Глава 8Рендольф долго сидел, ожидая возвращения Мортимера, очень долго. И почти ни о чем не думал, он слишком устал от собственных мыслей. Выкурил почти всю пачку, сам того не заметив, и послал секретаря за следующей, но толку от этого курения все равно не было, оно вовсе не снимало напряжения, не успокаивало. Так что вниз граф спустился опять на взводе.
Пристально оглядев друга, он с удовлетворением отметил:
– Хорош-ш… М-да… Знаешь, твое благородное молчание уже начало вызывать восхищение агентов тайной полиции… И как это у тебя получается?.. Ну молчи. Уверен, Кира молчала бы также… – он желчно усмехнулся. – Вот и еще одно разочарование в людях. Сначала ты, теперь она… Еще приходила Бетти. Просить за тебя. Не знаю, считать ли и это предательством. По твоей милости я лишусь всех друзей юности.
– Да, по моей, – согласился Крэг. – Нужно быть осторожнее в выборе знакомых, Ренф.
– Буду, – согласился граф. – Конечно, буду. После такого прецедента… А ты так и будешь молчать?
– А что я должен говорить? Вернее, что ты хочешь услышать?
Рендольф не ответил, выжидательно глядя на него.
– Впрочем, – продолжил Крэг, – мне кажется, мои слова в любом случае не будут иметь значения. Ты уже все решил.
– Все-то ты знаешь… Решил. Но ты же понимаешь, что твой поступок вызывал у меня, мягко говоря, возмущение.
– Догадываюсь.
– Это была худшая неделя в моей жизни, Крэг.
Граф прошелся по комнате, натыкаясь на некстати расставленные предметы обстановки.
– Ты помнишь, как все было? В моей жизни не было времени лучше, чем наши студенческие годы. Помнишь? Помнишь, какими мы были молодыми и какими глупыми, и как это было здорово… Наши авантюры были достойны эпоса. Кто, как не мы, будоражил весь университет распространением модных идей демократии и этого… как его?.. феминизма?.. Честное слово, когда я был не графом, а только наследником, мое жизнь была куда слаще… А ту рыбалку помнишь? Ну, когда мы в полночь полезли в императорский заповедник, заблудились на болотах, чуть не утонули, и я на коленях ползал по непролазной грязи, вылавливая Беттины туфли, пока вы с Максом тащили Бетти и Киру на закорках к берегу…
– Помню.
– А я уж грешным делом решил, что ты подзабыл. Дружба с годами ветшает, а, братишка?.. И я вот вспоминал все, анализировал, пытался понять, где же я ошибся.
– А другие, Ренф? – спросил Крэг серьезно.
– Другие?
– Да. Заговорщики, – последнее слово он произнес с явным удовольствием. – О них ты думал?
– Что мне другие? – пожал плечами Рендольф. – С ними я, что ли, в песочнице играл? С ними на балконы к барышням влезал? С ними нагоняи получал? Остальные… мятежники интересуют меня куда меньше, в конце концов, куда же денешься от воинствующей оппозиции?.. Аристократы всегда чем-то недовольны, то хлеб черствый, то жемчуг мелкий… О кузене я вообще предпочитаю не говорить. Дела семейные. Но твой случай меня задел.
Он вперил в собеседника злой вопрошающий взгляд.
– И ты еще говоришь, что я победил?.. Впрочем, наверное, да. Свои соображения по этому поводу, я выскажу позже, с твоего позволения…
– Буду рад услышать, – неожиданно отозвался Крэг.
Прерванный на середине тирады, граф замолчал.
– Продолжай, – не дождавшись ответа, подбодрил его Крэг. – У нас с тобой сегодня есть редчайшая даже для ближайших друзей возможность поговорить по душам.
– Неужели? А как назвать наши беседы за все эти годы? За тебя я теперь ни в чем не поручусь, но я большей частью был искренен… даже в заблуждениях.
Улыбка на лице Крэга была почти нежной.
– Могу сказать только одно – спасибо.
– На здоровье!
Отвернувшись от него, граф сделал еще несколько шагов по комнате и остановился, глядя в пол. Он собирался изложить весь ход своих размышлений. Кроме последнего звена, естественно.
– У меня было много времени, чтобы попытаться разобраться в причинах твоего предательства. Как человек душевно убогий и эгоистично мелочный, я начал с личных мотивов. Обида, месть… И, как ни странно, я много чего припомнил. Уж не знаю, насколько я удачлив в политике – история рассудит, но в прекраснодушной дружбе я аутсайдер. Возможно, когда-то, в золотом детстве я и был альтруистом, но те времена канули в Лету, и не могу сказать, чтобы я об этом сокрушался. Кстати, вы с Бетти тоже этим грешны, может, это издержки аристократического воспитания, как ты считаешь? Макс и Кира куда более искренни.
– Мне кажется, ты ошибаешься, – сказал Крэг добродушно.
– В чем именно?.. Или Макса мне тоже следует заподозрить?.. Бог с ним. Мы с тобой с самой юности были… конкурентами. Я прямо удивляюсь, как это мы не стали злейшими врагами. Привычка, должно быть. Это была ущербная дружба, братишка…
– Я возражаю, ваша честь, – спокойно прервал его Крэг.
– Помолчи, будь так добр. Тут театр одного актера.
Рендольф уселся на стул, опершись локтями о спинку и глядя на злоумышленника.
– Ко всем прочим аспектам была еще наша несравненная Бетти, которая, хвала богам, выбрала не одного из нас, а несчастного Макса. Хотя столь яркой женщине нужен именно такой муж – рядом с ней он бледная тень.
– Она считает его достойным, – мягко напомнил Крэг.
– Я и не говорю, что он недостоин. Скорее наоборот. Мне только всегда было любопытно: она сделала подобный выбор ради него или чтобы бросить вызов обществу? Ты и она всегда были бунтарями.
– Она и есть общество, Ренф. Один из его столпов.
– …Потом была та история на охоте, и я чувствовал себя виноватым. Недолго, но все же…
– Интересно, почему? Подсознательные мотивы? – усмехнулся Крэг.
Рендольф сверкнул глазами.
– Поговори мне… Я стал графом, и мы уже формально не были равны, что мне, сознаюсь, всегда нравилось подчеркивать. Честно говоря, я был бы рад любой детали, поставившей тебя ниже меня. Как верно подметила Милада, мои капризы стали для всех вас законами…
– Уж не афоризм ли это? – протянул Крэг задумчиво.
– …и я не уставал этим пользоваться. Вплоть до того… В общем, главной претензией, само собой, могла быть твоя женитьба. И ты имел бы полное право возмущаться, помню, я искренне был удивлен, что ты этого не сделал. Тебя, аристократа, я принудил к браку с женщиной несравненно более низкого происхождения! И ты смолчал. А я ведь ждал твоих возражений, заготовил аргументы, убеждения, этакие просьбы в честь той самой нашей дружбы. Обидно. Я уже и сам был не рад, особенно, когда пошли эти омерзительные слухи о нашей с Кирой связи. Я и Кира, подумать только!
– Чему ты удивляешься, Ренф? Общество любит простые объяснения.
– Да? Тогда общество – это не Бетти. Уж она-то была возмущена за вас обоих. А ты молчал и дальше, хотя эти сплетни бросали – и бросают – тень на твою честь. Мне не хотелось думать о тебе, как о человеке, способном ради графского благоволения пожертвовать столь многим, и, зная, что ради дружбы ты на такое в принципе не способен, я сделал вывод, что ты просто не собираешься поддаваться на мои завуалированные издевательства. Видимо, ты собирался выдержать все до конца. Я снова чувствовал себя виноватым, очередная шалость обернулась очередной глупостью, которую я не знал, как исправить. Как все малодушные люди, я утешал себя, что этот смехотворный брак продлится не дольше, чем требуют приличия. А там ты получишь свободу, Кира – щедрые отступные, и она останется в нашем кругу, где я, Бетти и Милада будем оказывать ей покровительство.
Горечь, звучавшая в его словах была неподдельной, что лорд Донован сполна оценил.
– Но вместо этого ты словно решил наказать меня. Стократно умножить мое чувство вины. Моя семейная жизнь далека от идеала, но твоя – просто фарс, комедия абсурда. И желание извиниться перед тобой за эти десять лет сошло на нет. Думаю, ты знаешь почему. Мы оба исковеркали жизнь Кире. Оба. А ведь она была нашим другом.
– Была?
– Да. Видно, с дружбой у меня не сложилось. Но сегодня я все-таки извинюсь перед тобой – на всякий случай.
– Не стоит, – Крэг не часто позволял себе подобный тон. – В самом деле – не стоит. Я ценю твою добрую волю, но поверь мне, извинения тут неуместны.
– Как скажешь, – пожал плечами Рендольф. – Я обдумал все это, и все же решил, что этого мало. И ты, и Кира не из тех, кто руководствуясь подобными мотивами, выступил бы против меня. Значит, следовало брать шире. Социальный план? И тут меня, конечно, тоже есть в чем упрекнуть… Но только твое ли это дело, братишка? Ты не политик, я тоже… не очень. Что для нас политика?.. – он бросил на Крэга пронизывающий взгляд, но тот и глазом не моргнул, слушая с явным интересом, и только. – Но все же хочу сказать одно – от извинений ты отказался. Прими тогда благодарность за этот, так сказать, урок жизни.
– Что ж, думаю, наш заговор все же удался – в какой-то мере. Это приятно.
– Да? Мне тоже, – слова Крэга подтверждали худшие его предположения, и это выводило из себя. Опять. – Любопытно, знают ли об этом те самые «остальные». Но дело в том, братец, что я быстро учусь и крепко запоминаю уроки. Потому я вознагражу тебя согласно букве закона. Я казню тебя, Крэг, а потом замну этот малоприятный эпизод.
Не дождавшись ответа, граф начал вставать, но поспешил сесть обратно при первых же словах Крэга. Ему было интересно услышать любую фразу.
– Итак, ты казнишь меня, – лорд Донован задумчиво смотрел на него. – Dura lex, sed lex… И я с этим согласен.
– Что? – поперхнулся Рендольф. Вот уж чего он не ожидал в этой ситуации… Он ведь всего лишь пытался вызвать Крэга на настоящую откровенность! Ну почему с этими Донованами всегда так сложно?!
– Согласен. Как говорится, сперва закон, потом уж – благодать.
Граф залпом выпил стакан воды и уставился на него.
***
У дверей дома Донованов Беатриса помедлила, еще раз все взвешивая. Сквозь окно автомобиля ей виден был агент у входа, и это раздражало. Крэг и Кира как всегда…
Беатриса не могла сказать, кого из них она считает виновным в большей мере. Оба хороши. Но к Крэгу она привычно была более снисходительна, в конце концов он «брат», а Кира лишь подруга, пусть и близкая.
До Киры у Беатрисы не было друзей среди женщин, не было и после, для этого она слишком любила мужчин, Киру же она единственную признавала равной себе, еще с детства, хотя трудно было найти менее похожих женщин. Между ними никогда не было той доходящей до исповеди откровенности, которая часто роднит подруг, да они в ней и не нуждались.
Но, будучи от рождения выше, Беатриса всегда в какой-то мере снисходила до нее, даже понимая, что та едва ли ей в чем-то уступает. Просто такое отношение вошло в ее плоть и кровь, пусть она сама того и не замечала. Искренне любя Киру, желая ей добра, Беатриса все же продолжала считать именно свое мнение истинным.
Агент на входе пропустил ее беспрекословно, она даже удивилась. Так что леди Ирвин вошла в комнату как обычно шумно и величественно, словно дом этот не был «зачумленным».
– Ну, здравствуй, Кира, – сказала она, останавливаясь на пороге.
Цирцея улыбнулась, поворачиваясь к ней от окна.
– Здравствуй, Бетти.
Беатриса опустилась в кресло.
– Рада видеть, что ты неплохо держишься. Макс меня уверял, что с тобой все в порядке, но я решила убедиться лично.
– Вот видишь, иногда к мужу можно и прислушаться… особенно к такому, как Макс.
– Я вдохновлюсь твоим примером, – саркастично отозвалась леди Ирвин.
– Ты пришла меня осуждать? – поинтересовалась Цирцея.
– Тебя, Крэга… Согласись, есть за что.
– Как сказать.
– Не буду притворяться, будто понимаю ваши мотивы. Вы всегда отличались известным уровнем эксцентричности, но тут уж вы себя превзошли. Заговоры, мятежи… Мыслимое ли дело? – Беатриса вздохнула. – Остается надеяться, что вы, как обычно, знаете, что делаете. Вы ведь не склонны к неоправданному риску.
Она привычно остановилась взглядом на успокаивающей зелени комнатных растений, машинально отмечая новые экземпляры в коллекции.
– И я надеюсь, вы отдаете себе отчет, что «как раньше» уже не будет?
– Ну, разумеется, – подтвердила Цирцея.
– Предательство не так-то легко простить, тем паче понять.
Цирцея промолчала, глядя на улицу, и Беатриса охотно поддержала ее в этом молчании.
Донованы нередко выводили ее из себя – с самого начала найдя общий язык, они были «сообщниками» уже много лет. Но какой смысл в самом деле упрекать их за что-то сейчас?
И несколько минут спустя она сказала совсем другим тоном:
– Оставим эту тему. Нам она одинаково неприятна. Но есть один аспект, о котором я не могу не сказать… Кира, ты не думала, что это вполне подходящий случай?
– Для чего? – уточнила та.
– Для смены парадигмы… Раз уж все летит к чертям, почему бы тебе не изменить свою жизнь? В конце концов Милада давно уже не ребенок и может сама о себе позаботиться, а твое положение в обществе уже в любом случае не будет играть особой роли…
– Бетти, – мягко сказала Цирцея, – ни я, ни Крэг никогда не пойдем на развод. Право, мое личное счастье – твоя навязчивая идея.
– Что в этом такого? – резонно поинтересовалась Беатриса. – Подруги мы или нет? Имею я право беспокоиться? Время идет, мы не молодеем… За что, положа руку на сердце, ты так цепляешься? За привычку? За дружбу? Так для дружбы брак не обязателен.
– А мне казалось, в обществе наш брак считают удачным, – усмехнулась Цирцея.
– Считают… Со стороны, наверное, так и есть. Вы же идеально вписались в стереотипы: муж-ловелас и светский лев, жена – умница и объект поклонения, ребенок в загородном поместье, это ваше супружеское дружелюбие на людях… Но ведь я вас знаю не первый день!
Цирцея улыбалась, не иронично, не горько – весело.
– Тут ведь действительно дело в «глазах смотрящего», Бетти, – сказала она. – Но в чем-то ты безусловно права. Просто многое, знаешь ли, по внешним признакам вписывается в трафарет… Общество довольно нами, а мы – им.
– Да уж, довольно, не то слово. Но все это в прошлом, Кира. И у тебя есть шанс начать все с начала.
– Если меня не казнят перед этим…
Цирцея отставила лейку и отошла к окну.
– Что меня поражает, Бетти, так это то, как ты столько лет ухитряешься не замечать очевидных вещей. Не хочешь, что ли?.. – она коротко рассмеялась. – Кому как не тебе должно было быть ясно, что мы не те люди, которых можно к чему-либо принудить. От начала и до конца это была идея Крэга, он у нас шутник, ты же знаешь…
– Но ведь Рендольф…
– А что Рендольф? Крэгу достаточно было подать ему идею… в завуалированной форме. Во всяком случае, я так это представляю. Крэг в ответ на вопрос, как ему это удалось, хохочет и отмалчивается.
– Вот как? – Беатриса явно не разделяла веселья лучшего друга. – Хохочет?
Она помолчала.
– Хохочет? – с горечью повторила она. – И тебе тоже смешно?
– Иногда. Смех Крэга заразителен, ты же знаешь.
– О да! Еще как. …А я ведь и в самом деле думала, что Ренф во всем виноват… Впрочем, если бы он не хотел этого делать, он бы не сделал, подсказки Крэга наверняка нашли благодатную почву. Но вы! Вы двое.
– Крэг и Ренф взаимно использовали друг друга. И каждый получил что хотел. Мы квиты.
– А что, Крэг не мог сделать тебе предложение в менее экстравагантной форме? – ехидно спросила Беатриса. – Ему обязательно требовалось участие третьего вышестоящего лица?
– Предложение было юбилейное, – улыбка Цирцеи была почти озорной. – Двадцать пятое, если не ошибаюсь. И Крэг решил подстраховаться… Рендольфу ведь я бы не смогла отказать.
– Да, Крэг у нас оригинал… – леди Ирвин бросила на подругу быстрый внимательный взгляд. – Интересно только, почему ты? Именно ты? – в ее голосе звучало недоумение младшей сестры, искренне считающей, что достойной пары для брата просто нет.
– Мы говорим на одном языке, – пожала плечами Цирцея.
– А-а, – протянула Беатриса. – Знаешь, я не так слепа, как вы считаете, и у меня порой мелькала мысль, что он к тебе неравнодушен… или ты к нему. Чего я не допускала, так это того, что это взаимно.
Цирцея вновь пожала плечами.
– И почему он двадцать пять раз делал тебе предложение? Ты все решиться не могла?
– Ну что ты. Просто я считала, что мы вполне можем обойтись «свободной любовью», как в университете. Взваливать на себя тяжкое бремя обязанностей леди Донован? Меня это не прельщало.
– И?
– У Крэга было другое мнение на этот счет… И он убедил меня, что я ничего не потеряю. Что наш брак будет формальностью и мы не будем ограничивать свободу друг друга, которой каждый из нас располагал до него. Зато возможностей у меня станет больше… Но я все равно отказывалась, меня устраивало и то положение, которое было на тот момент. Вот тогда он и придумал… – Цирцея улыбнулась.
– Ага, – протянула Беатриса саркастично. – Не ограничивать личную свободу. То-то Крэг так… свободно пассий меняет. В самом деле, если жена не против…
– Если ему хорошо, почему мне должно быть плохо? И раз уж мы об этом заговорили… я этой свободой пользуюсь не меньше.
– Ты? – фыркнула Беатриса.
– Я. Просто не стремлюсь это афишировать. Бетти, не разыгрывай тут вселенское удивление. Ты Максу изменяешь, и считаешь это в порядке вещей, но я ведь не сомневаюсь в искренности твоих чувств к нему. А я всего лишь не воспринимаю это как «измену». Хотя знаешь, личная свобода реализуется не только в интимных отношениях «на стороне», – в улыбке Цирцеи было что-то снисходительно-насмешливое. – У нас с тобой разные взгляды на жизнь, Бетти.
Беатриса вздохнула, вновь переходя на близкий к шутливому тон:
– Жаль, конечно, что я тебя замуж не выдам… У меня такие планы были! – наигранно разочарованно сказала она. – Но в любом случае вы своими выкрутасами их сорвали. Что ты теперь собираешься делать?
– Поеду к Ренфу.
– Зачем?!
– Он просил.
– Тебе не кажется, что это явная глупость?
– Это единственное, что я могу для него сделать.
– Он ведь и впрямь может вас казнить, ты об этом не думала?
– Бетти…
– Молчу. Езжай к Ренфу. Может, он сжалобится… Кир…
– Что?
– Сегодня утром он сказал, что любит нас всех. И, знаешь, я тоже… всех нас люблю…
Губы Беатрисы искривила горькая, болезненная улыбка.
***
…Потом на долю Рендольфа выпали незаслуженно тяжкие переживания: император, как его опекун, давно подыскивал ему невесту, и, хотя время опекунства уже закончилось, нашел-таки. Да не простую – свою дальнюю родственницу. Хуже кошмара трудно было и придумать – Миладе не было и четырнадцати, когда она выходила замуж, и Рендольф от перспективы подобного семейного счастья (особенно по контрасту с Беатрисиным) впал в долгосрочную беспросветную депрессию. Не имея слабости к молоденьким девушкам, он предпочел бы ровесницу; политические выгоды всегда мало его интересовали, а необходимость терпеть подростковую влюбленность жены, приводила в отчаяние. Впрочем, одной поездки на море с мужем и его друзьями Миладе хватило, чтобы разобраться в истинном положении вещей. Она была лишней, чужой, навязанным им ребенком, а они были взрослыми и любили свободу действий.
Невыгодность замужнего положения была очевидна. Дома с ней считались, как со старшей дочерью, были вежливы, потакали всем капризам, но главное – любили. Тут же этого главного не хватало катастрофически. По сути, в Винетте Милада никому не была нужна, и вся придворная лесть не скрывала откровенного равнодушия. Ее пытались использовать, чтобы снискать графское расположение, ей угождали, но выросшая среди столичных интриг, она видела все уловки насквозь, и это бесило.
Друзей ее возраста у Милады тут быть не могло – она уже была графиней, и это отделяло ее пропастью от сверстников, а людям постарше она была неинтересна, как и они ей. Но нашлись люди, спасшие графиню от одиночества. Еще там, на море, Крэг и Кира, словно сговорившись, пытались ее отвлечь, и довольно успешно.
Крэг, как ближайший друг, взялся исправлять положение за Рендольфа, погрузившегося в пучину депрессии и откровенного распутства. Вернувшись с курорта, он на следующие несколько месяцев стал кем-то вроде опекуна Милады, знакомя ее с обществом и графством.
Кира же фактически стала при ней придворной дамой, хотя время, уделяемой ей Миладе, было кратким из-за множества повседневных обязанностей госпожи Эрраи. Но занятость как раз была тем, что графиня могла понять, занятость – это не безразличие.
И забыв о сословных различиях, она открыто принимала Киру, появлялась с ней в общественных местах и публично выражала свои сожаления, что госпожа Эрраи – не аристократка.
И тут-то Рендольфа, уставшего уже от мотовства и прочих пороков, осенила простая и приятная мысль, приятная потому, что позволяла подпортить безмятежность жизни лучшего друга, и не просто друга, а вечного соперника в бесконечном жизненном состязании, заодно решив проблему, и не одну. Прикрыв благородными мотивами извечный вопрос «Почему мне одному должно быть плохо?», граф Алмонд приказал своим подданным (оформив это в виде просьбы друзьям) вступить в брак, чтобы ввести Киру таким образом в высшее общество и сделать возможным ее пребывание возле графини в любой момент. Он просил их, как просил всегда, едва оказывался в сложном положении.
Они сидели втроем в его кабинете, и Рендольф уговаривал их, выдвигая все новые и новые аргументы:
– Подумай, Кира, ты не только окажешь мне и Миладе услугу, ты, наконец, станешь официально одной из нас.
– Неужели? – без особого энтузиазма отозвалась она. – Позволь узнать, почему ты решил, что я к этому стремлюсь?
Граф был озадачен.
– Все стремятся.
– Я не все, Ренф. Уверяю тебя, мое положение вполне меня удовлетворяет. Скажи ему, Крэг.
Он обнял ее одной рукой за плечи, глядя на Рендольфа поверх ее головы.
– А что я ему скажу, Кира? Наше сиятельство уже все решило… На то оно и сиятельство.
– Как приятно ощущать такую дружескую заботу… У меня есть идея еще лучше: ты вообще мог бы меня скомпрометировать, так, на всякий случай. Для публики.
– Хорошая мысль. Но если б я женился на всех, кого скомпрометировал, то у меня бы давно уже гарем был. Нет уж, обойдешься. И публика тоже.
– Ладно, но на приданое не рассчитывай, – задумчиво сказала она. – Пусть тебе Ренф платит… Ренф заплатишь?
Несколько выпавший из беседы граф растеряно смотрел на них.
– За что?
– За все.
– Я против, – заявил Крэг. – Не будет приданого – и не надо. Экономность – прекрасное качество, а Ренф? Зато смогу в случае чего занять у шурина тысячу-другую…
– Ты еще скажи – «в одной рубашке возьму», – фыркнула Кира, поворачиваясь к нему.
– Пожалуйста. Тебя как устраивает – репортеру желтой прессы или просто Беатрисе?
– Бетти не такая уж сплетница.
– Просто подходящего повода пока не было.
– Какой тактичный у меня намечается муж… – без тени осуждения отметила Кира. – Но этот повод станет интересен не только ей.
– Само собой.
– Ренф, готовься, – сказала она. – Это будет ударная доза слухов, предупреди Миладу, а то мне все же как-то неудобно…
– Я что-то никак не пойму, – не выдержал наконец граф. – Вы что, согласны?
Менее всего Рендольф ожидал, что Крэг согласится, вот так, без пререканий. Как бы дорога им всем не была Кира, все же это был мезальянс, и еще какой! На этом фоне брак Беатрисы терял половину своей скандальности. Да и Кира… свободолюбие Киры в их компании вошло в поговорку… Он же просто хотел… поиздеваться, что ли. Припугнуть, почувствовать реальность самой возможности, а они… Рендольф мигом протрезвел, сообразив, что натворил. Они-то приняли все за чистую монету. Но оправдываться и отступать было как-то не по-графски, после того, как он с таким жаром их убеждал…
Содержание их беседы не пошло дальше участников, в курсе в конце концов оказались только Милада, Беатриса и Макс.
В жизни Рендольф не испытывал такого позора и таких мук внезапно подавшей голос совести, как в день их свадьбы. Беатриса же, узнав, кто был инициатором, устроила ему такой разнос, что Максу пришлось их разнимать.
Довольна осталась одна Милада, впервые оказавшись за что-то признательна мужу, для нее подобная жертва со стороны Крэга и Киры была чем-то само собой разумеющимся. Потом же, став старше, она уже так привыкла к существующему положению вещей, что не представляла себе ничего иного.
К парадоксальному браку лорда Донована со временем притерпелось и общество, тем более, что всякое кривое слово в адрес жены, он относил на свой счет, а это было чревато непредсказуемыми последствиями. Свою роль сыграла и манера поведения Киры – она не старалась никому понравиться, она просто жила. И за кратчайший срок – десять лет – ей удалось невозможное, она стала не просто «своей» в высшем свете, а в ней начали видеть некий «эталон» аристократки.
Странным образом им удалось сохранить и старую дружбу, Рендольф, пытаясь загладить вину, какое-то время вел себя идеально, буквально скакал вокруг друзей «на задних лапках», а потом все стало привычным и вернулось на круги своя. Разница была только в том, что теперь он во всеуслышание называл Киру «сестрицей», и никого это не удивляло…
Теперь все заканчивалось. Все.
