Путеводные нитиI laughed and shook his hand, and made my way back home
I searched for form and land, for years and years I roamed
I gazed a gazely stare at all the millions here
We must have died along, a long long time ago
Who knows? Not me
We never lost control
You*re face to face
With the Man who Sold the World
“The Man who Sold the World” (D. Bowie)
Разумеется, мистер Гринвуд не слишком рад ее видеть. Точнее, совсем не рад. Но пропуск, предъявленный Гермионой, заставляет его поумерить свой пыл. И вспомнить, что у него, начальника тюрьмы, вообще-то, много дел.
Последние метры коридора, отделяющие ее от камеры Снейпа, Гермиона преодолевает почти бегом. Даже немного задыхаясь на бегу. Не оттягивая встречу с неизбежным.
Снейп сидит на своей кушетке, разглядывая свои руки. В камере нет книг. Вообще почти ничего нет, кроме минимально необходимых (и минимально допустимых) удобств. У него осталось двое суток плюс хилый обрубок. И вечность впереди.
Как будто есть выбор, на что еще тратить время.
- Здравствуйте, профессор, - голос Гермионы почти не дрожит. Еще чего. Все потом. Все переживания. В том числе и по поводу собственной неудачливости. В этой истории есть те, кому не повезло куда больше. – Я нашла Эшли Макхоун. Как вы и говорили. Только теперь вопросов у меня стало еще больше.
- Мисс Грейнджер, - начинает Снейп, а Гермиона думает, как это будет, если он сейчас на нее посмотрит. В упор. Может, он знает о ней то, чего не знает она сама. – Я же предупреждал вас. Помните? Я говорил, что если вы достаточно умны, то сто раз подумаете, пользоваться ли полученной информацией. Но, видимо, я переоценил ваш ум. Или «сто раз подумать» - это не для гриффиндорцев?
- Нет времени, профессор. На все эти увертки. Ни у вас. Ни у меня. На «сто раз подумать». Извините.
- Вот даже как. Ну что ж. Уж если вы добрались до Эшли Макхоун…
- … и до Стюарта Толлиса.
- Неужели? Эта ваша штуковина, полученная от близнецов Уизли, все еще при вас?
- Да, она со мной. Вы же понимаете. Если, конечно, знаете меня достаточно хорошо. Вы ведь хотели, чтобы я нашла Толлиса. Зачем?
- Затем, мисс Грейнджер, чтобы вы кое-что поняли. Вы знаете, сколько весит крыса? Если вы не знаете, поинтересуйтесь у своего кота. Что бы там ни лежало на чашах весов, благие желания или что-то еще, нельзя сбрасывать со счетов самых обычных людей. Тех, мимо которых вы на улице пройдете и не заметите. Помните Стюарта Толлиса? Те пять семей были защищены. Схема работала, как, по-вашему? Иначе от нее бы давно отказались. Но она работала достаточно хорошо со дня своего внедрения. И Заклятие Доверия, при помощи которого защитили Поттеров, работало. А теперь представьте. Сколько весит крыса? Уж не знаю, что там на чаши весов положили, а крыса взяла и перевесила. Нельзя на людей полагаться. Про некоторых заранее известно – нельзя.
- Заранее известно? Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что уже сказал. Я знаю, что людям нельзя верить. А вы это знаете?
- Знаю. И все же…
- Все же. О да. Вам сколько лет, мисс Грейнджер? Хотя неприлично задавать такие вопросы женщинам. Странно. Как будто я забыл, что вы грифффиндорка.
- Вы ведь хотели, чтобы я нашла Стюарта Толлиса. Вы хотели. Не отрицайте. Вы знали, что я его найду. И что у меня появится еще больше вопросов.
- Не то, чтобы я действительно надеялся, мисс Грейнджер, что вы оставите свою затею. Что вы остановитесь. Но я хотел бы, чтобы вы поняли: добившись своей цели, вы едва ли станете счастливее.
- Я и не планирую стать счастливее, профессор. Это было бы возможно, если бы Гарри стало лучше. Но целители уже почти что отступились. Так что я просто хочу сделать кое-что для Гарри. Хочу, чтобы все знали, как все обстояло в действительности. Чтобы люди не верили бесчисленным выдумкам борзописцев.
- Иногда, мисс Грейнджер (хотя вы, конечно, мне не поверите), выдумки борзописцев куда предпочтительнее правды.
- Позвольте мне самой решать это, профессор.
- Что ж, мисс Грейнджер. Хорошо. Если вы к этому готовы. Я отвечу на ваши вопросы. Не на все, но на некоторые.
- Почему Лонгботтомы не воспользовались программой защиты свидетелей? Ведь и Фрэнк, и Элис были аврорами , так неужели Министерство не сделало бы все возможное для своих сотрудников?
- А кто вам сказал, мисс Грейнджер, что они ею не воспользовались? Ведь Темный Лорд и его последователи не сумели добраться до них.
- Только потому, что Волдеморт сначала напал на родителей Гарри. А потом Беллатрикс Лестрейндж и другие до них все же добрались.
- Не совсем верный ответ, мисс Грейнджер.
- А какой же верный?
Какой же чертов ответ верный? Может, заключить с ним сделку? Малфоя бы сюда. Хотя куда этому щенку. Заключить сделку, одну из тех, которые дают крупную и срочную прибыль. И не бояться. Смотреть прямо в глаза. Моэет быть, даже пожать руку. Правую. Провести пальцем по запястью левой. На которой все еще запечатлена Темная Метка. Напомнить ему, кто есть кто. И кто по какую сторону решетки находится.
- Вот это вам и предстоит выяснить, мисс Грейнджер. Ваше время истекает. И мое тоже. Вот и постарайтесь как следует. Ведь все это ради того, чтобы загнать куда подальше своих демонов, а? Думаю, на какое-то время это вас займет. Ну а пока – прощайте, мисс Грейнджер. Я должен встретиться со своим душеприказчиком. До следующей встречи. Если вы успеете. И если вы преуспеете. В следующий раз я отвечу на ваши вопросы. Если вы покажете себя достойно на этом этапе.
Гермионе ничего не остается, кроме как встать со стула и двинуться к выходу из «Крыла смертников». И там ждет Марк Гринвуд. Гермиона проходит мимо него, старательно сохраняя равнодушное выражение лица. Еще не хватало, показывать ему свою слабость. Снейп над нею смеется. Но он не сказал своего окончательного «нет». Если ему вообще можно верить.
*****
Солнце давно уже зашло. Десятый час. Гермиона стоит под дверью дома Невилла Лонгботтома. Как будто здесь можно получить интересующие ее ответы.
Гермиона стоит и ждет, пока ей откроют. Что-то долго приходится ждать. Впрочем,
каминная связь и аппарация отпадают. Охранные заклятия в доме Лонгботтомов работают отменно. А ей вовсе не хочется, чтобы ее расшибло на атомы.
Дверь наконец-то открывается.
- Гермиона! – Луна Лавгуд повисает у нее на шее. Гермиона осторожно высвобождается из объятий подруги. Окидывает взглядом округлившийся животик той.
- Луна, - говорит Гермиона, – привет. А где Невилл?
- О, он сейчас будет. Засел в кабинете. Проходи
Гермиона покорно терпит: вот ее берут за рукав, провожают в гостиную. Усаживают на диван и вручают чашку горячего чаю.
- Луна, - начинает Гермиона. – Мне бы очень хотелось поговорить с Августой Лонгботтом. И да, извини, что я без предупреждения.
- Гермиона, - глядя на нее в упор своими светлыми глазами, начинает Луна, - ты разве не знала? Бабушка Невилла умерла еще в прошлом году.
Черт. Черт побери это все. Она, Гермиона, ведет себя просто непростительно. У Невилла, ее давнего друга, умерла бабушка, заменившая ему родителей, а она явилась с нею поговорить. Хорошо хоть не ляпнула такое самому Невиллу. Черт. Черт. Да что с ней такое?
- Невилл сейчас придет, - говорит Луна, а Гермиона чувствует, что ей все труднее и труднее бороться со сном. Она проиграет. Рано или поздно. Слова Луны доносятся будто бы сквозь толстое стекло. Бронебойное, почему бы и нет. Гермиона засыпает, сидя в низком мягком кресле. Только вмешательство Луны спасает ее ожогов. Луна мягко отбирает у Гермионы кружку с не успевшим остыть чаем.
- Я не знаю, что у тебя случилось, но лучше бы тебе поспать. Поговоришь с Невиллом завтра. Эй! Завтра воскресенье, он будет дома. Гермиона?
Но Гермиона уже спит. Скрючившись в кресле, уткнувшись лицом в колени. Сквозь сон слышит:
«…она прямо так и заснула…»
«…не буди ее, поговорим завтра…»
«…еще чуть-чуть, и она прямо на пол бы свалилась…»
*****
Гермиона просыпается посреди ночи. Нет, не посреди ночи.
Хмурое сероватое небо за окном.
Мимолетный взгляд на часы.
Семь утра.
У нее осталось пятьдесят пять часов. Гермиону подбрасывает, словно пружиной.
Гермиона выпутывается из чужой ночной рубашки с длинными рукавами. Мечется по комнате, разыскивая свои вещи. Тут же находит. Их сложили аккуратной кучкой. Мантия немного измялась. Пустяки.
Надо найти Невилла. Черт, как же она рассчитывала на разговор с Августой. Проклятье. По какой дороге не пойдешь, та тут же обрывается в пропасть.
Гермиона спускается в кухню, думая выпить там кофе, а потом разбудить Невилла и попытаться расспросить хоть его. Как будто он что-то может знать о своих родителях. Мальчик, который с самого юного возраста навещал их в палате больницы святого Мунго.
Маленький Невилл, увлекаемый бабушкой к выходу, с воплем цепляющийся за рукав матери или отца. Никак не желающий их отпускать. Ждущий от них ответа, что же все-таки случилось. И они двое, Фрэнк и Элис. Молча сидящие на простынях, пахнущих средством для стирки. Хранящие непонятно от кого свои тайны. Гермиона тоже ждет ответа. Ждет его и Невилл – уже двадцать два года. И безуспешно.
Скоро и ее повлекут к выходу, возьмут на руки, вытеребят из ее цепких пальцев крохотный обрывок истины, за который Гермиона тщетно цеплялась. И унесут на руках, ласково уговаривая, что надо подождать. И тогда все образуется.
****
Но ничего само собой не образуется.
Гермиона входит в кухню. Нехорошо хозяйничать на чужой территории, но сейчас не до правил хорошего тона. Открывает шкаф с посудой и берет первую попавшуюся кружку. Так, где же кофе?
- Гермиона, - слышит она. Оборачивается. На пороге кухни стоит Невилл. Невыспавшийся, должно быть: немного припухшее лицо, синяки под глазами. Подходит ближе. Все так же неловко, как и в прежние годы (Гермиона вспоминает, как он приглашал ее танцевать на вечере встречи выпускников), обнимает ее.
- Что же ты не предупредила, что приедешь?
- Я и сама не знала. До вчерашнего вечера. Послушай, Невилл…только не отвечай на мой вопрос «нет» сразу. Я бы хотела кое-что выяснить о твоих родителях.
- Что именно? И зачем тебе это? – хмурится Невилл.
И Гермиона объясняет. Невилл сдвигает брови, когда она заводит речь о Снейпе. А что поделаешь?
- Так ты хочешь узнать, что происходило в то время? Так? До того, как Упивающиеся Смертью, возглавляемые этой чертовой Лестрейндж, напали на моих родителей?
- Да. Извини. Я прекрасно понимаю, что тебе не хочется говорить об этом. И я пойму, если сейчас ты пошлешь меня к чертовой матери. Или еще куда.
Невилл молча выходит из кухни. Гермиона опускается на табурет, думая, чем же все закончится. Как не хочется портить отношения с друзьями. Их у нее всегда было не слишком много.
Невилл возвращается довольно скоро. Гермиона не успевает обдумать и десятой доли возможных исходов этого разговора.
В руках у Невилла небольшая шкатулка. Прежде, чем Гермиона открывает рот, чтобы задать вопрос, Невилл говорит:
- Вот, можешь посмотреть. Я не должен был бы этого делать, но раз уж тебе так нужно…тем более я знаю, зачем это надо. Это письма моих родителей. Не личная переписка, если ты об этом. Точнее, не самая личная. Может, в этих письмах есть то, что тебе нужно.
- Но, Невилл, как же я буду их читать?
- Очень просто. Во-первых, у меня нет причин стыдиться своих родителей. Во-вторых, если ты ограничишься только тем, что будешь искать ответ на свой вопрос, то все в порядке. Я же все равно не могу сам тебе на него ответить.
- Спасибо, - это все, что может сказать Гермиона. Трясущимися руками ставит шкатулку себе на колени.
Невилл какое-то время молча наблюдает за ней, а потом выходит из кухни, тихонько притворив дверь.
*****
Примостив шкатулку на стол, Гермиона приоткрывает крышку. Вытаскивает все письма, и , сложив их стопочкой на коленях, берет верхнее.
Пока ничего интересного. Приглашения на торжественный обед. На свадьбу. Поздравления от самых разных людей. Все как в мирное время.
Гермиона просматривает всю стопку. Ничего из того, что могло бы дать ей хоть какую подсказку. Абсолютно ничего.
В самом низу стопки обнаруживается листок, вырванный из тетради. Письмо. Странно. Элис Лонгботтом обычно писала письма на специально для этого предназначенном пергаменте из магазина «Флориш и Блоттс». Гермиона могла бы назвать цену за фут.
Возможно, это черновик. Или письмо, которое так и не было отправлено. Адресата нет.
«…мы с Фрэнком очень долго спорили по этому поводу. Я не намерена давать своего согласия. Да, я знала, на что иду, когда выбирала профессию аврора. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу не увидеть того, как вырастет и повзрослеет мой сын. И если так получится на самом деле, в этом некого винить. Но как можно было просить нас о таком? Фрэнк согласился. И уговаривал меня. Но я не могу пойти на такое. Все что угодно, только не это. Стать приманкой для Упивающихся Смертью? И для самого Темного Лорда? Как же так можно, ведь у нас ребенок. Если бы я не стала матерью, я бы согласилась, не раздумывая. Но ведь Тому Риддлу нужны не мы с Фрэнком. Ему нужен наш ребенок, который вполне может оказаться – а может и не оказаться – тем самым, кто остановит Темного Лорда в будущем. Невилл родился в самом конце июля. Проклятое пророчество».
И тут только Гермиона понимает, что в руки ей попало не письмо, а страница, вырванная из дневника.
Гермиона продолжает чтение.
«…28 августа.
Три дня назад пропал без вести клерк, ведущий программу зашиты свидетелей. Это значит, Упивающиеся попытаются добраться до тех пяти семей, в которых дети родились в конце июля или начале августа. Кингсли и Хмури выделяют дополнительные силы для охраны. Клерк до сих пор так и не найден.
1 сентября
Эта девушка – Эшли Макхоун. Работница родильного отделения. Ее удалось опознать с большим трудом. Фрэнк вернулся с работы чернее тучи.
И эти самые тучи все больше сгущаются над нами.
23 сентября.
Несмотря на аврорскую выучку, мне действительно страшно. Вчера Фрэнк сообщил мне о гибели Фонтейнов. Якобы взрыв бытового газа. И еще. Странно, но даже не было заведено никакого дела. Все списали на несчастный случай. Как опасны эти маггловские штуки. О да! Но не странно ли? За неделю до смерти Фонтейнов в несколько раз повысилась активность Упивающийся в том районе, где семья получила новый дом. И авроры, которых Хмури отрядил для охраны, были сняты с дежурства и направлены на место происшествия. Кто-то убил двоих магглов у пищевого (зачеркнуто) продуктового магазина и выпустил в небо Смертную Метку.
Остались еще Гольдстейны и Харпы. И мы. Фрэнк на удивление спокоен. Нас охраняют, говорит он. И когда за ними придут, охрана будет во всеоружии. Ну конечно. Если в двух кварталах от нас никто не вывесит Смертную Метку.
Лучше бы было вообще не заводить ребенка. В таком случае сейчас я была бы на службе и не мучилась этими страхами…»
Больше на листке ничего нет. Гермиона вновь и вновь перерывает все содержимое шкатулки, но не находит ничего, что могло бы хоть как-то объяснить только что прочитанное.
Гермиона аккуратно складывает все письма в шкатулку, закрывает крышку. Листок из дневника лежит у нее в кармане. Неся в руках шкатулку, Гермиона отправляется искать Невилла. Тот обнаруживается в библиотеке (о, в прежние времена Гермиону было бы не вытащить из обширного, вдоль и поперек заставленного книгами помещения, но сейчас она довольно равнодушно скользит взглядом по полкам). Невилл сидит за массивным столом и читает толстую книгу. Гермиона, привыкшая отмечать все вплоть до самой мелкой детали, прочитывает название: «Классификация психических расстройств и методы их лечения». Ей становится неловко, и Гермиона делает несколько шагов назад, нарочито хлопает дверью, как будто только что вошла.
- Невилл, - говорит она. – Я хочу попросить тебя кое о чем еще. Только дай мне договорить, не отказывайся сразу.
- Я слушаю, - мягко отвечает он.
- Мне нужно посмотреть другие письма твоих родителей. Особенно твоей матери. Мне нужно знать, с кем она переписывалась в то время, когда…в общем, с момента твоего рождения (а также незадолго до него), до того дня, когда Волдеморт попытался убить маленького Гарри и лишился тела на многие годы.
- Ты думаешь, я не пытался это выяснить, Гермиона? Еще в те времена, когда …короче, в те времена, когда мне все никак не удавалось смириться с тем, что произошло с моими родителями.
- Мне кажется, что…подожди. Посмотри сам, - Гермиона вынимает из кармана вырванный из дневника листок.
- Мне тоже так кажется, Гермиона, - тихо отвечает Невилл. – И, прежде чем ты спросишь еще о чем-то, я скажу: мамин дневник не уцелел. Бабушка уничтожила его сразу же, как только я научился читать. Как только я стал пытаться читать родительские письма. Этот листок – единственное, что мне удалось тогда припрятать. Так вот, мне кажется (думаю, сейчас ты скажешь то же самое), что моим родителям предложили укрыться от преследователей, а они отказались. Точнее, отказался отец. А мать подчинилась его воле. Разумеется, Дамблдор рассказал им о Пророчестве. О том, что я вполне подходил под все условия.
- Почему же, по-твоему, твои родители отказались скрываться?
- Они…я ведь совсем их не знаю. Только по рассказам бабушки. Мой отец был очень смелым. Не то, что я. И, может быть, безрассудным. У меня нет никаких доказательств, но мне представляется, что он еще с кем-то задумал некую…авантюру, по-другому и не скажешь. Стать приманкой для Упивающихся. Почему бы и нет? Не думаю, что он подверг бы нас с матерью опасности. Скорее всего, если бы появились явные признаки опасности, нас бы спрятали. А отец бы остался. Так вот, Гермиона. Я могу лишь догадываться. Но ничего не могу доказать.
- Может быть, я смогу. Хотя я не то хотела сказать. Я никому ничего не буду доказывать. Мне просто нужно выяснить, кто посоветовал твоим родителям отказаться от программы защиты свидетелей. И хочу знать, кому и зачем это было нужно. Имена твоих родителей в моей работе фигурировать не будут, если ты …
- Мне нечего стыдиться своих родителей. Как бы там ни было, они прожили честную жизнь. Держи, - что-то звякает, и в руки Гермионы приземляется ключ с тяжелым брелоком. – Это ключ от их комнаты. Там у дверей стоит большой сундук с бумагами. Можешь их просмотреть. Хотя предупреждаю сразу: они все явно прошли через бабушкину цензуру.
Гермиона сжимает ключ в кулаке. Невилл смотрит на нее так спокойно, с таким доверием во взгляде. Как смотрел еще в те времена, когда она украдкой помогала ему не засыпаться на зельеварении. Знает, ведь точно знает, что она не сделает ничего ему во вред. Только во благо. Как тот «Петрификус Тоталус» на первом курсе.
*****
Комната родителей Невилла встречает Гермиону ненасытной тишиной. Тьма и тишина. Тьма разоблачает все, и те, кто неспособен больше хранить свои тайны, преданы в руки непрошеной гостьи. Гермиона зажигает свечи. Комната, истосковавшаяся по любому живому звуку, наслаждается учащенным дыханием Гермионы, легким скрипом половиц, шорохом ковра под ее туфлями… Может быть, комнате отчаянно недостает звука шагов маленького Невилла, который не мог дотянуться до верхних полок шкафа, который был слишком слаб, чтобы приподнять крышку сундука. И, будучи в те времена почти сквибом, не мог прибегнуть к помощи еще совсем неуправляемой детской магии.
Если Гермионе повезет чуть больше обычного, то память, живущая в этой комнате, в каждой складке портьер, в каждой из книг, расставленных на полке, в накидке на кресла, в потемневших флаконах на туалетном столике, сама бросится к ее ногам, виляя хвостом и отчаянно визжа, как щенок, забытый на автобусной остановке, за которым все же соизволил вернуться хозяин.
Идеальный порядок. Нигде ни пылинки. Скорее всего, специальные заклятия. И хорошо наложенные, кстати. У самой Гермионы так никогда не получалось. И приходилось браться за пылесос и тряпку.
Нигде ни пылинки. Чисто и пусто, как в гостиничном номере, откуда только что съехали очередные постояльцы и куда уже успела наведаться трудолюбивая горничная. Никаких цветов и памятных фотографий (они наверняка ждут своего часа в альбомах), никаких знаков поддельной скорби.
Гермиона подходит к сундуку и без труда откидывает крышку. Оказалось, та тяжелая только на вид.
В любом случае не тяжелее того, что она под собой скрывает. Настоящую бездну безграничных домыслов. Гермиона подсаживается к сундуку и запускает руки в его разверстую пасть. Ожидая найти хоть что-то. Хоть какую-нибудь путеводную нить. Чтобы знать, в каком направлении двигаться дальше. Те, кто оставляет после себя письма, дневники и записки, эти (не всегда, но отчего бы и нет?) путеводные нити, непрочные , легко запутывающиеся и рвущиеся, на что же они рассчитывают? Может быть, как раз на то, что найдется человек, готовый в этих самых нитях путаться. Может, ими движет простое стремление существовать дальше, заставляя кого-то беспрестанно думать о них, ушедших и оставивших эти вехи, такие ненадежные, способные завести в болотную топь. Хотя, возможно, в данном конкретном случае Фрэнк и Элис Лонгботтомы просто не успели ничего уничтожить. И очередной клубок перепутанных нитей Ариадны занял свое почетное место в кованом сундуке.
Гермиона вскоре убеждается: следов не отыскать. Ни явных, ни скрытых. Ни прямых ни запутанных. Невилл был прав: тот листок из дневника существовал отдельно от самого дневника, сожженного Августой Лонгботтом, стремящейся защитить…что? Или – кого? Маленького Невилла от слишком опасного знания? Память о его родителях от него самого?
Кто знает. Пальцы Гермионы ворошат старые пергаменты, взгляд бездумно скачет по строчкам. Может быть, иногда в этот сундук что-нибудь подкладывал и сам Невилл. Вот статья, вырезанная из «Пророка». Статья об аресте Упивающихся, среди которых и были и виновные в том, что случилось с родителями Невилла. Фотографии. Молодой Барти Крауч. Каркаров. Фотографии Беллатрикс и Рудольфуса Лестрейндж. Совсем рядом. Чуть ли не в фигурной рамочке. Как будто это приглашение на помолвку.
И что ей здесь делать? Времени слишком мало. Надо найти родственников тех пятнадцати погибших в одна тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Может быть, в этот раз Гермионе повезет больше, и среди них окажется тот, кто сможет все-таки вспомнить, кто именно посоветовал пяти семьям обратиться за помощью в программу защиты свидетелей. Это важно. Потому что, как бы там ни было, эта самая программа сработала как ловушка. И никакой там защиты.
Люди организованно пришли к месту своей гибели.
Солдаты на войне, бегом бросающиеся под вражеские пули, хотя бы знали, на что шли.
-продолжение следует-
