половину картины. Волшебница последовала за ним, и вскоре оба скрылись за углом.
- Vae victis, - Салазар беззлобно усмехнулся вслед разгорячившейся парочке. – «Горе побеждённому». Мой друг всегда цитирует Цицерона, когда его достают.
- Просто у них вечная юность, - сказала Ровена, улыбнувшись как-то по-особенному светло.
- О, да! Тысячелетней выдержки.
Неразборчивые возгласы Хельги и Годрика с каждым мгновеньем теряли свою силу и, наконец, смолкли совсем. Судя по всему, Салазар и Ровена привыкли к подобным сценам и не испытывали замешательства. Напротив, глаза Салазара, ещё недавно казавшиеся безнадежно тёмными и колючими, как будто посветлели; взгляд стал мягче и добрее, а на губах заиграла лёгкая улыбка. Ровена подошла к нему и встала рядом. Их руки встретились.
Атмосфера в комнате заметно изменилась, стала более дружественной. Гарри уже не чувствовал прежнего смущения и нервозности.
- А почему волшебники всё время вспоминают штаны Мерлина? – спросила вдруг Гермиона, видимо почувствовав общее настроение.
- Потому что это были поистине великие кальсоны, - невозмутимо ответил Салазар. - Каждый волшебник мечтает надеть их хотя бы раз в жизни.
Гарри показалось, что чародей ему подмигнул, и как-то странно, двусмысленно.
Он хотел расспросить о легендарных штанах подробнее, но передумал, увидев отчаянно краснеющую Гермиону. Салазар смеялся открыто и нескромно, явно наслаждаясь их оторопелым видом. Лицо Ровены тоже лучилось улыбкой. Гарри непроизвольно отвел руку за спину: взоры обоих чародеев чересчур откровенно сосредоточились на обручальном кольце.
- Славная вещь – эти кальсоны!
Хочешь, подскажу, где найти? – интригующе прошипел Салазар, неожиданно обратившись к Гарри на «ты» и тем самым ещё больше сократив расстояние между ними.
- Хочу, - чего теряться, раз предлагают.
- Ночью, когда месяц в фазе одна четверть, прогуляйся по восьмому этажу. Только думать надо о мерлиновых подштанниках и ни о чем другом!
Гарри весело рассмеялся.
- Здорово! – воскликнул он, заметив на лице Салазара тень разочарования. –
В смысле, спасибо! Попросить у Выручай-комнаты знаменитые мерлиновы подштанники я вряд ли бы догадался. Гермиона, что скажешь? Стоит попробовать?
Но девушка смотрела на Гарри с недоумением, явно не понимая смысла разговора.
- Я что, опять говорю на змеином языке? – удивленно спросил Гарри, переводя взгляд с Гермионы на Салазара.
- Ты не замечаешь, как переходишь на парселтанг?!
- Нет, не замечаю. Это как-то само происходит, помимо моей воли.
Потрясенный возглас Салазара немало озадачил Гарри: если именитый чародей не считает нужным скрывать своего изумления, то дело нечисто.
- То есть ты не прикладываешь никаких усилий, чтобы понять услышанное и ответить?
- Нет, никаких, - ответил Гарри. - А разве вам приходится делать усилие над собой, разговаривая на парселтанге?
- Мне? Разумеется - нет. Но я змееуст от рождения. Мне приходится напрягаться, когда веду беседу на английском. С португальским значительно проще, но этот язык я знаю с детства. Второй родной язык...
Голос Салазара сошел на нет. Волшебник задумался.
- Хммм… – произнес чародей чуть спустя. – Нет, те маги из числа моих кузенов, на которых я проверял действие медальона, прекрасно отдавали себе отчёт в том, на каком языке они говорят и слышат. Им приходилось работать мозгами, чтобы переключить мысли с одного на другое.
- А мне что, не приходится шевелить мозгами? – Гарри даже слегка оскорбился.
- По-видимому, нет. Живёте на готовеньком! – ответил Салазар как-то не в меру мрачно.
Гарри почувствовал, как внутри у него всё сжимается. Боже, неужели в нём всё-таки сидит чёртов паразит? Неужели Дамблдор был прав?
- На каком языке я говорю сейчас? – внезапно спросил Салазар, устремив на Гарри пристальный взгляд.
- На обычном, - быстро ответил Гарри, хотя не отдавал себе отчета, что следует понимать под обыкновенным языком.
- А сейчас? – Салазар не спускал глаз с Гарри.
- Тоже.
- Тоже на обычном?
- Ну... да, - протянул Гарри уже без всякой уверенности.
- Поразительно! – воскликнул Салазар. – Ты переходил с парселтанга на английский, даже не замечая этого, но каждый раз отвечал на том языке, на котором был задан вопрос. Это всегда так происходит с тобой?
Гарри уже собирался кивнуть утвердительно, но, припомнив нечто важное, резко замотал головой.
- Нет, нет! – запротестовал он. – Когда я открывал Тайную комнату, у меня сначала ничего не получалось. Мне пришлось усилием воли заставить себя верить, что она живая!
- Кто живая? – спросил Салазар, словно не понимая, о чем речь.
- Змейка, нацарапанная на медном кране.
Гарри слегка опешил: неужели Слизерин не помнит, где оставил вход в Тайную комнату?
- Медный кран над раковиной в туалете плаксы Миртл... С виду ничем не примечательный, кроме того, что он никогда не работал.
- А также, кроме того, что это – медный кран, - едко заметил Салазар.
- А какая разница, из чего он сделан: из меди или... – Гарри остановился, не зная, что говорить.
Салазар, устало выдохнув, обратился к Ровене коротким взмахом руки.
- Дорогая, объясни молодому человеку.
Ответ Ровены был простым и коротким:
- Первые медные трубы появились в семнадцатом веке. Первые краны ещё на два века позже.
Гарри перевёл взгляд на Гермиону. Та с силой закивала, подтверждая слова Ровены.
- А до того были ночные горшки, - вставил Салазар. – Выручай-комната до сих пор предлагает их тому, кто испытывает в них потребность. Дамблдор неоднократно жаловался на отсутствие прогресса.
- Но кто же тогда выгравировал змейку и заколдовал кран? – изумленно спросил Гарри, пропустив мимо ушей замечание о горшках.
Он посмотрел на Гермиону в поисках ответа, но лучшая ученица Хогвартса, в которой за годы учебы намертво укоренилась привычка отвечать на вопросы, на сей раз пребывала в глубокой задумчивости.
- Во всяком случае, не я, - жестко ответил Салазар. – Мне незачем смотреть на змею и представлять её живой, чтобы заговорить на парселтанге. Может быть, этот ваш тёмный змееуст? Или кто-нибудь до него.
Гарри услышал, как судорожно перевела дух Гермиона. Он и сам почувствовал себя спокойнее, переложив ещё одно злодейство на Тома. До времени. Думать сейчас ещё и о медных трубах не хватало мозгов.
- Займёмся Поттером, - строго сказал Салазар. Не дожидаясь ответа, он обратился к Гарри: – Скажи-ка нам что-нибудь на языке змей!
- Что именно?
Гарри начал испытывать беспокойство. Он произносил только одно слово: «Откройся!», разговаривая с нарисованной змеёй.
- «Нет ничего превыше истины, и она восторжествует». Переведи! – потребовал Салазар.
Глаза Избранного забегали по комнате в поисках какой-нибудь змеи, но свой медальон Слизерин предусмотрительно убрал подальше. Тогда Гарри прикрыл глаза, силясь нарисовать змею в своём воображении, но, как назло, от волнения никак не мог сосредоточиться. Голос Салазара оборвал его старания.
- Нет смысла дальше напрягать мозги, юноша! Думать на парселтанге самостоятельно вам не дано. Это совершенно ясно.
- А как же я тогда говорю на нём? – удивился Гарри.
- Кто-то вам помогает, - Салазар, вяло усмехнувшись, развёл руками. – Включает ваши мозги, реагируя на внешний раздражитель, но пропускает мимо обычную человеческую речь.
- Я сейчас пытался представить змею…
- То есть растормошить того, кто должен потрудиться над вашими мозгами? - Салазар строго прищурился.
- Ну... – бессильно протянул Гарри, сердцем чувствуя правоту слов Слизерина.
- Что, ну? – допытывался Салазар.
- Да, - обречённо ответил Гарри.
Он опустил глаза к полу и прикрыл веки: не хотелось смотреть на мир. За прошедший месяц он столько раз возвращался от надежды к отчаянию, что дико устал от этих метаний. В каком-то смысле это было хуже смерти, потому что смерть – это хоть и страшная, но конечная точка. А его теперешнее существование... Господи, ну хоть бы какая-нибудь определенность! Или – или.
Гермиона робко дотронулась до его запястья, но от её прикосновения стало ещё беспокойнее. Похолодевшие руки девушки дрожали. Гарри взглянул на подругу: её точно немного знобило, она смотрела на него с отчаянием и сочувствием, будучи не в силах скрыть своей тревоги.
Гарри вмиг пожалел, что затеял весь этот разговор о парселтанге. Нужно было воспользоваться Думосбросом, извиниться и уйти. И ещё десять дней жить, не думая о скорой кончине, наслаждаясь каждым мгновеньем жизни.
Надо бы как-нибудь утешить… Гарри вдруг отчетливо осознал, что, расставаясь с Джинни год назад, мысленно прощаясь с ней на опушке леса, думая о вкусе её губ за мгновенье до смерти, он никогда не спрашивал себя: «А что будет с ней, когда меня не будет рядом?».
По-настоящему волновало лишь то, как Джинни воспримет его решение, вне всяких сомнений, правильное и благородное. А там дальше... – её проблемы. Переживёт как-нибудь. Чем Гарри Поттер отличается от Дина Томаса? Целуется как-то по-особенному? Вряд ли.
Сейчас он не знал, что сказать: у самого голова шла кругом. Беспомощный, как последний идиот, а ещё Повелитель Смерти... Ну, конечно! Как он раньше не подумал?
Взяв Гермиону за руки, он сжал её ледяные пальчики и прошептал:
- Я вернусь. Обещаю. Честно.
- Только не забудьте дать этому шалопаю хороших плетей, когда вернется! - бесцеремонно встрял в разговор Салазар. – Думаю, для начала штук десять...
Гарри и Гермиона одновременно повернулись к портрету.
- Что я пропустил? – раздалось с другой стороны картины. – Мой факультет в моё отсутствие успел задолжать тебе десять плетей?
Вскоре Годрик появился сам и вопросительно уставился сначала на Слизерина, потом на Гарри с Гермионой.
Наверное, страх друг за друга ещё читался на их лицах, так что Годрик, слегка помрачнев, присвистнул.
- Десять плетей он не переживёт. Пожалей его печальную задницу, Салазар! На её долю итак уже выпало немало.
- А всё оттого, что эта задница плетей не пробовала, - желчно отвесил Слизерин.
- Но за что? – встрепенулась Гермиона.
Странно: как будто и в самом деле беспокоится о наказании.
- Как можно, прожив столько лет в магическом мире, не уяснить, что грань между живым и мёртвым весьма расплывчата! – с возмущением сказал Салазар. – Привидения, они ещё живы или уже мертвы?
- Могут или не могут призраки служить «якорем»?
Гарри задал животрепещущий вопрос вместо ответа, обращаясь ко всем сразу, потому что до смерти устал от неопределенности. Безголовый Ник почему-то говорил: «Я ни тут, ни там...»
- Призраки удерживают душу уже за пределами земного мира, Гарри, - произнесла Гермиона сдавленным голосом. – Прости, совсем в голове перепуталось... Но откуда там было взяться призраку?
- В тех условиях, что вы описали, действительно – неоткуда! – решительно подтвердил Салазар.
- Тогда о чём говорить? – Гермиона слабо хмыкнула.
Повисла тишина. Салазар медлил с ответом. Но у Гарри засосало под ложечкой от неумолимого предчувствия.
- «Авада Кедавра» оставляет после себя тень жертвы, которая сохраняет внешность и характер убитого человека. Вне зависимости, являлся он волшебником или магглом.
- Где? – нетерпеливо спросила Гермиона, едва Салазар закончил.
- В волшебной палочке убийцы.
На мгновенье, показавшееся Гарри вечностью, всё замерло. Потом его сердце сделало один удар, второй, третий... И вдруг забилось в ускоренном темпе, вновь радуясь жизни.
