Перезвон судеб

Глава VIII. Узоры

Несмелой рукой сжимаешь
Кисть, что дал тебе рок,
И на чистой своей душе выводишь узоры,
Подбирая цвета и размеры:
Там будешь велик, там жесток.
Будешь звать, значит кто-то откликнется зовом .

А потом, вдруг устав, протираешь глаза -
То ли мир потемнел, то ли давят реальности своды?
Ты, увы, не рисуешь. Увы, рисуешь не ты.
Ты же
только обводишь.



Предрождественский декабрь пролетел незаметно. Преподаватели вместе со старостами украшали замок и очень в этом преуспели: коридоры напоминали снежные хоромы, только снег был теплым и искрился в свете факелов. Большой зал украшали двенадцать исполинских елок, наряженные каждая на свой манер. Суровые рыцарские доспехи ласковым голосом напевали рождественские песни, а с потолков сыпались волшебные бестелесные снежинки. Суматоха перед предстоящим балом стояла невообразимая: девушки взахлеб рассказывали, что за платья они приобрели и с кем идут на праздник, а парни, те, кто еще не успел никого пригласить, судорожно искали свободных девушек. Но, несмотря на то, что все были на нервах, суматоха была вполне веселой и дружелюбной. Везде в замке то и дело слышался громкий заливистый смех.


Сарра Лоуренс шла по коридору, держа в руках большой сверток, который пришел ей из магазина «Ведьмин лоск». Уже давно нужно было начать подготовку к балу, но такие девичьи радости стали для нее столь малозначимы, что она полдня не могла себя заставить сходить в совятню, хотя знала, что заказ уже должен был прибыть.
- Сарра, - голос брата опередил в сознании девушки его шаги, она вздрогнула и обернулась, останавливаясь.
Алан шел к ней своей характерной походкой, в которой смешивалась бравада богатенького мальчика и легкость свободного артиста. Ее младший брат, ее маленький счастливчик. Они были одного роста, но лицо Сарры всегда было слишком серьезным для семнадцатилетней девушки, поэтому Алан действительно выглядел младше. На его красивом лице не было отпечатков каких-либо отрицательных эмоций: оно было светлым и сияющим, каким и должно быть в пятнадцать лет.
Парень остановился и помахал письмом, которое держал в руке. На желтоватой бумаге слизеринка без труда узнала материнский почерк и гербовую печать. Чета Лоуренс, а вернее миссис Лоуренс, потому что глава семьи считал написание писем детям исключительно женской обязанностью, всегда писала письма для обоих детей сразу, а отправляла одному согласно отмеченной в ее календаре очередности. Сейчас была очередь Алана.
- Сразу говорю, что сплетни мне сейчас не интересны, поэтому… - Сарра скривилась, она ненавидела письма из дома, особенно в последнее время, потому что ужасно злилась на родителей. – Что там действительно важного?
- Только одно: мистер Райс почтит нас своим присутствием на рождественских каникулах, - осторожно сказал Алан, предугадывая реакцию сестры.
На лице девушки не дрогнул ни один мускул, словно она не поняла ни слова из того, что сказал ей брат. Но внутри все закипело от негодования. Ей был глубоко противен этот мистер Райс и все его жалкие потуги подружится с ней. Мерзкий старикашка! Как посмел он нарушить их слабое подобие семейного уюта в этот праздник? Можно подумать, что кто-то ждал его в поместье Лоуренс. До какой степени наглости может опуститься мужчина в попытках понравиться молоденькой девушке, которая демонстративно игнорирует переписку с ним! Слизеринка ненавидела его всей душой.
- Как это мило с его стороны, - процедила Сарра, сохраняя спокойствие, но глаза ее недобро сверкнули. – Что же побудило его испортить наш семейный праздник?
- Ну, он же вскоре станет членом нашей семьи и желает наладить с нами контакт… Стой, мама говорит, что вы с ним переписываетесь. Он не сказал тебе?
- Я не читаю его письма, - отрезала девушка, начиная терять терпение.
Алан нахмурился, но ничего не сказал. Сам он бы никогда не стал так грубо и незаслуженно обижать человека, который пытается всего только подружиться. В этом и была разница между братом и сестрой, именно поэтому они оказались на разных факультетах. Но Алан был умен и понимал, что не стоит читать сестре нотации, потому как она этого не потерпит. Ничего, он подождет.
- Я собираюсь ответить сегодня же, - Алан принял свой обычный доброжелательный вид. – Что добавить от тебя?
- Что я не приеду на эти каникулы!
Заявление сестры ошарашило парня настолько, что он просто стоял и изредка моргал. Они всегда ездили домой на каникулы.
- Сарра, но это же так глупо! Мистер Райс огорчится, а родители будут в ярости! – Алан пытался воззвать сестру к благоразумию.
- Да? Может тогда у него хватит ума оставить меня в покое?! – зашипела Сарра.
Она никогда не кричала. Чем яростнее становилась мисс Лоуренс, тем тише был ее голос.
Алан фыркнул. Ему хотелось закричать, что она ведет себя недостойно глупо, что она ведет себя, как ребенок. Потому что и ему, и ей, и мистеру Райсу – всем известно, что она не сможет противиться воле отца. Ей недостанет силы характера, которая есть у Андромеды Блэк, девушки, подвергшейся публичному порицанию всего чистокровного общества, но только самые трусливые дети аристократов не признавались себе, что хотели бы быть, как она. Девушка, с чистейшей кровью, не побоявшаяся гнева отца и покинувшая семью, выйдя замуж за маглорожденного волшебника. Из всех остальных несчастных чистокровных детей, ее поступок оказался по зубам только Сириусу Блэку, который поселился у своего лучшего друга. Все слизеринцы ненавидели их, но каждый в глубине души мечтал оказаться на их месте.
Алан знал, что Сарра будет внутренне противиться своей помолвке, но все ее протесты были не больше, чем капризы избалованного ребенка. Она никогда по-настоящему не пойдет против воли родителей. Да и некуда ей было идти. По ту сторону баррикад у нее никого не было.
- Ладно… Ты можешь заниматься ерундой, сколько тебе будет угодно. – Алан даже внешне весь подобрался, словно вел важные переговоры. – Как мне аргументировать твою прихоть?
Сарра, которая словно слышала всю бурю мыслей, промелькнувшую в голове у брата, резко успокоилась и ответила в своей привычной манере, словно уже давно все это придумала.
- Это мой последний год в школе. На носу сложнейший экзамен, и если они хотят блестящих результатов, то не станут препятствовать моему желанию провести каникулы в школьной библиотеке. Если же они хотят, чтобы по отметкам меня обогнал даже посредственный хаплпаффец, то по их первому же требованию я прибуду домой.
Она еще немного постояла, задумчиво глядя на брата, словно хотела добавить что-то еще. Но мысли разбегались и не желали формироваться в предложения.
- Надеюсь, твой первый бал будет идеальным, - сказала Сарра, подводя разговор к логическому завершению.
- Надеюсь, моя сестра не откажет мне в услуге и подарит мне второй танец? – Алан мягко улыбнулся в знак примирения.
Они с детства любили танцевать вместе. Это был своеобразный жест, показывающий теплые отношения и крепкие семейные узы. И второй танец тоже был неким символом из детства. Они всегда танцевали вместе именно второй танец.
- Разумеется, - Сарра тоже улыбнулась. - До вечера, Счастливчик.
Они разошлись в разные стороны, чувствуя на душе неприятный осадок, вызванный родительским письмом.

***

Эвелин Течер стояла в спальне девочек перед зеркалом и не видела свое отражение. Вокруг суетились другие слизеринки, делающие прически и приводящие платья в порядок. Но Эва была уже совершенно готова: на ней было длинное серо-голубое платье по фигуре, сшитое из примерно десятидюймовых полосок ткани, закреплен у которых был только верхний край. Таким образом, при малейшем движении платье словно все оживало. Этот наряд очень ей шел, потому что с одной стороны подчеркивал всю тонкость ее стана, с другой стороны придавал объем на груди и на бедрах, а также визуально удлинял ноги. Волосы Эвы были просто завиты и спадали по плечам.
Стоит ли говорить, что Эва не ощущала себя красивой? По правде сказать, ей вообще было все равно, как она выглядит. Больше всего на свете ей сейчас хотелось снять платье и отправиться спать. Лишь бы только не позволять Паркинсону прикасаться к себе. Лишь бы только не видеть Рича с другой девушкой.
Эва горестно вздохнула. Она сама убедила Рича все же отправиться на бал, пусть и не с ней. Ей казалось, что если его по-обыкновению не будет рядом, то она разрыдается в середине одного из танцев. Ей была нужна его привычная молчаливая поддержка, особенно тогда, когда она весь вечер должна будет находиться ужасно близко к самому ненавистному человеку этой школы. Но сейчас девушка не была уверена, что поступила правильно. Она, конечно же, нисколько не сомневалась, что Рич любит только ее, но обычную ревность никто не отменял. Возможно, дело было даже не в ревности как таковой. Просто они с Ричем никогда не расставались вот уже несколько лет, и быть сейчас не с ним, видеть его с другой означало конец их привычной счастливой жизни.
Эвелин поднялась в гостиную и сразу же увидела Ричарда. Он стоял несколько в стороне и словно бы ждал ее по-привычке. Не думая ни секунды слизеринка подошла к нему и замерла в нерешительности. Вокруг было много учеников, собирающихся на бал, и они не могли позволить себе проявления чувств.
- Эва, - у Ричарда даже голос сел от того, какая она была красивая сейчас. – Ты прекрасна…
- Спасибо, - Эва смотрела ему прямо в глаза и улыбалась, представляя, что во всем мире никого больше нет.
Ей так хотелось протянуть руку и коснуться его, погладить его по щеке, обнять. Как жесток этот мир, когда ты не можешь чувствовать тепло кожи любимого человека! Но Эва была благодарна небу, что может хотя бы просто стоять рядом с ним и видеть синеву его прекрасных глаз.
- Эва, тебя Альб зовет.
Голос Дэвида Забини нарушил их крошечный мир, призывая к реальности.
Эвелин вздрогнула, но уже развернулась, чтобы пойти туда, куда ей сказали, когда Ричард подал голос:
- Зачем?
Забини, к которому уже успела подойти ослепительная Кэссиопея Ростер, медленно повернулся. На его приятном лице было такое выражение удивления, словно заговорила тумбочка.
- Не помню, чтобы Альберт просил информировать тебя относительно его планов.
В воздухе повисло напряжение, все вокруг замерли, ожидая бури. Кэсс заулыбалась, явно желая разрядить сложившуюся обстановку:
- Ричард, все нормально, - в ее глазах сверкнули недобрые огоньки, словно она вдруг вспомнила давнюю обиду, но улыбка продолжала играть на лице. – Обрученным явно есть чем заняться наедине.
Это был запрещенный прием, но Ричард не шелохнулся. На его лице не дрогнул ни один мускул. Но Эва точно знала, что он бы сейчас с превеликим удовольствием ударил Забини, точно так же, как она сама с радостью стерла бы улыбку с лица этой подлой девушки. Но вместо этого, как бы ни хотела Течер остаться рядом с Ричардом, она должна была идти.
Наедине. Это слово набатом стучало в голове девушки, когда каждым шагом она сокращала расстояние от нее до спальни мальчиков. Если так сказали Кэсс и Дэвид, ближайшие друзья Паркинсона, то так оно и было.
Эвелин вошла в спальню и действительно не увидела там никого кроме Альберта, который стоял перед зеркалом в мантии, под которой виднелась расшитая жилетка с множеством красивых пуговиц, которые он как раз застегивал.
- А, Эвелин, не могла бы ты мне помочь с этими ужасными пуговицами? – спросил парень нарочито ласково, даже не глядя на девушку, застывшую в дверях.
Эва чувствовала, как мурашки побежали по спине, в ушах начало шуметь, а в горле застрял ком. Она чувствовала такой страх, словно ее закрыли в комнате с каким-то магическим чудовищем, которое собирается разорвать ее на кусочки.
- Ну же, я тебя не съем! – рассмеялся Паркинсон, словно прочитав ее мысли.
Наверное, у него было хорошее настроение, но девушке было не до того. На дрожащих ногах слизеринка пошла к своему жениху, готовая в случае чего сразу же рвануть к выходу. Когда она наконец-то оказалась рядом с парнем, он оторвался от своего занятия и посмотрел на девушку. Взгляд его карих глаз пробежался по ее фигуре и вернулся к ее лицу.
- Поможешь? – в его голосе не было ни вопроса, ни просьбы.
Трясущимися руками Эвелин начала застегивать бесконечные пуговицы на жилетке. Кровь стучала в ушах так оглушительно, что поглощала все остальные звуки в комнате. Альберт был так близко, что девушка чуть ли не теряла сознание от страха. Сам же Паркинсон явно наслаждался ужасом, который почти ощутимо исходил от девушки. Его веселили страх и покладистость, которые она так интересно сочетала в своей натуре. Он видел, как тяжело ей справиться с пуговицами, потому что пальцы отказывались слушаться.
Когда Эвелин закончила, Альберт взял ее за плечи и развернул лицом к зеркалу, перед которым стоял. Ее испуганные глаза смотрели на их общее отражение.
- Мы очень красиво смотримся вместе.
Его горячее дыхание обожгло шею девушки и осело на мочке ее уха. Возможно, она могла бы согласиться с его словами, потому что отражающаяся пара и вправду была очень красивой, но Эвелин даже не видела отражения в зеркале. Ей было так страшно ощущать кожей его дыхание, что она вообще смутно понимала, что происходит.
- Я слышал, что и ты, и Пьюси хотите остаться в замке на рождественские каникулы, чтобы составить мне компанию, - растягивая слова начал Паркинсон.
Эва вся напряглась от этих слов. Они с Ричардом долго спорили о том, стоит ли оставаться, если Паркинсон все равно не уезжает домой. Они так еще ничего и не решили.
- И я решил, что мне очень нужно домой, и вам придется развлекаться без меня, - закончил Паркинсон с триумфом на лице.
Несколько долгих мгновений они так неподвижно и стояли, глядя в зеркало. Смысл его слов не сразу же дошел до испуганной девушки, но когда она поняла, что именно он сказал… Всегда такая спокойная, забитая Эва резко обернулась и заглянула в глаза своему жениху. И не было ей страшно, что она стоит к нему почти вплотную. Ее глаза ожили и засветились. Альберт смотрел на девушку, которую еще несколько секунд держал в руках, но она уже была другая. Та, что сейчас смотрела на него вопрошающе, была совсем незнакома Паркинсону. И, что скрывать, он был восхищен ею.
- Правда? – Эва была далека от охвативших парня противоречивых чувств.
- Правда.
А дальше Эвелин засияла, словно маленькая девочка у рождественской ёлки. Ее глаза мерцали, а сама она словно была готова запрыгать от радости. Две недели только она и Ричард! Все остальные слизеринцы разъедутся, а другим ученикам и вовсе никакого дела до них нет. В последнее время, когда они ожидали только ухудшения в ситуации, когда каждое известие било поддых, такие мелочи казались невероятным чудом.
- Спасибо, - девушка словно хотела в порыве чувств обнять парня, но передумав, просто улыбнулась. – Идем?
Альберт был настолько сильно поражен произошедшей переменой, что впервые не нашел, что сказать. А Эвелин тем временем уже выпорхнула из спальни. У нее просто в голове не укладывалось, что такой человек, как Паркинсон, способен на такие поступки. Но это была столь желанная хорошая новость, что Эвелин позабыла о всех невзгодах.
Сияющая, она появилась на пороге гостиной, в которой все это время продолжали переругиваться Забини, Ростер и Пьюси. Ее появление заставило их остановиться, а ее сияющий вид заставил забыть о причине ссоры.
Эва подошла, почти подбежала к Ричарду, и едва слышно произнесла:
- Мы остаемся! Альберт согласился уехать!
Но Ричард, казалось, не был готов разделить ее радость. Он продолжал ошарашено на нее смотреть, словно она только что сказала, что ее жених – душка. В его глазах плескалось недоверие с примесью горечи, и это отрезвило девушку мгновенно.
Она замерла перед своей любовью, не понимая, как она могла запятнать ее своей предательской радостью. Она чуть было не вознесла демона в ряды великих добродетелей за какой-то пустячный поступок, который ему ничего не стоил, совсем забыв, что это он разрушил ее жизнь.
Она умоляюще посмотрела на Ричарда, мысленно прося у него прощения, но парень словно превратился в статую.
- Детка, идем, - Паркинсон собственническим жестом положил руку на плечи девушки.
Рука давила нереальной тяжестью. Эве ничего не оставалось, кроме как позволить увести себя прочь от Ричарда.

***

Ричард Пьюси смотрел, как Паркинсон уводит от него Эву, которая еще секунду назад чуть было не разбила его сердце к чертям собачьим. Хрупкость их счастья наконец-то предстала перед ним во всей своей недолговечности и зыбкости. Рич считал, что Паркинсон не в силах сломать их любовь, даже если в силах сломать их самих. Но то, как сегодня светилась Эва, говорило об обратном. Любовь умирает, когда ее касаются чужие руки. Скоро она, его Эва, будет только в чужих руках и он, Ричард, никак не сможет этому помешать. Скоро она, его Эва, станет чужой. Будет смеятся не его шуткам, потакать не его слабостям. Сегодня он впервые увидел эту чужую Эву, и больше не осталось сил верить в лучшее.
Ричард вышел из гостиной, которая уже успела порядком опустеть пока он стоял. В холе еще было достаточно народу - ученики, чьи партнеры были из других факультетов, выглядывали поверх голов. Он увидел Айрис Ростер издалека. На ней было красивое голубое платье с рукавами три-четверти, ее кудрявые светлые волосы рассыпались по плечам. Видел ли парень, как она была красива в этот вечер? Понимал ли, что она была так красива исключительно для него? Нет, его душила злоба на Кэссиопею, о которой он уже успел забыть, но сейчас, глядя на ее младшую сестру, сразу же вспомнил.
"Найдут чем заняться наедине".
Надменно-доброжелательный голос продолжал повторять это у него в голове снова и снова. И улыбающееся лицо Эвы пламенем вспыхивало перед глазами. А голос Кэссиопеи продолжал твердить эти ужасные слова.
«Наедине. Наедине. Наединенаединенаедине…»
- Привет, - другой голос, звонкий, мелодичный, заставил замолчать подлую красавицу в голове парня.
Ричарт словно впервые посмотрел на Айрис. Совсем другая. Молочного цвета кожа, глаза цвета утренней синевы, детское лицо и золотые кудри. И глаза не суженные, брови не искажают лоб, нос не задран. Ричард пытался и не мог найти в ней сходства с Кэсс. Ему хотелось иметь причину ненавидеть ее, иметь причину сделать ей больно. Но она была совсем другая. Перед ним была девочка, хрупкая, как цветок. Он мог бы стереть ее в пыль двумя пальцами.
- Выглядишь превосходно, - сухо бросил Пьюси, слишком раздраженный, чтобы быть любезным.
Он подождал, пока рэйвенкловка возьмет его под руку и отправился в зал. Они шли. Сейчас они были парой, но и не были ею в тот же момент, потому что Ричард шел по дорожке вымощенного для него судьбой ада в тумане своей злости и своего отчаяния. В этот момент он не помнил про свою партнершу, не видел людей, которыми был заполнен зал. Он был один и одинок как никогда.
Большой зал уже был наполнен возбужденными учениками: неестественно ведущие себя парни и кокетливые девушки, - все наряжены, кто во что горазд. Все толпились и разговаривали. Бал вот-вот должен был начаться, вот-вот должны были сбываться планы и мечты.
Ричард остановился около одного из столиков, помог Айрис сесть и сам устроился рядом. Он смотрел на свою спутницу и думал, что, наверное, стоит начать разговор, но он никак не мог придумать тему, а Ростер, как назло, молчала.
- Поедешь домой на каникулы? – спросил Ричард, стараясь придать голосу хоть малую толику заинтересованности.
Айрис улыбнулась и сразу похорошела на глазах. Она была так красива в этот момент, что парень на секунду забыл о всех своих неприятностях. Но наваждение развеялось, потому что она ответила.
- Конечно, - ее глаза продолжали улыбаться. – А ты?
Бедная, глупая девочка, что же она наделала. Стоило ей произнести этот вопрос, который являлся жестом вежливости, но при этом действительно ее интересовал, как волшебство их, и без того скомканного вечера, пожухло и облетело, подобно омертвевшим листьям.
- Остаюсь, - процедил парень, отворачиваясь.
Конечно, Айрис не была ни в чем виновата, и Ричард это, наверное, понимал. Но сейчас ярость и бессилие затопили все его существо. Они душили его.
Как же он ненавидел в эту минуту этого поддонка Паркинсона, который столь лицемерно соизволил пойти на милость и покинуть школу на время каникул. Это же просто неслыханная жертва с его стороны! И Ричард злился на Эву. Он никогда в жизни на нее не злился и даже не мог представить, что это вообще возможно. Но больше его поражало то, до какой степени он способен на нее злиться, что казалось, этому нет придела.
Ричард провел взглядом по столпившимся у входа парочкам, но ни Эвы, ни Паркинсона нигде не было. Он посмотрел еще раз, но все никак не мог их отыскать, а ведь они ушли раньше и уже явно должны были быть здесь. Картины одна хуже другой тут же начали услужливо формироваться в взвинченном мозгу парня.
И именно в этот момент к столу подошла Кэссиопея Ростер.
- О, Айрис, и ты здесь! – слизеринка картинно расцеловала сестру в обе щеки. – Чудное платьице! А я в этой толпе потеряла Дэвида, и Альб с Течер запропастились куда-то.
Красавица рассмеялась, оскалившись и показав красивые ровные зубы. Она победоносно смотрела на однокурсника, явно упиваясь своей жестокостью.
Это действительно было жестоко. Она словно прочитала те мысли, что снедали его душу. Словно смогла разглядеть сквозь непроницаемую маску свое же лицо, произносящее ужасные слова. Ричард ощущал огонь, разгорающийся у него в груди, под столом он сжал руки в кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Слизеринец смотрел в злые глаза красавицы, борясь с желанием отправить ее в ту самую бездну, в которую она любезно его подталкивала. Кэссиопея рассмеялась. В этот момент ее лицо виделось Пьюси оскалившейся мордой огненной гиены, что все-таки отыскала дорогу из недр ада, бурлившего у его ног.
И вдруг раздался голос Айрис. Ровно в тот момент, когда Ричард почти полностью потерял над собой контроль, ее голос свежим воздухом вмешался в разгорающуюся бурю.
- Твои друзья ни разу не покинули ваш столик, - спокойно заметила младшая Ростер, кивком указывая на кого-то за спиной Пьюси. – Может, не стоило искать их здесь, Кэсс?
Слизеринка поджала губы и удалилась, не проронив больше ни слова. В этот момент Айрис уже не была просто «младшей Ростер». Может и не настолько хрупким был этот цветок?
Рэйвенкловка успокаивающе улыбнулась своему спутнику и вновь кивнула куда-то, за его спину, словно желая ему что-то показать. Парень обернулся и увидел Эву. Не нужно было быть гением, чтобы понять, как она глубоко несчастна в компании двух своих однокурсников.
Он вновь посмотрел на Айрис, такую не похожую на Кэссиопею.
И тогда Ричард понял, впервые нашел сходство. Эти дьявольские сестры видели его насквозь.

***

В гостиной Гриффиндора, около самого дальнего окна ссорились Сириус Блэк и Джеймс Поттер, стараясь не повышать голос. Оба были уже одеты в новенькие мантии, которые несказанно им шли.
-… ну так измени свой сюрприз! – шипел Блэк, как никогда походивший в этот момент на свою мать.
- Это невозможно, - отрезал Джеймс, бросив быстрый взгляд на дверь, ведущую в спальню девочек. – Это и будет частью сюрприза!
Джеймс решил устроить для Лили самый романтичный вечер в ее жизни, и собирался рассказать ей, что он анимаг. К его огромному удивлению, Сириус не просто не поддержал идею, но и наоборот был крайне возмущен. Они уже четверть часа шипели друг на друга, рискуя выдать свой секрет сразу всей гостиной.
- Что происходит? – спросил тихо подошедший Ремус.
Сириус победоносно ухмыльнулся, поворачиваясь к Люпину.
- Этот ополоумевший потерял голову от любви, и решил выдать наш секрет всему замку!
- Ты с Гремучей ивы свалился?! Лили – не целый замок! – Джеймс, от возмущения, кое-как справился с голосом.
- Да девчонкам нельзя доверять секреты!
- Лили можно!
- Даже если она не разболтает своим подружкам, то знаешь, кому она расскажет? Снейпу! А уж он то непременно сдаст нас Дамблдору…
- Лили никому не скажет!
- Заткнитесь оба! – потерял терпение Люпин. – Сейчас вы сами расскажете наш секрет всем и каждому своим ором.
Парни виновато потупились, продолжая еле слышно что-то бурчать.
- Я и не собирался выдавать твой секрет, Сириус. И уж тем более, ни за что бы не рассказал про Луни… - голос Джеймса звучал тихо, но твердо. - Но свои секреты я имею право рассказывать, кому пожелаю.
В этот момент в гостиной появилась Лили Эванс, и все трое забыли про недавний разговор. Не потому, что говорили о Лили, и теперь она могла услышать, а потому что она была очень красива.
На ней было длинное платье зеленого, переходящего в бирюзу цвета, с широким темно золотым поясом, подчеркивающим талию. Рукавов у платья не было, зато были золотистые перчатки. Темно-рыжие волосы крупными кудрями спадали чуть ниже плеч.
Парни замерли на месте, Сириус даже забыл закрыть рот, о чем ему тут же напомнил Джеймс. Девушка покраснела, от чего стала еще очаровательней.
Поттер, забыв, о чем они сейчас так долго спорили с Сириусом, подошел к ней. Он боялся к ней прикоснуться, словно она была ненастоящая.
- Лили, - Джеймс впервые в жизни лишился всего своего арсенала слов. – Ты… очень… Мерлин, Лили! Я не видел девушки красивее тебя!
Лили покраснела еще сильнее и опустила глаза, разглядывая свои перчатки. Нужно было идти, но Джеймс все никак не мог на нее насмотреться, словно забыл, что они должны куда-то идти.
Наконец-то парень опомнился от своего восхищения. Он галантно наклонился, мысленно радуясь, что мать в свое время научила его высокосветскому этикету, и протянул ей руку, приглашая отправиться с ним на бал. Но его глаза мерцали, словно он звал ее проследовать за ним в самое великолепное приключение в ее жизни. В чем-то это так и было, потому что сейчас, протягивая руку, Джеймс не помнил ни о каком бале, он звал ее с собой, в свою жизнь. А его жизнь сама по себе была вечным и захватывающим приключением.
Лили пару мгновений помешкала, словно тоже чувствовала этот подтекст, но наконец-то, с решимостью в зеленых глазах, вложила свою ладонь в его.
Джеймс вдруг представил, что на ней белое платье и даже оторопел от того, как сильно застучало его сердце. Лили снова покраснела, словно представила тоже самое.
- Идем? – неуверенно произнесла девушка.
Наваждение рассеялось, и к Джеймсу вернулась его привычная веселость. Он заулыбался своей озорной улыбкой и потянул девушку из гостиной.
Его мало интересовал этот школьный бал, потому что он придумал кое-что свое.
Все ученики, которые на эти несколько минут словно забыли о своих занятиях, снова зашумели, собираясь на бал.
- Лили никому не скажет, - проговорил Ремус, глядя на портретный проем, где только что скрылись Джеймс и Лили.
- Я знаю, - задумчиво проговорил Сириус в ответ.
Люпин обернулся с мягкой улыбкой, которая как бы говорила: «Сириус, что же ты делаешь?»
- Просто, - Блэк не увидел, а скорее почувствовал эту улыбку. – Я разозлился, потому что он не посоветовался со мной.
Ремус понимающе улыбнулся и покачал головой.

***

Айрис Ростер смотрела Ричарду в глаза. Понимала ли она его мысли? Видела ли его насквозь? Спросите у нее, и ее ответ был бы: «Нет». И это не была бы ложь, просто для юной девушки, так давно влюбленной в парня, не составляло труда тонко чувствовать перемены в его настроении. Когда так давно наблюдаешь за человеком исподтишка, начинаешь понимать его гораздо лучше и острее, чем даже сам можешь представить. А Ричард, к тому же, не отдавал себе отчета, что порой его эмоции были настолько яркими, что почти физически ощущались теми, кто хотел это ощутить. Просто большинство не могло это понять, далеко не все знали, что за этим стоит.
А Айрис знала. В каждом его движении, в каждом его слове и взгляде она так отчетливо ощущала другую девушку, так отчетливо ощущала его отчаянную любовь. Она всегда была с ним, словно приведение, тень Эвы, тень их несчастной любви, следовала за ним по пятам, ни на секунду не оставляя его одного. И даже сейчас они сидели за этим столиком не вдвоем, вот только Ричарда душила вовсе не любовь.
Он так безотчетно злился с самой их встречи, что Айрис просто не могла этого не заметить. Слишком неучтиво он повел себя с ней, а это явно было следствием какого-то сильного расстройства. Девушка не знала, что именно случилось, но она чувствовала, что Рич злится. Она понимала, что он переживает, что Эва сейчас с Альбертом, но глядя на несчастную девушку и незаинтересованного в ней сейчас жениха, никак нельзя было предположить, что именно они являются причиной этой разрушающей ярости. И к какому выводу могла прийти не слишком любящая себя Айрис? Конечно, она решила, что Ричард злится на нее.
Айрис вновь посмотрела на Эвелин. Конечно, она была ей не чета, как она могла с ней конкурировать? Эва была взрослой, элегантной, наверное, даже пленительной. А что Айрис? Она была похожа на третьекурсницу, на куклу, с которыми играют богатенькие девочки. Ни этой томной черноты глаз, ни элегантности чернильных прядей, ни этой вытянутой фигуры. Айрис была ее полной противоположностью.
Конечно, рэйвенкловка не могла быть объективной. Она, влюбленная в Пьюси, всеми силами пыталась его понять, пыталась понять, что же его зацепило в этой, обыкновенно невзрачной девушке. И чем дольше она смотрела, чем дольше пыталась понять его восприятие, тем красивее ей казалась Эвелин. Тем меньше шансов для себя она видела.
Ростер снова посмотрела на Ричарда. Он задумчиво смотрел куда-то в бок. Его фигура была спокойна и неподвижна, глаза смотрели и явно ничего не видели, только грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Девушка не могла отвести взгляд: умение оставаться спокойным, когда буря бушует внутри, всегда завораживает.
Айрис судорожно вздохнула. Она ощущала такую невыносимую нежность к этому парню, что просто не могла справиться с собой. Ей хотелось вскочить, броситься к нему, хотя бы просто взять его лицо в свои ладони. Но в тот же момент Айрис хорошо понимала, чувствовала, что даже если она пойдет на этот безрассудный шаг, то просто не сможет двинуться с места. Она так давно носила в себе эту нежность, что та перестала окрылять, превратилась в неподьемную массу, мешающую двигаться.
И Ричарда, и Айрис сковывали совершенно противоположные чувства, не схожие в принципе ни по своей природе, ни по ощущениям. Но чувства, не находящие выхода на поверхность всегда равны, равны и неподъемны. Не важно, тяжесть любви или ненависти сковывает твою душу. В конце-концов, это именно тяжесть.

***

Эрика Забини – известная модница и любительница пышных празднеств, в отличие от всех девушек замка, в этот момент не крутилась перед зеркалом в спальне для девочек, не поправляла прическу, не добавляла последние штрихи к макияжу, и даже не шла в Большой зал под ручку с Мартином Уилкисом.
Уилкис был шестикурсником слизерина, поэтому они с Эрикой достаточно хорошо знали друг друга, но не являлись ни друзьями, ни приятелями. Забини уже давно заметила, что он, начиная с прошлого года, оказывает ей различные знаки внимания. Сама она никогда не отвечала ему взаимностью: по положению его семьи в магическом чистокровном обществе он был ей явно неровня, к таким она старалась даже не присматриваться, дабы избежать потом возможных душевных волнений. К тому же Уилкис очень хотел породниться с какой-нибудь достопочтенной фамилией. А согласилась пойти с ним на бал Забини совершенно случайно и под действием злости на Дэрека. Уилкис знал, что его однокурсница помолвлена, но считал, что помолвка будет расторгнута в скором времени, а сама Эрика не препятствовала подобному ходу его мыслей, потому что, до недавнего времени, сама так думала.
Но, как бы то ни было, праздничное платье девушки так и осталось лежать на кровати, и прическа так и не была сделана. А Уилкис уже высказал ей свое возмущение касательно того, что она без объяснений покидает Хогвартс до начала бала.
Импульсивный однокурсник мало интересовал ее в этот момент. А если еще точнее, то он вылетел у нее из головы сразу после того, как она вышла из спальни мальчиков, где оставила разозленного Мартина, на тот момент уже одетого в новую мантию. Наверное, для парня ее поведение было настоящим ударом.
Сама же Эрика в этот самый момент стояла около высоких резных ворот поместья Гринграсс. Ворота открылись перед ней спустя несколько минут после ее появления, но девушка все равно не решалась войти. Она никак не могла понять, как ей вообще могло прийти это в голову: появиться здесь. Нет, безусловно, слизеринка уже давно обдумывала, что хочет поговорить с родителями Дэрека, но все никак не могла решиться на это. Она вообще слабо представляла, что может сказать им. Но, когда сегодня Эрика взяла в руки красивое бальное платье, предвкушая вполне приятный вечер, она вдруг вспомнила Дэрека. Он, отсутствовавший на прошлогоднем балу, не собирался появляться и на нынешнем, отправившись домой утром этого дня. Дейв всегда говорил, что его сестра слишком импульсивна, но в один момент отказаться от самого любимого развлечения ради сомнительной радости общения с Гринграссами – было слишком, даже для нее.
Но она все равно это сделала. А сейчас, глядя на черный металл, плавно переходящий из одного узора в другой, сквозь прутья которого было хорошо видно красивое поместье, Эрика чувствовала себя полной идиоткой.
- Здравствуйте, я тень вашей погибшей дочери, - мрачно проговорила сама себе слизеринка.
В этот момент прямо перед ней появился старый эльф-домовик. Девушка вздрогнула от его резкого, скрипучего голоса:
- Госпожа беспокоится, что вы простудитесь, мисс.
Эрика сделала глубокий вздох и последовала за медленно ковыляющим эльфом. Ворота за ее спиной закрылись.
С того вечера, когда слизеринка стала невестой Дэрека, внутреннее убранство поместья почти не изменилось, хотя девушке показалось, будто с тех пор прошло уже несколько лет.
- Здравствуй, Эрика, - в холле девушку встретила миссис Гринграсс. – После того, как нас посетил твой брат, мы ожидали, что ты придешь.
Эта женщина тоже ничуть не изменилась. Разве что теперь на ней было простое, но явно дорогое домашнее платье, а на плечи была накинута тонкая вязаная косынка. Эрика не знала, было ли дело в ее разыгравшемся воображении, но в свете свечей эта женщина показалась ей похожей на ее собственную мать.
- Здравствуйте, миссис Гринграсс, - Эрика даже не попыталась улыбнуться, считая встречу вовсе не радостной. – Прошу простить меня за вторжение без приглашения, но мне очень нужно поговорить с Дэреком.
Девушка вдруг поняла, что это не очень вежливо – заявиться поздно вечером в дом высокосветского семейства и докучать старшим своими неуместными волнениями. А вот появление, ради встречи с женихом выглядело более безобидно.
- Ничего страшного, ты не чужая в этом доме, хотя сама считаешь иначе.
Эрика почувствовала, как от голоса этой женщины мурашки побежали у нее по спине. Сейчас она впервые видела настоящую миссис Гринграсс, и это видение ее ужаснуло.
На вид миссис Гринграсс было не многим более сорока, но ее лицо было таким серым и изможденным, что эта цифра лишь угадывалась исходя из возраста ее старшего сына. Теперь уже единственного сына. То горе, которое сваливается на материнские плечи с утратой ребенка, самое страшное и ужасное из всех человеческих трагедий. Скорбь, сковывающая сердце, не отпускает по прошествии траура. Эта скорбь не изнашивается, не выцветает подобно траурным платьям. Она навечно обволакивает душу непроглядной тьмой.
Когда слизеринка отдала свое пальто домовику, женщина провела ее через холл и пригласила в ту самую гостиную, в которой Эрика швырнула кольцо, которое, вероятно, передавалось из поколения в поколения, на мраморный пол. Сейчас Забини почувствовала легкое угрызение совести. Девушка присела на самый краешек дивана, чувствуя себя ужасно неловко в этом доме и наедине с этой невыразимо несчастной женщиной.
- Прежде я бы сама хотела поговорить с тобой, - миссис Гринграсс мягко улыбнулась девушке. – Просто, чтобы не было никакого недопонимания между нами впредь.
Хозяйка дома прошла к дальнему книжному шкафу и достала одну из книг: самую потрепанную на вид, словно ее читали по нескольку раз на дню в течении многих лет. Женщина протянула книгу девушке и сама села рядом, но не слишком близко, словно боялась чего-то. Она явно не собиралась сама смотреть эту книгу. Книга, в прочем, оказалась большим альбомом со старыми фотографиями, а на обложке серебряными буквами было выведено: Дафна Ария Гринграсс.
Эрика ожидала и боялась такого развития событий. Она ужасно боялась, что не сможет справиться с чужим горем, частью которого она так негаданно стала. Но уже поздно было идти на попятный, к тому же Эрика Забини всегда все и про всех знала, а тут появилась возможность узнать поистине секретную информацию. В конце концов, все магическое сообщество знать не знало о некогда существовавшей Дафне Гринграсс.
Девушка, от волнения покусывая нижнюю губу, дрожащими пальцами открыла альбом. На первой странице стояла беременная миссис Гринграсс, она то и дело с нежностью гладила живот через тонкую ткань красивого платья. Эрика вздрогнула от неприятного чувства, потому что эта девушка на фотографии отличалась от той женщины, что сидела сейчас с ней рядом, кардинально, и дело было не в пятнадцати (на вскидку) годах. Та женщина, что сейчас с нежностью смотрела на малознакомую девушку, была лишь бледной тенью этой молодой счастливой волшебницы, слабым отголоском ушедших счастливых дней.
Эрика перевернула страницу. Дальше на всех фотография улыбалась, ползала, смеялась, делала первые шаги маленькая Даф (как было любовно подписано под фотографиями), наряженная во всевозможные цветные платьица и чепчики.
- Я всегда хотела двух детей: мальчика и девочку. Дэрек был первенцем, и именно таким, как я всегда мечтала. Следующий раз я покажу тебе его альбом, - женщина вдруг просияла, словно забыла, что несчастна. - Я знала, что его нужно будет воспитать, как наследника нашей семьи, в строгости и смирении. Но я все же старалась этому несколько мешать. А Даф стала украшением, маленьким ангелом, от которого все умилялись. От девочек, как ты знаешь, меньше требуют. Ах, это просто невероятное счастье, когда двое маленьких детей бегают туда-сюда по поместью, сотрясая его своим смехом.
Женщина начала свой рассказ, а Эрика переворачивала страницы одну за одной, наблюдая, как росла эта девочка, так похожая на нее саму.
- У меня никогда не было ни братьев, ни сестер. Но я всегда хотела старшего брата, который был бы моей опорой и защитой. Поэтому я была самой счастливой матерью: Дэрек и Дафна были лучшими друзьями. Они были вместе все время, поверяли друг другу свои маленькие тайны, и смеялись, все время смеялись!
Эрика нахмурилась. Сама она никогда в жизни не видела и не слышала, что бы Дэрек смеялся. Но женщина, увлеченная своим рассказом, этого не заметила. Она вдруг словно стала моложе, серость лица исчезла, ей словно становилось легче.
- С тех пор, как ее нет, - миссис Гринграсс запнулась.
Эрика со страхом посмотрела на ее искаженное мукой, некогда красивое лицо. На мгновение девушке показалось, что женщина сейчас заплачет, но ее глаза были похожи на пересохшие родники, из которых уже никому не посчастливится напиться. Наверное, за эти шесть лет волшебница выплакала все, что могла.
- Дэрек очень изменился. Он считает себя виноватым в том, что не удержал ее. Но у нас с его отцом никогда даже мыслей таких не было.
Эрика раскрыла альбом на последней странице, где были фотографии. Там Дафна была именно такая, как на том снимке, что показывал Дэвид. И на всех фотографиях она была с Дэреком. Другим незнакомым Дэреком.
- Дэрек очень изменился. – Повторила женщина в задумчивости. - Я не узнаю своего мальчика: он замкнулся, стал отстраненным и равнодушным. Но он не такой, Эрика!
Голос женщины вдруг словно сорвался. Девушка подпрыгнула от неожиданности.
- Он загубит себе жизнь, если не сможет отпустить ее. Я не смогу, но он должен!
Эрика нахмурилась и решила высказать то, что уже давно засело у нее в голове.
- Но разве не лучший способ забыть, это выкинуть из жизни все, что напоминает о ней? Разве не поэтому вы уехали из Ирландии?
Забини ждала ответа на свой логичный вопрос, но миссис Гринграсс явно не торопилась. На ее лице появилось какое-то полубезумное выражение, которое в полумраке комнаты казалось поистине ужасным.
- Не осуждай нас, Эрика. Дэрек тоже нас осуждает… - ее сумасшедшие глаза остановились на лице девушки. – Но этот план созрел в моей голове, как только я впервые увидела тебя еще девочкой. Ты так похожа на мою Даф, что я потеряла голову… Я ждала, пока вы с Джэреком станете старше, что бы можно было говорить о помолвке, не привлекая особого внимания.
Это уже было через чур. Эта помешанная ведьма решила сделать из Эрики вторую Дафну. Это звучало так отвратительно, что девушка немедленно бы покинула этот дом, если бы не дала себе слово, что в этот раз не будет судить поспешно. В конце концов, такая предпосылка их с Дэреком помолвки была очевидна.
Лицо Эрики видимо исказилось отвращением, потому что миссис Гринграсс поспешила продолжить:
- Но я тогда дала себе слово, что если Дэрек найдет себе невесту сам, то мы не станем препятствовать его выбору! Но Дэрек не искал! У него не было ни друзей, ни подруг! Они, казалось, были ему не нужны… Он так сильно замкнулся в себе, словно боялся, что любая его привязанность будет предательством по отношению к Даф. Но, Эрика, ты знаешь, что происходит с чувствами, которые не находят выхода?
Эрика молчала.
- Они начинают загнивать, подобно тому, как загнивает стоячая вода… Поэтому я подумала, что если дать ему тебя, то возможно он сможет открыться.
Эрика снова нахмурилась. Она чувствовала себя игрушкой, которую купили ребенку, потому что сломалась прошлая.
- Но ты не поняла. Я не хочу, чтобы ты заменила ему Дафну, я, если честно, хочу, чтобы ты заменила ее мне, - женщина мило, но немного безумно улыбнулась. - Просто, ему будет интересно, похожа ли ты на Дафну. Он будет пытаться тебя узнать, неосознанно открываясь сам… Я молю Мерлина о том, чтобы ты смогла спасти моего сына…
Женщина протянула руку, словно хотела прикоснуться к Эрике, но та от неожиданности отпрянула.
- Прости, - проговорила миссис Гринграсс, вставая. – Я не принуждаю тебя. Просто говорю, подумай.
Девушка тоже встала. Женщина вдруг протянула ей тот самый перстень, но не произнесла больше ни слова. И, повинуясь минутной слабости, Эрика взяла кольцо и сжала его в руке.
Они вышли из гостиной и остановились у подножия большой красивой лестницы.
- Поднимись на второй этаж и направо, а мне нужно идти.
Эрика посмотрела на лестницу, а когда повернулась, женщины уже не было. В холле было пусто. Девушке на мгновение показалось, словно она зашла в заброшенный замок, в котором уже давно никто не живет, словно сейчас сквозь стену просочится приведение маленькой девочки…
Не помня себя от страха Эрика влетела на первый этаж со скоростью самой скоростной метлы, и тут же быстрыми шагами пошла направо, стараясь не оглядываться. Но тут же замерла: это был длинный коридор, с одной стороны которого было около десяти дверей, а с другой столько же больших окон, завешенных портьерами. Девушка не знала, которая из этих дверей ей нужна, и ей ничего не оставалось, кроме как начать открывать каждую.
Первая дверь оказалась запертой. Во второй комнате было так темно, что девушка не рискнула войти внутрь. Открыв третью дверь девушка замерла на пороге, не в силах шевельнуться.
Вне всякого сомнения, это была комната – алтарь. По виду обычная девичья комната: большая кровать с нежным балдахином, мягкий ковер на полу, полки, заставленные фарфоровыми куклами и мягкими игрушками. Около большого окна стоял небольшой столик. На нем стояла большой портрет спящей Дафны в черной рамке, с двух сторон от рамки горели две черные свечи – единственные источники света в комнате. Рядом со столиком милая кресло-качалка, с наброшенным на нее пледом с крупными цветами.
У Эрики мурашки побежали по спине. Она не понимала, зачем в этом доме сделали комнату Дафны, ведь она никогда здесь не жила. Это попахивало сумасшествием. И в тот момент, когда девушка уже решила закрыть дверь, полог кровати шелохнулся и один край немного отодвинулся. Из темноты, куда не проникал свет свечей, на девушку смотрели большие детские глаза. Маленькое существо раздвинуло полог еще шире, собираясь выбраться из своего убежища. Эрика чувствовала, как похолодели ее ладони, а сердце колдовским бубном билось у нее в груди. Она в ужасе сделала шаг назад, но за ее спиной кто-то стоял.
Эрика хотела закричать, но ее разум затуманился, и все, что она смогла сделать, это тихонько всхлипнуть, теряя сознание. Последнее, что она почувствовала, были руки, которые подхватили ее и уберегли от удара об пол.


***

Люциус Малфой вошел в большой зал, ведя под руку Сарру Лоуренс.
Сторонние наблюдатели подумали бы, что это молодая королевская чета, - слишком уж ненатурально они выглядели в своей отполированной до блеска идиллии. Люциус смотрел свысока на окружавших его учеников, его светлые, почти серебряные волосы трепетали в такт шагам, но как-то слабо, словно боялись разгневать хозяина. Шаги были мерные, отрепетированные за столько лет аристократической, невольной жизни. Мантия была светлая, с узорами. Наверное, она была идеального кроя, потому что столь замечательно сидела и столь же замечательно сливалась в памяти в цельный образ Малфоя, не позволяя помнить ее одну. Серые глаза блондина медленно и лениво бросали взгляд то на одну, то на другую пару. Улыбка, замершая на его губах, была словно вырезанная из камня умелым, но неталантливым скульптором. До того она была безжизненной и пугающей, хоть и красивой.
Сторонние наблюдатели подумали бы, что этому представителю «золотой» молодежи невыразимо скучно среди всех этих людей, которые явно были ему не ровня, и только то, что они были ему не ровня, немного разгоняло его скуку. Но сторонние наблюдатели, способны увидеть только половину правды, точно так же, как близкие способны видеть только другую половину. Нам всегда недостает то знаний, то честности, чтобы не прикрывать глаза.
Люциусу Малфою не было скучно. И его безжизненный вид был лишь плодом многолетнего притворства, за которое он сейчас охотно спрятался, потому что ему нужно было подумать о чем-то более важном, нежели все эти люди, нежели даже самый последний школьный бал в его жизни. Он, по обыкновению, думал о Сарре. Сегодня она вновь была странной, что раньше с ней почти не случалось, но за этот год уже почти стало нормой. Она была то совершенно спокойной, то вдруг начинала нервничать ни с того ни с сего, то впадала в нездоровое возбуждение. Люциус перестал узнавать ее, и это его очень беспокоило.
Сарра сегодня была красива, как никогда. Ее обыкновенно прямые русые волосы были завиты и собраны в замысловатую прическу. Длинные переливчатые серьги почти ложились на обнаженные плечи, а по фигуре золотым водопадом ниспадало красивое платье. Ее улыбка мало чем отличалась от улыбки ее спутника, разве что была менее пугающая. Женщин вообще всегда опасаешься меньше, чем мужчин, а ведь именно женская улыбка зачастую является предвестницей конца. Но ее улыбка казалась совсем безобидной, особенно в сравнении с лихорадочно блестевшими глазами.
Они прошли к одному из самых дальних столиков. Люциус бы с радостью предпочел пропустить этот бал. Ему не было никакого дела, что он больше никогда не сможет танцевать в стенах этой школы. А вот то, что Его Сарра тоже навсегда «останется» среди этих стен и коридоров, волновало его куда сильнее. Но ему не хотелось делить ее внимание ни со всеми этими людьми, ни с музыкой, ни с даже этим дальним столиком. Люциусу казалось невероятным издевательством тратить ускользающее от них время на подобные глупости. Но Сарре почему-то это было очень важно. Нет, безусловно ни сам бал, ни платья, ни танцы. Ей было очень важно, чтобы все эти ученики запомнили их частью чего-то целого, чтобы при воспоминании об одном, образ второго не заставлял себя ждать. Ей казалось это ужасно важным, хотя Малфой и не мог понять этого в полной мере.
Он, наученный с детства не придавать большого значения окружающим людям, не видел важности в том, будут ли какие-то идиоты с Гриффиндора или Хаплпаффа помнить о них. На самом деле, он, конечно, не сомневался, что о таких, как они, невозможно забыть. Но Люциуса больше заботило, будет ли помнить он сам, а для этого ему нужна была только Сарра без всех этих глупых балов и танцев.
- Люциус, давай останемся в замке на Рождество? - Вдруг выдохнула Лоуренс, словно все это время набиралась смелости, чтобы это произнести. Глаза ее сверкали, как колдовское варево.
- Почему ты передумала? – Парень удивленно вскинул брови.
- Я не хочу терять время, - она посмотрела на свои руки. – У нас его и так слишком мало…
Люциус молчал. В последнее время они часто бывали вместе, но не так часто, как могли бы быть. И Малфой чувствовал, что это исходит от Сарры. Словно ей все тяжелее оставаться с ним наедине. Но сейчас это все словно вылетело у него из головы, потому что теплота затопила его.
- Ты не хочешь терять время и притаскиваешь меня на этот бал, - парень рассмеялся, он совсем не злился.
Он действительно не злился. Просто считал, что даже после конца всего они будут способны танцевать на приемах. А вот быть вместе будут уже не способны. Никогда.
- Хочешь… - Сарра наклонилась к нему через стол. – Уйдем?
Сумасшедшая дьявольская актриса. Она сводила его с ума последние полгода своими непоследовательными действиями. Но это заставляло любить ее еще сильнее, а она словно бы это знала. Словно бы старалась привязать его к себе еще сильнее.
Люциус тоже наклонился и открыл было рот, чтобы ответить. Но потом подумал, что слова тоже занимают время. Он резко встал и протянул ей руку, которую она не колеблясь сжала своими пальчиками в перчатке.
Им не нужны были эти люди вокруг. Этот праздник был равносилен грядущим похоронам. Они были нужны друг другу сейчас и всегда. Но у них было только сейчас.

***

- Увидимся! – крикнул Сириус.
Они с Ремусом вместе вышли из башни Гриффиндора, но пошли в разные стороны. Ремус шел встречать свою партнершу для бала: Джеймс и Сириус смогли его заставить пригласить тихую и скромную девушку с Хаффлпафа. А Сириус шел в сторону башни Рэйвенкло, потому что его новая девушка-на-один-вечер была именно с этого славного факультета. Сириус вспомнил, как раньше Джеймс всегда шутил, что чрезвычайно разумные рэйвенкловки вели себя совсем неразумно, стоило Сириусу обратить на них свое внимание. Джим перестал так шутить, как только его сестра вернулась в Хогвартс.
Гриффиндорец шел по коридору, то и дело сворачивая, но думал совсем не о семикурснице с чистой кровью и славной фамилией… Черт, Сириусу не дано было вспомнить фамилию девушки, чье имя было Ким, потому что дорогу ему преградили трое семикурсников из Слизерина.
Сириус приподнял одну бровь. Всегда, когда он так делал, лицо его выглядело еще более высокомерным, нежели обычно, а это всегда раздражает. Вот и слизеринцы чуть было не впали в бешенство от этого самодовольного лица, но слизеринцы – мастера самообладания.
- Чем могу помочь? – Сириус улыбнулся.
По нему сразу было видно, что помощи у него можно даже не просить – это бесполезно. Ему вообще хотелось сказать что-нибудь колкое, но Сириус совсем не хотел мять свою красивую мантию и портить прическу.
- Давно стоило проучить тебя, Блэк, - с ядовитой усмешкой произнес тот, что был в центре. – А еще Блэк! Так опозорить великую фамилию…
Это был Эван Розье. Чистокровный папенькин сынок, с крепкой фигурой, золотистыми волосами, но некрасивой челюстью. Эван не скрывал своего подобострастного отношения к Воландеморту, потому что его отец уже был его сторонником. Двое других слизеринцев были Мальсибер и Эйвери. Все трое – премерзкие личности.
- Мне хотя бы есть, что позорить, - с усмешкой произнес Блэк, уже нащупавший волшебную палочку.
Лицо всех троих перекосила злоба: их фамилии были хорошо известны в чистокровных кругах, но очень сильно уступали многим чистокровным семьям и в богатстве, и в чистокровности, а с семьей Блэк вообще рядом не стояли. Но услышать подобное заявления от предателя чистокровности – было уже слишком. Все трое выхватили свои палочки. Блэк не шелохнулся, продолжая издевательски улыбаться.
- Но нам, безусловно, плевать на твою семью. А вот отбивать чужих девушек мы тебя отучим.
И тут, к удивлению и возмущению всех троих, - Блэк рассмеялся. Он вдруг вспомнил, что та самая Ким действительно часто находилась в компании Розье, но это не помешало ей так легко согласиться на предложение Сириуса пойти вместе на бал.
Для слизеринцев его смех оказался последней каплей. Они одновременно вскинули палочки и выкрикнули заклинания. Но Блэк отбил их так же легко, как отбрасывал челку с глаз – даже не перестав улыбаться.
Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы в коридоре вдруг не появилась парочка, спешащая на бал. Все четверо оцепенели и посмотрели на пришедших, которые замерли, переводя взгляды с троих слизеринцев на Сириуса Блэка и обратно. У пришедших не было никакого сомнения в том, чем эти четверо тут занимались.
Эти двое были Патрик Фьорри и Эмили Поттер.
Прежде, чем кто-нибудь что-нибудь произнес, Сириус успел восхититься красотой девушки. На ней было надето длинное пышное платье, верх которого был черным, без бретелек или рукавов, и очень подчеркивал красоту ее груди и талии. Юбка же была из нескольких слоев мелкой сетки ультрамаринового цвета. На руках у девушки были черные перчатки до локтя, а волосы были завиты и собраны на затылке в, словно наспех сделанную, прическу.
- Вам бы удалиться, пока мы добрые – угрожающе произнес Эван, переводя взгляд назад на Блэка.
Конечно, слизеринцы не видели в этой парочке никакой угрозы, тем более что девушка явно не полезет драться, а этот француз не был силен в даже заклинаниях школьного курса, не говоря уже о дуэльных. Большинство рэйвенкловцев были сущие теоретики.
Блэк продолжал смотреть на Эмили и поэтому заметил резкое удивление на ее лице, потому что Патрик явно собирался воспользоваться советом слизеринцев – он потянул девушку в соседний коридор.
Сириус, никогда не возражающий против восторженных зрителей, сейчас не был против того, чтобы они ушли. В конце концов, он не был уверен, что слизеринцы не выкинут какую-нибудь подлость в их сторону. А помощник в лице Фьорри ему уж точно не был нужен.
Но девушка была явно поражена поведением своего парня и не собиралась двигаться с места. Сириусу это показалось забавным: как Эмили, у которой всегда перед глазами был Джеймс, могла так проколоться с выбором парня.
- Трое против одного, а ты собираешься просто уйти?! – разочарованно воскликнула Эмили, выдергивая руку.
- Это не наше дело, - спокойно сказал Патрик, явно уверенный в своей правоте.
- Конечно, наше дело только книжки читать, - зло сказа Эмили, Сириус никогда не слышал столько презрения в ее голосе. – Почему бы тебе не позвать преподавателей?
Любой бы услышал горький подтекст в ее вопросе, любой, кроме Фьорри, которому явно не терпелось уйти.
- Так и сделаю, - сказал он и исчез за поворотом.
Ошарашенная девушка продолжала смотреть ему в след, пока слизеринцы не покатились от смеха. Сириусу же наоборот стало не смешно: он разозлился, что тот, кто должен был беречь сестру его лучшего друга, оказался обычным трусом.
Ему вообще-то Патрик сразу же не понравился, слишком он много делал напоказ. Сириус конечно тоже так делал, но его слова подкреплялись делом, а у Фьорри – нет. Единственное, в чем он действительно был хорош – так это в квидитче. Но девчонкам он нравился из-за того, что был обаятельным пустозвоном.
- А что, Блэк, решил приударить за сестрой друга? Или этот идиот Поттер сам предложил ее тебе? Он никогда не отличался особым умом… - заговорил Мальсибер, в голосе которого звучала плохо скрываемая зависть.
Блэк мог наплевать на любой выпад, если он касался его самого, но он не смог справиться с яростью, когда начали оскорблять Джеймса. Он сделал резкий выпад, произнося заклинание одними губами, но опоздал – Мальсибер сделал странную гримасу и осел, теряя сознание. Сириус и два ошарашенных слизеринца как по команде обернулись к Эмили.
- Я бы сказала, сколько таких, как вы, стоит мой брат, но вы до стольки и сосчитать то не сможете!
Глаза ее пылали, а в вытянутой руке была волшебная палочка. Это было поистине потрясающее зрелище: девушка в бальном платье, только что положившая на лопатки довольно крупного парня. Глаза Сириуса сверкнули, а губы растянулись в довольной улыбке. Но его улыбка быстро исчезла, потому что поведение рэйвенкловки сделало ее участницей дуэли, а такие, как Эйвери и Розье, не побрезгуют причинить ей вред.
Дуэль началась внезапно: Розье сделал выпад и Сириус еле увернулся, потому что не сводил взгляд с Эйвери, который напал на девушку. Эмили неплохо справлялась, но Сириус чувствовал свою ответственность за нее. Во-первых, это была сестра Джеймса. Во-вторых, она… Сириус не знал, что там было во-вторых, да и некогда ему было об этом думать. У него кольнуло сердце, когда он боковым зрением заметил, как Эмили увернулась от первого заклинания, но Эйвери пустил еще одно следом, но, к счастью, сам промахнулся – режущее заклинание черкнуло девушку по руке повыше локтя, оставляя глубокий порез. Сириус, в бешенстве, забыл про Розье и одним взмахом палочки лишил Поттер оппонента: Эйвери, не ожидавший вмешательства Сириуса, не смог отбить летящее в него заклинание – он отлетел к стене и потерял сознание, ударившись о нее головой. Но, хотя Блэк забыл про Эвана, тот совсем про него не забыл: он применил круциатус.
Блэк упал на холодный пол. Такой боли Сириус никогда не чувствовал. Ему казалось, словно ему в глотку залили кипящее зелье, которое начало разъедать тело изнутри. В ушах зашумело от каких-то криков и возни. Но вдруг боль отступила, оставляя в теле лишь отголоски. Зрение прояснилось, и Сириус понял, что случилось.
Розье, с залитым кровью лицом, прижал свободную руку к носу, а вторую с палочкой нацелил на девушку. Сириус, пытаясь отдышаться, не успел встать вовремя – Эмили лишилась чувств.
Время словно замедлилось, Блэк видел, как девушка медленно оседает на холодный пол, как из ран на руке и щеке струится кровь, пачкая ультрамарин юбки. Это было бы красиво, не будь так ужасно. Злость помогла Сириусу обрести силы до того, как Эван обернулся к нему. Гриффиндорец со всей силы ударил слизеринца в лицо так, что тот даже палочку выронил. Но Сириусу этого показалось мало, он схватил его за мантию и прошипел ему в лицо:
- Если ты еще раз хотя бы просто на нее посмотришь, я клянусь чистотой крови своих предков, изуродую твое лицо так, что твой отец примет тебя за домовика!
- В этом нет никакой необходимости, мистер Блэк, - прозвучал совсем близко голос профессора Дамблдора.
Сириус обернулся, чтобы успеть заметить ужас на лице директора, который осмотрел поле боя. Рядом с ним стоял напуганный Патрик Фьорри, который тут же бросился к лежащей без сознания Эмили.
- Мистер Розье, соберите свои вещи и отправляйтесь в мой кабинет, - в голосе директора была сталь. – Вы покинете Хогвартс сегодня же.
Сириус считал, что этого Эвана убить мало, но ему было не до того:
- Убери от нее свои руки, трус, - прошипел Сириус, глядя, как Патрик берет девушку на руки.
Рэйвенкловец, ища поддержки, посмотрел на директора, но тот сделал вид, что не слышал слов Блэка, который сделал несколько шагов, но пошатнулся и чуть не упал. Дамблдор в это время наколдовал носилки, на которые положил Мальсибера и Эйвери – Сириус от носилок отказался, а Патрик вызвался сам отнести свою девушку в больничное крыло.
- Сэр, я думаю, что Эмили просто наблюдала и не более того, - тихо проговорил Фьорри, когда они шли по коридору небольшой процессией.
Впереди медленно плыли два поверженных слизеринца, затем шли Дамблдор и Патрик с Эмили на руках, а позади них на достаточно большом расстоянии ковылял Сириус. Гриффиндорец понимал, что Патрик пытается убедить директора, что девушка не виновата, и не препятствовал, стараясь сильно уж не отставать, хотя ему вообще не хотелось идти в царство микстур и мазей.
Вдруг девушка на руках рэйвенкловца пришла в себя, хотя, судя по ее поведению, она только лишь очнулась, но в сознание не пришла.
- Отпусти меня! Где Сириус?! – Эмили начала отчаянно вырываться. – Что с ним?! Я не позволю тебе оставить его одного! Да отпусти же меня!
Он вырывалась так яростно, что Патрик не удержался и упал на одно колено, уронив девушку, которая завертела головой и наконец-то заметила, летящих по воздуху слизеринцев, и директора, стоящего рядом. Но она не заметила за спиной Патрика Сириуса, который бросился было к ней, но сбавил шаг, когда она снова затараторила:
- Профессор Дамблдор! Сириус не виноват… трое на одного, - девушка задыхалась от возбуждения и страха, что Сириуса отчислят из школы. – Розье применил непросительное заклятие! Я пыталась…
- Сэр, она ударилась головой и не понимает, что говорит, - вдруг перебил ее Фьорри. – Она, конечно же, ни за что не стала бы нарушать школьные правила, ввязываясь в дуэль!
- Заткнись, Патрик! Я не собираюсь стыдиться того, что не струсила, как ты, – выкрикнула девушка и, снова поворачиваясь к директору, добавила. – Сириус не виноват.
- Я в этом ни сколько не сомневаюсь, мисс Поттер, - Дамблдор улыбнулся и наколдовал плед цветов гриффиндора, который тут же накинул на голые плечи девушки. Он посмотрел на красный плед с деланным недоумением. – Что это я? В прочем, красный цвет очень идет вам, мисс Поттер.
Эмили улыбнулась, покраснев, понимая, на что он намекает. В этот момент Сириус решил наконец-то напомнить всем о своем присутствии. Он ровным твердым шагом подошел к Эмили, поднимая ее на руки.
- Простите, сэр, но я не доверю сестру своего лучшего друга этому… - Сириус зло посмотрел на Фьорри.
Эмили, не ожидавшая появления Сириуса, совсем не нашла слов. Она молчала всю дорогу до лазарета, лишь в конце заметив, что Патрик куда-то исчез. Никто ничего не сказал на этот счет, но все подумали про рэйвенкловца каждый свое. Дамблдор подумал, что под личиной лучших людей порой прячутся самые отвратительные качества. Эмили была рада, что он ушел, потому что совсем не хотела его видеть. А Сириус злился на него даже больше, чем на этого Розье.
Сам Патрик жалел. Но жалел не то, что струсил на глазах у Эмили. Он жалел себя, на которого вдруг все взъелись из-за того, что он единственный из всех проявил благоразумие.


***

Лили Эванс шла вместе с Джеймсом по коридору и не могла поверить своему счастью.
Она, как и всякая девушка ее возраста, очень хотела хотя бы на один вечер оказаться принцессой. И вот, на ней было красивое платье, которое она выпросила у родителей на Рождество, её волосы были красиво уложены, но все это было сущей ерундой. Какая разница, в чем она была сегодня одета, и как выглядело ее лицо, если рядом с ней шел Джеймс Поттер. Да половина замка была готова на все что угодно, лишь бы сейчас оказаться на ее месте. Но ни одной из девушек это не помогло бы почувствовать себя принцессой. Потому что это ощущение себя на вершине мира создается вовсе не одеждой, а тем, как блестят его глаза, когда он смотрит на тебя. Он. Джеймс Поттер. Потому что он сам король, и он мог сделать принцессой любую, но хотел сделать принцессой лишь ее. Лили Эванс. Обычную маглорожденную пай-девочку, которая только и делала, что сидела в библиотеке, до тех пор, пока Джеймс силой не забрал ее в свой мир удивительных приключений (для правильной Эванс даже прогулки после отбоя были приключением, хотя сам Джеймс относился к ним, как к обычным вещам).
Все в жизни Лили Эванс перевернулось вверх тормашками за эти полгода. Девушка пыталась, но никак не могла вспомнить свою жизнь без этого потрясающего парня, который подобно урагану из детской сказки оторвал от земли ее мир и унес в волшебную страну. И магия была здесь ни при чем.
Удивительно было то, что все вещи и события, так или иначе имевшие значение в ее жизни, всегда ассоциировались с кем-то. Например, у Лили было очень счастливое детство. Родители ее очень любили, но детство ассоциировалось только с сестрой. Тунья все равно любила ее, как бы не пыталась убедить всех вокруг в обратном. А Лили любила Тунью, и не собиралась говорить иное. Но потом Тунья обозлилась на Лили, потому что в жизни той появилась магия. А магия ассоциировалась у Лили только с Северусом. Он был удивительно одаренным и всегда помогал Лили, если у нее что-то не получалось. А потом появился Джеймс. Не тот, Поттер, который задирал ее с первого курса, а ЕЕ Джеймс. И теперь с ним у нее ассоциировалось все. Весь этот замок был паноптикумом, где все напоминало о Джеймсе. Даже она сама, когда стоит перед зеркалом: волосы, которые он перебирал в своих пальцах, руки, которые сжимал в своих руках, губы, которые он целовал…
Они уже дважды прошли по одному и тому же коридору, и Джеймс беззвучно посмеивался над задумчивостью Лили. В своей рассеянности она казалась совсем беспомощной, от чего в парне просыпались неведомые доселе чувства.
Вдруг, резко остановившись, Джеймс прижал девушку к стене и замер. Когда в ее глаза вернулось осмысленное выражение, и вопрос уже созрел на ее губах, гриффиндорец на мгновение озорно улыбнулся и накрыл ее губы своими в страстном поцелуе.
Лили слышала, как сердце стучит в ушах, в жилах, везде, словно она сама была огромным, судорожно сокращающимся органом. Под ее пальцами путались волосы, цвета спелой черники, которую они с Туньей так любили в детстве. Мама и сейчас всегда готовила черничный пирог по возвращению Лили домой, и завтра, наверное, приготовит, на Рождество. Девушка жмурилась от нежности, как жмурятся на солнце маленькие дети, бегающие по росистой траве. Она знала, что где-то близко его веки тоже трепещут, пряча от нее коричные глаза, такие же пряные, как кофе по утрам. Яркие краски лета, детства, всего, что когда-то делало ее счастливым, ворвались в этот сумрачный коридор и слились в Джеймсе Поттере: в его волосах и глазах, в его сильных и нежных руках, которые прижимали ее к себе с такой силой, словно он хотел переломать ей все кости.
Зайди сейчас в этот коридор даже сама профессор МакГонагал, и та не смогла бы не отвести глаз, потому что момент был настолько интимен, что становилось стыдно. Всем, но только не Лили и не Джеймсу, для которых всех вообще не существовало.
Но все хорошее обычно мимолетно и именно потому столь ценно. В смежном коридоре раздались голоса, и Лили отстранилась, прислушиваясь. Они еще несколько мгновений смотрели друг на друга глазами, затуманенными чем-то, о чем Лили боялась даже подумать.
- Так и скажи, что не научился кататься на коньках, - ухмыльнулась Лили, пытаясь скрыть румянец.
- Лили, - Джеймс состроил жалобную гримасу. – Я игрок в квидитч, а не фигурист!
Они оба рассмеялись и пошли дальше, несмотря на то, что из соседнего коридора так никто и не появился. Лили знала, что Джеймс лукавит. В конце-концов, он однажды явился на занятия и за пол часа успел поразить всех своей врожденной грациозностью. Оказалось, что фигурист из него все же не многим хуже, чем игрок в квидитч. Хотя Лили, которая начиная с прошлого года начала пристально следить за Джеймсом во время каждого матча, заметила, что на коньках Поттер чувствует себя все же не так уверенно, а это ему не шло.
Весь оставшийся путь Джеймс утверждал, что этот бал вряд ли будет слишком веселым, и, к огромному удивлению девушки, оказавшись в холле, гриффиндорец повел ее отнюдь не в большой зал, а к выходу из замка.
- Джеймс, куда мы идем? Бал уже начался, - Лили остановилась, вопрошающе глядя на парня.
Джеймс, уже успевший отворить двери настежь, обернулся. За его спиной ночь протягивала свои черные руки, и снег, подхваченный порывами ветра, летел в замок. Волосы парня метались в беспорядочном танце, а глаза его лихорадочно блестели.
- Я подарю тебе самый красивый вечер в твоей жизни, самый сказочный бал в истории Хогвартса, - Джеймс улыбнулся, протягивая ей руку. – Согласна?
Все это звучало так странно, словно все это было глупой шуткой. Но Лили была готова поверить, потому что такой парень, как Джеймс Поттер, действительно был способен и на «самый красивый вечер в жизни» и на «самый сказочный бал в истории».
Они вышли на растерзание ветрам, и двери за их спинами захлопнулись. Джеймс накинул на девушку свою мантию и остался в одной рубашке. У Лили защемило сердце. Его силуэт казался призрачным, но лицо продолжало улыбаться.
- Лили,
Джеймс посмотрел по сторонам. Замок светил окнами, освещая окрестности замка золотистым светом. Все сейчас были на балу, и только два подростка замерли на крыльце. Казалось, даже деревья в Запретном лесу замерли в этот ответственный момент.
- Лили, прежде, чем мы двинемся дальше, - Джеймс больше не улыбался, но глаза его мерцали в темноте крыльца. – Я должен открыть тебе один свой секрет. Об этом знают только Сириус, Ремус и Питер. Даже моя сестра не знает.
Лили почувствовала, что начинает волноваться. У этой четверки парней было достаточно секретов, которые волновали преподавателей и будоражили фантазии учеников. Стоит ли говорить, что они никого в свои секреты не посвящали? Гриффиндорка судорожно вздохнула. Секрет – это чаще всего что-то плохое, что-то, о чем нельзя говорить, что-то, что нужно скрывать. Воображение услужливо подсовывало картины из старых фильмов, которые Эванс смотрела в детстве. Преступник. Оборотень. Тяжелобольной. Тайный агент. Наемный убийца. Не то чтобы Лили верила хоть в одну из этих версий, но под ложечкой засосало. Готова ли была Лили принять Джеймса таким? Ей казалось, что готова…
- Лили, обещай, что сохранишь мой секрет, - Джеймс был серьезен, как никогда.
Лили напряглась. Ветер трепал ее рыжие кудри. Она представила, что вот сейчас он скажет, что убил кого-то… Что ей делать в такой ситуации? Рассказать Дамблдору? Жить с этим бременем? Она колебалась, но Джеймс, казалось, уже не мог остановиться.
- Лили, я – незарегестрированный анимаг.
Лили резко выдохнула. Оказывается, она, незаметно для себя, задержала дыхание. Волны облегчения захлестнули ее, временно не давая шевелиться. Анимаг. Конечно Лили знала, что такое анимагия, конечно она знала, что отсутствие регистрации серьезно карается законом. Но после того, что она сама себе напредставляла, способность Джеймса превращаться в животное казалась детской шалостью.
-Незарегистрированный анимаг, - наконец-то смогла выдохнуть девушка. - Джеймс, ты – дурак!
Парень нахмурился и впервые опустил глаза. Он знал, что такая правильная Лили осудит его, но все равно в глубине души надеялся на другую реакцию.
- Я подумала, что ты убил кого-то или решил стать этим… Пожирателем смерти, вот, - Лили рассмеялась. – А ты всего-навсего незарегистрированный анимаг! Нет, это плохо конечно, но, по крайней мере, ты не причиняешь никому вред?
Джеймс кивнул, не зная, чему удивляться больше: тому, что она положительно отреагировала, или тому, что была готова поверить в то, что он убийца. Но эти мысли быстро оставили его счастливую голову. Джеймс подошел к Лили и заключил ее в объятия. Сейчас он чувствовал так ясно, что любит ее, что чуть было не забыл о следующем пункте своей программы. Джеймс был несколько огорчен, что Лили не спросила, в кого он превращается, но она приняла его таким, и это было самое главное.
- Джеймс, - Лили вдруг отстранилась и заглянула парню в глаза, словно что-то вспомнила. - А в кого ты превращаешься?
Джеймс просиял и соскочил с крыльца прямо в темноту снегов. Он достал волшебную палочку и, улыбаясь, коснулся ею своей макушки. Секунду ничего не происходило, и только снег то поднимался, то опускался в такт порывам ветра. Но вдруг тело Джеймса стало стремительно меняться, увеличиваясь в размерах. Лили моргнула, и в следующий момент в снегу стоял уже не Джеймс Поттер, а самый настоящий олень. Лили никогда в своей жизни не видела живого оленя, и красота животного поразила ее. В темноте он казался черным, у него были красивые ветвистые рога, ноги тонкие, но мощные. Он нетерпеливо переступал с одной ноги на другую, оставляя в снегу круглые следы.
Не в силах побороть искушение гриффиндорка сбежала со ступенек прямиком в снег, мысленно радуясь теме бала, из-за которой на ней были легкие ботиночки, а не босоножки. Она подошла к оленю, или Джеймсу - девушка не знала, что в большей степени перед ней. Она протянула руку, желая потрогать его, но в нерешительности замешкалась. Но у оленя было, хоть и несколько видоизмененное, сознание Джеймса, поэтому он быстро прильнул мордой к ее ладони.
- Удивительно, - прошептала Лили, гладя короткую шерсть.
Для нее, девочки из магловской семьи, анимагия была настоящим чудом. Она читала много книг, в том числе и по анимагии, и знала, что это очень сложная магия, поэтому ее мнение о парне выросло еще выше.
- Джеймс, ты удивительный...
Олень нетерпеливо переступил с ноги на ногу, подтолкнув девушку носом к своей спине. Не нужно было быть лучшей студенткой, чтобы понять, что Джеймс хотел прокатить ее. Глаза девушки округлились, верховой езды она боялась больше, нежели полетов на метле.
- Нет, Джеймс, я не хочу...
Олень мотнул головой. Его глаза были глазами Джеймса, в них играли чертики, но Лили научилась им верить. Скрепя сердце девушка подошла к спине оленя, который опустился ниже, чтобы она могла залезть. Оказавшись на мохнатой спине девушка судорожно вздохнула и обняла животное за шею. Словно дожидаясь условного знака Джеймс сорвался с места и помчался в сторону запретного леса. Лили испугано воскликнула, когда впереди показались темные деревья, но олень повернул и помчался по опушке подальше от горящих глаз замка. Страх понемногу отступал и девушка начала получать удовольствие, перестав судорожно прижиматься к теплой шее. Мимо пролетали деревья, пару раз сугробы подступали к самому животу оленя и казались непроходимыми, гриффиндорка потеряла счет минутам. Но в тот самый момент, когда девушка уже начала терять терпение, на одной из лесных опушек что-то засветилось. Это был своего рода шатер, стены которого развевались белыми шторами, словно подвластные только им ощутимому ветру. Они остановились у шатра и, спрыгнув на небольшое крылечко, Лили увидела то, что было внутри: двуместный столик, на котором стояли блюда и горели свечи, и небольшая площадка, видимо для танцев. Внутри играла красивая музыка, и было удивительно тепло и безветренно, как будто вокруг не бушевала зима.
- Нравится? - Явно нервничая спросил Джеймс, который уже успел снова превратиться в человека.
- Нравится? Джеймс, да это потрясающе!
Глаза Лили сияли. Какая девушка не мечтает о красивом романтическом ужине? Что-то более красивое или романтичное сложно было придумать. Джеймс доказал, что его бурная фантазия способна на что-то большее, нежели глупые розыгрыши.
- Спасибо тебе!
Лили, с горящими от восхищения глазами, подошла к парню и обняла его. Музыка заиграла чуть громче и Джеймс протянул руку в галантной позе. Что может быть лучше вальса с парнем, который тебе нравится? Ничего, если этот парень Джеймс Поттер, потому что он создаст все условия для идеального вечера. Все условия для идеального бала.

***

Дамблдор доставил всех пострадавших в больничное крыло и дал какие-то распоряжения, после чего двух слизеринцев положили подальше от Эмили, которую, как она была в платье, заставили выпить горькую микстуру и уложили на кровать. Мадам Помфри сказала, что ей нужно пробыть пару часов под ее присмотром и после она сможет уйти. Сириусу же просто дали какой-то напиток и отпустили. Впрочем, парень никуда не ушел.
Эмили молча наблюдала, как он усаживается на стул рядом с ее кроватью. События вечера никак не хотели укладываться в ее голове, но то, что Блэк, похоже, решил пожертвовать балом ради нее, было вообще чем-то из ряда вон выходящим.
Но мысли девушки впервые быстро перескочили с Сириуса Блэка на Патрика Фьорри. Ей было так обидно: ее парень повел себя не просто, как трус, но и бросил ее, прекрасно понимая, что она не будет просто смотреть на нечестную дуэль. Эмили никак не могла понять, как она умудрилась так ошибиться в человеке? Перед глазами всплыло улыбающееся лицо Патрика. Когда она увидела его впервые, впечатление о нем было совсем иным, но как оказалось, он вовсе не является таким, каким, по мнению Поттер, должны были быть все парни. Девушки должны быть милыми и нежными, мужчины – сильными и смелыми. Но видимо где-то в другом мире.
- Перестань думать о нем, - голос Сириуса вырвал ее из раздумий. – Не все люди такие, какими мы их себе представляем.
- Мысли читаешь? – Эмили нахмурилась.
- Не сложно догадаться, что ты думаешь о поведении Фьорри. Могу лишь добавить, что если бы он не ушел, то разочаровал бы тебя своим неумением сражаться. На моем фоне вообще сложно блистать, - Сириус самодовольно усмехнулся.
Его злость на Патрика уже сменилась спокойным презрением, потому что Эмили была в безопасности и главное, явно больше не хотела иметь с этим трусом ничего общего.
Эмили пропустила его самодовольство мимо ушей.
- Лучше быть слабым храбрецом, чем сильным трусом, - возразила девушка, взглянув в глаза аристократу.
А еще лучше быть Сириусом Блэком. Эмили понимала, что гриффиндорец повел себя именно так, как должен был повести себя парень. Он не испугался. Хотя их было трое, и они были слизеринцы, а значит от них не следует ждать честной игры. Но он все равно не испугался.
Зато Эмили испугалась. Нет, ни одного из них, тем более что Джеймс всегда учил ее сражаться – мальчишки всегда так делают. Она ни на мгновение не испугалась за себя, даже когда Эйвери все же задел ее заклинанием, как острым ножом, полоснув ее по руке, даже, когда Розье направил на нее палочку. Но она испугалась, когда этот слизеринский гад применил к Сириусу непростительное заклинание. Эмили никогда в жизни не видела у Блэка такое лицо и предпочла бы больше никогда и не видеть. Она боялась себе даже представить, что он чувствовал. Зато помнила, что чувствовала она: ее сердце так бешено стучало, словно само хотело вырваться из груди и отомстить обидчику. И Эми выполнила его желание. Стараясь отвлечь Розье от Сириуса, она, не помня себя, рванула к нему и со всей силы ударила его кулаком в нос. Она впервые в жизни ударила человека (детские драки с Джеймсом не в счет).
Эмили посмотрела на свою руку. На перчатке, в районе костяшек пальцев, было большое пятно крови Эвана. Лицо девушки исказил ужас, и она быстрее стянула с себя перчатку.
Сириус, который наблюдал за пролетавшими на ее лице эмоциями, вдруг сказал:
- Знаешь, ты была просто великолепна, - он улыбнулся, мягко так, без высокомерия и самодовольства. – Когда пошла наперекор Фьорри, когда вырубила Мальсибера, защищая Джеймса, когда сражалась с Эйвери, даже когда лежала без сознания. А особенно, когда потом говорила с Дамблдором. Ты была великолепна каждое мгновение этого вечера, и твое потрясающее платье здесь ни при чем.
Сириус перестал говорить, видимо, чтобы перевести дух. Эмили хотела было возразить, но он продолжил свою пламенную речь.
- Когда я встретил Джима, то полюбил фамилию «Поттер», потому что это была его фамилия, и все, что он делал, наносило на нее отпечаток. Поэтому, когда я встретил тебя этим летом, ты мне понравилась. Но не потому, что ты красивая, умная и далее по списку, а потому, что ты тоже Поттер. – Сириус поспешил продолжить, потому что Эмили нахмурилась. – Но теперь мне нравится фамилия «Поттер» еще больше. Не потому что ты Поттер, а потому что Поттер – это ты.
Эмили замерла и словно бы разучилась дышать, поэтому, когда он закончил свой монолог, судорожно вдохнула воздух, боясь задохнуться. Она не знала, как реагировать на подобное признание от Сириуса Блэка.
С одной стороны, Эмили уже порядком надоело, что ей все говорят, как она похожа на Джеймса. Ей и так хватало того, что очень многие девушки старались с ней подружиться, в надежде, что она сможет ввести их в компанию самых потрясающих парней школы. А с другой стороны она чувствовала, что это сыграло ей хорошую службу, потому что сам Сириус Блэк метался то к ней, то от нее именно из-за этого.
Стоило рэйвенкловке подумать об этом, как все встало на свои места.
Она могла, конечно, и дальше лгать себе, что Сириус привлек тогда ее внимание лишь своим красивым лицом, и что это в прошлом. Могла продолжать и дальше лгать, что согласилась на дружбу с ним только потому, что этого хотел Джеймс. Лгать о том, что ей нравится Патрик. Но все это глупо. Патрик нужен был ей лишь для того, чтобы вытолкнуть Сириуса из головы, но рэйвенкловец откровенно не справлялся. А Эмили постоянно чувствовала вину, за то, что использует его, но боялась себе признаться даже в этом. Впрочем, сегодня Патрик дал ей возможность порадоваться тому, что она так и не смогла в него влюбиться.
Дружить с Блэком Эмили начала из-за того, что ей самой хотелось быть ближе к этому противоречивому парню. В конце концов, Питер вот ей совершенно не нравился, и сближаться с ним девушка не собиралась даже ради Джеймса. Но совсем исключать брата из этого запутанного клубка действий рэйвенкловка тоже не собиралась. Потому что она видела, как относится Сириус к своему другу, и в тайне надеялась стать для Блэка вторым Джеймсом, раз уж они и вправду так похожи.
Что касается причин, тут все было просто. Сириус Блэк был любимцем девушек далеко не просто так. Девушки всегда любят красивых и бессердечных, веселых и бесшабашных, сильных и смелых. А если уж у парня было тяжелое детство и семейка такая, что врагу не пожелаешь – всё, растают даже самые благоразумные. А Эмили была девушкой, и к тому же благоразумной. Да и куда она могла деться от его колдовского обаяния, если она была очарована им еще до того, как впервые увидела. Если Джеймс в первый же день своего пребывания в Хогвартсе написал ей огромное письмо о своем новом друге. И на протяжении всех последующих лет Сириус был темой каждого ее разговора с братом. Сириус был подобен близнецу Джеймса, и Эмили на самом деле очень сильно сожалела о том, что не состоит с ним в родстве. Потому что тогда было бы все легко и просто: братья не лишают сна и самоконтроля.
- Как ты себя чувствуешь? – в голосе Сириуса мелькнуло беспокойство.
Эмили улыбнулась. Оказывается, этот невыносимый Блэк умеет беспокоиться не только за себя и троих своих друзей.
- Я, собственно, что хотел сказать, - вдруг лицо парня стало совершенно серьезным, и девушке это не понравилось. – Больше никогда так не делай.
- Тебя забыла спросить, - буркнула Эмили, отворачиваясь.
Слезы обиды навернулись ей на глаза. Ей казалось, что это небольшое приключение сблизило ее и Сириуса, но его реакция разрушал все мечты девушки.
- Серьезно, Эм, из-за тебя все чуть было не пошло прахом.
Сириус имел ввиду, что он чуть было не убил Розье за то, что тот посмел причинить вред Эмили. Для него дуэли никогда не проходили вот так, по грани между победой и поражением. А все потому, что он не мог сосредоточиться на противниках, боясь за сохранность девушки.
Но Эмили поняла его совсем не так. Она резко села на кровати.
- Ты Сириус Блэк, а не Великий Мерлин! Ты уже ослеп от собственной крутости! Да если бы не я, ты бы ни за что не справился! – вспылила девушка.
- Да я бы уложил их в три счета, если бы мне не приходилось следить за тем, чтобы Эйвери не покалечил тебя! – возмутился Сириус, не желая признавать себя уязвимым.
- Раз ты такой супер-волшебник, не нужно было мне останавливать Розье! – прошипела Эмили в гневе.
Но гнев тут же сошел с ее лица, потому что она вспомнила, как Сириус упал на пол, и как исказилось от боли его прекрасное лицо. Из его плотно сжатых губ, которые даже побелели в тот момент, не донеслось ни одного звука. Даже в этот ужасный момент Сириус Блэк не собирался терять достоинство.
- Наверное, я действительно ужасен, - вдруг проговорил Сириус, глядя куда-то в сторону. – Раз мне можно пожелать подобное…
Его лицо было бледное, как у покойника. Он тоже вспомнил.
Сириус встал и пошел по направлению к выходу.
- Сириус… я не это имела в виду, - глаза Эмили округлились от ужаса. – Сириус!
Но дверь за парнем уже закрылась. Девушка вскочила с кровати, но ноги подогнулись от сковавшей их слабости. Эмили осела на пол, не в силах отвести взгляд от двери, в которой мгновение назад исчез Гриффиндорец.
- Черта-с два! Поттеры не сдаются! – прошипела девушка, кое-как встав на ноги.
Платье отнюдь не помогало, но рэйвенкловка смогла достаточно быстро выбраться из больничного крыла. И что же? Около двери, прислонившись спиной к стене, стоял Сириус Блэк собственной персоной.
Его глаза округлились. Сам он остановился, чтобы справиться с нахлынувшими воспоминаниями об ужасной боли, и он никак не ожидал, что девушка кинется за ним следом. А девушка смотрела на него во все глаза и держалась при этом за дверной косяк, чтобы не упасть.
Вдруг Эмили резко шагнула к парню и обняла его за шею, опускаясь вместе с ним на пол. Он прильнул к ней, словно маленький ребенок.
- Прости меня, Сириус! – прошептала Эмили, гладя его по черным волосам.


***

- К черту… их… всех!
- Т… точно!
Нарцисса Блэк и Северус Снейп сидели на полу одной из потайных комнат за одним из гобеленов. Сидели, оперевшись спинами на спины друг друга, и пили. Огневиски они раздобыли у семикурсников, вернее Нарцисса раздобыла. Бутылок у них было всего две, но эти двое имели столь малую практику выпивания, что уже мало соображали.
Накануне бала у них было просто прескверное настроение, и они решили пойти туда вместе. Вернее, вместе туда не пойти.
На Нарциссе было надето праздничное платье, юбка которого была значительно измята, а от прически уже почти ничего не осталось. Северус же был одет в старую дедушкину мантию, которая, впрочем, выглядела очень импозантно.
Это всегда ужасно смешное и вместе с тем отвратительное зрелище, когда кто-то напивается до такого состояния, что почти не способен связать слова в предложение. Еще более мерзко, когда в такой ситуации оказываются подростки. Но как-то все сразу же теряет свою мерзкую окраску, если на душе у этих детей такое отчаяние, которое не по силам даже иному взрослому. Можно презирать тех, кто пьет со скуки или «ради веселья», как это обычно называют. Но этих двоих слизеринцев можно было только пожалеть.
Они пили, чтобы хоть на какое-то время забыть о своих проблемах. Забыть о своей несчастной любви. Забыть о тех, кто про них забыл. Они хотели и не могли забыться. От алкоголя весело только в начале, а потом он словно в тысячи раз усиливает рвущуюся изнутри боль, позволяя ей наконец-то пробиться на поверхность.
- Сев…ерус… Какое же.. имя… у тебя сложное, - Нарцисса зажмурилась, надеясь, что это поможет остановить вращение комнаты. – И почему только… у нас у всех …такие длинные… имена?
Было совершенно очевидно, что каждое слово дается ей с трудом. Но девушка хотела продолжать, несмотря ни на что. Она чувствовала, что ей нужно выговориться, нужно сбросить с себя эту тяжесть.
- Вот у Джей…мса… нет…тоже длинное, - Нарцисса рассмеялась, так по-детски, не аристократически. – Но можно… сказать Джим… Сев…
Северус вздрогнул. Только Лили называла его «Сев» и для него это было важно. Он не мог позволить посягнуть на свою святыню даже своей подруге, наверное, последнему человеку, кто его понимает, ведь даже Лили не желала его понять. Ему казалось, что это так важно: помнить звучание этого «Сев» только в ее исполнении. Знать это звучание до малейших вибраций голоса, быть в состоянии мысленно воспроизвести, не сфальшивив ни на одной букве. Больше никто не должен так его называть. Это было неправильно и недопустимо.
- Сев..ерус.. Знал бы… ты, как сильно… я его люблю! Он… так красив! Его… волосы… такие черные, как… жемчуг… на шее моей матери! И такие… вольные, как… трава на лугу… за оградой… нашего поместья! Наша то… всегда стриженная… отвратительно… короткая, как… собачья шерсть! Когда… я выйду замуж… я запрещу подстригать траву! А как… он смеется? Разве могут… люди… так… смеяться? Но нет… я его не за то люблю… Мне дела нет до его красоты! Вокруг меня... и так только… раз..фр..фра..анче..ван..ные …куклы! А в нем есть эта… спесь, безудержность! Он… больше, чем все… и каждый, кого я знала… или буду знать!
Нарцисса замолчала, наверное, ожидая ответного признания. Пьяные люди всегда больше интересуются чувствами окружающих, нежели трезвые. Но ответа не последовало. Северус предпочитал не делиться подобными откровениями. Ему было их ужасно жаль. Ну как он мог сказать, что он очень любит ее медные волосы, потому что еще с детства помнит, как они блестят на солнце сквозь листву низкого бука? Как мог сказать, что любит ее тонкие запястья с двумя идентичными родинками? Как он мог, если все это было только его, и он не мог этим делиться, потому что помнил из детства: если делиться с кем-нибудь сладостями, то сладости заканчиваются быстрее. Он не мог этого допустить.
- А я… просто люблю… - тихо произнес слизеринец.
Нарцисса ничего не ответила. Ее глаза были закрыты, а веки слабо трепетали от тревожных ведений, беспокоивших слабую дрему девушки. Бутылка выскользнула из ее обмякших пальцев и откатилась к стене.

***

Эрика Забини очнулась в слабоосвещенной комнате, которую она видела впервые в жизни. Все здесь было выполнено в зелено-черно-белой цветовой гамме. Этакий светлый слизеринский стиль. В комнате две какие-то двери, должно быть одна в ванную, а одна в коридор. У противоположной стены стоял большой красивый стол, а на стуле рядом аккуратно висело ее платье.
Эрика буквально физически почувствовала, как побледнела. Заглянув под одеяло, она поняла, что на ней какое-то незнакомое мягкое длинное платье, что-то среднее, между ночной сорочкой и домашним платьем, потому что для ночной сорочки ткань была слишком плотной. Но сейчас ее больше беспокоил вопрос, кто же ее переодевал.
Девушка встала и подошла к зеркалу, которое висело на той стене, которая была противоположна стене с окнами. Из глубины зеркала на Эрику смотрела бледная девушка в нежно-зеленом платье. Ее кудри каким-то чудом не спутались, а мягкими завитками ложились на плечи.
Вдруг, черный портьер за ее спиной, отражающийся в зеркале, шевельнулся. Девушка резко обернулась. Сразу же ей вспомнился не то ребенок, не то демон, выбирающийся из-за полога кровати, отблески пламени на портрете мертвой девочки и эти огромные глаза в темноте. Ужас захлестнул ее с новой силой, но паника, вдруг овладевшая ею, помогла действовать.
Эрика со всех ног бросилась к ближайшей двери, но там оказалась ванная. Тогда девушка побежала ко второй, боясь обернуться, боясь увидеть рядом с черными портьерами маленькое чудовище. Но вторая дверь распахнулась до того, как Забини успела к ней притронуться, и слизеринка врезалась в Дэрека Гринграсса, который отшатнулся в сторону, ничего не понимая.
От яркого света у девушки перед глазами поплыли черные круги, чередуясь с огромными глазами. От страха она совершенно ничего не соображала. Даже не взглянув на слизеринца, она бросилась к выходу из этой комнаты (да, вторая дверь вела не в коридор, а в смежную комнату, напоминающую маленькую гостиную), но парень схватил ее за руку.
- Забини, куда ты? – Недоуменно спросил он.
- Подальше от этого ужасного дома! - В ее голосе звучал дикий страх.
Парень не отпускал ее, но она все пыталась вырвать руку, словно та обжигала ее. Как сумасшедшая она начала стучать своими тонкими ручками парню в грудь, в надежде, что он отпустит ее. В надежде, что можно будет скрыться от этих чудовищ, населяющих темные уголки этого поместья. Но Дэрек придумал лучше: он прижал ее к себе и замер, дожидаясь, пока она успокоится.
Эрика все еще тяжело дышала, но возможность соображать вернулась к ней в тот же момент, когда она поняла, что парень прижимает ее к себе одной рукой, а второй гладит ее по голове. Его поведение было столь неожиданным, что девушка замерла, не в силах пошевелиться.
- Не понимаю, зачем мама вообще сделала комнату Даф. Она совсем помешалась… - тихо и словно в задумчивости проговорил слизеринец.
Девушка мягко вывернулась из его рук и обняла себя за плечи, словно ей было холодно.
- В той комнате, - Эрика едва заметно задрожала. – Я видела маленького демона, прятавшегося за пологом… Теперь он преследует меня…
Она со страхом посмотрела в полумрак своей недавней спальни. Дэрек смотрел на однокурсницу, как на умалишенную, но в скорее понимание осветило его лицо.
- Эрика, - с облегчением сказал парень. – Ты видела Налу. Это старый эльф, она была нянькой мне и… С тех пор, как сестра умерла, она живет в той комнате, словно охраняет портрет.
Он заметил, что слизеринка все еще смотрит в дверной проем, из которого выскочила несколько минут назад.
- Забини, там никого нет, - парень уже начал терять терпение. – Нала никогда не покидает той комнаты.
Но тут его лицо снова изменилось. Он вдруг резко вошел в ту комнату и взмахом руки заставил все шторы раздвинуться, впуская в комнату яркий солнечный свет. Эрика не видела, что там происходило в комнате. Она видела только Дэрека, который вдруг вздохнул с раздражением.
- Нала, что ты тут делаешь?
- Нала видела молодую госпожу! – ответил ему высокий писклявый голос. – Нала пришла убедиться, что не сошла с ума…
- Нала тронулась умом, как и все в этом доме! – прикрикнул Дэрек на что-то, что Эрика не видела.
Вдруг он повернулся и махнул девушке рукой, чтобы та подошла. С трудом переставляя ноги Эрика вошла в комнату и остановилась немного за Дэреком, словно желая спрятаться от того, что могла увидеть. Но под окном стоял всего лишь эльф-домовик с теми самыми огромными глазами. Девушка облегченно вздохнула, но ровно до того момента, как маленькая фигурка не бросилась к ней. Девушка испуганно отшатнулась, но Дэрек преградил эльфийке дорогу.
- Стой! – снова повысил голос Гринграсс. – Это не моя сестра! Даф мертва!
Глаза домовика налились слезами, которые крупными каплями побежали по морщинистым щекам.
- Но она так похожа на юную госпожу… - едва слышно пролепетала Нала.
И тут, повинуясь мимолетному порыву, Эрика медленно вышла из-за спины парня и опустилась на колени перед эльфийкой. Девушка протянула руку и успокаивающе потрепала маленькое существо между большими ушами. Домовик смотрел на нее со смесью ужаса и благоговения.
- Меня зовут Эрика Забини, - девушка улыбнулась.
Нала осторожно, готовая в любую минуту прекратить, протянула свои крошечные ручки и коснулась лица слизеринки. Она гладила ее по нежной коже, словно стараясь убедиться, что перед ней действительно не призрак, а человек из плоти и крови.
- Так похожа… так похожа… - лепетала Нала, но слезы по ее щекам уже не катились. - Хотя, если приглядеться, то отличий больше, чем сходств: глаза другого оттенка и на другом расстоянии друг от друга, нос вздернутый и не такой длинный…
Эрика вдруг рассмеялась, потому что ей стало легче. И вовсе не была она так похожа на эту Дафну Гринграсс, как утверждала мать Дэрека.
Дэрек.
Девушка обернулась, но в комнате кроме нее и Налы никого не было.