Глава 9Разговор не принёс должного результата. И, на взгляд Гарри, не имел далеко идущих последствий. Декан спросил о причине, по которой мальчик не присутствовал на банкете. Гарри ответил, что к сказанному ранее ему добавить нечего. Снегг не мог просто так отпустить мальчика в гостиную. Он счёл необходимым напомнить Поттеру о том, что, учась на таком факультете как Слизерин, нужно стараться обдумывать последствия своих действий. Кажется, здесь зельевар превзошёл самого себя: намёк на дружбу с Гермионой был прозрачнее некуда. На выпад преподавателя Гарри поинтересовался: неужели дети бывших пожирателей пойдут против родителей? Что же профессор предлагает, чтобы его потом просто сдали свои же? Перспективка-то печальная, как не посмотри. Декан, не ответив на вопрос Поттера, спросил насчёт его уверенности в том, что Тёмный лорд вернётся.
— Ну, тело же не нашли. Пока нет тела, нельзя ничего утверждать.
Снегг таких рассуждений от Поттера никак не ожидал. Видимо, многие пожиратели очень хотели, чтобы Тёмный лорд просто умер, поэтому так легко поверили в его смерть. В общем, мальчик не понял, зачем декан вызвал его на разговор. Том объяснял, что Северус «присматривается», выясняет степень сходства характеров отца и сына. Сам же мальчик считал, что если декан и правда думает, что он такой же как отец, то это значит только одно: увы, мозг он в этом случае не использует. Так что что-то доказывать глупо. Том с этим согласился. Всё вернулось на круги свои.
***
В начале ноября погода сильно испортилась. Расположенные вокруг замка горы сменили зелёный цвет на серый, озеро стало напоминать заледеневшую сталь, а земля каждое утро белела инеем. Из окон Гарри несколько раз видел, как Хагрид размораживал метлы на площадке для обучения полётам. Он был одет в длинную кротовую шубу, огромные ботинки, утеплённые бобровым мехом, и варежки из кроличьей шерсти. В школе начались соревнования по квиддичу. Честно говоря, квиддичем, как и спортом в целом, мальчик не увлекался, но, как оказалось, многие на его факультете не разделяют его скепсиса. Главным спортивным фанатиком был Маркус Флинт, который с приближением игры всё чаще и чаще гонял команду на тренировки. В гостиной квиддич стал одной из самых популярных тем. Разговоры в основном шли о шансах факультета на кубок, который, как понял Гарри, факультет удерживал у себя несколько лет подряд. Малфой, которому мальчик так и не дал окончательного ответа, вслух жалел, что правилами запрещено брать первокурсников в команду. По нему было видно, что он уверен в своих исключительных возможностях в этой области. Тома эта самоуверенность то раздражала, то смешила, в зависимости от степени благодушия. Но вот с желанием мальчика вообще не пойти на матч соглашаться он не спешил. Утро перед игрой выдалось холодным, но солнечным. Большой зал был наполнен восхитительным запахом жареных сосисок и радостной болтовнёй — все предвкушали захватывающее зрелище. К одиннадцати часам стадион был забит битком — казалось, здесь собралась вся школа. У многих в руках были бинокли. Трибуны были расположены высоко над землей, но тем не менее порой с них сложно было разглядеть то, что происходит в небе. Сам Гарри не совсем понимал, что он тут делает. Да, летать ему понравилось, но это ведь для себя. Тут же он не видел особого смысла. Впрочем, делал он это молча, ведь не стоит ссориться с собственным факультетом из-за такой мелочи, верно? Так что матч он честно отсидел, даже не пытаясь следить за счётом. Для себя он решил, что впредь будет избегать таких мероприятий.
***
Приближалось Рождество. В середине декабря, проснувшись поутру, все обнаружили, что замок укрыт толстым слоем снега, а огромное озеро замерзло. В тот же день близнецы Уизли получили несколько штрафных очков за то, что заколдовали слепленные ими снежки, и те начали летать за профессором Квирреллом, врезаясь ему в затылок. Те немногие совы, которым удалось в то утро пробиться сквозь снежную бурю, чтобы доставить почту в школу, были на грани смерти. И Хагриду пришлось основательно повозиться с ними, прежде чем они снова смогли летать. Все школьники с нетерпением ждали каникул и уже не могли думать ни о чем другом. Может быть, потому, что в школе было ужасно холодно и всем хотелось разъехаться по теплым уютным домам — всем, кроме Гарри, разумеется. Нет, в общей гостиной Слизерина, в спальне и в Большом зале было тепло, потому что ревущее в каминах пламя не угасало ни на минуту. Зато продуваемые сквозняками коридоры обледенели, а окна в промёрзших аудиториях дрожали и звенели под ударами ветра, грозя вот-вот вылететь. Хуже всего ученикам приходилось на занятиях профессора Снегга, которые проходили в подземелье. Вырывавшийся изо ртов пар белым облаком повисал в воздухе, а школьники, забыв об ожогах и прочих опасностях, старались находиться как можно ближе к бурлящим котлам, едва не прижимаясь к ним.
Уезжать из школы на каникулы мальчик не собирался, так что когда стали составлять списки тех, кто остается, Гарри записался сразу. У Драко, похоже, к празднику наступило обострение. Подтверждением этому служило то, что его и без того совсем не ангельский характер испортился ещё больше, а самомнение достигло небывалых высот. Во всяком случае, доставать всех, кого можно, гриффиндорцев в основном, он стал в разы больше. И не только их. Даже на Слизерине старшекурсники говорили, что он совсем страх потерял. И самое обидное то, что декан не то чтобы поощрял такие выходки, но и не предпринимал ничего, чтобы их количество уменьшилось. Мальчик сам стал свидетелем неприятной сцены, участие в которой принимали: Хагрид, в единственном экземпляре, огромная пихта, тоже одна, Рон Уизли, Драко Малфой и декан Слизерина, ну и, конечно, баллы, снятые с Гриффиндора, в количестве пяти штук. Не то чтобы мальчик никогда не сталкивался с несправедливостью жизни, или его возмущало то, что декан защищает студента своего факультета, нет. Просто Малфой пребывал в уверенности, что ему всё позволено, а это выводило из себя. Но Гарри не собирался оставаться безучастным, он хотел проучить этого напыщенного, наглого... счастливого ребёнка. Мальчик даже обомлел: вот оно! Стоп! Получается, что он просто… завидует? Ведь такая уверенность не появляется из ниоткуда, ей нужны определённые условия, и люди, которые их создадут. У Драко были родители, которые, судя по всему, многое для него делали. У него же никого кроме Тома нет, а он, к сожалению, несмотря ни на что, оставался всего лишь голосом в голове. Неизвестно до чего бы он так додумался, но тут вмешался тот самый голос в голове:
— Это не есть панацея, мелкий, — тихо проговорил Том.
— Ты это о чём?
— Родители — не есть панацея. Иногда лучше точно знать, что сирота, чем лелеять надежды.
— Почему?
— Потому, что иногда они разбиваются в дребезги, глупый ты ребёнок.
— Ты ведь это про себя говоришь, верно?
— Возможно. Ты ведь понимаешь, что больше подобного ты от меня не услышишь, верно?
— Ага, но это будет потом. Так что случилось?
— Родственников искал. Что примечательно — нашёл. Не понравилось.
— Что с ними стало?
— Не поверишь: умерли. Больше я об этом говорить не буду. Нельзя жить прошлым, мелкий. От него нужно уметь отказываться, а то застрянешь. Нужно уметь... двигаться дальше, понимаешь?
— Наверное. Слушай, скоро же Рождество.
— Серьезно? А я всё диву давался, к чему были эти пихты в Большом зале?!
— Знаешь, вот так и обламываются все благие порывы.
— Не злись, мелкий. Уж поверь, мой богатый опыт заставляет довольно скептично относиться к этим самым порывам. Но ведь ты же не отстанешь, пока не выскажешься, верно? Так что вперёд, излагай.
— Да нет, наверное, ты прав, глупость это.
— Может, всё-таки скажешь? Возможно, станет легче.
— Нет, это была... минутная слабость. Ты ведь говорил, что нужно уметь отделять главное от второстепенного, вот этим я и займусь. Не обращай внимания, настроение такое. Пройдёт.
В канун Рождества Гарри лёг спать, предвкушая праздничный завтрак и веселье, но, естественно, не рассчитывая ни какие подарки. Однако, проснувшись наутро, он первым делом заметил свертки и коробочки у своей кровати. Спросонья он не понял, что это именно ему, но ведь больше в спальне никого не было.
— Ты только посмотри! Это же подарки!
— И тебя с добрым утром. Чего так орать?
— Не понимаешь? Хорошо, вот тебе наводящий вопрос: до того как я стал учиться в Хогвартсе, я мог на такое рассчитывать?
— Ладно, я понял.
— Какое облегчение!
Мальчик быстро распаковал верхний сверток. Подарок был завёрнут в толстую коричневую обёрточную бумагу, на которой неровными буквами было написано: «Гарри от Хагрида». Внутри была флейта грубой работы — скорее всего, Хагрид сам вырезал её из дерева. Гарри поднёс её к губам и извлёк из неё звук, похожий на уханье совы. Следующий подарок лежал в тонком конверте и представлял собой лист плотной бумаги. «Получили твои поздравления, посылаем тебе рождественский подарок. Дядя Вернон и тетя Петунья», — было написано на листе. К бумаге скотчем была приклеена мелкая монетка. Дурсли остались верны себе — более щедрый подарок придумать было сложно.
— Да уж, твои родственники — сама щедрость.
Следующий подарок был от Гермионы: большая коробка «шоколадных лягушек» и книга о зельях.
— Знаешь, Поттер, ты, кажется, подружился с правильным человеком. У девчонки есть мозги. Было бы очень неплохо, чтобы она и твои вывела из летаргического сна.
— И что бы я без тебя делал?
Оставался ещё один сверток. Гарри поднял его с пола, отметив, что он очень легкий, почти невесомый. И неторопливо развернул его. Нечто воздушное, серебристо-серое выпало из свертка и, шурша, мягко опустилось на пол, поблескивая складками.
— Я слышал о таком. Если это то, о чём я думаю, то нам очень повезло. Надень-ка.
Мальчик послушался.
— Точно. Поздравляю, мелкий. У нас есть мантия-невидимка. Посмотри вниз.
Гарри последовал его совету и не увидел собственных ног. Он молнией метнулся к зеркалу. Лицо его, разумеется, было на месте, но оно плавало в воздухе, поскольку тело полностью отсутствовало. Мальчик натянул мантию на голову, и его отражение исчезло полностью.
— Смотри, тут записка!
Гарри снял мантию и поднял с пола листочек бумаги. Надпись на нем была сделана очень мелким почерком с завитушками — такого Поттер ещё никогда не видел.
"Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне.
Пришло время вернуть её его сыну.
Используй её с умом.
Желаю тебе очень счастливого Рождества".
Подписи не было.
— Дамблдор! — прошипел Том.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Он у меня трансфигурацию вёл, так что эту пафосную гадость с завитушками я узнаю. Причём чем больше маразм, тем больше завитушек.
— И что с того? Мы же не можем ничего сделать, верно?
— Вроде того. Ты, мелкий, можешь только тщательнее хранить свои вещи. К счастью, их у тебя не так много, что сильно упрощает задачу.
— Интересно, что же должно произойти, чтобы ты перестал язвить?
— Тебя правда это интересует?
—Нет, знаешь, так, ради прикола спросил, – огрызнулся мальчик.
—Поттер, в чём проблема?
— Проблема? Никакой проблемы нет. Во всяком случае, если верить тебе.
— Тогда чего психуешь?
— Я устал, Том, устал. Просто... не обращай внимания.
— Погоди. Тебя беспокоит…
— Не важно, — отрезал Поттер.
— Но ведь это же...
— Да, глупо, спасибо что напомнил.
— Ты явно не к тому обратился, мелкий.
— Я ничего не сказал.
— Верно. Ты слишком явно об этом подумал.
Гарри вздохнул.
— До чего ты меня довёл, Том? Не было бы тебя, я бы этого просто не сказал.
— Ты так и не сказал.
— Что ты хочешь услышать? Что я жутко завидую Малфою из-за того, что у него есть с кем встречать Рождество?! Ты это хотел услышать?!
—Ну, и чего ты хочешь?
— Я никогда не праздновал Рождество, так что понятия не имею, как это делается, но я хочу попробовать. Так что можешь считать меня ребенком, но я хочу ёлку.
Он замолк и услышал... смех? Так и есть, Том хохотал как ненормальный. Мелькнула мысль, что раньше он не проявлял эмоции так явно.
—Ребёнок, какой же ты всё-таки ребёнок!
— Мне одиннадцать.
— Знаешь, что? Пошли в Большой зал. Там, если память мне не изменяет, сегодня устраивают рождественский пир.
