Знакомство с самим собой.

Глава 8

Гермиона.
Все справочники по магической медицине твердят, что во время беременности колдовать нужно очень осторожно – большой выброс магических сил может повредить и ребенку, и будущей матери. По поверьям, бытующим среди колдунов, женщине в положении и вовсе стоит отказаться от волшебства – мол, переколдуешь, родишь сквиба.
Как бы то ни было, мне, пожалуй, действительно не следует пока увлекаться этим делом – уже второй день я чувствовала такую слабость и усталость, будто весь прошлый месяц вкалывала без выходных в каменоломне. С другой стороны, а что же мне оставалось делать? Не могла же я заявить Сивому: «Постой-ка, погоди, сейчас мне вредно колдовать, так что давай встретимся месяцев через семь, на этом же месте, окей?».
Эх, Гермиона, все у тебя не по-человечески…Иногда даже хочется, чтобы мне, как Малфою, кто-нибудь стер память, внушил счастливые воспоминания, и отправил жить далеко-далеко отсюда, где нет ни темных волшебников, ни ядов, ни заклятий, ни оборотней…
Мысли снова невольно остановились на Драко – в последнее время получается, что приходится думать практически только о нем. Недавно у меня и Кингсли произошел интереснейший разговор по поводу молодого Малфоя.
- Удивительно, как можно изменить человека, внушив ему ложные воспоминания, - заметила я, когда Бруствер и Гарри привезли нам новый стол взамен исчезнувшего.
- Ты что, думаешь, что он изменился? – хмыкнул Кингсли. – Серьезно?
Я недоверчиво посмотрела на чернокожего волшебника – шутит, что ли?
- По-твоему, Драко остался прежним? – помимо моей воли тон у меня оказался ужасно ехидным. Маг вздохнул, и, предоставив Гарри самостоятельно леветировать стол на кухню, отвел меня в сторону.
- Конечно же, он не изменился, Гермиона. Изменилось только положение вещей.
Ох уж это загадочность! Не дожидаясь, пока я сама соображу, что он хотел этим сказать, волшебник продолжил:
- Каким был прежний Малфой? Высокомерный, ехидный, трусливый…Присмотрись-ка к этому парню получше: он таким и остался.
- Даниэль совсем не такой! – я сама не ожидала, что так вспыхну. – Он обычный, хороший человек…
- Гермиона, послушай. – Кингсли закусил полную губу и немного помолчал. – Малфой ненавидел магглов, Даниэль – терпеть не может волшебников. Пару дней назад я сам слышал его гневные речи о нашей нелепой одежде, дурных манерах и о том, что место, где не ловит интернет нужно называть не магическим, а идиотским. – я невольно хмыкнула. – Малфой боготворил свою мать и делал для нее все, а Даниэль – обожает старшую сестру и готов растерзать любого, кто сделает ей плохо. И Малфоя, и Даниэля не назовешь храбрыми и честными. Оба они – циничные и высокомерные, оба не умеют ценить никого, кроме себя: даже ты говорила, что Даниэль едва упомянул о своей девушке, оставленной во Франции, а почему? Она просто отыгранная карта. У него началась новая жизнь, и он не находит нужным вспоминать о тех, кто остался в старой.
Не знаю почему, но мне стало больно от этих слов – чего греха таить, я успела привязаться к Даниэлю, никак не ассоциируя его со старым школьным врагом.
- Я могу привести много примеров, Гермиона, - закончил Бруствер.
- Даниэль не подлый, в отличие от Драко.
- Он всего лишь вырос, Гермиона, поэтому и прекратил делать мелкие гадости и низкие подлянки – такое случается с каждым третьим подростком, девочка моя. Обыкновенная психология: дети способны на большие гадости и жестокости, нежели взрослые. Потом вырастают и сами удивляются: как? Как я мог издеваться над братом, или унижать одноклассницу? Зачем?
- Но…- я решила отстаивать свою точку зрения до конца. - Даниэль все равно другой! Он много улыбается, шутит, легко общается с людьми...Конечно, он довольно язвительный, но зато остроумный…
Волшебник лишь фыркнул, глядя на меня с каким-то сожалением:
- Откуда ты можешь знать, как Малфой вел себя с друзьями? Вы всегда люто ненавидели друг друга, так что не думаю, что он находил нужным при встрече с тобой улыбаться и показывать остоумие. Просто…просто жизнь сменила для него декорации, перевернув все с ног на голову, как в детской сказке: принц стал нищим, враги - друзьями, родной дом – чужим местом…Но он сам – остался собой. Надеюсь, ты понимаешь.
Да. Я понимала.
Хотя мне этого совсем не хотелось.
***
К ужину я все-таки спустилась вниз, и обнаружила, что Малфоя вовсю обхаживает Лаванда: сидит чуть ли не вплотную к нему, что-то жарко нашептывая на ухо. Я терпимо отношусь к этой дурочке, но сейчас видимо мое плохое самочувствие сыграло роль – я почувствовала великое раздражение и страстное желание выволочь девушку из дома за волосы.
- Я и не знала, что ты пришла, - сухо кивнув бывшей однокурснице, я села в другой стороне длинного стола. Лаванда глупо хихикнула:
- Еще бы! Ты ведь у нас болела! – Браун особенно подчеркнула последнее слово, так что я невольно покраснела. Драко смотрел на меня с вселенским сочувствием, что раздражало еще больше: что эта сплетница успела ему наплести? Словно в подтверждение моих нерадостных мыслей, Лаванда, шаловливо хлопнув Драко ладошкой по плечу, сообщила:
- А мы тут как раз о тебе говорили, правда, Драко?
Не знаю даже, что на меня тогда нашло.
- Да? – обманчиво спокойно спросила я. – И как, интересным вышел разговор?
Лаванда является совсем никудышной прорицательницей хотя бы по тому, что не умеет даже читать чувства по лицам – Малфой и тот обеспокоенно заерзал на стуле, когда я это произнесла.
- Конечно интересным, - легко согласилась Браун. – Ты весьма необычная личность, хотя и держишь все свои переживания в скорлупе.
Знаете, я очень спокойный человек – говорю это, положа руку на сердце. Даже Малфою и его прихвостням за годы учебы в школе практически ни разу не удалось вывести меня из себя. Некоторые, те, кто не знает меня близко, обманчиво принимают мою спокойную натуру за высокомерие и холодность, но, поверьте, это не так.
Возможно, вам знакомо это чувство: когда ты словно замираешь, оглушенный, а перед глазами, на миг ослепляя, проходит горизонтальная оранжевая полоса, и все – дальше ты себя уже не контролируешь. Ты сорвался с цепи. Бешенство одурманивает кровь.
Наверное, это и называется состоянием аффекта – по крайней мере, в прошлый раз, когда меня довели до этого, а было это в день гибели Рона, я убила, по меньшей мере, четырех человек. И потом ничего толком не могла вспомнить, кроме огненно-оранжевой полосы перед глазами.
- Пошла вон, - прошипела я, хватая со стола массивную старинную пепельницу и занося ее над головой.
- Ты чего это, Гермиона? – нет, Лаванда Браун не просто дура, а ДУРА с большой буквы! – Между прочим, я пришла не к тебе, и ты не имеешь права гнать меня из Штаба! Я прекрасно понимаю, что ты разражена из-за ребенка, Рона, но это не повод…
- Убирайся!!! – я вскочила из-за стола и со всей силы запустила пепельницу в голову Браун. Та взвизгнула, а Малфой, неожиданно дернувшись, оттолкнул ее со стула. В результате тяжелый снаряд ударил не в голову Лаваннде, а в челюсть Драко.
- Ты…ты убила его! – верещала Лаванда. – Ты сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая!
Я стояла, оцепенев, и смотрела на тело Малфоя, раскинувшееся на полу. Убила? О Господи…
Драко слабо дернулся, открывая глаза.
- Спасибо тебе, Грейнжер, - простонал он. – Благодаря тебе я, кажется, что-то вспомнил…