VIIIГермиона некоторое время неотрывно смотрела вслед Лестрейндж, безуспешно пытаясь разобраться в её мотивах. В понимании Гермионы Беллатрикс должна была вести себя по-другому. В понимании Гермионы Беллатрикс должна всегда быть на стороне Волдеморта. А значит от Гермионы ускользало что-то важное… Это открытие не давало покоя, вызывая неистовое желание узнать, понять, изучить, разобраться. Разгадать загадку, которую являла собой Лестрейндж.
Грейнджер помотала головой из стороны в сторону, пытаясь выкинуть из мыслей образ Беллатрикс, и двинулась вперёд по коридору. Сейчас не время об этом думать. Гермиона чувствовала себя отвратительно после Круциатуса Волдеморта и хотела побыстрее добраться до персиковой спальни.
Не успела она преодолеть и половины пути, как голова закружилась, а ноги налились тяжестью. Каждый шаг давался с трудом, заставляя превозмогать боль и усталость. Но дело было не только в ногах… На пол поместья будто кто-то пролил холодную воду, а затем заколдовал её. И теперь эта вода начинала бурлить, волноваться, осыпать брызгами с головы до ног каждого, кто шёл по коридору. Она постепенно начинала укутывать в ледяной кокон, и идти стало ещё тяжелее.
Холодно. Гермиона чувствовала, как холод поднимался всё выше и выше, и старалась идти как можно быстрее. На миг ей привиделось, что коридор полностью покрылся льдом, и с каждой секундой льда становилось всё больше и больше — он так и норовил занять весь проход. Быстро, уверенно, неотвратимо, зажимая медлительную жертву в своих смертельных тисках. Гермиона несколько раз моргнула, и взгляду открылся ставший уже привычным коридор поместья. Безо всякого льда на стенах и на полу. Зародившийся было страх немного отступил, но всё ещё скалил зубы где-то на границе сознательного с подсознательным. Насмехался. Грозил при первой же возможности вернуться.
Гермиона подула на замёрзшие ладони и, так ничего этим и не добившись, достала палочку, чтобы наложить на себя Согревающее. Она ощутила, как магия вырвалась из кончика волшебной палочки и коснулась её замёрзшего тела, но теплее почему-то не стало. Повторила заклятие ещё и ещё — никакого результата.
— Что за чёрт? — пробормотала себе под нос недоумённо.
Ответа, конечно же, не последовало. Даже внутренний голос молчал. Очевидно, обеспокоенный и обескураженный, как и его хозяйка.
Гермионе стало не по себе. Она сглотнула образовавшийся в горле ком и пару раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Затем засунула руки в карманы, чтобы согреть их хоть как-нибудь. Без толку. Ранее тёплая и удобная мантия теперь на ощупь казалась холодной и шершавой, словно льдинка.
Если бы у Грейнджер остались силы, она бы не раздумывая бросилась бежать отсюда. Прочь из поместья. Подальше от боли и холода. Подальше от Волдеморта, что пытает даже своих приспешников. И уже неважно куда бежать — лишь бы не находиться здесь. Но сил не было, поэтому каждый шаг был пыткой. Ноги начали дрожать и подкашиваться. Казалось, со ступней сдирали кожу. Медленно, методично. Слой за слоем. Захотелось заорать на весь коридор от собственной беспомощности. Потерять сознание, чтобы не чувствовать боли. Замёрзнуть посреди этого дьявольского места и больше ничего не ощущать. Или добраться до комнаты ползком, чтобы боль в саднящих ступнях не сводила с ума…
Почему-то возникло навязчивое желание пойти в библиотеку. Оно появилось из ниоткуда и тут же вытеснило из головы другие мысли. И хоть это желание почти что противоречило всем предыдущим, воплотить его в жизнь захотелось сразу. Немедленно. Не теряя ни секунды. Будто не может в данный момент быть ничего важнее похода в библиотеку. Дойти, доползти или дойти-доползти — неважно, лишь бы оказаться там. Ведь нужно же найти способ призвать Гарри Поттера! Создать ритуал. И как она могла забыть? Ну конечно, это же так сильно приблизит момент победы Тёмного Лорда. Необходимо в библиотеку. Сейчас же. Искать, искать, искать-искать-искать.
Внезапно холод исчез, как будто Согревающие чары всё же подействовали, но с небольшой задержкой. Ноги перестали казаться неподъёмными, и боль в ступнях пропала. Гермиона почти что добежала до библиотеки, потянула дверь на себя и принялась блуждать лихорадочным взглядом по книжным полкам. Её трясло от нетерпения. Она металась от одного стеллажа к другому, доставая книги, что могли содержать нужную информацию. Перелистывала их с такой скоростью, будто от этого зависела её жизнь, оставляла на столе открытыми на нужных страницах. Затем призвала чернильницу и перо, и начала неистово царапать пером по пергаменту, оставляя заметки.
Эту проблему нужно было решить сейчас. Решить раз и навсегда. Гермиона должна справиться, иначе Тёмный Лорд будет недоволен. И Грейнджер снова встала, засуетилась, забегала между стеллажами ещё быстрее. Даже перо в авторучку трансфигурировала, чтобы писать было быстрее.
«Что ты делаешь?» — робким полушёпотом поинтересовался внутренний голос. Гермиона по инерции сделала ещё пару шагов в сторону стола, да так застыла посреди библиотеки с талмудом о тёмной магии в руках.
Вопрос застал её врасплох. Она медленно опустила взгляд вниз, затем перевела его на заваленный книгами стол и исписанный аккуратным крошечным почерком пергамент. Её глаза округлились, будто до неё только сейчас дошло, чем она занимается. Одним движением палочки Гермиона заставила книги занять свои места на полках, вторым — сожгла пергамент.
Тело тут же налилось свинцом, дыхательные пути опалил морозный воздух с нотками эвкалипта. Лёгкие отозвались острой болью — такой сильной, что снова закружилась голова. Гермиона медленно двинулась в сторону персиковой спальни, благодаря Мерлина за то, что спальня находится рядом с библиотекой.
Шаг. Ещё шаг. Холод и боль усиливались, но она не сдавалась. Идти на поводу у Волдеморта — последнее, что стала бы делать Гермиона Грейнджер, хоть сил на сопротивление почти не осталось. Симптомы были знакомыми — нет, не из собственного опыта, но из дневника Отдела Тайн. Если Гермиона запомнила всё правильно, — о, как же она сейчас хотела ошибиться! — то её случай был одним из самых тяжёлых и обычно заканчивался либо сумасшествием, либо почти что полным повиновением применившему Круциатус. Но не всё было так плохо — к таким последствиям не могло привести наложенное один раз заклятие, только его систематическое использование. Это вселяло надежду и заставляло упрямо, шаг за шагом, двигаться вперёд. Пусть и опираясь руками о стену. Пусть медленно. Но вперёд.
Чтобы дойти до спальни нужно было меньше минуты, Гермионе понадобилось десять, а судя по ощущениям — целый час. Длинный, выматывающий, ослабляющий. Когда рука наконец нащупала холодную ручку двери, ведущей в спальню, то вцепилась в неё, словно в спасательный круг. Затем сильно на неё нажала, отворяя дверь. Гермиона вошла внутрь. Или скорее вползла, прижимаясь телом то к двери, то к стенам, цепляясь руками, обламывая и так короткие ногти. Уже не Долохова — свои.
Нужно было обернуться и закрыть за собой дверь, затем — запечатать для надёжности Коллопортусом. Нужно было обернуться и… Чёрт, это слишком сложно, когда боль плавит твой разум; и Гермиона махнула рукой на безопасность, шагнула к кровати, стянула с неё холодное одеяло и накинула его на себя. Дверь так и осталась приоткрытой…
Вкрадчивый голос, прикидываясь внутренним, шептал, что нужно вернуться. Нужно снова засесть за книги. Собрать всю информацию, которую только можно найти в библиотеке Малфоев, а затем и в Хогвартс наведаться. Выучить. Систематизировать. И создать нужный ритуал. Гермиона не спорила, позволяя ему говорить, убеждать, настаивать. Она закрыла глаза и начала обратный отсчёт, чтобы хоть как-то отвлечься от происходящего.
Сто, девяносто девять, девяносто восемь…
В детстве это помогало уснуть, успокоиться, перетерпеть боль в разбитых коленках. В детстве, но не теперь. Грейнджер чувствовала, что проигрывает, но продолжала считать. Упрямая, самонадеянная.
Восемьдесят, семьдесят девять, семьдесят восемь…
Гермиона дрожала под холодным одеялом, которое совсем не помогало согреться. А что если заклятие будет мучить её, пока она не сдастся? Пока не выполнит задание Волдеморта? А что если у неё особый случай, не такой, как описанные в дневнике? Что если всё намного хуже, чем пыталась мысленно себя убедить Гермиона?
«Ну и пусть! Не могу же я предать Гарри».
А ведь Долохов был прав — смерть ближе, чем когда-либо. Да, холод и боль — это лишь игры подсознания, навязанные Волдемортом. Но кто сказал, что из-за игр подсознания нельзя умереть?
Силы были на исходе. Гермиона чувствовала: ещё немного и она потеряет сознание. Скорее бы.
Двадцать один, двадцать…
Как только сознание помутилось, боль поутихла — стала ноющей вместо острой. Вот только мучения приносила всё те же, ведь сил терпеть не было совсем — уж лучше потерять сознание. Грейнджер сжала руки в кулаки, неровные полумесяцы ногтей оставили царапины на мягкой коже, но это боль была даже приятной, отвлекающе-отрезвляющей.
Комната поплыла перед глазами, а затем закружилась в сумасшедшем галопе, будто шальная карусель, набирающая обороты.
«Ты знаешь, как это прекратить», — нашёптывал голос.
«Семь, шесть, пять…» — не сдавалась Гермиона.
То ли ей показалось, то ли дверь с негромким «бум» закрылась. Послышались быстрые тихие шаги. Были ли они на самом деле? Комната кружилась всё быстрее, что вызывало тошноту, и Гермиона с отрешённым безразличием осознала, что ей плевать, зашёл кто в комнату или нет, убьют её сейчас или нет. А если убьют, то ей же лучше: боль прекратиться, холод исчезнет, остальное не важно.
— Грейнджер?
Она и хотела бы ответить смутно знакомому голосу, но язык не слушался. Да и был ли голос реален? Или это новая тактика того самого, вкрадчивого?
— Грейнджер! — прозвучало уже громче, настырней.
— Грейнджер, ответь! — чьи-то тёплые руки начали трясти её за плечи.
Она вцепилась в эти руки своими, поглощая долгожданное тепло, словно Морра. Но кто-то быстро освободил свои руки от её захвата, и она глухо застонала, когда они безвольно упали на холодную кровать. Затем кто-то тёплый вернулся, потянул её за обе руки, заставляя принять сидячее положение, и быстро поднёс что-то к губам. Гермиона не могла рассмотреть что, как и не могла рассмотреть человека рядом с собой, — перед глазами всё неумолимо плыло — но решив, что хуже уже не будет, разжала губы, позволив жидкости скользнуть внутрь.
Её опустили обратно на кровать, и она закрыла глаза, не в силах больше выносить эту сумасшедшую пляску. Гермиона хотела спросить, чем её напоили, ведь вкуса не почувствовала. Самым важным всё же было кто напоил — не могли же у неё тут появиться доброжелатели.
Гермиона лежала на кровати с закрытыми глазами и ощущала, как тело наполняет тепло, как уходит боль и тошнота, исчезает мерзкий вкрадчивый голос, сумевший единожды её обмануть. Самочувствие вернулось в норму, но открывать глаза Гермиона не спешила — вряд ли для неё это хорошо кончиться. Она лежала и силилась вспомнить забрала ли из библиотеки свою волшебную палочку или оставила на столе. И если забрала, то в какой карман её сунула.
Если здесь только один Пожиратель, то у Гермионы есть шанс, а если больше… Нет, пусть будет один. Если больше — ей конец. А, может, её напоили ядом, и она проиграла, даже не начав сражение? А если Сывороткой Правды? Внутри похолодело…
— Грейнджер? — снова повторил тот самый голос.
На этот раз узнать его не составило труда. Малфой. Драко Малфой.
Дальше притворяться смысла не было, и Гермиона быстро открыла глаза и резко встала. Рука потянулась было в карман за волшебной палочкой, но так и замерла на полпути, когда Гермиона увидела её на коленях сидящего напротив Малфоя. Сердце ушло в пятки.
— Мне хватило одного Обливиэйта, — язвительно отозвался Малфой, поймав её взгляд.
В голове Гермионы мелькнула нелепая мысль о том, что стоило бы извиниться и попытаться договориться с Малфоем. Они же шесть лет учились вместе, так может… Нет, ерунда, не может.
— Чем ты меня напоил? — спросила холодно, скрестив руки на груди. Будто бы не она сейчас в невыгодном положении, а он. В конце концов, вряд ли он вынул с кармана мантии пузырёк с напитком Живой Смерти, и если у неё не будет иного выхода, то она им воспользуется.
Малфой хмыкнул и криво усмехнулся. Открыл было рот, чтобы выдать очередное оскорбление, — о, Гермиона была уверена, она прекрасно его изучила за шесть лет: злобного, скверного и примитивного в своих реакциях, словно амёба. Даже в оскорблениях он был консервативен и предсказуем. Но Малфой вдруг нахмурился, так и не сказав ничего неприятного.
— Обычное укрепляющее, — буркнул он, смотря куда-то в сторону.
Поблагодарить его было бы правильно, но в их ситуации «спасибо» прозвучало бы дико, неуместно, поэтому Гермиона только кивнула, про себя удивившись его поведению.
Драко встал и направился в сторону выхода. Сердце Гермионы ёкнуло. Нужно было тоже встать и остановить его. Остановить, пока не поздно. Ведь он… Ведь он приведёт Пожирателей. Точно приведёт. Но Грейнджер молчала, так и не сдвинувшись с места. Нет, она не будет его просить. Не будет унижаться. Это низко. Противно. Она привыкла рассчитывать только на себя, а не на чью-либо милость. Наверное, поэтому и училась так рьяно, и стремилась всё контролировать, и тщательно обдумывала каждый значительный шаг в своей жизни.
О, был на её месте Малфой, он бы попросил. И, наверное, так было бы правильнее. Попросить значило использовать свой последний шанс, но она не могла… Слова застряли в горле, а рука сжалась вокруг пузырька с Живой Смертью.
Малфой обернулся, когда до дверей осталась всего пара шагов.
— Завтра я возвращаюсь в Хогвартс, — сказал он резко, отрывисто, будто бы его силой заставили это произнести. — И я могу помочь тебе сбежать, — его голос дрогнул, а Гермиона посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Он же не отрывал взгляд от пола.
Вот тебе и предсказуемый. Вот тебе и амёба.
— Используй Дезиллюминационные и выходи из комнаты в восемь утра. В общей суматохе никто ничего не заметит, а когда будут проверять поезд, то в моё купе вряд ли зайдут, — выдал он такой скороговоркой, будто каждую секунду боялся передумать, будто знал — стоит лишь на миг замолчать, и он не сможет договорить до конца.
Гермиона смотрела на него округлившимися от удивления глазами, слишком обескураженная, чтобы понять и осмыслить происходящее. Чтобы спросить зачем и почему и что вообще происходит. Малфой бросил её — Долохова — волшебную палочку на кровать и вышел из комнаты до того, как Грейнджер пришла в себя.
