Глава 8– Знаешь, я ведь вырос в этом городе, – дождавшись ее, не торопясь, начал Кобб. – Я до сих пор наведываюсь на улицу, где мы жили, когда я был ребенком. А где родилась ты?
– В Балтиморе, – робко ответила Ариадна.
– Ты часто возвращаешься в этот город?
– Нет, за последние несколько лет я ни разу не была в родных местах. Ничто там не внушает мне любви. Моих родителей нет, а дом снесли для того, чтобы построить на этом месте уродливый супермаркет. Слава Богу, это произошло уже после того, как я уехала в Париж.
Доминик внимательно слушал ее, и по выражению его глаз легко чувствовалось, что он действительно заинтересован ее словами.
– Печально, – он поднял брови и вздохнул, а затем запустил руку в карман. – Можно мне закурить? Или… вообще-то, в доме дети, так что…
– Я открою окно, ничего страшного.
Он достал зажигалку и сигарету, привычными движениями закуривая и подходя к окну. Ариадна прошла следом за ним.
– Выходит, Артур – твоя единственная семья?
– Да. Артур и Джо – вся моя вселенная.
– Не перестаю удивляться тому, как повезло моему другу… Так о чем я говорил? Да, я жил в Лос-Анджелесе, и, хотя, у меня тоже почти не осталось родных, все равно люблю этот город. Однако, как ты уже успела заметить, я долгое время отсутствовал. То есть я жил в другом месте.
Он говорил очень спокойно, с расстановкой, старательно поддерживая зрительный контакт с собеседницей и аккуратно выпуская дым в раскрытое окно. Она слушала его, ощущая, что за этим спокойствием скрывается целая буря эмоций, которые тщательно маскировались под глухим слоем самоконтроля. Хотя, возможно, он просто придерживал свои чувства до определенного момента.
– Отсюда вопрос: почему я покинул этот столь любимый мною город, если так привязан к родным краям? Ты наверняка уже знаешь о том, что несколько лет назад я был вне закона. Филиппа рассказала мне, что ты не задаешь вопросов о моей жене, потому что тебе уже кое-что известно и ты просто жалеешь моих детей. Такая тактичность редко встречается среди людей, так что надеюсь, мне не нужно говорить, как я тебе благодарен. Но дело еще и в том, что три года назад я попал в аварию, а затем впал в кому. Это продолжалось целый год, а когда я пришел в себя, то обнаружил, что из моей памяти полностью пропали воспоминания обо всем, что происходило в моей жизни за несколько месяцев до травмы, – он выпустил очередное облачко сизого дыма и сделал неопределенный жест рукой. – Довольно длинный промежуток времени просто выпал в осадок. Как будто его и не было. Заводил ли я новые знакомства, брал ли работу, проводил ли операции извлечения – ничего не помню. Можешь представить, как некомфортно я себя чувствую?
Ариадна слабо кивнула, начиная понимать, куда он клонит, но бежать было уже поздно.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты похожа на ребенка? – резко меняя тему, спросил он.
– Да, – смущенно улыбнулась она. – Почти все замечают, что я выгляжу как подросток.
– Это не значит, что ты менее женственна или некрасива. Просто ты очень нежная и кажешься слишком хрупкой. Однако все твои действия говорят о том, что все это – всего лишь видимость. Тебе часто приходилось встречаться с подобными людьми? Ты знакома еще с кем-нибудь, кто был бы похож на тебя?
– По правде говоря, нет.
– Я тоже не знаком. Ты единственная в своем роде, и, несмотря на то, что мы с тобой знакомы чуть больше недели, я уже не раз тебе об этом говорил. Если мне когда-нибудь придется уехать вновь, не думаю, что смогу забыть тебя. Понимаешь, о чем я? Готов поклясться, что каждый человек, который хоть раз встречался с тобой, может узнать тебя в толпе народа, если это потребуется. Я не пытаюсь льстить и не хочу смущать тебя. Просто я хочу, чтобы ты поняла, насколько примечательно выглядишь. Это очень важно, так что ты должна осознать эту мысль, хорошо?
– Сложно осознавать вещи, которые касаются тебя, – сомневаясь, пожала плечами она.
– Это несложно. Просто прими этот факт как данность. Это не твоя вина, и незачем так очаровательно краснеть.
Ариадна удивленно расширила глаза и длинно выдохнула, пытаясь унять сердцебиение.
– Доминик, если у тебя есть еще какие-то пункты, пора бы уже перейти к ним.
– Ясно, ты все-таки смущена. Складываем два и два. Воспоминания – это отпечатки на синапсах нервной сети мозга. Если долго не прибегать к их помощи, отпечатки слабеют, а потом и вовсе могут исчезнуть. Амнезия не стирает эти нервные оттиски, она лишь изолирует их от основной части сознания. Так что формально мои воспоминания еще на месте, понимаешь?
– Да, – едва дыша от страха, кивнула она.
– И пока у меня есть срок до тех пор, пока они начнут слабеть, я хотел бы вновь приобщить их ко всему, что наполняет мою память. Для меня это очень важно, так как за то время, что выпало из моей головы, произошли какие-то события, последствия которых я ощущаю до сих пор. К примеру, меня полностью оправдали и разрешили въехать в страну. Ты наверняка согласишься с тем, что только законченный идиот решит, что такие дела – Господне провидение. Я должен знать, не задолжал ли я влиятельным людям, не нарушил ли чужих планов и не перешел ли кому-нибудь дорогу ради того, чтобы вернуться домой. В противном случае, когда-нибудь мне предъявят счет, который будет мне не по карману.
– У тебя еще есть время, – утешающее заметила она.
– На самом деле, времени не так уж и много, – он достал вторую сигарету, но не закурил, а просто начал вертеть ее в руках, словно сомневаясь, стоит ли ему зажигать ее. – С того времени прошло два года. Целых два года, потраченных впустую. Однако стоило мне вернуться в Париж, а затем сюда – и мои воспоминания стали подавать слабые сигналы. И знаешь, где я уловил первый сигнал?
Ариадне был известен ответ на этот вопрос, но она все равно спросила:
– Где?
– На улице Сезар Франк. Я проходил мимо того самого кафе, которое ты изобразила на рисунке. Овощная лавка через дорогу, мощеный тротуар, книжный магазин – все так и есть. Второй сигнал не имеет к тебе никакого отношения, по крайней мере, сейчас. Однако в третий и последний на сегодняшний момент, раз, мои воспоминания прорвались уже здесь. И знаешь, с чем это было связано?
Ариадна предпочла промолчать, хотя сейчас она также знала ответ. Просто в данный момент его туманные рассуждения сложились, как кусочки старого витража и предстали перед ней совершенно ясной картиной.
– С твоим красным жакетом. С тем самым жакетом, на который я так беззастенчиво смотрел. Ты поймала мой взгляд и поспешила унести его прочь, ты сделала это нарочно, не отрицай. Но даже если бы ты ничего подобного не делала, тот факт, что два из трех проблесков утерянных воспоминаний так или иначе связаны с тобой, настораживает меня. Ты сама не находишь это странным?
– Улица Сезар Франк находится недалеко от университета, где я училась. Будучи студенткой, я часто бывала там, так как в той части города очень тихо, и можно читать за столом или делать что-нибудь еще. Возможно, это просто совпадение.
Доминик нахмурился, и она почти на физическом уровне почувствовала, что зашла на запретную территорию. Его глаза наполнились раздражением, и он заговорил очень резко, заставляя ее сделать шаг назад.
– Не пытайся лгать мне, Ариадна. Даже твое имя встречается крайне редко, я уже молчу о том, что успел сказать несколько раз. Если мы с тобой и были знакомы в забытой части моей жизни, то ты наверняка являешься самым ярким событием того времени, и в том, что рядом с тобой меня накрывает непонятное ощущение, схожее с чувством вины, подталкивает меня к мысли, что в прошлом мы с тобой были знакомы. По меньшей мере, просто знакомы, но если ты продолжишь делать вид, что ничего не знаешь, я предположу, что наше знакомство зашло гораздо дальше мирных разговоров за чашкой кофе в этом несчастном кафе на улице Сезар Франк.
Ариадна слушала, затаив дыхание. Вот он, момент, когда ей придется начать расплачиваться с прошлым. Если Доминик только подозревал, что грехи вернутся за ним, то она была вынуждена осознать, что для нее такое время уже настало. Весь мир, который ей пришлось собирать по кусочкам после того, как он улетел в Париж и скрылся за стенами испытательного центра, тот самый мир, который так заботливо был выстроен заново, рушился во второй раз. Рушился безвозвратно, с сухим треском распадаясь на части.
– Что ты хочешь услышать? – изо всех сил пытаясь не заплакать, прошептала она. – Что конкретно тебе нужно? Ты что, угрожаешь мне?
Она сама не знала, откуда в ней взялась эта необъяснимая злость. Он ворвался в ее жизнь, втянул в опасную работу, разбил ее уютный мирок на уродливые черепки, а потом оставил одну, так как даже сам о себе не мог позаботиться. А теперь он возвращается, ловит отблески былых воспоминаний, и ставит ей условия? Да что с ним такое?
– Ты пытаешься мне угрожать? А какие у тебя для этого основания? Нет, правда, ты считаешь, что я могла нанести тебе какой-то вред? Я похожа на человека, который заметает следы преступлений тем, что подстраивает аварии, в которых люди теряют память?
Глядя на него снизу вверх, она вновь ощутила ту уверенность, которая когда-то толкала ее на рискованное погружение в его воспаленное подсознание. Она была права тогда, права она и сейчас. Ее вины здесь совсем немного.
– Значит, тебя осенило, когда ты увидел мой жакет, потом ты узнал эту проклятую улицу, и решил, что это дает тебе право подозревать меня в чем-то?
Вот сейчас, наблюдая за тем, как сверкают ее темные глаза, Доминик понял, что с этой маленькой женщиной его действительно связывают какие-то незримые нити, которые тянутся прямо из его загадочного прошлого. Эти жесты, разгоряченный взгляд, даже позиция ее тела – все было ему знакомо. Этот момент – словно ожившая картинка, которую он уже где-то видел, но никак не мог припомнить, где именно.
– Почему ты улыбаешься? – с почти комичным возмущением спросила она.
– Разве я улыбаюсь? – Доминик попытался расслабить мышцы лица, но улыбка не желала исчезать.
– Ничего веселого здесь нет.
Он глубоко вздохнул и потер лоб ладонью, пытаясь собраться.
– Знаешь, я не требую от тебя ответа прямо сейчас. Мои доводы выглядят смехотворно, я уверен, что со стороны выгляжу как чертов параноик, и если ты решишь, что больше никогда не хочешь меня видеть, это будет понятно. Но прошу тебя, прежде чем принимать решение…
Он остановился, но это молчание говорило лучше всяких слов.
