Глава 9Над Стокгольмом тоскливо висело утро. Видимо, в отместку за предыдущий вечер, было оно на редкость противное: уныло моросил холодный дождик, дворцы, ресторанчики и магазины как будто гнили заживо, деревья в парке Кунстредгорден почернели от сырости, редкие прохожие едва ли не переходили на бег, стремясь укрыться от этой всепроникающей дождливой тоски.
В гостиничном крыле, предназначенном для размещения прибывших на Церемонию вручения Столетних премий журналистов, царил покой. Работники пера, измученные насыщенной программой вчерашнего дня, крепко спали. Спали голубоглазые французские журналисты (в большинстве своем не одни), смежив смуглые веки, наслаждались объятиями Морфея корреспонденты многочисленных африканских стран, обстоятельно похрапывали немцы, и в храпе их проступали ритмы солдатских маршей. Не менее громко храпели русские «акулы пера», так, что даже звякали на столах пустые стаканы. Медленно ворочались с боку на бок финны и эстонцы. Страстно стискивали подушки итальянцы. Спала небезызвестная журналистка «Ведьмополитена» Рита Скиннер, для гарантии сохранности засунув готовые тексты и именное Самопишущее Перо под матрас. Чуть посапывала, по-детски приоткрыв рот, Луна Лавгуд. И даже трудоголик и перфекционист Гермиона Грейнджер, специальный корреспондент ведущей британской магической газеты, мирно дремала, свесив тонкую руку из-под одеяла и улыбаясь своим снам счастливой улыбкой.
Впрочем, не прошло и получаса, как эта мирная картина претерпела кардинальнейшие изменения. Причем действия всех журналистов во всех номерах гостиницы отличались подозрительным сходством: колдуны делали зверские гримасы, с силой швыряли волшебные будильники об пол (по-другому остановить их нудные причитания «Ой, сейчас кое-кто проспит…» просто невозможно), большими жадными глотками пили воду из графинов, проверяли, на месте ли пергаменты со вчерашними записями, и нетвердой походкой отправлялись в душ.
В номере 77, стоя под косыми секущими струйками душа, Гермиона Грейнджер (пора, наконец, конкретизировать повествование) долго попеременно включала то горячую, то холодную воду, злорадно приговаривая: «Это тебе за вальс… А это за ночные бдения… А это за романтические вздохи при луне…».
За минувшую ночь в сознании Гермионы произошел самый настоящий переворот. Все старые идолы (Виктор Крум, Рон Уизли, магловский актер Джонни Депп и голубоглазый корреспондент политического отдела), до сей поры шатко, но все же державшиеся на почетных местах в гермиониной системе мироздания, были низвергнуты окончательно и бесповоротно. Будущее, равно как и сердце Гермионы, принадлежало Северусу Снейпу.
Девушка и сама не знала, как относиться к этому жизненно-важному открытию. За пятнадцать минут, проведенных в душе, она успела построить три полноценных воздушных замка и уверенно разрушить их точными доводами холодного, как дамасский клинок, рассудка.
Выводов из строительства было сделано несколько. Во-первых, очевидно было, что у профессора Снейпа… Северуса ни ее внешность, ни… внутреннее содержимое отвращения не вызывали…
– Даже, скорее, наоборот… – смущенно улыбнулась Гермиона своему чуть запотевшему отражению, вспомнив, каким далеко не равнодушным взглядом смотрел на нее Снейп при их первой встрече… черт, как же недавно это было…
Во-вторых, Северус Снейп был мужчиной. Мужчиной неженатым и, как явствовало из информации, которой располагала Гермиона, не имевшим в данный момент постоянной сердечной привязанности.
В-третьих, кто знает: если она, Гермиона Грейнджер, приложит достаточно мозгов и упорства, вдруг у нее появятся шансы занять место этой самой сердечной привязанности?
Упорства Гермионе было не занимать – это вполне могли подтвердить домовые эльфы Хогвартса, до сих пор вытиравшие пыль со столов связанными ею шапочками. В наличии у нее мозгов, тем более, никому кроме нее не приходилось сомневаться. Дело оставалось за малым…
Насильно мил не будешь.
Быстро, хотя и не без сожаления, откинув мысль о Приворотном зелье (во-первых, не спортивно, а, во-вторых, глупо: поить запрещенным зельем лучшего зельевара Британских островов), Гермиона старательно прокрутила в памяти все обнадеживающие воспоминания: от первого нахального взгляда до вчерашнего сумасшедшего вальса. Почти радостно улыбнулась зеркалу.
Насколько Гермиона Грейнджер разбиралась в мужчинах (а разбиралась она в них, подобно всем не в меру умным девушкам, чисто теоретически), никакого насилия, скорее всего, не предвидится…
…Полчаса спустя, за завтраком, британская журналистка Гермиона Грейнджер несколько удивила другую британскую журналистку Луну Лавгуд, попросив у той свежий номер газеты «Придира». Поскольку мисс Грейнджер неоднократно достаточно резко высказывалась по поводу качества и даже достоверности информации, представленной в оной газете, мисс Лавгуд на несколько минут отвлеклась от дум о вечном (а также о некоем Рональде Уизли) и с интересом проследила, что именно заинтересовало столь серьезную девушку в столь специфическом издании.
И без того большие глаза Луны расширились еще больше, когда она увидела, что подруга с явным интересом читает последнюю страницу «Придиры», а именно «Самый достоверный гороскоп от Лаванды Браун». Гермиона же с замиранием сердца прочла, что ближайшие несколько дней наиболее благоприятны для установления романтических, сексуальных и супружеских отношений между Весами и Козерогами… Конечно, она считала чтение гороскопов пустой тратой времени, но раз уж выдалась свободная минутка…
…К сожалению, в гороскопе Лаванды Браун ничего не было сказано о сексуальных и прочих отношениях, которые должны были сложиться у британских журналисток, рожденных под знаком Весов, с Международной ассоциацией зельеваров, Стокгольмским пресс-центром и организаторами Торжественной церемонии вручения Столетних премий. Как бы там ни было, но когда Гермиона взяла, наконец, коротенькое интервью «на ходу» у Вилле Вальдсена, договорилась с фотографами, разыскала неизвестно куда сгинувшего английского переводчика, выбила для себя и Луны лучшие места на балконе для прессы и трижды поругалась с руководителем пресс-центра из-за разнообразных мелочей, она почувствовала себя совершенно затрах… простите, замученной.
Обессилев, Гермиона практически рухнула на свое место рядом с Луной Лавгуд – ноги уже отказывались служить. Затем, отдышавшись, достала все необходимое для работы, устроилась поудобнее, подперев кулачком острый подбородок, и приготовилась слушать и наблюдать.
Огромный и величественный Зал для Торжественных Заседаний был полон народу – людей было едва ли не больше, чем на финале последнего Чемпионата мира по квиддичу. Правда, здесь, в отличие от стадиона, никто не орал, не вскакивал с мест и не размахивал национальной символикой – колдуны-ученые, все больше лысеющие и седеющие, вели себя чинно и приличествующе случаю.
Гермиона аккуратно подкрутила регулятор своего омнинокля, нажала кнопку «синхронный комментарий» и поднесла магическое устройство к глазам. Сквозь волшебные стекла укутанную в алый бархат и украшенную серебряным гербом сцену было видно как на ладони.
На председательствующее место поднялся полнеющий лысый волшебник в голубой мантии, отороченной серебристым мехом.
«Министр магии Швеции Струве Струлсон произносит торжественную речь в честь открытия Церемонии», – прочитала Гермиона.
Согласно в незапамятные времена заведенному обычаю, говорить Министру предстояло еще минут десять, после чего должны были последовать другие речи, другие поздравления и, наконец, не менее чем через час, должна была начаться собственно Церемония.
Ожидая этого неминуемого, как ей казалось, развития событий, Гермиона предоставила Самопишущему Перу трудиться самому и принялась разглядывать лица в зале – любимое ее занятие на собраниях, семинарах и конференциях. И уже через минуту обнаружила в первом – почетном – ряду, прямо напротив Министра, сумрачное лицо Северуса Р. Снейпа, а также точеный профиль Салли-Энн О’Рурки-Снейп. Оба имели такой вид, как будто сидят здесь уже давно, и все происходящее успело им порядком опротиветь. Миссис Снейп нервно обмахивалась веером, поминутно поворачивалась к соседу слева и что-то ему втолковывала, то и дело резко встряхивая головой. Ее сын сидел неподвижно, лишь изредка покусывая тонкие губы, но вид при этом имел премрачнейший.
Затем он резко обернулся и посмотрел на Гермиону.
Зал был огромен – Северуса и Гермиону разделяло несколько сотен футов. Кроме того, корреспондент Грейнджер была зажата в куче журналистов и почти полностью скрыта балюстрадой балкона. И, наконец, ее лицо было закрыто линзами омнинокля. Но – ошибки быть не могло. Он смотрел ей прямо в глаза.
У Гермионы перехватило дыхание. Замерев, она наблюдала, как Северус Снейп еле заметно кивнул – ей ли? Затем он отвернулся, что-то коротко шепнул матери на ухо, быстро поднялся и пошел прочь к боковому выходу. Выходя, он довольно резко оттолкнул бесстрастно стоявшего у дверей охранника-тролля в парадной форме. Несколько колдунов проводили героя дня изумленными взглядами.
Гермиона почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Не глядя ни на кого, она встала и, аккуратно, но решительно расталкивая представителей прессы, на нетвердых ногах устремилась к выходу.
…Как она и ожидала, Северус Снейп ждал ее в лестничном холле, который еще полчаса назад казался совсем маленьким из-за огромного количества народа, а теперь был огромным, пустым и гулким. Несколько секунд Гермиона постояла в нерешительности на верхней ступеньке лестницы, затем, справившись с собой, подошла к мужчине.
– Мисс Грейнджер, – устало произнес Снейп, и по его тону нельзя было понять, какие эмоции испытал он при ее появлении. Наметанным взглядом журналиста Гермиона отметила темные круги, залегшие под его глазами. Прошлым вечером их не было.
– Мистер Снейп? Мне показалось… – она замялась, не зная, что говорить дальше.
– Это большая удача, что мы встретились. Мне как раз нужно было сказать вам несколько слов. Вы не против, если мы отойдем к окну?
Они отошли. За окном по-прежнему хлестал дождь. Гермиона с уже нескрываемой тревогой смотрела в лицо собеседника.
– Мисс Грейнджер… – он говорил, неуверенно растягивая слова, – я должен попросить прощения… за вчерашний вечер.
– Прощения?.. – она ожидала чего угодно, но только не этого.
– Да… Эти танцы… ненужные разговоры… Кажется, я был не слишком трезв и излишне взвинчен… но это, без сомнения, меня не извиняет…
– Но… – Гермиона совершенно не знала, что на это сказать.
Профессор Снейп вдруг посмотрел куда-то, чуть повыше ее плеча, и лицо его исказилось в злой усмешке.
– Ах, так, – прошипел он. И громче: – Прощайте, мисс Грейнджер!
Он развернулся на каблуках и быстро удалился. Черная мантия развивалась в такт шагам. Девушка ошарашено смотрела ему вслед.
…Гермиона вернулась на свое временное рабочее место только час спустя и, при том, в абсолютно расстроенных чувствах. Она едва ли не опоздала: господин Вальдсен уже прикреплял к мантии Северуса тонкую золотую ленточку, и теперь уже состоявшемуся лауреату предстояло занять место за почетной трибуной, и произнести благодарственную речь.
Потерявшим былую ясность взглядом, журналистка смотрела на осветившееся хмурым торжеством лицо Северуса Снейпа и чувствовала, как в глазах закипают глупые, злые слезы. Жестоко и обидно было сознавать, что вот этот человек с неприятно усмешкой, стоявший там, бесконечно далеко, сейчас был ей просто необходим. Человек, о существовании которого еще неделю назад она, кстати, даже не вспоминала…
Гермиона прижала омнинокль к лицу так сильно, что потемнело в глазах, но все равно не смогла помешать глупой слезинке выскользнуть из-под линзы и покатиться по щеке. Тут же она ощутила, как в руку ей всунули что-то мягкое и теплое. Она оторвалась от омнинокля – Луна протягивала ей свой скомканный платок.
Поблагодарив соседку улыбкой, Гермиона успела удивиться в глубине сознания: Луна, никогда не отличавшаяся тактичностью, на этот раз сумела удержаться от расспросов. Но в ту же минуту журналистка забыла и про платок, и про Луну – Северус Снейп начал говорить…
– Ну что же, – мягко произнес он, выпрямив сутулую спину, – прежде всего я хотел бы поблагодарить Ассоциацию за оказанную мне честь. Лучше поздно, чем никогда…
Мгновение зал молчал в недоумении, затем взорвался криком и аплодисментами. Сидевшие вокруг Гермионы журналисты старательно застрочили комментарии в своих блокнотах.
– Я говорю не о себе, – все также мягко продолжил Снейп, каким-то непостижимым образом перекрывая возникший в зале шум. – Я говорю о изобретениях, за которые вручались премии раньше… Сто лет назад, если я не ошибаюсь, это была Сыворотка правды, которую на моих глазах использовали при допросах как наши доблестные авроры, так и сторонники Вольдеморта…
Знаменитое, и все еще устрашающее волшебный мир имя подействовало должным образом: все затихли в одно мгновение. Гермиона, не отрывавшая взгляда через омнинокль от лица Снейпа, заметила, как болезненно скривились его губы.
– Двести лет назад премию получил человек, создавший более дюжины принципиально новых ядов, не так ли?.. Триста – сеньор Калиостро, создавший Полиморфное зелье, благодаря которому было совершено не одно страшное преступление…
В зале царило молчание. Только чуть слышно скрипели перья журналистов, и звучал глубокий и властный голос Профессора Зельеварения Северуса Р. Снейпа.
– …Думаю, продолжать экскурс в прошлое не имеет смысла – суть должна быть ясна. Я глубоко сожалею о позорных страницах истории Международной ассоциации зельеваров и Столетней Премии…
А ведь он их пронял, – с неожиданным удовлетворением подумала Гермиона, переводя онминокль с лица выступающего на сидевших в зале. Ученые мужи и почетные гости внимали речи профессора Снейпа, оцепенев и приоткрыв рты, как, бывало, слушали его лекцию хогвартские первокурсники.
– Я знаком с Темной магией гораздо ближе, чем кто-либо из присутствующих. И, поверьте, я никому не пожелаю иметь такой же опыт… в этой сфере. Я видел, как применялись те зелья, о которых вы лишь читали в книгах… или которые вы варили в учебных лабораториях. И знаете… – он помедлил и обвел горящими черными глазами зал, – из всей моей… прошлой жизни я вынес одно важное убеждение: ученый, создавший зелье, либо чары, убивающие и калечащие человека… или его сознание… такой ученый прежде всего злодей, а лишь потом просветитель человечества… Я просто хотел, чтобы вы тоже помнили это… хотя бы ближайшие сто лет… Благодарю вас, дамы и господа, я закончил…
В полной, почти звенящей тишине Северус Снейп поклонился присутствующим и сошел с трибуны. Только тогда раздались аплодисменты – сначала робкие, неуверенные, и лишь потом перешедшие в шквальные рукоплескания – в спину уходящему прочь оратору.
Заключительные речи, прозвучавшие в оставшееся время официальной части мероприятия, Гермиона, как и все остальные журналисты, пропустила мимо ушей, положившись на совесть Самопишущего Пера. Событие, ради которого пишущая братия собралась здесь, состоялось – и акулы пера начали обсуждение.
Обсуждение благоприятно продолжилось и во время фуршета, в который плавно и, главное, быстро перетекла Церемония. Гермиона стояла чуть в стороне от основного скопления журналистского народа и торопливо вливала в себя третий по счету бокал шампанского. Ей отчаянно хотелось чего-нибудь покрепче, но ранг мероприятия, увы, обязывал распорядителей к использованию именно этого благородного напитка.
Рита Скиннер, одетая в необыкновенно вульгарную лиловую мантию, неожиданно отвернулась от группы и обратилась к Гермионе.
– Что-то вы, милочка, все молчите? Или «Пророк» еще не вынес официального суждения о своем отношении к мистеру Снейпу?
Два… даже два с половиной бокала шампанского уже успели оказать пусть и не магическое, но весьма своевременное действие, так что Гермиона не стала уклоняться от беседы с представителем конкурирующего издания (если, конечно, полудохлый журнальчик, выуживающий деньги из карманов домохозяек и прочих охотников до светских сплетен, может считаться конкурентом серьезной ежедневной газеты).
– Я всего лишь не вижу необходимости обсуждать мое личное мнение о сегодняшней церемонии здесь и сейчас, мисс Скиннер, – холодно произнесла она, вложив в обращение истинно снейповскую дозу презрения.
– И вас не покоробил тот факт, что профессор Снейп открыто признал свою… связь с Тем-кого-нельзя-называть? – продолжала напирать Рита. Ее глаза неприятно сузились.
– Напротив, меня чрезвычайно впечатлил… приятно впечатлил тот факт, что профессор Снейп смог прилюдно говорить об этом сейчас, когда это оказалось важным. Он – смелый и мудрый человек, – медленно произнесла Гермиона, тщательно подбирая слова.
– Защищаете своего любовника, мисс Грейнджер? – вдруг промурлыкала Рита, ядовито улыбаясь.
Гермиона в изумлении отпрянула. Ее карие глаза расширились едва ли не как у Луны Лавгуд.
Теперь уже все англоговорящие журналисты повернулись в их сторону и смотрели на журналистку «Еженедельного пророка» с нескрываемым интересом.
– Ну, что же вы молчите, мисс Грейнджер? – продолжала все также ядовито улыбаться Рита Скиннер, и ее голос сочился неподдельной ненавистью. – Я ведь видела вас во всей красе… и вчера в парке, и сегодня во время Церемонии… и даже не пробуйте отпираться…
– Так, значит, вы следили за мной? – выдохнула, собравшись, наконец, с мыслями, Гермиона.
– Работа настоящего журналиста – всегда быть начеку, не так ли? – еще шире растянула ярко-лиловые губы в улыбке журналистка «Ведьмополитена». И, наклонившись к самому уху девушки, прошептала:
– Или ты думала, что я забыла ту банку, Гермиона Грейнджер?
…И тогда специальный корреспондент «Еженедельного пророка» Гермиона Грейнджер выплеснула шампанское из своего бокала прямо в ярко-накрашенное, улыбающееся лицо специального корреспондента «Ведьмополитена» Риты Скиннер.
В наступившей тишине раздались одинокие аплодисменты специального корреспондента «Придиры» Луны Лавгуд.
…Все, что произошло дальше, Гермиона запомнила смутно. Рита Скиннер что-то кричала, искривив лиловый рот, и обещала жаловаться в Британскую ассоциацию журналистов и главному редактору «Пророка» Грегори Паркеру лично. Остальные негодующе шумели, протягивали салфетки и рекомендовали Высушивающие заклятия. Луна Лавгуд ободряюще хлопала ее по плечу…
…Виновница суматохи не стала дожидаться, чем все это кончится (скорее всего, кончилось бы ничем, ведь на повестке дня у журналистов были события и поважнее), и, гордо развернувшись спиной к присутствующим, аппарировала обратно в гостиницу. Теперь она сидела на полу посреди своего неприбранного после спешных утренних сборов номера, потягивала припрятанное заранее огневиски прямо из горла и, уже традиционно, ругала себя на чем свет стоит.
Разумеется, Гермиона не раскаивалась в своем поступке. Более того, она с превеликим удовольствием повторила бы его еще раз. И даже, пожалуй, отвесила бы Рите Скиннер пару увесистых оплеух. Но – за удовольствия следовало платить, и, вполне возможно, ей предстояло заплатить своей карьерой в «Еженедельном пророке». Мистер Паркер по старой памяти тепло относился к Рите, да и будь на ее месте кто-то другой – едва ли бы начальник погладил Гермиону по головке за подобное, неприличествующее профессиональному журналисту хулиганство…
В дверь комнаты постучали.
– Зайдите позже! – крикнула девушка. Вероятнее всего, это была Луна, а ни утешений, ни вопросов Гермионе сейчас не хотелось.
В дверь постучали чуть настойчивее.
– Да что за… – устало чертыхнулась журналистка, нашарила на полу волшебную палочку и ткнула ей в направлении двери. – Алахомора!
Дверь распахнулась. Гермиона вскочила. Бутылка с огневиски с громким стуком покатилась по полу – янтарная жидкость радостно устремилась на волю.
На пороге ее комнаты стоял Северус Снейп.
– Я стучал в дверь номера, но вы, вероятно, не услышали. Тогда я позволил себе зайти и постучать в вашу… спальню, – спокойно объяснил он, с интересом оглядывая комнату.
– Что вам нужно? – грубо спросила Гермиона, резкими движениями палочки убирая образовавшуюся на ковре лужу.
Профессор Снейп сделал шаг к ней и мягко дотронулся до ее руки.
– Я совершил ошибку, Гермиона, – сказал он.
