Тёмный Лорд и его женщины

Глава 8

Нагайна: богиня

Нагайна начинает жизнь как обычная ядовитая змея на полуострове Индостан – в джунглях, как дикое животное, умеющее искусно охотиться и ещё более искусно прятаться от более крупных хищников. Опасные двуногие, называемые людьми, встречаются ей часто, и в юности она учится избегать их – до тех пор, пока не вырастает достаточно, чтобы узнать, как вкусна их плоть по сравнению с её обычной пищей.

Она – самая крупная змея, которую видело местное племя, она выросла на мясе поросят и заблудившихся детей, а возрастом равна взрослому человеку, поэтому однажды её ловят и с тех пор почитают как воплощение богини-змеи Манасы.

Первые несколько месяцев Нагайну держат в клетке, чтобы она не сбежала и не убила обитателей деревни ночью, когда они спят. Они не хотят причинять ей вреда и устраивают ей ложе на алтаре, покрытом душистыми орхидеями, лотосами и листьями манго; туда же кладут ежедневные подношения – еду и благовония. Когда её наконец выпускают, она, мстя за своё заключение, кусает и пожирает мальчика и только потом устраивается в святилище и принимает поклонение и восхищение жителей деревни. Они одновременно боятся и обожают ее. К ней приближаются на коленях, кланяясь так низко, что лбы касаются земли, кладут перед ней коричневых зажаренных поросят, предлагают ей тела умерших, украшают её огромное тело прекрасными золотыми украшениями и яркими тканями. Люди с восторгом наблюдают за тем, как она сбрасывает кожу, и одурманивают её благовониями и перебродившими фруктами, чтобы она не чувствовала боли, когда их руки гладят её тело, снимая отжившие чешуйки. Они украшают ее кожей всё: двери, постели, одежду. Она – символ процветания, плодородия и возрождения. Благодаря благословениям и заклинаниям их гуру она становится ещё больше и сильнее.

В Индии много заклинателей змей, и Нагайне нравится, когда они приходят и играют для неё красивую музыку, – а ещё больше нравится, когда удаётся их съесть. Но иностранец с лицом, похожим на лик луны, кажется ей особенно загадочным и притягательным. Он называет себя Волдемортом. Заклинатели змей умеют общаться с ней с помощью дудок пунги и раскачивающихся движений, но чужестранец – первый человек, который говорит с ней на её языке.

Увы, разговаривают они недолго. Он не обращает на неё особого внимания, ему интересен только деревенский жрец и магия, которой тот владеет. Впервые за долгое время Нагайна чувствует смутное недовольство. Она покидает храм и отправляется в деревню, ползает кругами, пока не находит чужестранца, а потом наблюдает за ним, когда ей кажется, что он не видит её. У него есть тонкая, прямая деревянная палочка, которая служит для того же, что и огромный сучковатый посох жреца, но палочка Волдеморта, несмотря на свои скромные размеры, неизмеримо могущественнее. Нагайна вспоминает, что укус новорождённого змеёныша тоже гораздо опаснее укуса взрослой змеи, потому что змеёныш ещё не умеет контролировать количество яда, которое достанется жертве. Волдеморт умеет творить с помощью своей палочки такое, о чём деревенский гуру может лишь мечтать.

К её великому сожалению, чужестранец не задерживается надолго. В этом крохотном тропическом раю для него мало интересного, поэтому он уезжает меньше чем через две недели. В течение нескольких часов Нагайна безутешна, и обитатели деревни разбегаются из храма в ужасе, а несколько человек так и остаются лежать на земле, в агонии или мёртвыми, с чёрными синяками на местах её укусов.

Ничто не остается прежним после визита Волдеморта, он меняет жизнь маленькой деревни навеки – точнее, меняет жизнь Нагайны. Деревня долго была её домом, её нирваной, но теперь она кажется скучной, постылой. Огромной змее хочется движения, ей не хватает азарта охоты, ощущения собственной власти, когда жертва бьётся и умирает в её исполинских кольцах. Она снова хочет быть свободной.

Нагайна отказывается от жизни деревенского божества, чтобы пуститься на поиски человека с молочно-белой кожей; а поскольку деревенские жители скорее убили бы её, чем позволили бы ей уйти, она убивает их сама, и вся деревня – кроме священного мальчика с хвостом – остается разлагаться там, где она её покинула.

Волдеморт не успевает уйти так далеко, как она опасалась, и она легко идет по его следу. Люди, которые встречаются ей на пути, кричат и разбегаются при одном её виде, бросая стирку или скот, и по мере того, как она приближается к цивилизации, их становится всё больше. К ней посылают заклинателей змей, но она не обращает на них внимания, лишь раздраженно кидается на их босые, почерневшие ноги, если они пытаются следовать за ней.

Она находит Волдеморта в доме одного богатого и влиятельного человека, у которого он остановился; погружённый в раздумья, он сидит над кучей свёрнутых свитков. Он иностранец, поэтому ей сложно распознать выражение его лица, но она чувствует его эмоции по запаху – он не удивлён, когда она свешивается с портьер, скрывающих стены и занавески, будто ковёр цветущих лиан. Он смотрит на неё сквозь переплетения золотой решетки и фигурного стекла, и его глаза так же черны, как его волосы.

– Здравствуй, – шипит он.

Нагайна сначала не отвечает, плотнее обвиваясь вокруг люстры и вдыхая воздух вокруг него.

Он сжимает губы и отставляет в сторону бокал, потом кладёт ногу на ногу и протягивает руку, призывая её.

– Иди сюда, красавица. – Его пальцы изгибаются, как бледные листья растений, сворачивающиеся на ночь, когда лишены света.

Она колеблется не дольше, чем мгновение, а затем спускается к нему – растянувшись во всю свою гигантскую длину, почти доставая от пола до потолка. Под действием собственной тяжести она в конце концов с гулким звуком падает на ковёр.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Нагайна, – смущённо склоняет она свою огромную голову.

Её имя звучит красиво и на человеческом языке, и на змеином, но если бы он был индийцем, он бы знал, что на самом деле это очень простое имя, обычное и ничем не примечательное. Оно значит всего лишь «самка Нага». Самка кобры. Её обожествляли и поклонялись ей, но в её имени ничего божественного нет. Просто название змеи.

Его длинные белые пальцы берут её за подбородок и поднимают треугольную голову так, чтобы их глаза встретились. Его лицо не похоже на человеческое, в нём проглядывает неутолимый голод, а губы кривит демоническая усмешка. Она высовывает язык и пробует на вкус древнюю, тёмную магию. Фокусы деревенского жреца ничто по сравнению с могуществом этого человека.

– Он бог, – думает она.

– Нагайна, богиня, – шипит он, явно довольный. Очень довольный. Она тянется к нему. Он так чудесно произносит её имя – в его устах оно звучит как имя царицы, имя настоящей богини, а не простой змеи, смертной, покрытой обычной кожей, а не чешуйками священного нефрита.

– Что привело богиню ко мне, простому чужестранцу в её владениях? – спрашивает он из какой-то извращённой вежливости – на самом деле он не может не догадываться, почему она оставила свой дом.

Слова льются легко:

– Я ненавижу их. Они поклонялись мне, но я была их пленницей, а не богиней. Я хочу снова стать свободной, снова чувствовать волнение в крови, охотиться и убивать. Их мир был слишком мал, слишком ограничен. Я выросла из него, как из старой кожи, – говорит она то, о чём думала так долго. – Ты – самый могущественный человек, которого я встречала. Их гуру – просто неуклюжий сосунок по сравнению с тобой, хоть его магия и помогла мне вырасти. Мне нужна твоя власть.

Его рот приоткрыт, глаза сужены, но она чувствует по запаху, что он удивлён.

– Да, о да, я понимаю, – выдыхает он. Он протягивает бледную руку и гладит кожу на её шее, слегка скребёт её ногтями. Его прикосновения оставляют после себя лёгкое ощущение щекотки, напоминающее ей о том, как девственницы в деревне окунали руки в масло и мыли её, проводя крохотными, тонкими, нежными пальчиками по всей длине её тела. Ароматное масло, которое должно было притупить её чувства и удержать её на месте без решёток и замков.

– Думаю, я могу исполнить твоё желание, прекрасная Нагайна, – говорит он. Так начинается история любви зверя и чудовища. Он зовет её лечь к нему на плечи, и когда она устраивается, его глаза расширяются от удивления и восхищения, а лёгкий стул, на котором он сидит, трещит и гнётся под их двойной тяжестью. Тогда на его лице появляется жестокая усмешка, он встает с ней на плечах и выходит из кабинета, и первая же служанка, которая их видит, вскрикивает и падает на колени, уронив поднос с чаем, и кланяется, и бормочет молитвы – она принимает Волдеморта за бога Шиву. Хозяин дома, где он остановился, тоже считает это знаком небес и изо всех сил старается окружить гостя всей возможной роскошью и удобствами.

Нагайна и Волдеморт быстро становятся неразлучными. Он называет её «родственной душой» и привязывается к ней, как не привязывался ни к одному человеку. Она для него – самый доверенный и самый верный товарищ. Он – её бог, её отец, её хозяин и возлюбленный. Его сила дает силу ей, позволяет ей превзойти размером и продолжительностью жизни всех обычных змей, своих сородичей. С ним она видит мир, ощущает самые разные запахи и вкусы.

На пике своего влияния и власти он редко показывает её посторонним, он держит её в своих покоях, путешествуя по Великобритании. Она ненавидит холод и влажность. Когда он дома, он расхаживает с ней на плечах, будто вновь становясь Шивой. По тому, как перед ним склоняются другие люди, ей становится ясно: он, вероятно, и есть божество, запертое в смертном теле; и она удивляется, почему он не хочет избавиться от этого тела и обрести божественную сущность через смерть и бессмертие.

Но затем, через некоторое время, он действительно умирает – и возрождается. Что-то происходит, какой-то несчастный случай, и его бессмертная душа сбрасывает с себя смертную плоть, будто старую кожу. Больше ничто не привязывает её к Британским островам, и она покидает их, отправляясь туда, где климат теплее, а склоны холмов всегда пригревает солнце. В Албанию.

Когда Волдеморт возвращается к ней, она собственными глазами убеждается в том, чему учит индуизм. Её хозяина приносят к ней слабым, болезненным младенцем, но и в этой инкарнации он помнит всё, по-прежнему остается самим собой. Она заботится о нём, обвиваясь вокруг него, держа в тёплом коконе своих колец и своей любви. Когда его болезнь обостряется и с особой яростью терзает крохотное тельце, она, будто молоком, поит его своим ядом, пока не отдаёт его весь. Она – его мать, его доверенная, его ученица, его возлюбленная. Он пьет её смертоносный сок и становится сильнее.

План, как вернуть её возлюбленному хозяину прежнюю мощь, ещё большую мощь, рождается и формируется быстро, будто змеёныш, вылупившийся из яйца. Волдеморт не будет таким, как прежде; благодаря крови и молоку животных, которыми он вскормлен, его новое тело будет не просто человеческим, но больше, чем человеческим. В глубине души ей интересно, не проявятся ли в нём и её черты, как когда-то – черты его смертных родителей.

– Нагайна, моя красавица, моя драгоценная, иди ко мне, – воркует он, зовя её, над телом Берты Джоркинс. Тёмный ритуал подготовлен, и Нагайна должна сыграть в нём главную роль; она дрожит от нетерпения. Во всём этом есть нечто первобытное, изначальное, напоминающее о тех давних днях, когда ей поклонялись в джунглях Индии.

Его дыхание неглубоко и прерывисто, руки сморщены и слабы, но в красных глазах горят те же сила и решимость, что и тогда, когда она впервые увидела его.

– А теперь я сделаю тебя настоящей богиней…