Глава 8
Я вернулся мгновенно и, странное дело, обнаружил себя лежащим на диване в гостиной. Я был странно одет: в ковбойскую рубашку и белые джинсы.
Кажется, стояла прекрасная пора, когда рассвет, изукрашенный жемчужными облаками, плавно перетекает в душное летнее утро. Скрипнула дверь, и я услышал крадущиеся шаги Джинни. Она подошла ко мне и аккуратно присела на краешек дивана.
- Привет, – сказал я, чувствуя, как сердце сжимается от невыносимой нежности.
Джинни выглядела прекрасно: расслабленная, заспанная, растрёпанная. Я любил её именно такой, настоящей. Это была моя Джинни, та, которую никто, кроме меня, не мог бы увидеть – с ней я засыпал и просыпался, со своей женой и матерью моих детей.
Та Джинни, что ходила на работу, на прогулку или в магазин – это была обыкновенная, всем известная девушка, спортивный корреспондент «Ежедневного Пророка» и жена «того самого» Гарри Поттера. Ту Джинни любили все. А эту – только я.
- Разбудила? – спросила она.
- Нет, что ты. Я сам.
Она бережно коснулась моих губ. Мне показалось, что прошла вечность с того момента, когда она целовала меня в последний раз. Там, где я был, действительно нет времени.
- Я так рада, что ты вернулся! Дети тоже скучали, нужно их обрадовать, когда проснутся.
- Откуда я вернулся? – спросил я с замиранием сердца.
Неужели Снейп, подлец, рассказал ей?! Нет, нет, не может быть!
- Из отпуска, конечно, - пожала она плечами. – Ты снова такой же странный, как в последние дни… Может, ещё две недельки?
- Нет!
Я содрогнулся. Ни часу больше! Мерлин, как же я скучал! Как я хотел вновь обнять её и мальчиков, как я хотел вновь ощутить каменные мостовые под ногами, колючий плед, запах кофе и тостов. Прохладу утреннего Лондона, запах политых улиц, прибитой водой пыли и срезанной дворником травы…
Быть живым – вот правда всех правд.
Быть живым – или быть мёртвым. А остальное всё – суета.
- Зря ты лёг в гостиной, - сказала Джинни. – Ничего, что поздно приехал, я была бы рада видеть тебя в любое время суток.
- Спасибо, - сказал я.
Надеюсь, Снейп к ней не цеплялся? Но как спросить об этом, я не знал. Любой подобный вопрос априори звучит подозрительно.
- Какой сегодня день?
- Пятница, двадцать второе июня две тысячи седьмого года, - изумлённо ответила Джинни и погладила меня по голове.
Ровно две недели.
- Значит, я был в отпуске? Расскажи мне об этом.
- Ты уверен, что у тебя… всё в порядке? Это амнезия, солнечный удар или старческий маразм?
- Просто расскажи мне, хорошо?
Она кивнула.
Выходило, что в тот день, восьмого июня,
я проснулся и, как ужаленный, помчался в кабинет, где долго писал, извёл гору бумаги, и наконец, совершенно счастливый, облачился в самую строгую мантию и отправился прямиком к министру магии, где заставил его подписать получившееся в результате экспериментов с бумагой и пером заявление.
Содержание его было примерно таким: «Я, Гарри Дж. Поттер, болван, непонятно каким чудом исхитрившийся стать главой Аврората, требую двухнедельного отпуска, начиная с сего дня и до 22-го июня включительно».
Ознакомившись с текстом, министр не стал возражать. Уже в полдень
я, груженный десятком пакетов с подарками детям (чтобы не скучали в отсутствие папы), вернулся домой, бросил в сумку плавки, полотенце и шляпу, сказал: «К чёрту», и исчез.
- Не очень на тебя похоже, - сказала Джинни. Можно подумать, что на Снейпа это похоже! – Что это с тобой происходило?
И тут я понял, что смертельно устал. Что вот сейчас, сию же секунду, если не засну, то мне конец, абзац, точка.
- А это был не
я, - ответил я, зевая.
- А кто?!
- Зови его
мистером Хайдом, - сказал я и отрубился. То ли сознание потерял, то ли действительно заснул.
~***~
- Два дня спал!
Я, как комнатная собачка, прихожу на запах кофе. Джинни смотрит на меня неодобрительно. Я молитвенно складываю руки у груди, она вздыхает и ставит передо мной вторую чашку. Тянусь к кофейнику, рука дрожит, словно все эти дни её хозяин только и делал, что злоупотреблял сливочным пивом и огневиски в пропорции один к одному.
- Оставь, я сама.
Джинни наливает кофе, открывает пакет со сливками.
- Не нужно, - останавливаю её.
Делаю глоток, обжигаюсь. Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.
Её дыхание, родное, успокаивающее. Шум автомобилей – отвык, приятно слышать снова, всё равно через несколько дней опять начну умолять Мерлина о берушах под Рождественской ёлкой.
Я – концентрат мирового счастья. Я – сонный и довольный жизнью, я дома, я жив, я – в ключевой точке мироздания, в центре земли… У меня в руках горсть самых простых вещей, которые делают меня самым счастливым человеком в мире.
Мы долго молчим, но это не напряженное, тревожное молчание. Мы просто слушаем утро.
- Я не буду тебя торопить, - наконец говорит Джинни. – Когда захочешь, сам расскажешь, что происходит.
- Уже ничего не происходит, всё, надеюсь, закончилось, - признаюсь я.
Хочется, конечно, чтобы так и было. Но я, как взрослый и умный человек, не могу не понимать, что Снейп меня не оставит в покое.
- В таком случае ты готов объяснить, кто был этот, как ты его назвал?..
Я не очень помню, что я нёс в полубессознательном состоянии, проваливаясь в сон. Наверное, какую-нибудь невероятную чушь, вполне в моём духе, со мной иногда случается.
- Это всё неважно. На самом деле это действительно был не я.
- А кто же?
- Снейп.
- Я ничего не путаю? – изумляется Джинни. – Ты имеешь в виду того сального мерзавца, который умер десять лет назад, и в честь которого мы назвали своего младшего сына?
- Ты ничего не путаешь.
- Ну, знаешь, Гарри, это слишком даже для тебя.
Она встаёт из-за стола и принимается греметь посудой – нарочито громко, чтобы я понял всю тяжесть собственного свинского поведения. Я гляжу на её спину, на рассыпанные по плечам волосы, кое-как расчесанные с ночи, и она чувствует этот взгляд, движения становятся всё более неуверенными. И наконец она оборачивается, глядит на меня с укоризной и несмело улыбается.
- Ладно. Признавайся, что ты там учудил.
И я рассказываю ей всё, начиная с того дня, когда Снейп приснился мне впервые, через две недели после рождения Альбуса. Рассказываю, как он посчитал себя почти дедушкой, как преследовал меня, пытался быть вежливым, просил одолжить ему моё тело, чтобы почувствовать себя живым…
- Жаль, что ты не знаешь, как он провёл эти две недели, - вздыхаю я.
- Ты… то есть он, по-видимому, загорал.
Я смотрю на себя и замечаю, что действительно загорел. Такого ровного бронзового загара моё тело не помнит уже лет семь. Я представляю себе белый песок, могучие океанские волны, пальмы, на которых растут кокосы и финики… Стройных островитянок в смешных юбочках…
Нет, об этом лучше не думать, сомневаюсь, что даже в моём теле Снейп может сделать в обществе женщины что-то большее, чем отвесить неуклюжий комплимент.
- Ты не очень обижаешься?
Я поворачиваюсь к Джинни и вижу, что она беззвучно хохочет, а по щекам катятся слёзы. Руки её дрожат и разбивают тарелку, которую она непонятно зачем взяла. Я бросаюсь к ней, обнимаю, прижимаю к себе, и мы смеёмся уже вдвоём. До неудержимых слёз, до истерики, до полного опустошения.
Почему я раньше не понимал, как всё это смешно и глупо? Что только одна вещь действительно имеет значение: наша с Джинни любовь…
- Я хочу ещё одного ребёнка, - шепчу я, и она вскидывает голову. Глаза блестят, сверкают, как драгоценные камни.
- Ты серьёзно? Прямо сейчас?! Ты…
С той стороны планеты, за окном, гудит город, словно гнездо ос. Там жарко, отцветают липы и одуряющее пахнет подстриженный газон. Там по небу плывут лёгкие, как лебединые перья, облака, тонкие настолько, что кажутся прозрачными.
Там, за окном, в доме напротив громко говорит радио неприятным голосом: «…ожидаются осадки, температура воздуха днём достигнет семидесяти пяти градусов… - Проезжает грузовик, его грохот по булыжной мостовой перекрикивает радио, но скоро затихает. - Вчера на заседании парламента премьер-министр выступил с заявлением…»
Там, за окном, в доме напротив живёт одинокая старушка с тремя собаками разной породы. Её дом серый, с тяжелыми дубовыми дверями, узким крыльцом и цветочными ящиками на всех подоконниках. Под этими цветами ходят незнакомые люди, переговариваются, шутят, у них в руках сумки (самое время сходить за продуктами), зонты (ведь снова обещают дождь), коляски (прекрасное, прохладное утро, чтобы вывезти малышей на прогулку).
А здесь, в доме, спят дети. Выключен телевизор. Заблокирован камин. Выпито кофе.
Любимая женщина в моих объятиях.
У меня пока остаётся возможность перевести всё в шутку. Но я знаю, что не сделаю этого. Я хочу ещё одного ребёнка, обязательно. Хочу их много, залечить все раны, заткнуть все дыры… Я изрешечен, как мишень в детском тире, где любит стрелять Джеймс. Я наполовину пуст, как коробок, в котором не хватает спичек. Я пытаюсь себя заполнить, я знаю как, и у меня получается.
- Я совершенно серьёзен, - говорю я. – Так же серьёзен, как премьер-министр на заседании парламента.
Джинни первая целует меня. Словно боится, что я передумаю. Глупенькая, зачем мне передумывать, я ведь так тебя люблю!
~***~
Нужно уметь сказать миру «нет».
Когда у вас всё равно не остаётся выбора, миру придётся ждать. Столько, сколько вы сами того захотите.
Есть такие моменты, когда человек должен принадлежать только себе самому. Или тому единственному, кто ему по-настоящему дорог.
Когда не открываешь дверь, блокируешь камин, завариваешь крепкий чай или наливаешь вино.
Неважно, какая для этого причина, что происходит, что в твоей душе, радость или печаль.
Неважно, что там, снаружи, вовне. Может быть несмело, солнечными лучами, как кисточкой, рассвет раскрашивает окна на восточной стороне дома. Возможно, капли дождя тяжелеют и срываются с облака, как из неплотно закрученного крана. Возможно, алеют в скверах зонты, или вьются снежинки, и дети играют в снежки.
Может зеленеть трава, могут обнажаться ветви дубов и клёнов в парках, может мёрзнуть вода или нагреваться песок. Совершенно не имеет значения, слышите ли вы музыку, пение птиц, детские голоса, смех или собачий лай. Вы даже не замечаете этого. Есть только вы, и ничего вокруг.
Я не помню, какой был день, какая погода, чьи лица мелькали нескончаемым хороводом. Я, страшно сказать – один из самых могущественных людей Великобритании, потерянно брёл по улице, слепо смотрел перед собой, всё замечал, но ничего не видел.
Джинни беременна.
О-Мерлин-что-мне-делать?!
Пятый месяц. Девочка.
Значит, в тот самый день, когда мы решили, что нам нужен ещё один ребёнок… Как же я сразу не заметил?! Почему она так долго не решалась сказать?
О-Мерлин-мама-папа-Альбус-Джеймс-и-даже-ты, Снейп!
Я чувствовал себя ошарашенным, растерянным, крылатым. Дочка, у меня будет дочка! Я боялся и предвкушал, с замиранием сердца думал о том, изменится ли после этого наша жизнь? Теперь всё снова станет с ног на голову, и как же это прекрасно! Я всё думал, думал и не мог остановиться: на кого она будет похожа? Какой у неё будет характер? Подружится ли она с мальчиками и с Розой?
Но я точно знал, что мы назовём её Лили.
