Линия отрываThere*s a gap in between
There*s a gap where we meet
Where I end and you begin
And I*m sorry for us
“Where I End And You Begin” (Radiohead)
Роберта Харп, мать Максимилиана Харпа, погибшего вместе с женой и маленьким сыном осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, внимательно смотрит на Гермиону. Внимательно и недоверчиво. И неприязни в ее взгляде куда больше, чем Гермионе хотелось бы. Но не больше, чем она способна вынести.
Гермиона сидит в продавленном кресле, осматривается, стараясь делать это как можно незаметнее. Скорее всего, здесь она ничего не узнает. Миссис Харп не пожелала включать свет, и Гермиона прищуривается, силясь разглядеть побольше. Какой была эта комната, когда был жив сын этой женщины, когда ее жизнь еще не обратилась в остывшее пепелище? Хранит ли она что-нибудь в память о тех, кого потеряла? Но Гермиона не просит разрешения взглянуть на вещи умерших. Нет времени. Да и к тому же, поскольку люди исчезли, то и предметы, когда-то помнившие тепло их рук, давно уже остыли. И уже никому ничего не смогут поведать.
- Миссис Харп, - вновь повторяет Гермиона, - прошу вас, попытайтесь припомнить обстоятельства, при которых ваш сын и его жена приняли решение обратиться в программу защиты свидетелей. Кто им посоветовал? Вы помните этого человека?
- Нет, - уже в который раз отвечает миссис Харп. – Не помню. Точно не помню, мисс. Я ведь уже говорила. Хорошо, что после стольких лет кто-то все же решил всерьез взяться за это дело. Но не могу вам ничем помочь. Не могу припомнить ничего из того, что могло бы вас заинтересовать. А ведь я никогда не жаловалась на память.
«…никогда раньше такого не было: хочу что-то вспомнить, а не могу…»
«…может, кто-то и порекомендовал, да что с того? Сейчас уже и не припомню, кто это был…»
«…да, возможно, они и не сами это придумали. Но вы же знаете, какие это были времена, мисс. Сыну и его жене казалось, они в безопасности будут…»
И ничего больше. Миссис Харп – предпоследняя в списке ее визитов. Предпоследний шанс узнать хоть что-то. Родственники Гольдстейнов (вмешательство Энтони Гольдстейна не помогло, скорее наоборот) и Макдермоттов вовсе отказались с нею разговаривать. Семейство Гиббонс подалось в Европу, и разыскивать их там не представлялось возможным. Точнее, просто не было времени.
Гермиона начинает закипать. Она потратила на эту женщину больше часа. Безрезультатно.
Гермиона на миг прикрывает глаза. Нет, она не устала. Этой ночью ей даже удалось выспаться. Просто хочется хоть немного побыть в темноте. И в тишине пустого дома, где никого нет, кроме них с миссис Харп.
- Пожалуйста, миссис Харп. Это очень важно. Я ведь объясняла вам, почему.
- Мне действительно нечем вам помочь, мисс Грейнджер. Я стараюсь вспомнить изо всех своих сил. Прекрасно помню, как сын сказал мне, что какое-то время будет жить в другом доме. Вместе с Мари и маленьким Дэйвом. Помню, как занималась похоронами. Вы же знаете, что спустя месяц после всего этого я потеряла и мужа. Но вот о том времени, когда сын и его жена приняли то решение, ничего не могу вспомнить. Просто какая-то дыра в памяти. Понимаете, я читала кое-какие книги. Даже маггловские. Мне их кузина присылала, она замужем за магглом. Магглы ведь тоже кое-что соображают в изучении памяти. Логичнее было бы, если бы я начисто забыла, скажем, тот день, когда пришло известие о гибели сына. Или тот день, когда моего мужа не успели доставить в больницу имени Святого Мунго.
- Миссис Харп, - медленно говорит Гермиона, - вы хотите сказать, что …
- Именно это я и хочу сказать. С моей памятью какая-то проблема. И знаете, мисс Грейнджер, было время, когда я помнила то, что вас сейчас интересует. Помнила еще пару месяцев после всего этого…после падения Темного Лорда. А потом все начисто стерлось. Или мне просто не до того тогда было.
Еще одно сокрушительное поражение. Итак, остался последний шанс.
Попрощавшись с миссис Харп, Гермиона аппарирует к дому Мередит Дивайн, матери Эвелин Дивайн, ставшей впоследствии женой Саймона Фонтейна.
****
Дверь открывается, так быстро, что Гермиона не успевает еще отдернуть палец от кнопки звонка. Мередит Дивайн живет в маггловском районе, в многоквартирном доме, полном крайне беспокойных жильцов. Тонкие стены квартирки прекрасно пропускают посторонние звуки. Кто-то плачет. Кто-то пьяно ругается. Истошно завывает какое-то животное. Кошка.
Гермиона внимательно разглядывает миссис Дивайн. Та, в свою очередь, рассматривает ее. Недоверчиво и боязливо. И в то же время – равнодушно. Такое вот странное сочетание. А еще в ее глазах Гермиона видит отчетливую ненависть ко всем представителям власти.
- Должна сразу предупредить вас, миссис Дивайн, что я не из аврората. То есть не из полиции. Поэтому вы вовсе не обязаны со мной говорить.
- Если бы я не собиралась с вами разговаривать, будьте уверены, мисс, я не пригласила бы вас. Не отправила бы вам ответное письмо с той дурацкой птицей, что от вас прилетела. Черт, как давно ничего такого не было. Как давно я не получала писем. Ведь дочь только так со мной и общалась. Кроме тех раз, что навещала меня сама. Ваш мир нравился ей куда больше того, в котором она родилась.
- Миссис Дивайн, я ведь тоже…родилась в этом мире.
- И как родители согласились отпустить вас?
- Они не стали принуждать меня поступать так, как хотелось бы им самим.
- И я так думала. Я не слишком много могла дать дочери. Она ведь росла без отца. И вот, приходит приглашение это. Я сначала подумала, какие-то психи развлекаются. А потом эти птицы стали прилетать каждый день. И старик …сказал, у моей дочери может быть блестящее будущее. Ладно, не будем об этом. Так что вы хотели? Давайте побыстрее с этим закончим.
У Эвелин Дивайн и впрямь могло бы быть блестящее будущее. В материалах дела случайно затесался ее табель успеваемости. Ничуть не хуже, чем у самой Гермионы. А СОВ Эвелин сдала вообще на сплошные «Превосходно».
- Я отпустила дочь в эту вашу школу. И все было хорошо. Целых семь лет. Но в школе она встретила этого типа, Фонтейна. Он был из семьи магов, - с отвращением произносит Мередит Дивайн. – Целая семья этих…помахивающих своими палочками и получающих что угодно. Они смотрели на меня как на пустое место. Хотя, надо отдать им должное, были крайне любезны.
- Миссис Дивайн, - осторожно начинает Гермиона, - вот зачем я попросила вас о встрече. Я задам вам один вопрос. И сразу же уйду. Только один вопрос. Ваши отношения с дочерью не прекратились после того, как она вступила в брак, верно?
- Да.
- Вы многое с ней обсуждали?
- Ну, то, что она хотела рассказать. Это и есть тот самый «один вопрос»?
- Пока еще нет. Дочь рассказывала вам, что вынуждена была скрываться от…опасности?
- Да. Вместе с мужем и сыном. Кто-то посоветовал им обратиться за защитой в это ваше…Министерство.
- Так, миссис Дивайн. Пожалуйста, это очень важно. Попытайтесь вспомнить, не говорила ли ваша дочь, кто это был. Кто им это посоветовал. Повторяю, это очень важно.
Мередит Дивайн надолго задумывается. Шевелит губами, хрустит пальцами. Гермиона замирает на краешке стула, еле сдерживая нетерпение. Это ее последний шанс узнать хоть что-то. Почти последний.
На улице давно уже стемнело.
Мередит Дивайн молчит. Когда Гермиона отводит от нее взгляд, ей кажется, будто в комнате никого нет. Только переползающие с места на место пятна света от фар проезжающих машин. Свет и тени, разрываемые на части качающимися за окном голыми ветвями.
Целый день потерян. У Гермионы остался ровно сорок один час. И ни минутой больше.
Неужели, думает она, я полагала, что все будет легко?
Вовсе нет.
Разумеется, она и не рассчитывала на то, что Снейп вот так просто ответит на все вопросы.
Или скажет: «Идите по моим следам, мисс Грейнджер. И где-нибудь мы встретимся».
Где-нибудь – надо полагать, в баре «Кабанья голова», где много лет назад Сивилла Трелони звякнула браслетами, закатила глаза и выдала это чертово Пророчество.
Из-за которого столько шума.
Как будто на глазах у изумленной публики появился из скорлупы новый мир.
Настоящая редкость.
Наконец Мередит Дивайн начинает говорить.
- Вы знаете, я тут пыталась вспомнить. Честно пыталась. Никогда не жаловалась на память, всегда все отлично помнила. А тут – как отрезало. Ни единой детали. Помню свадьбу Эвелин. Рождение внука. Помню, как дочь сообщила мне, что некоторое время мы не будем видеться, потому что они с мужем вынуждены скрываться от каких-то психов. Помню, как она строго-настрого наказала мне не сообщать в нашу полицию. Будто те ничем не смогли бы помочь, только за ненормальную меня бы сочли. Помню, как пришло письмо с совой. Как открыла его, помню. Помню всех этих Фонтейнов на похоронах. И я одна среди них. Помню, как жила потом. А вот кто дал моей дочери такой совет, увы, не могу сказать. А ведь когда-то я это знала. Определенно, знала, мисс.
- Вы знали?
- Да. У меня такое чувство, будто в течение какого-то времени я точно знала, ведь Эвелин что-то такое рассказывала…и взяла с меня клятву, что я больше никому не расскажу. Но это не сохранилось в моей памяти. Совсем. Несколько месяцев спустя после того страшного октября я помнила, а потом забыла.
- Вы знали… Так вы все-таки знали?
- Да. Странно ведь – помню, что знала, а восстановить в памяти не могу. Никак. Увы. Просто черная дыра какая-то. Это меня пугает.
- Миссис Дивайн, - медленно, осторожно подбирая слова, говорит Гермиона, - не согласились бы вы сейчас отправиться со мной к одному человеку?
- К какому же?
- К одному специалисту, занимающемуся изучением памяти. Совершенно бесплатно.
- Он…из ваших?
- Да, миссис Дивайн. Но вам нечего бояться. Я буду с вами. Может быть, он сумеет вам помочь.
****
Оказавшись в больнице имени Святого Мунго, Мередит Дивайн, вопреки ожиданиям Гермионы, не начинает изумленно оглядываться и задавать бесчисленные вопросы. Может быть, ей хочется поскорее со всем этим закончить. А может, ей просто все равно.
- Я была здесь как-то раз. Только на другом этаже, - поясняет миссис Дивайн. – Когда Эвелин родила. Тогда Фонтейны взяли меня с собой. Этот ваш специалист, он кто?
- Он очень известен в своей области. Автор множества книг. Способен обнаружить неполадки с памятью, о которых сам пациент и не подозревает. Подождите меня здесь, - просит Гермиона, остановившись перед дверью с табличкой «Николас Роузберри, специалист по проблемам памяти». Воскресенье, час поздний. Это не имеет значения. Гермиона поворачивает ручку и входит.
В небольшом холле за стойкой сидит молоденькая ведьма. Секретарь. «Лиза Глэдстоун», вспоминает Гермиона. Имя - все, что она знает о секретаре целителя Роузберри.
- Чем могу быть полезна, мисс? – спрашивает Лиза Глэдстоун. – Ищете мистера Роузберри?
- Да.
- Увы. Не могу вас порадовать. Он не принимает. Экстренное совещание у директора лечебницы.
- Сейчас?
- А что вас удивляет?
- Да нет, ничего, пожалуй. А когда можно будет его увидеть?
- Боюсь, не раньше, чем через пару часов. Вам повезло, мисс – мистер Роузберри находится здесь почти круглые сутки. Если не жаль времени, ждите.
- Мисс Глэдстоун… - нетерпеливо начинает Гермиона. Ей нельзя терять время. Ждать несколько часов без дела она просто не может себе позволить.
- Если у вас что-то срочное, - прерывает ее Лиза Глэдстоун, - обратитесь к его ассистенту. Роузберри только пару месяцев назад взял нового парня. Поищите, он где-то на этаже, - и отворачивается, даже не назвав имени ассистента, всем своим видом показывая, насколько она занята. Нарочито шелестит своими бумагами, пока Гермиона не отступает в коридор, едва сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью.
Следующие несколько минут уходят на то, чтобы отыскать на этаже хоть кого-то из медперсонала. Проблема состоит еще и в том, что никто из встреченных Гермионой не знает имени нового ассистента целителя Роузберри. Но удача все же улыбается Гермионе: у дверей в одну из палат ей попадается молодой практикант, который в ответ на ее вопрос машет рукой куда-то вглубь коридора и добавляет:
- А, этот, как там его…так он в лаборатории. Говорит, если сегодня не закончит, то Роузберри надерет ему задницу. Так что едва ли он станет говорить с вами, мисс…Мисс?
*****
Но Гермиона не слушает, она со всех ног несется в лабораторию. Не думая о последствиях, распахивает дверь, забыв постучать. Лаборатория погружена во тьму. За столом, освещенным неярком лампой, склонившись над чем-то вроде маггловского микроскопа, сидит человек.
На звук распахнувшейся двери он даже не оборачивается. Просто делает рукой какой-то знак и говорит:
- Прошу подождать еще минуту. Или три. Сейчас я закончу.
Голос Невилла Лонгботтома звучит немного по-другому в этом громадном помещении, дальней стены которого Гермионе от порога не даже видно, но все же прекрасно узнаваем.
Гермиона стоит и ждет, пока Невилл обернется. Ждать долго не приходится: действительно, проходит всего лишь три минуты. Гермиона засекает по часам.
- Это ты? Вот так сюрприз.
- Извини, если помешала, но дело срочное. Не знала, что ты работаешь с Роузберри . Где можно найти твоего шефа?
- А зачем он тебе?
- Мне нужна консультация по одному вопросу. Необходимо осмотреть кое-кого. Женщину. У нее какие-то проблемы с памятью.
****
Невилл уводит Мередит Дивайн в маленький кабинет рядом с лабораторией. Миссис Дивайн опасливо оглядывается на Гермиону, но та успокаивает ее , говоря, что целителю Лонгботтому можно полностью доверять.
- Я еще не целитель, - возражает Невилл. – Но скоро им стану. Если Роузберри не решит от меня избавиться. Пойдемте, миссис Дивайн. Это займет около часа. А ты подожди здесь, - он указывает на скамеечку у стены, - и смотри, чтобы никто сюда не совался. Если честно, я еще не вправе производить самостоятельные осмотры, - добавляет он так, чтобы слышала только Гермиона. Дверь захлопывается за Невиллом и Мередит Дивайн.
Гермиона остается в коридоре. Хорошо, что можно присесть. Несмотря на то, что этой ночью Гермионе удалось поспать, ее шатает от усталости. Ломит спину, голова немного кружится. Гермиона прикрывает глаза. Нужно бы сходить в кафетерий и чего-нибудь поесть. От мысли о еде ее мутит.
И вот опять, как пять лет назад, когда она и Рон по очереди дежурили в больнице, ожидая, пока Гарри очнется (хотя все наперебой уверяли, что нет необходимости так себя изводить), Гермиона одна в коридоре отделения «Повреждения от заклятий». Коридор освещен неяркими лампами, но даже от этого света режет глаза. Гермиона на миг смеживает веки. И тут же ей начинает казаться, что она слышит, как кричат души тех, кто заперт в белоснежной тишине палат.
Кричат от боли.
В полной темноте.
Разумеется, это все иллюзия. Нет никакой темноты. Никаких криков. За соседней дверью кто-то похрапывает. В конце коридора молодая целительница переставляет на конторке еле слышно позвякивающие склянки.
Время как будто растягивается. Гермиона то и дело поглядывает на часы. Пятнадцать минут. Тридцать. Тридцать пять. Ну что же так долго? У нее начинают дрожать руки, и Гермиона, рассердившись, зажимает ладони между колен.
*****
Ровно через пятьдесят пять минут Невилл Лонгботтом выходит из кабинета. Один.
Прежде чем Гермиона успевает задать вопрос, он говорит:
- Она спит. Я погрузил ее в…как магглы называют? Гипноз. С моим уровнем квалификации об этом судить трудновато, но, похоже, кто-то поработал с ее памятью. Поработал хорошенько. Превосходная техника. Ювелирная, я бы сказал. Этот участок памяти теперь не восстановишь.
- Не восстановишь? – упавшим голосом спрашивает Гермиона
- Увы. Хотя тебе лучше все же поговорить с шефом. Покажешь ему мои записи. Я сделал несколько «мыслефото». Вернее, это магглы бы так сказали. Наша (ну, вернее – самого Роузберри) новая разработка. Принцип работы заимствован у изготовителей Думосбросов. Только воспоминания фиксируются в виде застывших картинок, а не целых эпизодов.
- И по картинкам легче определить, не было ли вмешательства в память…извне?
- Совершенно верно. Очень легко засечь «линию отрыва». Участок, где имело место изменение либо полное удаление какого-то отрывка.
- И ты заметил…
- Да. Один-единственный временной период. Я бы датировал его осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. И, знаешь, прекрасная работа. Соседние воспоминания не повреждены. Очень чистая «линия отрыва». Так что восстановить утраченное уже нельзя. Если бы были какие-то перемычки с соседними участками, я думаю, шефу бы удалось что-то сделать. Но не в этом конкретном случае. Тех, кто мог бы такое проделать, очень мало. Нужно быть настоящим специалистом, Гермиона. Целитель Роузберри признавался мне, что ему самому не под силу было бы такое проделать.
Гермиона опускает взгляд. Еще одна нить оборвана. Ничего уже нельзя сделать. Но она, Гермиона Грейнджер, не намерена просто так сдаваться. Ну уж нет.
- Невилл, - просит она, - ты мог бы прямо сейчас со мной кое-куда съездить?
- Мог бы. Наверное, в ближайшие два часа Роузберри меня не хватится. Пошли.
- А миссис Дивайн?
- Я дал ей снотворного зелья. До утра хватит. Если ты сюда не вернешься, утром я ее разбужу и доставлю, куда она скажет.
*****
Эрика Толлис ничуть не удивляется, увидев Гермиону. И не протестует, когда та говорит, что с ней пришел еще один человек. Только получив согласие миссис Толлис, Гермиона делает Невиллу знак, чтобы тот вошел.
Гермиона замечает, что посреди гостиной стоит небольшая сумка.
- Это мои вещи, - говорит Эрика Толлис. – И вещи Стью. Я ждала вас. Вы ведь пришли меня арестовать и забрать Стью? Да?
Миссис Толлис стоит перед дверью комнаты, в которой находится ее муж, стоит, безвольно опустив руки вдоль тела. По ее лицу катятся слезы. Эрика Толлис еле слышно подвывает, оперевшись плечом о дверь. Невилл мягко берет ее за руку, Гермиона успевает отметить, как он мягко надавливает двумя пальцами на ее запястье, и женщина перестает всхлипывать. Покорно позволяет препроводить себя к дивану. Усаживается и замирает, сложив руки на коленях.
- Мы не станем арестовывать вас, - говорит Гермиона. – Хотите, я поклянусь? Мой друг – врач, то есть целитель, он осмотрит вашего мужа. И никто не собирается забирать его в больницу. Без вашего согласия, я имею в виду.
- Миссис Толлис, - Невилл обращается к женщине, как к малому ребенку. К младшей сестре или брату, которых у него никогда не было, думает Гермиона. – Я только осмотрю вашего мужа, и мы тут же уйдем. Обещаю. А если вы захотите, я буду иногда навещать вас. Я пока еще не являюсь практикующим целителем, но мог бы вам помочь. Мисс Грейнджер рассказала мне о вашей…проблеме. Я не собираюсь сообщать властям. Кроме того, насколько мне известно, по таким делам существует срок давности…
Невилл не успевает договорить: Гермиона делает ему знак замолчать. Он пожимает плечами и скрывается в комнате Стюарта Толлиса. Его жена не отрывает взгляда от двери, глядя на Гермиону так отчаянно, словно у нее собираются забрать единственное дитя.
Это вовсе не так, хочется сказать Гермионе. Но она молчит. Если здесь и можно что-то еще поправить, Гермиона это сделает. Потом. Через два дня. Тогда у нее будет время на что угодно. На то, чтобы избавить эту рано постаревшую женщину от страха, преследовавшего ее большую часть жизни. «Спаси и сохрани», - шепотом молилась мама (единственный раз – вслух, больше Гермиона никогда этого не слышала) , когда ее маленькая дочь заболела так тяжело, что выжила лишь благодаря чуду. Или тому, что в больнице, куда ее отвезли, оказался молодой врач, которого считали чуть ли не психом из-за яростно отстаиваемых тем нестандартных методов леченияя . С тех пор, как с Гарри случилась беда, Гермиона, хоть и никогда не была религиозной, не раз вспоминала мамины слова. Может быть, ей самой пришла пора сделать это. Взять за руку, спасти и сохранить кого угодно.
Гермиона сидит, держа Эрику Толлис за руку, чувствуя, как дрожат тонкие пальцы. Женщина снова начинает всхлипывать, вздрагивая всем телом. Через какое-то время всхлипы затихают. Видно, что миссис Толлис изо всех сил прислушивается, что происходит в комнате ее мужа. Но оттуда доносится еле слышный голос Невилла. Слов не разобрать.
Когда Невилл Лонгботтом выходит из комнаты Стюарта Толлиса, он видит Гермиону, гладящую Эрику Толлис по растрепанным полуседым волосам . Женщина дремлет, положив голову Гермионе на колени.
- Она спит? – спрашивает Невилл.
- Да.
- Лучше ей не слышать того, что я сейчас скажу.
Гермиона встает, поудобнее устраивает Эрику Толлис на диване, подсовывает ей под голову диванный валик.
Они с Невиллом выходят в маленькую темноватую кухню. Закрывают за собой дверь.
Они тараются говорить как можно тише. Сказанные ими слова проваливаются в полутьму и умирают. Погружаются на дно холодного бездонного озера.
- Не думаю, что этому парню можно помочь. Я имею в виду, если мы не поместим его в больницу.
- Его жена все равно не согласится на это.
- Боюсь, она и сама… не слишком адекватна.
- Слушай, Невилл, я ей обещала. Пока что она в состоянии сама ухаживать за мужем. А потом – посмотрим.
- Если что, - отвечает Невилл, - я мог бы это устроить. Даже если этот тип действительно виновен в том, за что его разыскивали, тюрьма ему уже не грозит. Я мог бы попросить шефа устроить его к нам в отделение.
Туда же, где по сей день находятся его собственные родители. В его персональный ад. Почти круглые сутки – рабочий день ассистента самого Роузберри явно ненормированный.
- Рассказывай, что тебе удалось узнать?
- На часы смотрела? Сейчас уже заполночь. Куда ты пойдешь? Сядь. И послушай спокойно.
- Спокойно - не слишком подходящее слово. Да. Извини. Я слушаю.
- Я пришел к выводу, что с памятью этого Толлиса и миссис Дивайн поработал один и тот же человек. Либо двое, но один из них был учеником другого. Помнишь, я говорил, что если кто-то вмешивается в структуру памяти и что-то оттуда удаляет, образуется некая «линия отрыва»?
- Да.
- И что засечь такое вмешательство можно, только если специально искать?
- Да. Но никто ведь не искал.
- Не искал. Ты права. А кроме того, в те времена методы работы были совсем не те, что сейчас. И вот еще что странно. Эти воспоминания были просто удалены, а не заменены на смоделированные.
- Значит, целью было не обмануть, а скрыть. Смоделированные воспоминания призваны ввести в заблуждение, верно? И из-под них при должной квалификации можно (не всегда, правда: если работал очень сильный специалист – не получится) извлечь настоящие. Так?
- Так. А здесь все просто начисто срезано. Этакий выжженный участок. «Линия отрыва», образующаяся при удалении того или иного воспоминания, индивидуальна. Почти как отпечатки пальцев. Если ты учился у кого-то, твой стиль похож на стиль работы учителя. И «линии отрыва» имеют определенную схожесть.
- Здесь поработал один и тот же человек, верно?
- Вероятно. Верно – не совсем то слово. Кроме того, в память Стюарта Толлиса вмешивались дважды. Сначала – когда он исчез - просто грубо все потерли. Остались какие-то ошметки ранних детских воспоминаний. И кое-какие воспоминания более позднего периода. Мне удалось засечь и несколько эпизодов о работе в Министерстве. Но это еще не все. Через несколько раз после первого вмешательства в его память, месяца через два-три, имело место и второе. Более квалифицированное. Черт побери, если бы этот кто-то покопался в мозгах Толлиса в тот самый первый раз, то не было бы таких…последствий. Стюарт Толлис не пускал бы слюни , видя в кресле-качалке. Может быть, сидел бы в Азкабане. Не знаю уж, что для него лучше.
- Так во второй раз…
- Кто-то подчистил чужие огрехи. Только и всего. Комар носа не подточит. Если бы я не прошел подготовку у Роузберри, я бы и не заметил ничего. Вот так, Грейнджер. И, знаешь, если ты действительно заинтересована в том своем…деле, я готов поговорить с шефом. И попросить его помочь тебе. Если случай покажется ему достаточно интересным, он на это пойдет.
- И что, согласится держать этого беднягу у себя в отделении?
- Почему нет? У Роузберри полно связей. Главное – сыграть на его желании покопаться в мозгах у какого-нибудь несчастного, чей случай не является тривиальным. Этот Толлис как раз подходит.
Гермиона и Невилл уходят, оставив спящую Эрику Толлис и ее мужа, которые проспят до утра и едва ли (Стюарт Толлис уж точно) вспомнят утром о ночных визитерах.
Когда Невилл Лонгботтом и Гермиона Грейнджер возвращаются в клинику имени Святого Мунго, Гермиона еле сдерживается, чтобы не побежать. Ей нужно срочно увидеть Николаса Роузберри.
Ведь это он - ведущий «мозгоковыряльщик» лечебницы.
Именно он осматривал Северуса Снейпа после задержания.
И именно Николас Роузберри установил наличие «черных дыр» в его памяти.
- продолжение следует -
Всем большое спасибо за хорошие слова в адрес фика ;)
