Когда они встречались...Я позволю себе выложить два рассказика Ольги, которые она писала на прошлой работе. Эти рассказики не представляет из себя ровным счетом никакой ценности, но они необходимы для того, чтобы мое повествование не прерывалось. Ну и кроме того - они проливают свет на взаимоотношения Алтера и Люцифера.
***Сон прототипа Дориана Грея***
Это был дивный сад, летний и просторный, с цветущими в сухом легком воздухе каштанами и еще какими-то растениями, похожими на пучки бледно-розовых звезд. Качаясь высокими ветвями, раскинулись аллеи, в чреве которых приятная прохлада защищала от навязчивого зноя. Углубляясь все дальше в тень, по гравийной дорожке шли двое - черноволосый мужчина, с бледным, немного одутловатым лицом и белокурый необыкновенно красивый юноша.
По ленивой небрежной походке блондина, по естественному изяществу каждого движения угадывалось его аристократическое происхождение. Я мысленно назвала его "Милорд", его же спутника за длинные, путавшиеся от ветра волосы и глаза, в которых плескалась и сладострастно билась мысль, я окрестила "Поэтом". Мальчик, должно быть, был его музой, явившейся из мира грез, - не может же обычный человек быть так безупречно хорош собой. Но тут музу одолел приступ сухого, болезненного кашля. Мужчина сочувственно смотрел на спутника, наконец приступ закончился.
- Ты совсем простыл, мой милый, - нежно сказал Поэт.
- Естественно, я простыл, - раздраженно отозвался Милорд. - Из-за тебя. Тебе же так хочется, чтобы я принимал с утра до вечера солнечные ванны. Но ты не заметил? Солнце смеется над нами и прячется, едва я успеваю стянуть чулки. Как ты думаешь, оно это делает от стыда?
- Нам нечего стыдиться. Ты пришел ко мне тем памятным вечером, и я написал свое лучшее произведение. Значит, за все то, что происходит между нами, нам некого винить, кроме провидения.
- Нет. Было не так. Сначала ты написал свое великое произведение, выдумав, как тебе казалось, несуществующего героя. А уже потом к тебе пришел я. Не правда ли это странно?
- Я чувствовал, что ты где-то есть и специально расставил сети, - улыбнулся Поэт темными глазами.
- Ничего подобного! Это я с самого своего рождения был проклят и излучал в пространство призывы спасти меня или хотя бы понять. А потом я увидел твою книгу и принялся читать. Я прочитал ее пятнадцать раз, но мне было все равно мало. Я жаждал увидеть тебя самого, надеясь найти ответы на свои вопросы, но ты ничем не смог мне больше помочь.
- Как же ты эмоционален! Но за это я тебя и люблю. Однако почему ты считаешь, что проклят?
- Потому что с самого детства я словно блуждаю во мраке, будто бы я - не я, а только задуманная кем-то злая шутка. Марионетка, обреченная исполнять чью-то волю. Увидев тебя, я понял, что не ты подвязал к моему сердцу нити. Но мы как-то связаны. Ах, если бы ты знал, в каком аду я жил со своим отцом, как мучились от приступов его гнева братья, страдала мать... Я уверен, что старший из нас наложил на себя руки, сойдя с ума от деспотичных припадков отца. Неважно, что там говорят об этом всякие бездельники.
- Да, ты, конечно же, прав: не я привязал нити. И в тебе, в самом деле, есть что-то роковое, мой милый. Это я почувствовал с самого начала. Но почему именно сегодня ты так взбудоражен?
- Сегодня мне приснился сон. Ну... ты представь, будто бы мы с тобой стоим перед воротами рая.
Мужчина при этих словах рассмеялся, но юноша гневно глянул на него.
- Прекрати, иначе я не стану тебе рассказывать. Ненавижу, когда ты надо мной смеешься!
- Когда ты становишься бешеным ты еще прекраснее. Но я больше даже не улыбнусь, пока ты говоришь. Я буду любоваться тобой.
- О, ты несчастный, невозможный безумец! Тебя ожидает много неприятностей. Обещаю, что ты кончишь тюрьмой или самоубийством! Или еще чем-нибудь ужасным. Я еще не решил.
- Но если решаешь ты, может, ты придумаешь для меня что-нибудь менее душераздирающее? Или все-таки не ты решаешь?
- Не надо разговаривать со мной, как с ребенком. Решаю не я, увы. Но я погублю тебя, если ты еще не понял.
- Ну, ну... Вот теперь мне совсем не до смеха. Расскажи лучше о своем сне.
- Хорошо. Мой сон...
Юноша зажмурился, и я, должно быть, перенеслась из своего сна в его сон.
***
- Пожалуй, это и в самом деле был рай. Всюду струился, переливался и играл подобно музыке чистейший дивный свет, словно этот мир освещал огонь из расплавленного золота... Двое стояли у великолепных ворот, за которыми слышалось тихое счастливое пение, еще более прекрасное, чем то, которое распространялась вокруг, и было плотью, сутью окружавшего пространства. Ворота являли собой образец совершенного искусства. Их не портило даже обилие безусловно драгоценнейших камней, усыпавших створки. Громадные ворота были закрыты. Один из двоих, стоявших у ворот - высокий и светловолосый - то и дело пытался их открыть, но ему не удавалось. Его спутник с темно-каштановыми кудрями также подходил к воротам, которые перед ним тут же открывались, если светловолосый немного отходил. С горьким смехом белокурый ангел (я решил, что это все же ангел, хотя мало ли бывает крылатых тварей) пошел прочь. Брюнет последовал за ним, сочувственно глядя в спину.
Они шли, шли и шли, пока не оказались в неком другого рода месте, где звучала другая музыка. Точнее, это было смешение звуков и больше напоминало не то смех, не то плач. Зато здесь хватало очень красивых созданий, которые любовались собой в серебряные, плававшие по воздуху зеркала, неподалеку резвились мерзкие уродцы, чуть поодаль с мечтательным видом бродили прекрасные девушки, а прямо по центру имевшей каменный пол залы на шпагах без устали дрались лихие парни.
- Что такой грустный? - спросил белокурый, присев в королевское кресло, находившееся в конце просторной залы, оглашавшейся звоном клинков.
Тот, кого он спрашивал, даже не повернул головы. Темноглазый шатен, перед которым легко распахивались ворота, скучно ответил:
- Пусто. Ярко, но пусто. Бессмысленно.
- А ты все еще веришь в смысл? Веришь в то, что они способны найти его? Но мы сами не знаем смысла. А туда, за золотые врата не каждого пускают. Тебя бы пустили, но что-то ты не торопишься.
- Должен быть смысл. Должен быть. Возможно, он не виден здесь. Мы с тобой наблюдаем за всем со стороны. Вот если бы мы были рождены там, среди людей...
- Мы уже были там и не раз.
- Да, но в качестве легендарных героев или великих царей. И мы хотя бы смутно осознавали, что не простые люди. А вот если бы мы родились от обычных земных женщин, в родовых муках, то, возможно, мы бы нашли ответы на все наши вопросы. Мы бы поняли смысл.
- Ах, друг мой, мы бы снова забыли, кто мы, зачем страдаем на этой земле среди войн и болезней. А с тобой мы будем опять враждовать. Вот увидишь!
- Не всегда мы враждовали. Чаще все же мы были друзьями.
- Да, чтобы потом вернее погубить один другого. Видимо, наши разногласия здесь отражаются на наших взаимоотношениях там.
- Сейчас у людей нет войн. Таких как раньше точно нет. Теперь они носят шелка и читают стихи. Они философствуют. А, судя по образам, которые у тебя последнее время множатся, им явно нужна встряска.
- Да ты, кажется, искушаешь меня? Забавно. Это не твоя роль, а моя, если я ничего не путаю.
- Может быть, и путаешь. С самой нашей первой встречи ты всюду следуешь за мной, чтобы запутать меня.
- Что?! Да это ты не даешь мне покоя! Что бы тебе не раствориться в своем раю? Почему ты все время оказываешься в моем доме и не всегда по приглашению?
- В мире очень много зла. Как только я войду в золотые врата, я тут же исчезну. Назад пути не будет. И я так ничего и не пойму. Я так и не смогу больше подводить к этим вратам других. Тех, чьи души так страдают там, тех, кому не доступен твой иллюзорный мир. Тех, кто становится жертвами отверженных ангелов.
- Почему я должен беспокоиться о тех, кому не доступен иллюзорный мир? Мне нет дела до тех, кто ведет животное существование. Они не видят красоты, сюда не поступает от них образов. А с обезображенными ангелами и прочими жестокими, древними сущностями у меня и без людей хватает забот.
- Но, может, ты не прав? Не все образы приходят к тебе. Может, некоторые люди собственную свою жизнь превращают в искусство и дарят свои образы простым смертным? Разве ты не заметил, что не ангелами больше вдохновляются новые поступающие к тебе поэты, а простыми людьми, с которыми живут, которых видят каждый день.
- Ты хочешь сказать, что мои поэты вдохновляются людьми, как некогда вдохновлялись закатом, цветами и всякими божьими тварями? Гммм... Итак, тот мир по-прежнему таит в себе много загадок. По-прежнему он источник всего непознанного...
- Так пойдем же со мной! Мы родимся обычными людьми, пусть только нам будет предоставлена возможность не только бороться за существование...
- Это ты меня просишь? Не я решаю такие вещи, а тот, кто не пускает меня за златые врата, даром что подарил мне так много пространства.
- Он щедрее к тебе, чем к кому бы то ни было. Поэтому мне и кажется, что самая большая загадка в том, что тебе нет пути за золотые врата.
- Теперь мне понятно. Ты же не входишь в них, потому что боишься без меня заскучать. Тебе надо очиститься от меня, чтобы тебя приняли, а это тебя ох как пугает.
- Пойдем со мной! Решайся же!
- Решаться? Мы ничего с тобой не решаем! Даже я, кто значительно тебя старше, кстати. И почему тебя, безумца, не пугает перспектива родиться уродом в какой-нибудь нищей лачуге? Даже если бы я послушал тебя, нет никакой уверенности в том, что мы там, на грешной страдающей земле, вообще встретимся!
- Земля прекрасна, не только грешна, друг мой. Ты же непременно все равно родишься каким-нибудь лордом. Не сомневаюсь. Так не трусь же! Пойдем!
Он протянул руку, но белокурый ангел отшатнулся.
- Нет. Нет... Нет! Это снова будет чем-то кровавым и ужасным! И снова не принадлежать себе! Забыть, кто ты, откуда и зачем! Я после последнего путешествия едва сообразил, где я, когда вернулся. Ты же болеешь потом столетиями! Не делай же глупостей.
Но его собеседник только разочарованно махнул рукой и исчез.
- Проклятье! - вскричал белокурый.
Некоторое время он с отчаянием смотрел вниз, будто надеялся разглядеть того, кто спустился на землю, чтобы принять страдание. Конечно же, он ничего не увидел, только облака приблизились к нему, и он сумел своим сверхъестественным зрением разглядеть зеленые холмы, опушенные темной бахромой сочной листвы.
- Зачем ты позволил ему?! - восклицал светлоликий ангел.Он бегал по облаку, сердито размахивая крыльями. - Что теперь с ним будет? И как мне быть... Боже! Сколько же прошло уже времени!
- Так спеши к нему, - послышался даже не голос, а будто провибрировало все пространство вокруг белокурого, сжав его, заставив задрожать. - А не то будет уже слишком поздно. Он вернется ко мне, пока ты тут причитаешь и трусишь.
- Как же я тебя...
Но ангел не посмел произнести то, что едва не сорвалось с его губ.
- Итак, ты идешь к нему? Желаешь вновь пережить рождение, взросление, расцвет красоты, а потом старость, болезни, смерть?
- Да. Какая разница? Быть твоим неугодным рабом здесь или игрушкой там?
Но то же колебание, которое подобно голосу разносило слова, теперь в ответ как-то очень нежно, влюбленно растрепало белокурому ангелу волосы.
Этот жест заставил ангела сжаться, как от удара. Миг спустя его уже не было на облаке.
***
Двое грелись под смягчившимися под вечер лучами солнца. Мужчина сидел на скамейке в блаженно-расслабленной позе. Юноша с белокурыми волосами устроил свою прекрасную голову на коленях мужчины. Тонкие пальцы ласково перебирали шелковые кудри.
- У тебя потрясающая фантазия. Знаешь, я и мне подобные - только и делаем, что занимаемся плагиатом, наблюдая за такими, как ты, да выслушивая ваши сны.
- Это не фантазия, - устало произнес юноша, но ничего не стал доказывать, позволив тихому уютному вечеру завладеть собой и собеседником, близоруким, как все гении, не способные отличить игру своего ума от не менее изощренной действительности.
***Сон короля Артура***
Он был снова юн, как когда-то, когда ему удалось единственному из всех претендентов на престол вытащить из камня меч, принесший ему славу. Бодрость, которая иссякла с годами, вновь была при нем. И его красота, энергия, силы. На миг он забыл о своей жене Гвиневере, предавшей его, как и тот, кому он больше всех доверял и кого сильнее всех любил. Он не мог взять в толк, что вдруг случилось. Ланселот излечил раны рыцаря, сэра Уррия, и это было тем самым подвигом, который самый славный и самый прекраснейший из рыцарей должен был совершить накануне конца. Падения всего его царства, братства Круглого стола. Артур повел худощавыми плечами и прошествовал мимо гниющих мертвецов, земных мужей, мечтавших о чем-то и веривших в легенды. Он шел, холодея, мимо павших в славной битве рыцарей, многих из которых он помнил молодыми, но теперь их старые израненные лица были молчаливы и уродливы.
Он осознавал, что происходящее – только сон. Он не завершил еще своего земного пути, полного печали, испытаний, подвигов и неверного счастья бытия.
Под древним покосившимся от ветров и времени деревом он заметил укутанную в белые одежды фигуру. Он сразу понял, кто это.
- Мерлин! – воскликнул Артур, подбегая со стремительностью молодого человека. – Так ты снова со мной?! Ты жив?!
- Да, - сказал Мерлин, поднимаясь. – Ты же скоро умрешь. Надеюсь, ты уже это понял?
- Да, пожалуй, - помедлив, ответил вновь юный Артур.
Мерлин ласково обнял своего воспитанника за худые юношеские плечи.
- Ты сотворил великую легенду, пожив здесь, на этой земле.
- Но о чем ты? Разве не на земле я должен был бы быть рожден?
- Ты не здесь рожден. Ты лишь мечта, молитва многих людей, чей славный сон ты сумел воплотить.
Артуру стало холодно и даже его, снова молодая кровь не смогла согреть его.
- Но что я сделал не так? Почему ты говоришь о конце?
- Потому что пришло твое время. Помнишь, я предупреждал тебя о Ланселоте?
- О да! Но я принимал его от начала и до сих пор. Ты велел ему явиться передо мной и стать славнейшим из рыцарей. Как бы я мог не доверять ему?
- Ты и не мог. Ваше поколение пока не властно над историей. Вы дали миру славные мифы. Теперь же пришла пора вам обоим возвращаться.
Артур тревожно взглянул в навсегда загадочные для него темные глаза Мерлина и рванулся к нему, чтобы узнать, расспросить, но маг пропал.
Зато Артур увидел его, свою погибель. Все еще прекрасного сэра Ланселота, пережившего множество подвигов, ран и лет.
- Пошли, - сказал оторопевшему королю Ланселот, выглядевший непривычно взрослее Артура, ибо король привык, что Ланселот очень молод, пусть и минули многие годы.
- Пошли, - на щеке Ланселота дернулся давний шрам, не обезобразивший его облика, а только придавший ему жутковатого очарования. – Я погубил тебя. Знаешь, я точно теперь знаю, что я буду всегда губить тебя. А ты вечно будешь мне доверять. Ты временами будешь меня ненавидеть, но доверять станешь все равно. О, наш Создатель! Как же мне от этого больно! Какая-то страшная пытка, что именно ты вечно будешь стоять у меня на дороге, прекрасный мой Алтер.
- О чем ты?
- Забудь. Ты все равно покамест ничего не вспомнишь. А в гибели твоих рыцарей веками будут обвинять несчастного жалкого Мордреда, третьесортного ангела, одного из недостойнейших. Дай же мне посмотреть на тебя, мой господин, мое дитя, моя загадка. Ты знаешь, у Гвиневеры - дурной вкус. Как могла она предпочесть тебе меня? Неужели золотые кудри так непростительно ввели ее в заблуждение? О, женщины! Угодить им невозможно. Тем из них, кто стоит того, чтобы им угождали. Они, как сама Тьма, не ведают, чего желают. Пойдем же, господин и воспитанник мой. Завтра мы оба будем мертвы.
С этими словами Ланселот взял Артура под руку и повел долгой звездной дорогой в ночь. И ни о чем они больше не говорили, но им было хорошо друг с другом, как никогда прежде. А наутро старый король Артур забыл свой сон, и Ланселот обо всем забыл, потому что не для того, чтобы они помнили, были они явлены в этот мир.
