VII. Когда гаснут звездыНа гобелене рядом с ее именем больше не было фамилии Лестрейндж. Волшебное полотно изменилось в точном соответствии с условиями брачного котракта. Скорее всего, это произошло еще вчера, но ведьма за прошедший день просто не заглядывала в гостиную и не могла увидеть изменений родового древа.
Беллатрикс с поразительной отчетливостью видела на гобелене детали, на которые раньше не обращала внимания: листочки на ветвях родового древа; оформление портретов; сходство одежды и головных уборов у отца и деда. Этот интерес к мелочам оттягивал на себя ее внимание; он и дурман от зелья не давали Белле сосредоточиться на произошедшем. Сейчас Беллатрикс меньше всего думала о Рудольфусе Лестрейндже как о человеке, бок о бок с которым она десяток лет жила и воевала. Мысли о годах мужа в Азкабане тоже не приходили ей в голову. Белла воспринимала произошедшее как что-то необычайно уродливое в своем идиотизме, что вдруг ударило ее жизнь и вызовет самые разнообразные последствия.
С тех пор как они последний раз видели друг друга, прошло десять лет. Их брак устраивали родители; чувствами жениха и невесты и Блэки, и Лестрейнджи интересовались мало. И все же между ними было что-то большее, чем расчет и общий дом; их крепко связала война, Лорд и общий враг. Может, между ними и не было любви, но было уважение и дружба. Беллатрикс так и не смогла уйти в дом, как Нарцисса; она осталась в строю почти до самого конца. Тогда, в семидесятых, все казалось настолько незыблемым, что к неудовольствию родителей молодые Лестрейнджи заявляли, что успеют завести детей после победы. Прошло полтора десятка лет; не было ни победы, ни свекра, ни мужа и Белла могла только гадать, какими бы оказались их дети.
На миг ей пришла в голову мысль, дикая в своей ненормальности: как жаль, что Рудольфус не взял ее с собой; тогда бы их осудили вместе и Беллатрикс оказалась бы с супругом, а не напротив кузена-лоботряса. Она бы не дала Рудольфусу умереть, не дождавшись возвращения Темного Лорда. Но муж решил иначе. Он отправился к Лонгботтомам без нее, пойман был без нее, без нее был осужден и умер, так и не встретившись с супругой.
Из-за сонного зелья Беллатрикс очнулась на несколько часов позже, чем обычно; она проспала и завтрак, и прием одного из лекарств. Когда ведьма разлепила глаза, за окном был уже полдень. Снадобье до сих пор не выветрилось окончательно; даже когда Белла через час пришла в гостиную, ее не покидало ощущение, что уши заложены ватой. На секунду ей захотелось послать Кикимера за огневиски, но Белла сделала над собой усилие и промолчала. «С алкоголя похмелье, с похмелья еще хуже», — подумала она, усаживаясь в кресло.
Беллатрикс хотела что-то сделать, что-то предпринять, и понимание, что сделать уже ничего нельзя, тяготило ее. Все, за что она пробовала взяться, валилось у нее из рук; единственное, что Белла смогла сделать – пересчитать еще раз все, что она собрала в посылку для Рудольфуса. Ближе к вечеру, когда дурман уже рассеялся, прибыла еще одна сова. Волшебница отвязывала конверт дрожащими руками; она ожидала от письма чего угодно.
Но на сей раз Беллатрикс всего лишь извещали о предстоящем вскрытии завещания, содержание которого она могла изложить, даже не заглядывая в документ.
* * *
Она оказалась единственным заинтересованным лицом: живых близких родственников, кроме жены и младшего брата, у Рудольфуса не было, Рабастан прибыть не мог по уважительной причине. «Если Рабастана вообще волнует завещание», — отметила про себя Белла, слушая монотонный голос клерка. Чиновник зачитывал профессионально уставшим голосом длинный свиток, содержание которого вмещалось в две фразы. Отдать Беллатрикс приданое и выпроводить из рода. Рабастану отдать все остальное.
Наконец, перечисление завершилось, и Беллатрикс смогла пробежаться взглядом по протоколу.
…Во владение сейфом и недвижимостью семьи Лестрейнджей вступает единственный наследник – Рабастан…
…Согласно статье такой-то брачного контракта, вдова отстраняется от наследования имущества семьи Лестрейндж…
…Согласно статье сякой-то брачного контракта, вдове возвращается ее девичья фамилия…
Беллатрикс дочитала свиток и взялась за перо, чтобы подписать протокол. Перо уже прикоснулось к бумаге, когда Белла на миг застыла и размашисто вывела «Блэк». Однако, получив документ назад, чиновник не успокоился.
— Теперь, леди Блэк, по действующим нормам права вы признаетесь главой рода Блэков… — клерк сделал паузу.
Несмотря на не располагающую к юмору обстановку, Беллатрикс задумалась: интересно, изображал бы этот чиновник Биннса, например, перед Темным Лордом? Но в следующий миг ей стало совсем не до смеха.
-…Следовательно, в отношении вас применяется ряд пунктов завещания Кигнуса Блэка…
* * *
Поздним вечером Беллатрикс вновь стояла перед гобеленом. Двойная линия, которая связывала ее портрет с Рудольфусом Лестрейнджем, была разорвана. По всей видимости, родовое древо вновь изменилось, когда Белла поставила свою подпись под протоколом. «Хорошо, что я вовремя догадалась», — подумала волшебница, рассматривая свой портрет. Проверять, что стало бы с гобеленом, подпишись она как Лестрейндж, Белле не хотелось. Ведьма аккуратно коснулась ткани кончиками пальцев. Гобелен был неожиданно теплым; когда она дотронулась до древа в мае, еще при живом муже, полотно было ощутимо прохладнее.
Возвращаясь из «Гринготтса», Белла призналась себе, что давно была готова к такому повороту событий. Можно было сколько угодно придумывать себе оправдания, но она не отправилась в поместье Лестрейнджей из-за страха быть внезапно выкинутой из дома.
Тонкие женские пальцы скользнули по гобелену вверх и вправо, там, где под прорехой с обгорелыми краями было написано «Андромеда». Это сестре, сбежавшей с грязнокровкой, Белла была обязана рядом условий в брачном контракте. Относись Дромеда серьезнее к семейным традициям – Беллатрикс носила бы фамилию Лестрейндж даже после смерти мужа. Невероятная ирония: предательство семейной крови привело к тому, что в семью Блэков вернулась ярая поборница семейного кодекса.
Беллатрикс хмыкнула, оценив черный юмор ситуации, и коснулась ленты с именем отца. Кигнус Блэк ушел из жизни через два года после деда Беллы, Поллукса. И лишь несколько месяцев он не дожил до освобождения дочери. Имение Кигнуса и Друэллы Блэков отошло Нарциссе Малфой. Глядя на отцовский портрет, Белла вспомнила, как давным-давно, когда она только сдала СОВ, отец в минуту откровенности пожалел, что Беллатрикс не родилась мальчиком.
У ведьмы было десять лет, чтобы основательно подумать над взаимоотношениями внутри семейства. Вспомнить многое и сделать определенные неутешительные выводы. Блэки всегда ценили чистоту крови и магическую силу, но к Темному Лорду примкнули лишь двое волшебников из младшего поколения. Даже выжигание Андромеды с семейного гобелена было инициативой Вальбурги, но не Кигнуса и не Друэллы. Чем дальше, тем сильнее Беллатрикс укреплялась во мнении, что все старшие Блэки терпеливо выжидали. Но при этом, будучи связанными семейной политикой, не одергивали Беллу с Регулусом.
Возле отца на гобелене примостилась Вальбурга, дочь младшей ветви Блэков и рупор семейных ценностей. Если в юности Беллатрикс относилась к тетушке с большим почтением, то в Азкабане восхищение сменилось разочарованием. Убеждения Беллы привели ее к Черной метке и борьбе за идеи, в которые она верила. Убеждения Вальбурги выражались через нотации и словесное одобрение. Общаясь с Сириусом, Беллатрикс пришла к выводу, что тетушка просто дорвалась до власти, выйдя замуж за Ориона Блэка. Дорвалась и старалась быть большей слизеринкой, чем сам Салазар. Но все же тетка завещала Беллатрикс дом и блэковский сейф, которым распоряжались Орион с Вальбургой.
Теперь Белла смотрела на старшую ветвь рода. От Вальбурги шла двойная линия, ведущая к Ориону Блэку. К отцу лоботряса Сириуса и тихого мальчика Регулуса. Белла запомнила дядю как очень тихого и спокойного человека, надежно задавленного каблуком голосистой жены. Орион скончался всего лишь в пятьдесят лет, в тот же год, когда пропал Регулус. Глядя на дату смерти дядюшки, Беллатрикс вспомнила лицо отца, когда она продемонстрировала ему метку.
Выше Ориона располагался лорд Арктурус Блэк, переживший и брата, и сестру, и сына, и невестку, и кузена, и одного из внуков. Поллукс, Арктурус и Кигнус Блэки ушли из жизни с интервалами в один год. Со смертью Кигнуса не осталось ни единого Блэка мужского пола, изображенного на гобелене.
Беллатрикс сделала пару шагов назад, чтобы видеть все родовое древо, начинавшееся с Финеаса Найджелуса. Блэки вели свою историю за столетия до того, как был сплетен гобелен. Но даже тот крошечный фрагмент, что был запечатлен на стене гостиной, поражал воображение. Директор Хогвартса, кавалеры Ордена Мерлина, депутаты Визенгамота. Все, как на подбор, властные, богатые, могущественные аристократы. Древнейший и благороднейший род Блэков в лучшие годы не уступал по богатству даже таким денежным мешкам, как Малфои. Теперь же слава ушла с тремя последними Блэками, а богатство растащили все, кто успел породниться с семейством.
Поместье Арктуруса и большая часть средств достались дочери, имение Кигнуса Блэка – Нарциссе. Теперь Беллатрикс знала, что отец особо оговорил в завещании случай, если Белле вернется девичья фамилия. Или, что вернее, когда к Белле вернется девичья фамилия. На что именно надеялся отец, завещав ей приличную сумму, Беллатрикс не знала.
— …Главе рода Блэков я завещаю сейф… — пробормотала Беллатрикс. – Главе рода Блэков!
Звезды Блэков, горевшие столетиями, погасли, и на волшебном небосводе осталась одна-единственная звезда.
— Древнейший и благороднейший род Блэков, — прошептала ведьма, глядя на свое поколение. – Предательница крови, изгнанный лоботряс и я, в двух шагах от сквиба. Вот и все, что от нас осталось…
Услышав бой часов, Белла повернулась и побрела в спальню. Стоило ей переодеться и забраться под одеяло, как ведьма провалилась в тревожный сон.
* * *
Дементоры держали ее под руки. Холод от лап легко проникал сквозь мантию. Пара конвоиров вела ведьму к залу заседаний, неслышно плывя в воздухе. Беллатрикс ни на что не обращала внимания; она глядела только перед собой и в ее голове билась одна мысль: холодно, холодно, холодно. По опыту Белла знала, что пытаться ослабить хватку дементоров бесполезно: любое шевеление они воспринимали как повод ухватить женщину еще крепче и полакомиться. Когда тройка прошла в ворота зала, волшебница ощутила подобие облегчения: твари вот-вот ее выпустят. В паре шагов до кресла дементоры ослабили хватку.
Беллатрикс молча уселась на кресло, как на трон. Золотые путы моментально примотали ее руки к подлокотникам, но ведьма никак на это не отреагировала; смотреть на собравшихся было гораздо интереснее, чем в очередной раз наблюдать измененное «Инкарцеро».
Посмотреть на вынесение приговора собрался почти весь цвет магической Британии. ССкосив глаза, Белла увидела отца, деда и лорда Арктура, сидящих рядом в глубине зала. Беллатрикс уже знала, что муж и деверь неделю назад были приговорены к пожизненному заключению в Азкабане. Впрочем, Крауч сам выглядел постаревшим на десяток лет: Беллатрикс не без злорадства отметила, как сдал председатель трибунала.
Приглядевшись получше, Белла даже смогла увидеть, как пульсирует жилка на лице Бартемиуса. по другую сторону от судьи сидели победители во главе с Дамблдором. Волшебница сразу увидела Муди возле директора. От одного вида аврора у Беллатрикс заныли ребра.
В зале стоял шум множества голосов и этот гул, как ни странно, успокаивал. Белла незаметно облизнула пересохшие губы; сегодня все должно решиться. В то, что ей удастся избежать Азкабана, Беллатрикс не верила: в отличие от того же Малфоя, Лестрейндж созналась, что осознанно и добровольно вступила в ряды еще Вальпургиевых рыцарей. Она вовремя сообразила, что не сознаваться в конкретных действиях не означает предать Темного Лорда. Все, что было у трибунала – свидетельство Каркарова и ее признание. Хватит ли им этого – Беллатрикс не знала.
Она вспомнила прикосновения дементоров и представила годы рядом с этими существами. Если даже несколько минут возле дементора заставляют ее дрожать, то во что она превратится в Азкабане? Белла втянула воздух, стараясь унять дрожь в коленях. «Они недостойны увидеть твою слабость», — произнесла она про себя и повторила еще раз с нажимом: «Они. Недостойны. Увидеть. Твою. Слабость».
Пока Крауч в притихшем зале излагал сто раз услышанный Беллой официоз, ведьма рассматривала присяжных. Колдуны и ведьмы по правую руку от Крауча смотрели на подсудимую, как кошка на зажатую в угол мышь. «Темный лорд вернется», — прошептала Белла себе под нос, стараясь унять страх. – «Даже если они запрут меня в Азкабане, он придет за мной. Я дождусь его».
— Беллатрикс Лестрейндж! — отрывисто произнес Крауч. – Вас обвиняют в том, что состояли в рядах организации Сами-Знаете-Кого…
Подсудимая презрительно усмехнулась; даже здесь, в зале Визенгамота, они боятся имени Волдеморта. Крауч продолжал зачитывать список обвинений; по существу, все они сводились к членству в Пожирателях смерти и участию в нескольких стычках с аврорами.
— …Мы выслушали свидетельства против вас и готовы вынести вердикт. Можете ли вы добавить что-то к вашим показаниям, до вынесения приговора?
— Нет, — покачала головой Беллатрикс.
— Я прошу, — продолжил Крауч, — поднять руки тех присяжных, которые считают, что за подобное преступление обвиняемая заслуживает заключения в Азкабане сроком на десять лет.
Глаза Беллатрикс расширились от удивления, когда больше двух третей магов подняли руки. Она чувствовала себя как школьник, который вытаскивает на СОВ единственный билет, который знает. Она даже не сразу почувствовала, как скользят золотые путы по ее предплечьям.
— Уведите осужденную, — глухо произнес Крауч.
… Дементоры вновь подхватили Беллатрикс под руки, но до того, как ее развернули к выходу, она успела заметить легкий кивок деда и неприязненный взгляд Дамблдора…
* * *
…Утром Белла проснулась за несколько минут до звонка будильника. В отличие от многих прошлых дней, она чудесно помнила сон вплоть до того момента, когда ее вывели из зала суда. Ведьма села в кровати и помассировала виски. В своем сне она увидела свою последнюю встречу с тремя Блэками.
— Блэк… — ведьма будто попробовала на вкус свою старую новую фамилию.
Вспомнив еще раз деда, Беллатрикс тихо произнесла по памяти:
-Опомнись от сна, душа,
и разуму пищу дай,
созерцая,
как жизнь проходит, спеша,
как приходит смерть невзначай
столь немая;
как радость становится тленной
и влечет потом за собою
скорби года,
и кажется нам неизменно
что в прошлом время любое
лучше всегда.
