Глава 9Часть 3. Враг. Глава 6
«После этого Гарсиа Маркес переехал в Мадрид, где началась его писательская карьера. Однако знаменитость он обрел не сразу, а долгим кропотливым трудом. Написав сперва несколько рассказов, которые так и не опубликовали, он принялся за свой главный труд, который и принес ему известность…».
И тополя уходят, но след их озерный светел…
И тополя уходят, но нам оставляют ветер…
И ветер умолкнет ночью, обряженный черным крепом…
Но ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам…
В ушах весь урок звучал противный голос Кармен, а в голове – строки, которые она зачитывала сразу после смерти Бласа.
Это придумал Миранда, чтобы поддержать нас и, в частности, меня: попросил Кармен зачитать нам на уроке стихи Гарсиа Лорка. Идея была плохой: заставить бесчувственную ведьму своим противным голосом цитировать Лорку – однако теперь эти стихи прочно засели у меня в голове, как эпитафия, выбитая на могильном камне.
Я помотала головой, чтобы отогнать непрошенные воспоминания. Попыталась напеть про себя какую-нибудь навязчивую песенку из рекламы, чтобы направить мысли в другое русло, но Лорка пробивался из тьмы веков, продолжая настойчиво напоминать:
«Но ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам».
Тогда я обессиленно легла на парту и, уткнувшись подбородком в скрещенные руки, стала обдумывать дальнейший план действий. Миранда мне в этом деле не помощник – это ясно. Каким-то странным образом мой новый опекун сумел очаровать и его, так что бессмысленно даже просить Миранду о чем-то. Однако стоило все-таки залезть к нему в стол и поискать номер таинственного друга Бласа... Но это опять же задача невыполнимая: номер может быть записан на клочке бумаги, а клочок бумаги спрятан где угодно! Даже у него на квартире! К тому же, как я узнаю, что номер принадлежит другу Бласа, а не какому-нибудь личному парикмахеру? Вряд ли Миранда подписал номер специально для Лухан: «Друг Бласа, который предложил свою помощь в организации похорон».
От размышлений меня отвлек резкий толчок в спину, и я резко обернулась, раздраженно глядя на Пабло. Они с Гвидо смотрели на меня коровьими глазами, молитвенно сложив руки.
– Лухан, спроси Агеллара, как звали коня Дон Кихота? – в панике прошептал Пабло. – Эта ведьма дала нам дополнительное задание по Сервантесу.
Я равнодушно передернула плечами.
– Спроси сам, – бросила я и отвернулась. Снова взяла ручку и принялась разрисовывать тетрадь. Наверно, если бы я понимала, что рисую, мне стало бы не по себе, но я не замечала, как на листе штрих за штрихом проявляется волчья морда, вскинутая к небу.
– Лухи, – снова ощутила я чувствительный толчок в спину. На сей раз вместе со мной повернулась разъяренная Марисса, сидевшая рядом.
– Лухи, ну спроси! – заканючил Пабло, опасливо покосившись на Мариссу. – Ты к нему ближе сидишь!
– Ты со мной не панибратствуй, – пресекла я его. – Для тебя я всегда Лухан. А Маркоса спрашивать не буду! Попроси Мариссу.
Пабло смерил меня укоряющим взглядом, но не решился и дальше доставать под суровым взглядом Мариссы.
– Росинант, – уже шептала за моей спиной она, предварительно порывшись в своих записях. Пабло крупно повезло: обычно Марисса не записывала даже тему урока и вообще делала конспекты очень избирательно, чаще рисуя на полях, как я, или переписываясь со мной на листке бумаги.
– Бустаманте! – разорвал вдруг сонную тишину класса пронзительный голос Кармен.
Пабло закрыл лицо ладонью и сполз на стуле почти под парту, пытаясь спрятаться от гнева Кармен за моей спиной.
– Андраде! – настиг голос и Мариссу, и та резко вскинула на Кармен невинный взгляд. Раньше такое проходило, но с тех пор, как Марисса стала встречаться с Пабло, она тоже впала в немилость как не оправдавшая доверия.
– О чем вы беседуете, можно поинтересоваться? – едко спросила Кармен.
– Понимаете, у Пабло заболел живот, и я хотела передать ему таблетку, – бойко оттарабанила Марисса.
Лицо Кармен стало похоже, на смятый выжатый лимон.
– Таблетку? – язвительно протянула она. – У синьора Бустаманте расстройство желудка? Отравились собственной желчью?
– Кто бы говорил, – едва слышно буркнул Пабло под нос, но Кармен словно прочитала все по губам.
– Вста-а-ать! – разрезал тишину класса ее пронзительный вопль.
Пабло бросил на Мариссу обреченный взгляд и поднялся на ноги. Марисса, чуть подумав, тоже вскочила.
– Андраде, к вам это не относится. Я говорю с Бустаманте.
Марисса задумчиво покусала губу, но подчинилась, чтобы не раздражать ее еще больше.
– Бустаманте, – Кармен стала прохаживаться вдоль доски походкой хищника. – Вы решили, что раз вам удалось так героически отстоять честь колледжа и предать родного отца гражданскому суду, вы стали его наследником и хозяином колледжа?
Пабло побледнел, но ничего не сказал в ответ. Марисса закусила губу до крови, но не встряла – знала, что любое ее действие повлечет противодействие, от которого хуже станет только Пабло. Остальные ребята тоже то и дело бросали на него сочувственные взгляды, но вмешиваться не решались.
– Сейчас это, должно быть, модно, подавать в суд на «предков», так вы их называете? – продолжала глумиться Кармен. – Слишком ущемляют вашу свободу, да, Бустаманте? Вы привыкли, что можно хамить, нарушать дисциплину – и наказания за это не последует, а если все-таки взрослые посмеют иногда сделать замечание, всегда можно призвать их к юридической ответственности, да? Бедненький, беззащитный Пабло Бустаманте всегда найдет защиту под сенью нашего справедливого закона…
– Да как вы можете! – не выдержала Марисса и вскочила с места.
– Молчать! – закричала Кармен. – Андраде, займите свое место сейчас же.
Марисса поймала умоляющий взгляд Пабло и неохотно села, хотя было видно, что ее разрывает от злости. Мануэль и еще несколько ребят готовы были вскочить вслед за Мариссой, но все знали, что сделают Пабло только хуже. Каждый урок он выстаивал эту битву, потому что знал: если сорвется, она в очередной раз завалит его заданиями, и он останется без выходных. Он не мог дать ей ни малейшего повода сделать это.
– Бустаманте, выйдите к доске!
Пабло бросил на Кармен нерешительный взгляд, но все-таки молча вышел к доске и встал перед классом.
– Расскажите нам, синьор Бустаманте, как же нужно, по-вашему, вести себя взрослым, чтобы не угодить за решетку? – протянула Кармен, словно смакуя каждое слово. – Как вас ублажать? Расскажите нам, Бустаманте, потому что я всерьез опасаюсь за свою безопасность. Что мне сделать, чтобы не оказаться на месте вашего отца, а? Или матери? Вы ведь и на мать, в свое время подавали в суд, если я не ошибаюсь?
Миг – и гипсовый бюст Маркеса, стоявший на учительском столе, полетел в окно. Раздался оглушительный звон разбитого стекла, и тысячи осколков мелкой росой осыпались на подоконник. Кармен беззвучно глотала воздух, раскрывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная из воды, а Пабло тяжелой поступью двинулся вдоль парт, не поднимая головы, и вышел из класса, хлопнув дверью. Он проиграл этот раунд.
***
После урока я зашла в кафетерий – просто перекусить, хотя есть не хотелось. Необходимо было поддерживать силы, чтобы дать достойный отпор опекуну, на случай, если он все-таки объявится, да и хронический гастрит не позволял мне долго обходиться без еды. К несчастью, я попала на очередное собрание Че Гевары.
– Ребята, думаю, это было достаточно грязно, чтобы начать принимать какие-то меры, – глухо бормотала Марисса, сидя по-турецки на прилавке и оглядывая внимательных слушателей, которые окружали ее со всех сторон. С удивлением я обнаружила среди них даже Мануэля – давненько он не участвовал в митингах. – Я не хочу, чтобы Пабло знал о наших планах, но мы просто обязаны за него вступиться - ведьма перешла все границы.
– Мы уже пытались, – выкрикнул Гвидо. – Мы сто раз сдавали ее директору – она все время выходит сухой из воды.
– Капля камень точит, – возразила Лаура. – Мы можем попытаться снова.
– В Штатах за такие вещи увольняют, – покачал головой Джейк, новый ученик, который переехал в Южную Америку из США и тут же стал бессменным членом партии Мариссы. Иногда мне казалось, что он немного влюблен в нее, поэтому всегда и во всем с ней соглашается. – Разок записать ее на диктофон – и показать директору.
– Не выйдет, – покачал головой Томас. – Дунофф и так все про нее знает: он все равно будет ее покрывать.
– Почему он ее вечно выгораживает? – всплеснула руками Мия.
– Я поговорю с отцом? – предложила Пилар.
– Без толку, – покачала головой Марисса. – Он не станет ее увольнять. Надо действовать с другого конца.
– Что ты предлагаешь? – преданно посмотрела на нее Кларисса, жуткая прилипала, которая тоже пришла к нам после реорганизации колледжа. Она была типичной блондинкой, повернутой на шмотках, но почему-то постоянно пыталась подружиться с Мариссой, и в конце концов так надоела, что та без обиняков высказала ей все, что о ней думает. Клариссу, правда, это ничуть не смутило, и она продолжала заискивать перед ней, хотя тут же переметнулась в компанию Мии, которая оказалась более приветливой. У меня сложилось впечатление, что она просто ищет себе богатых и популярных друзей.
Марисса проигнорировала ее реплику и оглядела присутствующих.
– Предлагайте варианты, – развела руками она. – У меня пока нет никаких идей.
– Надо сделать так, чтобы она сама захотела уйти, – протянул Роко, задумчиво потирая подбородок большим пальцем.
– Как это сделать? – внимательно посмотрела на него Марисса.
– Компромат? – предложил Диего.
– Какой? – посмотрел на него Нико, прижимая к себе примолкшую Луну.
– Ну не знаю, – пожал плечами Диего и философски заметил: – Совершенных людей нет.
– Мне это не нравится, – подала голос Луна. – Будем обливать грязью в ответ на грязь?
– Да это и невозможно, – поддакнул Гвидо. – Она же старая дева – ее не подловишь ни на чем.
– Ничего лучшего пока не предложили, – обиделся Диего.
– Да проще простого, – вдруг подал голос рыжий веснушчатый парень, развалившись за одним из столиков в углу. Рядом с ним сидела точная его копия, такая же долговязая и худощавая, с огромным горбатым носом и той же озорной улыбкой на губах. Альфредо и Хорхио, братья-близнецы, которые тоже пришли к нам только этой осенью. У них был странный акцент: поговаривали, что они родом из Англии или откуда-то оттуда – но сами они никогда не подтверждали эти слухи. О них вообще мало что знали: им вполне хватало друг друга, так что они не стремились ни с кем подружиться. Они постоянно срывали уроки, устраивали розыгрыши, развлекались с пиротехникой – в общем, стали главными конкурентами Мариссы по безумным выходкам. Все учителя, конечно, за голову хватались и с укором смотрели на Дуноффа, который принял в школу этот ходячий кошмар, зато в нашем классе ребят сразу полюбили, несмотря на то, что учителя из-за них порой отыгрывались и на всех остальных. Что меня удивило, с Мариссой близнецы так и не поладили. Я думала, они сразу подружатся, как было с Мануэлем или Роко, такими же мятежниками, как она, – но с близнецами она словно соперничала и постоянно им противоречила. Рядом с ними Марисса всегда становилась такой взрослой и серьезной, что я диву давалась. Конечно, мне всегда приходилось принимать сторону Мариссы из солидарности, но в душе я все же не могла не симпатизировать близнецам. Казалось, они были бесстрашнее самой Мариссы, и не дорожили ничем.
– И что же ты предлагаешь, о великий гуру? – едко поинтересовалась Марисса.
Альфредо и Хорхио переглянулись и насмешливо посмотрели на нее.
– Таких вот неудовлетворенных тетушек нужно укрощать смехом, – авторитетно заявил Альфредо.
– Выставим ее на посмешище, – добавил Хорхио.
– … и она сама уйдет.
– А не уйдет, мы ей поможем, – подмигнул Хорхио.
Мерный гул стих, все внимательно вслушивались в автоматную очередь, которые выдавали близнецы.
Марисса громко фыркнула.
– Вы ее видели? У нее напрочь отсутствует чувство юмора. Она не даст нам и рта раскрыть.
– Просто надо делать так, чтобы она не успевала открыть свой, – нашелся Хорхио. – Мы будем изысканно вежливо затыкать ее, и она ничего не сможет поделать.
– Пусть попробует доказать, что мы делаем это специально! – подтвердил Алфредо.
– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Марисса.
Альфредо лениво передернул плечами.
– Превратим все в балаган.
– Предоставьте это нам! – в рифму пропел Хорхио.
– Каждый может внести свою лепту.
– Куча способов!
– Можно мычать во время занятий.
– Ам-м-м, – продемонстрировал Хорхио.
– Она поднимет одного, а другой в это время подменит и тоже начнет мычать, – продолжал Альфредо.
– Она не сможет найти виновного – весь класс из кабинета не выгонит, – пояснил Хорхио.
– Можно подпилить стул!
– Можно развинтить стол!
– «Нечаянно» залить журнал соком!
– Подмешать в чай соль!
– Подмешать в чай сахар!
– Насыпать кнопки на сиденье!
Ребята в восхищении взирали на братьев, а Марисса молчала. Было видно, что план ей по душе, но я знала по опыту, что предложение близнецов она не примет, даже если в глубине души одобрит его.
– Она отыграется,– опасливо покосилась на Хорхио Кларисса. – Наставит двоек. Я не хочу отсюда вылететь.
– А мне нравится идея! – воскликнула Мия и возбужденно обратилась к Мариссе. – Она не сможет доказать, что это наших рук дело! Ее все ненавидят.
– Хотя ты права, Мия, идея действительно потрясающая, – тут же передумала Кларисса.
Альфредо бросил на нее насмешливый взгляд и снова обратился к присутствующим.
– У нас есть отличная коллекция фейерверков. Как думаете, наша одалиска оценит?
Кафе огласил дружный хохот. Гвидо одобрительно похлопал Хорхио по плечу:
– Я с вами, ребята!
Хорхио иронично покосился на руку Гвидо и придвинулся ближе к Альфредо.
Внезапно среди гула голосов послышался голос Мануэля:
– Слушайте, ну это детский сад, – поморщился он. – Вы только подожжете школу или дождетесь, пока вас выкинут отсюда! Все знают, у кого в этой школе есть отличная коллекция фейерверков.
Ману старше всех нас на несколько лет, и ему недавно исполнилось двадцать. Раньше он был таким же балагуром, как Альфредо или Хорхио, но после болезни очень изменился. Стал серьезнее, ответственнее и все реже соглашался на безумные выходки.
Марисса, до сих пор занимавшая наблюдательную позицию, охотно его поддержала.
– Эту змею ничем не проймешь, – покачала головой она. – Вы не знаете, сколько тут всего произошло до вас, – обратилась она к близнецам. – Ее ничто не трогает, и она не уйдет сама. Ее даже смена статуса колледжа не вынудила уйти отсюда.
Альфредо насмешливо поднял руки в знак поражения.
– Признаю свою некомпетентность, коллега!
– Смиренно примем ваш вариант… – почтительно склонил голову Хорхио.
Марисса возвела глаза к потолку и сделала глубокий вдох.
– Ману, у тебя есть идеи? – с надеждой посмотрела она на него.
Ману задумчиво смотрел на нее, потирая бровь рукой.
– Кстати, смена статуса колледжа может нам очень пригодиться… – протянул он.
– Что? Что ты придумал Ману? – Марисса соскочила с прилавка.
– В Мексике существует закон, по которому ученики общеобразовательной школы имеют право отказаться от учителя, если единогласно решат, что учитель некомпетентен, – вспомнил он оживленно. – Мы так сбагрили нашего математика. Ребята подписали заявление и отправили в Министерство образования. Я не знаю насчет Аргентины…
– Ману, ты гений! – Кулак Мариссы победно взвился в воздух. – Как же я не подумала об этом? Мы ведь больше не зависим от продажного опекунского совета! Министерство образования – вот, что нас спасет! Мы обойдем Дуноффа и напишем туда!
– Слушайте, а мне нравится! – восхищенно воскликнул Томас и одобрительно потрепал Ману по плечу.
– Но только мы должны быть за одно, – оглядел Мануэль присутствующих внимательным взглядом. – Расписаться должны все до единого. Если кто-то подведет, все рухнет, и мы проиграем. Вико, Роко, вы с нами?
– Я не склонен принимать стороны, – в своей манере протянул Роко. – Но под документом я подпишусь, это точно. Вико кивнула.
– Гвидо, Томас?
– Пабло – мой друг! – воскликнул Томас. – Естественно, мы подпишем.
– Я тоже с вами, – с готовностью откликнулась Пилар.
– Ребята, вы как хотите, но я пас… – последовал смущенный голос Диего. – У меня и так проблем с учебой хватает…
Марисса с упреком посмотрела на него, хотя было заметно, что она не удивлена. Диего частенько увиливал, да и Пабло был не совсем тем человеком, за кого он стал бы бросаться в огонь и в воду.
– Простите, – буркнул Диего, сжавшись, так, что его длинная фигура словно усохла, и оттого он стал казаться маленьким и тощим.
Было время, когда я бы взвилась на месте и накричала на него, и заявила бы, что он предатель. Но это время прошло.
Диего встал со стула и вышел, хлопнув дверью.
– Луна, Нико? – подал голос Мануэль, проводив взглядом Урколу.
– Я подпишу, – кивнул Нико. Луна колебалась, но, бросив быстрый взгляд на Мариссу, тоже кивнула.
– Лухан? – перевел Мануэль взгляд на меня. Я растерялась. Последовала длинная пауза, и постепенно все взгляды стали обращаться на меня.
– Вы же знаете, – бросила я нерешительный взгляд на Мариссу. – Я больше не участвую ни в чем таком.
– Лухи, но речь идет о Пабло! – воскликнула Мия. Марисса молчала, чуть удивленно глядя на меня. Почему-то именно это молчаливое удивление, вдобавок к безмолвной публичной казни Урколы вывело меня из себя.
– А чем таким я обязана Пабло? – выпалила я, обводя присутствующих затравленным взглядом. – Что вы на меня так смотрите? Я что, кому-то что-то должна?
В кафе снова воцарилась тишина. Марисса смотрела на меня, нахмурившись.
– Марисса, перестань молчать! – выплюнула я. – Ты точно так же думала еще полгода назад! Тебе бы и в голову не пришло за него вступаться, если бы вы не встречались!
Марисса опешила.
– Лухи… – растерянно начала она, но я ее перебила:
– Я просто зашла поесть! – продемонстрировала я всем свой сэндвич. – Мне плевать на Пабло и на литераторшу – в конце концов, что такого она сказала, что не было бы правдой?
Я бросила сэндвич на тарелку и, поднявшись из-за стола, вышла из кафе и завернула в ближайшую нишу, опасаясь, что Марисса или еще кто-то последует за мной.
Все это начиналось как борьба с системой. Бунт против фальши и застывшей структуры, которая сдавливала и ограничивала все наши светлые начинания. Но теперь сам бунт стал системой. Теперь у Мариссы были сторонники, которые стали большинством, стадом, подхватывавшим очередную безумную идею, и претворявшим ее в жизнь. Этот процесс больше не был созидательным, это был бунт ради бунта – сопротивление, которое не приносило ничего, кроме разрушения. Выбора больше не было: я должна была принять сторону: или оспаривать любое решение сверху, как делало большинство, – и уже не важно, разумно ли оно, – или добровольно загнать себя в клетку и подчиняться требованиям повседневной рутины.
Так гораздо проще: иметь готовые алгоритмы, так называемые принципы – и следовать им, не вникая в суть. Тем, кто отказывается от них, приходится думать самостоятельно – а это слишком непосильная ноша. Я давно заметила, что как бы рьяно люди вокруг меня ни боролись за свободу, на самом деле, где-то в глубине души они ненавидели ее. Они вручали свою свободу той или иной стороне, но сами от нее отказывались, потому что свобода – это ответственность. Никто не захочет принимать решение, если рядом есть кто-то, кто готов взять это на себя. Раньше я не думала об этом, с облегчением сваливая свою свободу на плечи Мариссы или других мятежников, но теперь что-то мешало мне. Мне становилось душно в этой клетке алгоритмов – хотелось на волю, в лес – подальше от людей, навязывавших мне выбор. Мне хотелось свободы отказаться от выбора, но за эту привилегию платишь одиночеством. Остаться в стороне не может никто: если кто-то решается – он не вписывается. Он становится предателем, к нему относятся с недоверием, потому что человек, который не принимает сторон, – ненадежен, непредсказуем – никогда не знаешь, как он поступит в следующую секунду. Люди, привыкшие к безопасности клетки, не очень-то любят, когда что-то идет не по плану.
Выждав пару минут, я покинула свое укрытие и приникла к двери.
– …Психопатка…
– …Она нас выдаст…
– Да нет, Лухи не такая.
– Она в последнее время сама не своя… Какая муха ее укусила?
– Говорят, у нее умер опекун…
– Томас, заткнись.
– Да я что? Я просто слышал…
– Это же надо, так говорить о Паблито! – прорезал мерный гул голосов писк Клариссы. – Она всегда такая мрачная и недружелюбная. Я знаю этот тип людей. Не удивлюсь, если она нас подставит.
Мне захотелось снова ворваться в кафе и вцепиться ей в волосы, но меня неожиданно опередила Марисса.
– Замолчи, ясно тебе? – послышался ее резкий голос. – Ты здесь первый год, что ты можешь знать о ней?
– Лухан никогда нас не выдаст, – послышался голос Мии.
– Лухан – классная девчонка! – к своему удивлению, услышала я голос Гвидо. – Раньше она была веселой и очень смелой, вы просто ее не знаете.
– Веселой? – послышался смешок Джейка. – Что-то с трудом себе представляю…
– Еще слово – и я поставлю тебе фингал под глазом, чтобы развить твое воображение, – пообещал Мануэль.
– Мы еще посмотрим, кто кому поставит… – завелся Джейк, но его перебила Марисса:
– Фингал тебе поставлю я! И все, у кого еще есть, что сказать по поводу Лухан, зарубите себе на носу: она моя подруга, и это самый лучший человек, которого я знаю. Она переживает сейчас не лучшие времена, но вы своими паршивыми языками не смеете обсуждать ее. Всем понятно?
Последовало молчание. Затем подала голос Андреа, тоже одна из новеньких.
– Что же она тебя не поддержит, если вы такие подруги?
– Так-так, девочки, не ссорьтесь, – послышался вдруг веселый голос Альфредо. Шум голосов смолк – видимо, братьям снова удалось разрядить обстановку.
– Вижу, затея с заявлением трещит по швам, – вздохнул Альфредо с притворным сожалением.
– Вот обидно! – заканючил Хорхио. – Завидев подпись нашего пламенного Луханчика, министр бы тут же примчался к нам в школу увольнять противную Кармен.
– А так… – разочарованно протянул Альфредо.
– Теперь у нас совсем нет вариантов, да, Ал?
– Да, брат, похоже, вариантов не остается, – послышался хлопок по плечу.
Я представила себе, как один картинно склоняет голову и прижимает руку к груди в своей манере, а второй приобнимает его за плечо. Задумавшись, я не заметила, как звуки их шагов приблизились к двери, и лишь в последний момент успела отскочить в сторону.
Альфредо как будто не удивился, увидев меня по другую сторону дверей и, одарив широкой улыбкой, заговорщицки подмигнул. Хорхио же, плотно прикрыв дверь, произнес свистящим шепотом:
– Ай-яй, Луханчик, тебя не учили, что подслушивать нехорошо?
И братья разразились своим звонким жизнерадостным хохотом. Я даже не улыбнулась в ответ – лишь открыла рот от неожиданности и, постояв так секунду, вдруг круто развернулась и пошла прочь по коридору. В глазах стояли слезы, но не от обиды – я все еще думала о том, что услышала там, за дверью.
Вопреки моим ожиданиям, ребята вступились за меня – я даже не подозревала, что они так хорошо думают обо мне. Конечно, они говорили о прежней Лухан, но ведь они знали, как я изменилась, и все же не отреклись от меня. И вот теперь, сжавшись в своей нише в заброшенном крыле, я сидела и беззвучно плакала. Плакала потому, что та Лухан умерла под колесами самосвала, сбившего Бласа; плакала потому, что знала: ту меня уже не вернуть. А еще я плакала потому, что в тот день обнаружила странный и в то же время щемяще радостный факт: мои друзья верили, что прежняя Лухан еще вернется. Верили даже тогда, когда я сама перестала в это верить.
***
– Понимаете, синьорита, такая штука, – говорил когда-то Хосе, задумчиво пожевывая травинку и глядя куда-то вдаль. – Тут главное, до последнего не верить, что назад хода нет. Это самое важное, синьорита, послушайте старика. На миг только забудешь, и уже начинаешь думать плохо и делать плохо, будто это ты и есть. А оно неправда, ой как неправда. Надо вспомнить вовремя, кто ты есть, это самое важное. До последнего не верить, что ты плохой человек...
Помню, я посмеивалась тогда.
– С чего бы тебе верить в такое, Хосе? Ты же самый замечательный в мире старичок!
Хосе перевел на меня пристальный взгляд и долго-долго смотрел на меня, прежде чем ответить, затем светло улыбнулся и подмигнул мне:
– Так а я о чем толкую, синьорита? Об том и речь. Я неплохой человек, а вы так и вовсе ангел с крылышками. Никогда не забывайте об этом, синьорита, и крылышек своих не теряйте. Будет казаться, что нет их уже, а вы не верьте. Это все обман, специально вас черт морочит. Есть крылышки-то за спиной у каждого, надо только помнить об этом. Коли вовремя про крылышки-то вспомнишь, глядишь, и понесут снова, и взлетишь. А коли забудешь или поверишь, будто нету крылышек… Нельзя верить, синьорита, не то падать начнешь и не поднимешься. Главное, не поверить…
Он надолго замолк потом, а я рассеянно разбрасывала землю тяпкой. Редко когда понимала Хосе – не поняла и тогда, но теперь, когда изо дня в день меня изнутри снедала ненависть и обида на весь мир, когда я едва могла воскресить в памяти открытую жизнерадостную девочку, которой была еще совсем недавно, я по-настоящему осознала, что имел в виду Хосе. Невероятно трудная, почти невыполнимая задача: лежа на самом дне, вспомнить, кто ты на самом деле.
***
С этого года у нас начались занятия по анатомии, и это были единственные занятия, которые я посещала не ради галочки. Почему меня вдруг стало интересовать именно это направление, я не знала, но догадывалась, что причиной послужила смерть Бласа. Смерть поджидает тебя повсюду: малейшая царапина может вызвать заражение крови и убить, поэтому мне казалось очень важным вооружиться против нее хотя бы этими скудными познаниями о человеческом организме. На переменах я увлеченно листала учебник по анатомии, а на уроке всегда слушала, открыв рот, то и дело перебивая учительницу вопросами. К счастью, ту это не злило – и даже напротив, очень скоро я стала ее любимицей. Она была новенькая – раньше я ее в колледже не видела: Маргарита Хуанес, молоденькая улыбчивая девушка, которая пришла в наш колледж сразу после университета. До сих пор стажеры не допускались в элитный колледж, набиравший только самых лучших и опытных учителей - теперь все изменилось: многие учителя ушли из-за резкого снижения зарплаты, и Дуноффу пришлось пополнять штат такими вот неопытными, но очень милыми людьми. Наверное, это к лучшему. Кто знает, может быть, если бы на месте Хуанес сидела мымра вроде Кармен я бы возненавидела анатомию с первого занятия, и моя жизнь сложилась бы иначе.
Ворвавшись в класс посреди урока, я плюхнулась на свое место рядом с Мариссой и виновато покосилась на нее. Она упорно делала вид, что меня не замечает, щурясь и что-то усердно списывая с доски. Я открыла тетрадь посередине и быстро написала:
«Прости меня».
Марисса по-прежнему не желала отрывать взгляд от доски, так что мне пришлось ткнуть ее локтем.
– Ай, – прошипела Марисса, потирая бок, но заметив записку, примолкла. Она бросила на меня обиженный взгляд и, чуть помедлив, написала:
«Лухи, ты знаешь, что я все равно тебя люблю. Но не обижайся, если я как-нибудь не выдержу и задам тебе хорошую трепку!»
Я сдавленно засмеялась и, нащупав руку Мариссы под партой, благодарно ее пожала.
«Я слышала, как ты защищала меня перед ними. Спасибо».
Марисса быстро проглядела текст и, чуть подумав, пожала плечами и написала:
«Я не сказала ничего такого, что не было бы правдой».
Я закусила губу. Марисса не забыла ту мою фразу о Пабло, брошенную напоследок.
«Мари, ты же знаешь, я могу ляпнуть сгоряча. Это не значит, что я так думаю».
Я очень редко звала ее так – Мари. Другие иногда позволяли себе фамильярность, называли «Мариссита» – я же была не приучена называть людей уменьшительно–ласкательно. В детдоме воспитатели всех называли полным именем, и мне понадобилось много времени, прежде чем я сама стала откликаться в колледже на ласковое «Лухи».
«Может быть, ты не хочешь так думать, Лухи, но ты так думаешь», – написала Марисса, грустно усмехнувшись, и я в задумчивости уставилась на доску, чтобы не встречаться с ней взглядом. Мы обе знали, что Марисса права. Я всегда была о Пабло не лучшего мнения, но, наверно, то же чувство милосердия, которое мешало Мариссе плохо отзываться о Бласе, двигало и мной. Мы с ней почти не говорили о Пабло, и до сегодняшнего дня в этом не было никакой необходимости. Но Марисса всегда знала, что я о нем думаю.
Пару раз за урок я украдкой оглядывалась и наблюдала за Пабло. Тот лежал на парте, уткнувшись подбородком в сомкнутые руки, и мрачно смотрел куда-то перед собой. Только теперь я обратила внимание на тени у него под глазами и болезненный взгляд. Может, я действительно ошибалась? Я знала: раньше его бы не тронули намеки Кармен, так как совесть вообще никогда особо не тревожила его по пустякам. История с Бустаманте-старшим была очень неоднозначной, и прежний Пабло непременно нашел бы себе миллион оправданий, чтобы только не думать о том, что он подставил родного отца. Но этот Пабло явно думал и думал, видимо, очень много.
Я всегда считала, что люди не меняются. Так я решила после истории с Маркосом и с тех пор находила этому подтверждение постоянно. Но теперь, наблюдая за Пабло, я не могла избавиться от навязчивой мысли, что могла ошибаться. Теперь, когда Пабло столько времени проводил с Мариссой, не мог ли он, в самом деле, стать другим? Марисса хорошо знала цену верности: она никогда не предавала и никогда не прощала предательство. Если теперь Марисса поддерживала Пабло, значит, было что-то, чего я не уловила, захваченная собственными переживаниями. Ведь я же изменилась: изменилась до неузнаваемости. Если я так стремительно опустилась на дно, есть ли вероятность, что кто–то способен так же быстро подняться? Ведь, в конечном итоге, все зависит лишь от того, кто подаст тебе руку.
